Навстречу Закату

Голова гудела, как вечевой колокол. Наш герой схватился мокрыми ладонями за виски и резко откинулся, ударившись о подголовник. За спиной посыпались коробки.

– Посылки… Я курьер… Я же курьер! Кому я тут демонстрирую свое горе, никчемность и бездарность? Этим бездушным картонкам, конвертам и пакетам? Да им начхать на мое состояние! Кто я и что я… Кем я был и что я о себе возомнил! Сейчас у меня одна задача – доставить всю эту тряхомудь, которую заказывают люди, по адресам. И тех людей тоже не волнует мое воспаленное раздутое эго. Они хотят получить свое барахлишко, чтобы забить очередной угол дальней полки. А мне нужно забить на свои переживания, которые никого не волнуют, кроме меня, и, значит, не имеют смысла для вселенной. Справедливой и беспристрастной. Так что перед лицом высшей правды поехал я до следующего адреса.

Вот так, всласть нарыдавшись, два года назад Алекс вернулся на маршрут. Сейчас он сидел у окна и слышал тихие смешки в детской комнате. Чтение книги перед сном обычно заканчивалось полусонным весельем в темноте. Через некоторое время жена с сыном засыпали. Сегодняшний вечер не стал исключением.

Алекс под укоризненное цыканье настенных часов и недовольное ворчание холодильника намешал себе еще коктейля с апельсиновым соком и мартини с двумя кубиками льда, открыл окно, уселся на стул и закинул пятки на подоконник. Потянуло прохладным запахом осевшей после дождя пыли.

Наш герой сделал глоток, и обжигающий мороз покалывающей анестезией прокатился до самого желудка.

– С днем рождения, дорогой Алекс! Надо достойно закончить то, что пятьдесят три года и девять месяцев назад зачали твои родители. Светлая им память. Тебе уже никогда не стать тем, что ты о себе придумал, поэтому надо просто собраться в кучу, придумать предлог и свалить.

Алекс сделал еще глоток. Холод ощущался уже не так остро. Но зато по извилинам мозга понеслись, искрясь и шаля на поворотах, рефлексирующие мыслишки. Мышки-мыслишки. Мыслишки-таракашки, пьяные букашки.

– А не исповедоваться ли мне в такой-то вечер? Когда как не в день своего рождения провести небольшую инвентаризацию в душе и избавиться от лишнего груза?

Алекс выбрал темное окно в доме напротив в качестве исповедальни и, потянув еще напитка, произнес шепотом:

– Даже не знаю, с чего начать… Наверно, с того, что меня больше всего гнетет… С описания того, во что я превратился… С чего начал и до чего дошел… Да! Именно так! Прямо вот в это темное окно!

В голове стало легко и фруктово-вермутно. Это добавило веселья нашему герою, он глотнул еще оранжевой тягучей жидкости и приступил к исповеди.

– Я всегда подавал надежды!

Алекс оценил сказанное и остался доволен.

– Да! Для начала неплохо… Надежды подавал, но мало какие из них оправдались. Моих неоправданных надежд хватило бы на квинтет неудачников. Но при этом мне всегда приходилось руководить людьми… согласно штатному расписанию. Хотя руководить, это громко сказано. Мы сообща делали одно дело. Мне и в голову не приходило, что чьи-то обязанности значат меньше, чем мои, на строительной площадке. Да!.. Но и большим руководителем я никогда не был… Не стал им… Хотя многие мои сокурсники выбились в большие люди… Не о них сейчас… А то моя зависть собьет меня с мысли… Я же никогда не бунтовал. Почти не высказывал недовольства. Всегда себя вел осмотрительно, осторожно…

Внезапный комар, сдуру долетев до одиннадцатого этажа, угнездился на коленке нашего героя, за что и был пришлепнут левой ладонью, тогда как правая подтягивала бокал ко рту.

– И вот что из этого получилось… Из мой осторожности и осмотрительности… Даже мокрого места не осталось. И знаете, что я вам скажу? Да, я талантливый! Но – бездельник! Я талантливый в своем безделье. Талантливый бездельник. Я не работал! Я делал, все чтобы поменьше работать. Сделать быстро и не затрачиваясь…

Алекс чуть ли не подпрыгнул на стуле от этой мысли.

– Ну, конечно! Почему я раньше до этого не додумался? – Алекс, как одержимый жаждой, сделал несколько глотков.

– Он сделал открытие? – пробурчал холодильник.

– Можно и так сказать! – звякнула одна льдинка в бокале.

– Тише вы! К нему пришло озарение! – ответила вторая.

– Если бы я прежде признался себе в этом… Вот что было моим основным желанием, всю мою жизнь. Желание, в котором я могу открыться теперь этому темному безмолвному окну!

Еще два глотка. И обе льдинки канули в вечность вместе с остатками коктейля. В голове маленький вертолетик. Окно напротив покачивается вместе с домом. Алекс встал и почувствовал легкое штормовое предупреждение. Однако, борясь с волнами, он наполнил бокал вермутом уже наполовину, а не на одну треть, как раньше.

– Такой, можно сказать, переломный момент! Или даже момент истины! Величайшее открытие! К тому же день рождения, как-никак! – мысленно подбадривал себя Алекс в полной тишине. Сын с женой традиционно спали после прочитанной главы очередной книги.

Алекс долил сока, бросил три кубика льда и вновь уселся у окна.

– Кажется, он не собирается останавливаться! – скрипнул подоконник под тяжестью ступней исповедующего.

– Я, наверно, настолько сильно излучал эту свою… лень, – нашел слово Алекс, – а как еще это назвать, что заражал всё и всех вокруг. Подчинённые меня обожали, начальство недолюбливало… И все это усугублялось тем, что я всегда боялся перечить руководству и отстаивать свое видение. Но при этом постоянно делал так, как считал нужным… Не советуясь с начальством. Скорее всего, это было плохо… И почему я не советовался? А ведь следовало бы, да? Хотя был один раз… один разочек… первый… и последний…

Алекс залпом осушил весь бокал. На дне стакана остались три нерастаявшие льдинки. Шторм стал неотвратимым грядущим. Чтобы справиться с ним и спасти бедные ледышки от обезвоживания, наш герой наполнил бокал вермутом на три четверти и закрасил немного соком… Как того требовала рецептура… Кажется… и снова стул и темное окно напротив, которое совершенно не хочет фокусироваться и все время стремится куда-то свалить.

– До конца исповеди еще очень далеко, – пробурчал Алекс, так что будьте добры дослушать до конца… Знаете, что я сделал, когда работал у последнего, как оказалось впоследствии, заказчика? На одном из собраний встал и высказал все, что у меня накипело за все годы, в ответ на все их глупые замечания, придирки и поправки, которые они потом сами же исправляют. Вот так вот прямо при всех! В это руководящее самодовольное бестолковое лицо с огромным самомнением вместо носа и лохматой самоуверенностью вместо бровей. Я говорил, лицо багровело, а за ним мне представлялись сотни других, которых миновала чаша сия. Уж отвел я душу… первый и последний раз… разочек… Высказался и ушел, оставив им свой проект… На котором они потом нормально заработали…

Голова Алекса наполнилась чугуном и где-то в отдалении зазвонила рында, предупреждая о надвигающемся урагане.

– Конечно! Нормальный человек выступил бы так, имея в запасе альтернативный вариант. Но тогда это было бы не шикарно! И, к тому же, лицемерно! А вот хлопнуть дверью по убеждениям, которые вдруг проснулись, вот это красиво! И честно!.. Хоть и, оказалось, смертельно… Я ждал приглашений на работу от многих компаний, с которыми работал. Но так вышло, что я всюду облажался… и про меня забыли. На мои письма, звонки, смс не отвечали. Меня игнорировали. Я стал не нужен. Я стал пустым местом. Такое вот у меня от самого себя ощущение. Вот так я себя воспринимаю последние годы.

Чтобы не свалиться со стула, Алекс схватился левой рукой за сиденье и сделал три спасительных глотка.

– Интересно, а что думают обо мне мои бывшие работодатели? Если они вообще про меня помнят… Скорее всего, я перестал для них существовать!.. Да! Вот так человек и стирается в ничто. В никто! О нем забывают…

Качка усиливалась. В ушах шумел ветер. Язык плохо слушался. Он словно стал чужим, как и все тело. Но Алекс, борясь с непослушным организмом, упорно продолжал свою исповедь сквозь бурю и ураган.

– Все же я надеялся! Я ждал звонка каждый день. До боли в висках. До ломоты в челюстях… Жутко признавать, что ты уже не нужен. Твои способности, знания, возможности больше никогда никому не пригодятся… если все это вообще было…

По кухне прошуршал залетный сквознячок, заставив трепетать примагниченный к холодильнику календарь. Алекс пьяно повел головой на шум. Листки размером А4 захлопали, как паруса на ветру.

– Как паруса на ветру, – грустно произнес Алекс. – В моем календаре отмечены все дни рождений начальников, которых я когда-либо знал. И я их исправно поздравлял…

Алекс замолчал, вглядываясь в темное окно, которое начало расплываться в сумерках, увлекая за собой и сознание нашего героя. Но робкая вибрация в кармане отозвалась условным приобретенным устойчиво-неубиваемым рефлексом и вернула Алекса к жизни. В его руках оказался телефон, который безнадежно напоминал его зарядить.

– А еще напоминалки, – заговорил Алекс, глядя на надпись на экране: “Заряда осталось меньше 20%. Подключите зарядное устройство”. – Напоминалки, когда и кому написать или позвонить… Чтобы напомнить о своем существовании. Что вот, мол, я есть… Может, дадите поработать? – Алекс перевел взгляд на пустое окно. – Ага! Нате здрасьте, хрен на пасте!.. Нет, поначалу даже отвечали… правда, говорили, что пока работы нет или что-то в этом роде, короче, отвянь, суслик! Так унизительно… А потом отвечать перестали. А я писал. Писал… И писал… И все в пустоту. А потом перестал строчить дурацкие сообщения: “Как дела? Есть что нового?” или “Готов к работе! Алекс”, и начал переносить напоминалки, отодвигая свой безответный позор. На неделю. На две. На месяц. И так уже несколько лет. И все равно жду чего-то… чуда, наверно… Иначе почему на каждую вибрацию, на каждый звонок кидаюсь, как изголодавшийся Рыжик на хавчик. Но… его нет. Чуда… Нет его, дорогое мое пустое окно…

Телефон издал жалобный писк, напомнив о разряженной батарее. Алекс нащупал кнопку выключения, прекратил мучения смартфона, положил на подоконник его безжизненное тельце и ухмыльнулся.

– Архитектор… Дизайнер… Композитор архитектуры… Так я про себя думал… А они называли меня проектировщиком. Для их кастрированных фантазий я был просто функцией. Как же мне по молодости хотелось доказать им, что архитектура – это музыка в камне. Они только снисходительно улыбались: “Вы унитаз вот тут поставьте… И чтобы на львиных лапах из позолоченного мрамора… Да! И пусть музыка играет, когда мы ср…ть будем!” Нет, ребята! Вы так и не поняли. Я не конструктор, работающий по вашим привычным шаблонам.

Алекс сжал кулаки. В нем закипала злоба. Он воинственно встал, чтобы выкрикнуть это в открытое окно на весь мир… Но пошатнулся и бессильно обмяк обратно на стул. Голова его упала на грудь. Наш герой сидел неподвижно с закрытыми глазами. Дыхание его было неровным, сердце стучало затактом, мысли рассыпались в голове синкопами. Через пару минут этой какофонии Алекс поднял голову и посмотрел в темное окно на стене напротив.

– Не люблю глухие гладкие стены… – еле слышно пробормотал мужчина. – Странно… Я никогда не хотел быть музыкантом… Однако всегда любил музыку трепетно и самозабвенно. Никому никогда этого не рассказывал… Я когда оставался дома один, включал проигрыватель и изображал певцов под пластинку… Да, наверно, все это делали в детстве…. Чего тут необычного?.. Но когда узнал, что есть такое понятие, как соло гитарист, так больше ни во что другое и не играл. Дядя мой играл на гитаре, и я его донимал: “Научи, да научи!” И он подарил мне гитару на десятилетие. К тринадцати годам организовалась шайка единомышленников. Два гитариста и ударник Витя. Мы собирались у меня дома и репетировали, мечтая о шумных выступлениях. Родители не были против. Лишь бы по дворам не шлялся их сын… Я и Толик бренчали на гитарах. А Витька-барабанщик колотил до остервенения деревянными прутьями по моим книжкам, которые заменяли ему ударную установку. А когда он раздобыл настоящие палочки, то нам стало казаться, что еще чуть-чуть, и мы выйдем на сцену. И станем звездами. Все разговоры были о том, как мы будем играть и куда ездить. Придумывая название, мы могли поссориться на неделю. А потом опять встречались и выбивали из наших инструментов весь их музыкальный дух. Вот такой у нас был коллектив… В пятнадцать лет Толик нашел настоящего гитариста. У него была электрогитара, и занятие стоило сто рублей. Полгода мы ходили вместе… Потом я увлекся архитектурой… Так Толик стал музыкантом. А я нет. Витя Горкин ушел в армию… И не вернулся из Афгана… И наша ударная установка так и осталась книжками. И название мы так и не придумали… Но с тех пор музыка живет во мне. И став архитектором, я сочинял симфонии в камне. Воплощал музыку в своих зданиях. Бетонные перекрытия – нотный стан. Стены – такты. Окна – аккорды. Все остальное – нотные знаки. Посмотрите на ноты. Как много там воздуха… Поэтому я и не люблю глухие гладкие стены.

Алекс почувствовал некоторую уверенность в своих движениях. И тут же решил этим воспользоваться – сделал себе еще коктейль… из чистого вермута и двух кубиков льда.

– Какой получается день рождения! Прекрасный… и какая замечательная получается исповедь…

Алекс разом сделал три глотка, придерживая льдинки верхней губой, ощущая, как она приятно немеет. Опустив бокал, наш герой размял немного речевой аппарат и продолжил душеизлияние.

– При все своей дисциплинированности, многоуважаемое окно, я всегда исполнял все прихоти заказчика… но как-то не так… ну, то есть, немного по-своему… И, признаюсь, никогда ни с кем не советовался… Иногда прокатывало… Чаще заканчивалось скандалом… при этом, все было готово в срок и без перерасходов… Но все же чуть иначе, чем представлялось в вышестоящих кругах… Вот так я и двигался по выбранному пути. Настойчиво, можно сказать, упорно и даже оголтело. Невзирая ни на что и ни на кого… И уперся в стену… Может, я свернул где-то не туда?

Алекс услышал, как открылась дверь из комнаты сына. Пятнадцать босых шагов по ламинату.

– Ты чего не спишь? – удивленно сонный голос жены. – Коктейльчики гоняешь?

– Ага… – не поворачиваясь признался Алекс, боясь потерять равновесие и свалиться со стула. Штормило нашего героя на все десять баллов.

– Чего-то я заснула…

– Ага… – ответил Алекс, чувствуя, как крепчает ветер в голове и все тело затягивает в водоворот.

– Я бы тоже выпила, но сил нет… так хочется спать…

И супруга прошла в ванную. Алекс, тупо глядя в одну точку невидящим взором, превратился в большое ухо. Он слышал все, что делала его жена. Ему даже казалось, что все это происходит внутри него, как в большой морской раковине, которую он же и приложил к своему уху. Как в детстве. Шум ветра, моря. И жены. Каждое ее действие остро отдавалось в Алексе, и он почувствовал легкое раздражение… Ну, совсем такое еле заметное.

– Я еще не закончил свою исповедь… Почему так долго?

В ванной наступила тишина. Она длилась дольше, чем нужно для того, чтобы рассмотреть себя досконально в зеркале. Из темных глубин нашего героя начала подниматься необъяснимая муть, похожая на злость… Но нет! Алекс не мог злиться на свою жену… Это было нечто другое… Точно не злость… Но какое-то…

– Да, блин! – выругался про себя Алекс. – А может быть…

В этот момент дверь открылась.

– С днем рождения, дорогой! Я спать! – констатировала супруга и прошлепала в спальню.

Обычная история, подумал Алекс, перейдя на шепот.

– Так вот, что я думаю… быть может, меня прокляла одна из женщин, которых я бросил? Да, их было немного, и даже меньше, чем вы, высокочтимое окно, можете себе представить. И даже меньше, чем у среднего мужчины! Но они были, и все что были – все мои… и кого-то я точно мог обидеть настолько, чтобы вот так вот сейчас расплачиваться… Что я говорю?! Скорее всего я был плохим архитектором! На том и порешим. Чтобы закрыть этот вопрос и не возвращаться больше к нему впредь никогда.

Алекс торжественно замолчал, ощутив удовлетворение проделанной работой своего духа. В первые несколько секунд ему даже показалось, что он выговорился и закончил свою исповедь. Но потом нашего героя начало тревожить нарастающее чувство недосказанности. К тому же в глубине души Алексу казалось, что за его исповедью должна последовать реакция. Но какую реакцию можно получить от темного окна в стене напротив?

Тогда Алекс решил выступить на стороне окна.

– Это все от безделья, сын мой, – скрипучим голосом произнес Алекс, и это прозвучало как приговор. – Тебе следует заняться делом!

– Кажись, крышняк у него окончательно поехал! – тихо пробормотал холодильник, разгоняя фреон по своим венам.

– Но в принципе-то в словах окна есть истина! – ответил календарь.

– Окна? – холодильник передернуло. – Это же он сам сказал!

– Да… Но… как будто за окно… – прошуршал календарь.

– Не городите чепухи… вы вообще из прошлого года… – холодильник затих, так как Алекс полез за новой порцией льда.

– Это от безделья, думаете вы, глубокоуважаемое окно? – Алекс бросил ледяные кубики в стакан с вермутом. – В этом и причина моей хандры? От безделья, да? Конечно, скажу я вам! Вы правы! Я нахожусь в этом состоянии последнее время и именно с ним надо что-то делать. Конечно, можно пойти раздавать листовки… и вы считаете, это именно то, о чем я мечтал? Я уже был курьером… Спасибо! Больше не надо! Если вы вслушаетесь в мои слова и желания, то поймете, что я говорю о реализации своих планов, если хотите, о воплощении фантазий на самого себя. Я толкую вам о своих мечтах о самом себе. Ведь это то, ради чего мы… Да, мои планы, мечты и фантазии оказались провальными и несбыточными! Они оказались о совершенно другом человеке. Не обо мне! Я так увлекся погоней за ними, что не заметил, как свернул в тупик и продолжал одержимые попытки воплотить свои думы о себе, хотя давно уже уперся в стену. В турникет, через который пропускали настоящих архитекторов. А такие, как я, разворачивались восвояси. Только я-то не развернулся, а продолжал тупо биться… А когда понял, что долблюсь я не в свои двери, было уже поздно. Было уже сегодняшнее утро. И случилось оно в мой день рождения. Понятно вам это или нет? Молчите? – яростно шептал Алекс темному окну. – Вам нечего ответить?

Неожиданно в окне напротив зажегся свет, проявив красную телефонную будку на серой лондонской улице. Такие занавески продают на распродажах в супермаркетах. Показался силуэт. Рука отодвинула гардину, и в окно вылез мужской голый торс, демонстрируя волосатые плечи и отвисший животик. Мужчина закурил. Ночной ветерок донес до Алекса едкий дым дешевых сигарет. Наш герой пьяно кивнул головой, которая давно уже спала.

– Вот именно! Гори оно все… И закроем эту тему. – Алекс резко встал, но его ноги тут же подкосились, и он ухватился за холодильник. – Надвигается девятый вал… Я в кубрик… Брык!

Алекс, собрав последние силы в кулак, поставил стакан на стол, ухмыльнулся в сторону волосатого мужика с вонючей сигаретой и пошел в спальню, держась за стены.

– Вот теперь все…– грустно взмахнул на прощание декабрем перекидной календарь.

– Конец исповеди! – подтвердил холодильник.

Recordare. Вспомни

Вспомни, Иисусе милосердный, что для меня ты прошел свой путь, чтобы не погиб я в этот день.

Меня, сидящего в унынии искупил крестным страданием. Да не будет жертва бесплодной.

Праведный судья, воздающий отмщение, даруй мне прощение до времени отчета.

Я воздыхаю как подсудимый: От вины пылает моё лицо. Пощади молящего тебя, Боже.

Простивший Марию, выслушавший разбойника, ты и мне дал надежду.

Мои мольбы недостойны, но ты, справедливый и всещедрый, не дай мне вечно гореть в огне.

Среди агнцев дай мне место, и от козлищ меня отдели, поставь одесную.

На следующее утро Алекс проснулся, как только захлопнулась входная дверь. Вчерашнее безудержное веселье неприятным осадком саднило горло и утяжеляло голову.

– Что это было? – молча спросил сам у себя Алекс, стараясь не двигать глазными яблоками. Под веки какой-то изверг насыпал битого стекла.

Алекс поднялся немного повыше на локтях и занял полусидячее положение. От этого экзерсиса внутри что-то всколыхнулось и медленно устремилось вверх. Тело инстинктивно сползло до полулежачего положения. И тут же ночное куролесье ударило в голову корабельной рындой.

– День рождения! – вспомнил наш герой и тут же усомнился в точности определения. – Или нет? Может быть, нечто другое? Было что-то еще… – сквозь туман всплывали разрозненные картинки, окутанные запахом дешевых сигарет. – Красная телефонная будка, мужик с пузом, темное окно… Точно! Я вспомнил! Исповедь! Была еще исповедь! Вот почему я вчера так быстро уснул! Как младенец!

Дальше воспоминания посыпались, как пыльная старая рухлядь с обвалившейся антресоли.

– Обычное пробуждение… осознание, пришедшее, как удар молнии… нежданное обретение цели в виде заката… составление плана… полдня судорожной рефлексии… разговор с тренером… легкий ужин, загримированный под праздничное застолье… исповедь… вермут… Но это не он уложил меня на обе лопатки! Нет! Это все пережитое за день плюс излияние души произвели такой эффект, что я отрубился не помню, как… и до сих пор не в силах оторваться от постели… Однако…

Неприятный состав, который собрался было стремительно покинуть тело нашего героя, затих и улегся где-то в области печени. Алекс, улучив момент, сделал над собой усилие и медленно приподнялся на локтях. Прислушался к себе. Это движение не вызвало внутреннего протеста, и Алекс решился на отчаянный поступок – он встал. Никаких отрицательных последствий. Алекс осмелел и прошествовал в ванную.

Весь день наш герой занимался составлением маршрута, покупкой билетов и бронированием гостиниц соответственно пунктам, обозначенным в плане. Под вечер Алекс решил проверить наличие и состояние вещей, которые возьмет с собой, не подозревая, что тут-то его и поджидает настоящая голгофа. Он начал с одежды. Казалось бы, чего проще. Но обыкновенные тряпки способны устроить истинную пытку. Брюки, рубашки, пиджаки и свитера измывались как могли. Они словно распяли бедного Алекса на перекладине, на которой они беспорядочно висели, мучая его проблемой выбора. С их стороны это была наглая подстава. Но наш герой с честью выдержал это неожиданное испытание. Он отомстил этим коттоново-синтетическим созданиям, жестоко отсортировав их и беспощадно развесив слева направо от необходимых к бесполезным. Следующим этапом были носки и нижнее белье. То, что зачастую скрыто от глаз обывателя, но играет немаловажную роль в самоощущении носителя, влияет на мировосприятие и соответственно на поведение. Исподнее как символ сокровенного, интимного и сугубо личного. Тайная сторона нашего эго. Наша кевларовая броня. И тут Алекс, уже готовый к трудностям, легко справился с задачей. Он, почти не глядя, отсчитал по пять штук одного и другого и надменно сложил в отдельную стопку. Затем, вспомнив о чистоте поступков и помыслов, отправился в ванную. Бритва. Гель для душа. Мочалка. Шампунь… Удар судьбы! Зубная паста была в единственном экземпляре. А зубная щетка давно уже требовала замены.

– Хорошо я вовремя вспомнил! – сказал своему отражению Алекс и спешно отправился в магазин, чтобы успеть до возвращения жены и оградить себя от лишних вопросов.

Теплый вечер придал романтичной таинственности спонтанной охоте Алекса на пасту и щетку из семейства зубных, отряда – гигиенических, рода – принадлежностей. Искомые трофей были заполучены в ближайшем супермаркете, и наш герой отправился в обратный путь.

Краем глаза Алекс заметил бирюзовое свечение, как из сказочных мультиков, и поднял голову. На окне, подсвеченном детским ночником с рыбками, сидел огромный белый медведь и смотрел на нашего героя большими печальными черными глазами-пуговицами. “Вспомни!” – поблескивали они, словно слезинками.

– Вспомни! – шептали сомкнутые красной строчкой губы.

– Вспомни! – трепетали рыбы разноцветными плавниками.

И Алекс растворился в потоках магического света, утонув в воспоминаниях. Ему стало так тепло и приятно, что захотелось войти в этот дом и вспомнить свое детство. Такой же ночник в доме папиной сестры. Тётю Любу, которая укладывала его спать. А он, трехлетний пухлик, говорил: “Тём пузо!” И она “темала” его, пока он не засыпал.

Две игрушки, которые запомнились на всю жизнь. Большой плюшевый мишка, набитый опилками. Об этом Алекс узнал, когда оторвал ему лапу, чтобы проверить известное детское стихотворение. И еще у медведя была деревянная голова. Да! Голова из цельного дерева, обшитая коричневым плюшем. При падении на пол издаваемый стук очень походил на настоящий удар головы о паркетный пол. Откуда Алекс знал этот звук? Из собственного опыта.

В младшей группе детского сада его назначили на роль волка. Трехлетний пухлик с шапкой в виде собачьей головы, натянутой на копну волос цвета спелой пшеницы, в белой рубашке, в белых гольфиках, в черных чешках и серых шортиках на лямках, сидел на мосточке через бумажную речку, моргая огромными наивными голубыми глазами. Трое детей, наряженных гусями, слонялись неподалеку без дела, не ведая о Станиславском и Немировиче-Данченко. Воспитательница пронзительным голосом вопрошала:

– Гуси, гуси!

– Га, га, га! – гнусавили дрессированные малыши.

– Есть хотите? – задорно восклицала воспиталка.

– Да, да, да! – на радость родителям бессмысленно отвечали дети.

– Так летите домой! – зазывала женщина.

Дружной стайкой, заученным маршрутом, гуси шли на мосток. Но тут просыпался волк, маленький пухленький Саша, и громко рычал.

– Ггггггг! – звонко картавя.

– Сегый волк, за гогой не пускает нас домой! – понятное дело, так же картавили малыши и разбегались в разные стороны.

Естественно, голодный волк в исполнении маленького Алекса кидался вдогонку. По заученной, до уровня рефлекса, реакции.

Все это много раз проигрывалось на репетициях. Без приключений и несчастных случаев. И на показательном выступлении Саша метнулся за надоедливыми птицами, но скользкие чешки сыграли с ним злую шутку. Чудо пьесу дети разучивали в группе на полу, покрытом линолеумом, и все проходило гладко, а в концертном зале был паркетный пол, натертый до блеска. Волчьи ноги в скользкой обуви пробуксовали и остались на месте, а волчья голова по законам инерции продолжила преследование. Сашка успел только щелкнуть зубами и в следующий момент познакомился с тем самым звуком, с каким деревянная башка плюшевого мишки бьется о пол при падении. В результате – легкое сотрясение и неделя постельного режима.

С тех пор Алекс неоднократно отыгрывался на мишутке, срывая детскую обиду и злость. Он представлял на месте ни в чем не повинной игрушки своего обидчика. Это успокаивало ребенка, а еще вера в то, что это лучше, чем драться с живым человеком. Будь то с родителем, или с другим взрослым, или с мальчишками во дворе.

Алекс горько улыбнулся своим мыслям.

Ведь окружающие воспринимали это как безобидность и немстительность. Считали, что Алекс незлобивый и незлопамятный, что он стерпит любую обиду, хамство и оскорбление.

А Алекс продолжал ронять “мишку – деревянная башка” на пол… В конце концов голова мишки развалилась на часть, и его вбросили на помойку, но безобидность так и осталась привычкой в маленьком Саше. И передалась взрослому Алексу. А многими заказчиками это воспринималось как бесхребетность и покорность, нежелание или неумение отстаивать свою позицию. Или даже отсутствие таковой, как, впрочем, и своей точки зрения.

Алекс еще раз посмотрел на окно чужой детской. Она светилась беззаботностью и счастьем. Там бушевала детская непосредственность и чистота. Комната была наполнена до потолка ощущением бесконечности жизни и безграничностью возможностей.

– Дети не знают, что такое время и что всему есть предел. Они защищены от этого. Как и от сострадания. Иначе ни один ребенок не дожил бы и до совершеннолетия, – подумал Алекс и пошел к дому.

А еще маленькому четырехлетнему Саше подарили грузовик. Самосвал ЗИЛ. Он был настолько большой, что Саша легко помещался в его кузове. А еще он был чертовски тяжелый. Саша мог его только катать или тащить волоком после очередной аварии. И это всегда происходило с шумом, несмотря на резиновые колеса. Потому что грузовик был сделан из настоящего листового железа. Он гремел, лязгал и скрежетал. Металл был настолько настоящим, что при игре с машиной Саша поначалу резал пальцы в кровь об острые кромки бортов и открывающихся дверей и рвал колготки в клочья. Но автомобиль был такой настоящий, что Саша не мог отказаться от него. Он выстраивал непреодолимые препятствия из кубиков, кастрюль, книжек и табуреток. И всякий раз цельнометаллическое чудо с грохотом разносило все это в лоскуты и ошметки, к беспредельной радости ребенка. А что касается травм, порезов и крови, то это научило Сашу с осторожностью обращаться со всем новым. Особенно с подарками, и особенно судьбы.

Не сказать, чтобы игрушек было много, но Саша дорожил всеми и не позволял выбрасывать. Ну, разве что, если они совсем теряли первоначальные признаки, свойства и очертания. Для Сашиного добра на балконе выделили целый ящик. И всякий раз после игры, когда соседские мальчишки, наигравшись вдоволь, без всяких ограничений, разбегались по домам, Саша – простодушный одуванчик – оставался один на один с игрушечным бедламом и хаосом. Вернувшийся с работы папа грозил “собрать все в мешок и вынести на мусорку, если мировой порядок не восстановится мигом. Сейчас же!” Сашу это чрезвычайно пугало. Он боялся потерять свое, кровное, близкое и до боли знакомое, и, глотая слезы, брался за уборку.

– Ну, чего ты опять? – тихонько на кухне говорила мама.

– Почему он у нас такой лопушок? – отвечал папа.

И так продолжалось изо дня в день, из года в год… из вечности в вечность.

Теперь папы и мамы нет. Старые игрушки снесены на помойку, а новых не появилось. Но боязнь потерять никуда не исчезла.

– Так вот почему у меня всегда подняты плечи! – сделал для себя открытие Алекс. – Я, как черепаха, прячу голову в панцирь… Вот и сейчас… Только не понятно! Сейчас-то чего? Уже все решил и бояться нечего, какого лешего у меня плечи до ушей? Заскорузлая привычка… И странное дело! Я ведь не был забитым мальчиком! Меня не наказывали! Не били! В углу-то за все детство пару раз и стоял! Это какая-то приобретенная с годами реакция организма на жизнь. Да!..

Алекс сделал глубокий вдох, медленный выдох, расслабил плечи и мягкой поступью продолжил путь.

– Смотри-ка! Аж настроение у него поднялось! – удивилась зубная паста, которую Алекс нес в пакете из супермаркета.

– А чего ты удивляешься? Столько открытий чудных и парадоксов, – отвечала зубная щетка, лежащая в блистере по соседству.