Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы

Воробьиные разборки

Три скворечника в одном огороде это нормально – летом в них живут разные птицы, с разными характерами. Главное, чтобы птичьи домики были подальше друг от друга. Иногда даже и не знаешь, кто в них поселиться весной, и в котором домике – может воробьиная семья, а может синицы или горихвостки. Все они летают весной и летом, трудолюбиво и сосредоточенно собирают в огороде вредителей, стараясь не мешать друг другу.

Раньше в огороде у меня был сначала один скворечник, но как-то я нашел на чердаке дома небольшой деревянный ящик. Сначала в нем лежали гвозди, потом, когда в ходе ремонта они закончились, я его разобрал и подумал, что из этих досок может получиться отличный скворечник. Зимой, когда было свободное время, я его сделал и весной повесил в огороде.

Теперь уже две пернатые семьи выводили в них своих птенцов. Я решил не останавливаться на достигнутом, и следующей зимой сделал еще один. Они располагались далеко друг от друга, и в окно из кухни было их видно – все три. За завтраком летом я всегда смотрел на кипучую деятельность обитателей этих скворечников, и мне надо было сделать еще один, четвертый – я уже нашел для него место.

Однажды весной в самом первом скворечнике пыталась поселиться горихвостка, а во втором, которых был в метрах десяти от первого, уже жили воробьи. К ним часто прилетали гости, и тогда им всем не хватало ветки над скворечником. Штук десять воробьев-гостей целыми днями чирикали, перебивая друг друга на этой ветке, и это был настоящий шумный воробьиный базар.

Когда настоящая певица, горихвостка, решила поселиться рядом с ними, это не понравилось всей многочисленной воробьиной шайке, и я стал свидетелем птичьей разборки. Выглядело это так: вся воробьиная стая уселась на ветки над скворечником, который облюбовала для себя горихвостка и подняла такой шум, что я вышел в огород посмотреть, что это там случилось. Оказалось, что воробьи выселяют горихвостку. Она терпела этот шум, сколько могла, но потом улетела – навсегда, искать более спокойное и тихое место, подальше от таких шумных и склочных соседей, какими оказались эти воробьи.

Наверное, характер у птиц, как у людей тоже бывает разный – иногда живет спокойная трудолюбивая воробьиная семья, а иногда живут такие наглые и шумные воробьи, что только диву даешься.

Все на продажу

Заканчивалась очередная весна, на улице было грязно, сыро и холодно. Моя жизнь бурлила и мчалась, как бурная река в половодье, и я не успевал считать свои прошедшие холостяцкие дни. На работе не стали платить заработную плату, и все мои коллеги зарабатывали себе на хлеб всякими законными, и не очень, способами. Мы с одним моим коллегой по работе начали заниматься коммерцией – покупали в одном месте, продавали в другом, а разницу клали себе в карман. Не упускали ничего, что могло бы нам принести хоть небольшой доход, и иногда в наши головы приходили остроумные и смелые идеи, которые мы немедленно воплощали в жизнь.

Мне пришла в голову идея собрать все известные мне проявления поделочных камней в Свердловской области, оформить их в виде книги, и продать книгу на работе. Я был читателем публичной библиотеки Белинского с десятого класса – с 1974 года, и постоянно там рылся, в отделе краеведения, в старых, порой еще дореволюционных изданиях, продираясь сквозь русский язык с твердыми знаками на концах слов, и старыми мерами длины, таких как сажень, аршин, версты и так далее. В них я отыскивал забытые месторождения яшмы, известняков, гипса и уральских самоцветов. Тетради, в которые я их записывал, пухли, и приходилось заводить новые.

Оказалось, что в начале прошлого века, в городе Екатеринбурге была так развита коммерция и реклама, что нам сегодня и не снилось. В многочисленных изданиях, газетах было масса фирм, всяких товариществ, кооперативов, они предлагали свои услуги, рекламировали себя, свой товар и услуги. Можно было запросто заняться плагиатом, и выручить от него деньги. В дореволюционных геологических изданиях были хорошо оформленные карты с месторождениями и проявлениями полезных ископаемых, их было достаточно много, я думаю, что больше, чем на современных геологических картах, с которыми сейчас работал в своей геологоразведочной партии.

Я скрупулезно их изучал, делал выписки и выяснял, где они находятся на современных топографических картах. Все записывал и систематизировал, и эта информация мне пригодилась, когда решил все старые и заброшенные месторождения и проявления поделочных камней объединить в своей книге.

В конце концов, я нашел на этот труд покупателя – маленькую фирму, в которой было несколько геологов со стажем. После долгой и кропотливой работы по вечерам дома, у меня получился такой кустарного вида геологический отчет из двух книг. В первой книге были проявления и старые месторождения облицовочного камня – мраморы, известняки, гипс, пироксенит, габбро, а во втором томе старые проявления и месторождения поделочных камней – яшмы, лиственита, родонита и уральских самоцветов. Все месторождения и проявления были только в Свердловской области. К соседям я не лез, и мне хватало материала по своей области. Одной яшмы в нашей Свердловской области было около ста месторождений, и мало было геологов, которые знали хоть одно.

Когда текст был готов, я отпечатал его на своей пишущей машинке «Ундервуд», и заказчик пожелал, чтобы у моего отчета все было настоящим – текст и графика. Пришлось мне взять бланк карты Свердловской области, и нанести на эту карту все объекты, которые были в моем тексте. Получился геологический отчет, в одном экземпляре, с картой. Он прошел экспертизу у одного старого, опытного геолога, и продажа состоялась. Я получил за него деньги, заплатил за половину обучения на высших инженерно-экономических курсах.

Оставшиеся деньги очень пригодились, когда уралмашевская группировка не торопилась отдать нам деньги за один дорогой кристалл, и продавец пригрозил, что нас поставит на счетчик. Мы были всего- то посредниками, и директор нашей компании попросил расплатиться моими деньгами – за продажу книги. Они лежали на счете нашей фирмы, и я с неохотой, но согласился. С продавцом мы расплатились, избежав счетчика, а когда уралмашевская группировка вернула деньги, я их забрал. Все окончилось

Жизнь такая непредсказуемая штука – похожа на дорогу, с разными развилками и поворотами. Не знаешь, куда приведет тебя следующий поворот, или сделаешь ошибку, свернув не по той дороге на перекрестке.

Глухарь

На берегу реки Чердынь прожили недели две. Я пару раз пытался поймать какую-либо рыбу, рассчитывал вообще-то на щуку. У меня был спиннинг, но пока не везло. Как-то раз я заметил на елке близи кухни крупную птицу. Выяснилось, что это рябчик. На базе были две пристрелянные две пневматические винтовки, такие же, как в тирах, и солидный запас спортивных пуль к ним. Принес одну и принялся за охоту.

Охотником я никогда не был. Повадки и привычки, диких зверей и птиц не знал. Больше знал про рыб, как их ловить и где, потому что отец у меня был любителем рыбной ловли, и постоянно брал меня и брата с собой на рыбалку. На Визовском пруду у него была лодка, и я часто бывал на рыбалке – и зимой и летом. Но ружья у него не было, и охота его не интересовала. Так бы и оставался бы лохом в охоте, если бы не эти пневматические винтовки. Оказалось, что рябчика довольно легко застрелить из этой винтовки даже с тридцати метров. Главное было в него попасть.

В армии я стрелял из автомата каждую неделю два года и научился хорошо стрелять. Поэтому легко застрелил неосторожного первого рябчика, который уселся прямо у нашей кухни на сухой елке. На вкус он оказался очень вкусным, но маленьким. Чтобы сварить суп для нашей бригады из нескольких человек, надо было два – три рябчика минимум. Если бы стая рябчиков после удачного выстрела не улетала, можно было настрелять дичь за считанные минуты на обед, или ужин. Но они редко оставались на месте, после того, как теряли одного из своих товарищей. А найти их вновь было непросто. Пришлось сделать манок из стержня для шариковой ручки.

Охота на рябчиков с пневматическим оружием оказалось очень увлекательным занятием. Даже лучше чем ловля хариусов, когда эта рыба вдруг неожиданно и резко хватает муху. Я бы не советовал сердечникам заниматься ловлей этой рыбы. Даже у меня сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда она клевала. А ловил еще некрупных рыб – на перекатах небольшой речки недалеко от Екатеринбурга. До более крупных особей так и не добрался. Хариусов длиной с мою руку заметил перед самым отъездом в глубоком омуте. Вода в омуте была чистой и на дне шевелила плавниками целая стая этих рыб. Я оставил их на потом.

Манок оказался примитивным и не очень привлекал рябчиков. Но они откликались издали на свист и, подлетая, или подходя пешком, начинали сомневаться. Ходили кругами метрах в двадцати. Как только попадали мне на мушку, раздавался выстрел. Но заняться этим увлекательным делом мешала работа. Пришлось брать винтовку с собой. Один раз по пути на магнитную аномалию я услышал свист рябчика, и когда с первого раза промахнулся, то чуть не заблудился из-за этого рябчика. Он увел меня далеко от просеки, по которой мы с геофизиком шли на работу и, когда его, наконец, я застрелил, то понял, что не знаю, куда идти обратно. Солнца не было, стоял пасмурный день, и компаса у меня не было. И я начал орать во все горло. Потом услышал далекий окрик и вышел минут через двадцать к Александру, так звали геофизика. Это был для меня урок.

В этом сезоне часто приносил дичь. Она нам заменяла тушенку. Кроме того, это было увлекательное занятие. Было много интересных случаев в ходе такой охоты. Так как выстрела из пневматической винтовки почти н слышно, то рябчик после первого выстрела не улетал. Можно было стрелять по нему, пока не надоест. Один раз выстрелил по рябчику, который сидел в метрах десяти от меня раз десять, пока не выяснил, на сколько нужно было опустить прицельную планку. Прицельная планка сбилась, пока я за ним лез через мелкий березняк. В другой раз целая стая рябчиков уселась на нашу палатку ранним утром. А винтовку куда-то засунули, и пока ее нашли под спальными мешками, было уже поздно.

Однажды я ползком крался на свист рябчика, и винтовка была на локте. Так всегда ползал в армии с автоматом. Полз, а тем временем рябчик шел ко мне пешком. Мы увидели друг друга одновременно, и расстояние между нами было метра полтора. Я опешил на секунду от неожиданной встречи, и рябчик улетел.

Через некоторое время все магнитные аномалии были проверены, и нашему отряду пришлось сменить район работ. Надо было переехать на десять километров вниз по течению. Мы сколотили плоты, погрузились на них вместе с вещами и приборами, и поплыли. На новом месте обнаружилась рыба, и я тотчас поймал на спиннинг большую щуку. А дикого зверья тут было еще больше.

Однажды мы не могли заснуть от голоса росомахи, коренного обитателя этого леса. Более страшных и ужасных звуков я не слышал ни в одном фильме ужасов. Она кричала ночи три подряд, стараясь нас прогнать со своей территории, но мы не уходили, и она перестала нас пугать своими ночными криками.

Шли дни, мы находили эпицентры магнитных аномалий, бурили с братом вручную скважины, отбирали керн на пробы, и я еще мыл серые шлихи в многочисленных ручьях на минералы – спутники алмазов. И вот настал день, когда все магнитные аномалии были найдены, со всех были отобраны пробы, и можно было перебираться на свою базу.

Собрали большой плот, поставили на нем палатку, погрузили все наше имущество, и отправились в путь. Нам надо было проплыть по течению несколько дней и выйти у узкоколейки. Я сколотил небольшой плотик, метр на метр, и когда мы отплыли, стал на этом плотике печь лепешки – типа оладий. Напек целое ведро. Но так как оладьи уничтожались сразу, то запаса сделать не удалось. Я плыл на носу плота. Прямо передо мной на сковороде изготовлялись под моим внимательным взором лепешки, справа лежала винтовка, а слева спиннинг. В свободные от изготовления лепешек секунды, я кидал в реку блесну, или свистел в манок с винтовкой в руках. Но не удавалось ни поймать рыбу, ни подстрелить рябчика.

На второй день сплава заглянул в карту и выяснил, что река начинает петлять, образуя меандры. Течение становиться медленным, и, если вот здесь выйти, то через метров двести можно опять сесть на плот, но будет часа три на поиски дичи. Я так и сделал. Вылез на намеченной просеке и не спеша побрел через заболоченную пойму с винтовкой на плече и манком в зубах.

Стоял август, было еще тепло. Я шел в полной тишине по этой заросшей багульником и голубикой просеке в полной гармонии с собой и окружающим меня миром. Вдруг немного позади меня раздался страшный шум – трещали мелкие деревья, кустарники, с громким шелестом ломилась трава и слышался громкий плеск воды. Я остановился, ни жив, ни мертв. В голове была одна мысль, что напоролся на медведя, а из оружия у меня на плече пневматическая винтовка, из которой обычно стреляют в тире, а на поясе лишь один охотничий нож, слишком маленький для медведя.

С этой мыслью я начал поворачивать голову, готовый увидеть медведя, и приготовился к самому страшному.

По болоту слева от меня, метрах в десяти сзади, разбегался перед полетом огромный черный глухарь. Он махал своими крыльями и создавал такой шум, что я буквально впал в ступор. Стоял и смотрел на него, пока он не улетел. Потом стал приходить в себя. Закурил, присел на какую-то корягу и стал успокаиваться. Ни об какой – то охоте я уже не помышлял. Вышел на берег реки и стал ждать родной плот.

Грязный морж

Очередное лето с полевым сезоном закончилось, и мы расположились с геофизиком в небольшом уютном кабинете на втором этаже здания, которое занимала наша экспедиция. Как раз у бухгалтерии и окном, в котором выдавали аванс и зарплату.

Принесли туда с Александром кучу исписанных за лето полевых журналов, занимались обработкой своих данных с утра до вечера и после работы спешили окунуться в городскую жизнь. Только стали привыкать к ней, как шеф, посчитав, что время еще есть для проверки объектов в далекой казахстанской степи, выгнал нас еще на неделю – другую в поле. Мы не стали отказываться, и через день уже ехали на нашем красно-желтом Газ-66 по Челябинской области.

Аномалии, которые надо было нам посмотреть, находились в Казахстане среди бескрайных степей. Чтобы туда добраться, и вернуться обратно, надо было запастись бензином. В степях не было заправок, и мы взяли с собой двухсотлитровую бочку. До конца квартала оставалось несколько дней, и неиспользованных талонов на бензин в нашей экспедиции было много. В моей полевой сумке было этих талонов почти на полтонны. До конца квартала их надо было использовать, поменять их на горючее. Мы ехали и непрерывно заправлялись по дороге, чтобы их использовать.

В одной челябинской деревне у нас была летняя база. Переночевали в деревенском доме, а утром отправились на заправку. В бочку, которая стояла в грузовом отсек автомобиля просунули толстый и длинный шланг, и на заправке залили бензин не только в баки автомашины, но и в эту бочку – это было горючее, на котором мы должны вернулся в Екатеринбург. Возить с собою бочку с бензином было опасным делом, и мы закопали ее в одной березовой роще рядом с нашей деревней.

До южной границы Челябинской области мы проехали на бензине, которое было в баках, и заправились в последний раз в небольшом городе по талонам. Был как раз последний день сентября, и заправщик сначала не хотел принимать талоны. Тогда я вышел из себя, предложил взглянуть на нашу машину, которую надо было обязательно заправить. Он вышел из своей заправки и увидел красно-желтый Газ-66 с надписью на боку «Взрывпункт». Пришлось ему еще объяснить, что нам не следует даже посещать заправки из-за взрывоопасных материалов, с которыми мы работаем.

Ему крайне не понравилась наша машина, и он решил заправить, чтобы избавиться от нее как можно быстрее. Налил нам все баки автомобиля, и у меня, наконец, закончились талоны на бензин. Я вздохнул спокойно, так как на работу и возвращение горючего должно было хватить. Можно было приниматься за работу.

Нас было всего пять человек, и мы ездили на машине по бескрайней казахстанской степи. Останавливались на аномалии, проверяли ее и ехали дальше. Ночевали в пассажирском отсеке машины, где как раз помещалось четыре спальных мешка. Готовили еду на паяльной лампе, как только проголодались, и место для этого не выбирали. Мы были абсолютно автономны. Как-то раз встретили старый военный грузовик Газ-57, и я выпросил у солдат ведро бензина на всякий случай. Наш маленький отряд ездил по совершенно безлюдным степям, вдалеке от дома и лишний бензина нам не мешал, наоборот.

Шел пятый день наших скитаний. На топографических картах синими пятнышками были отмечены многочисленные озера с горько-соленой и соленой водой. Их было много, этих озер, и площадь некоторых из них были достаточно большими. Купаться никому в них нам не хотелось, потому что было уже прохладно и дул резкий степной ветер. Наш молодой рабочий, которому недавно исполнилось восемнадцать лет, решил, наконец, рискнуть и попробовать искупаться в одном из них.

На картах не были указаны глубины этих озер, только было написано, соленое, или горько- соленое. Выбрали по пути большое озеро с горько-соленой водой. Юноша вылез из машины, и под порывами холодного ветра стал раздеваться. Мы стояли рядом, одетые в теплые ватные геологические телогрейки и спортивные шапки около машины, и всем было интересно посмотреть на это осеннее купание.

В одних плавках он двинулся к берегу. До воды было метра четыре, и эти метры ему пришлось преодолевать по колено в грязи. Наконец, он добрался до воды, зачерпнул немного и попробовал на вкус. Потом повернулся к нам, с перекошенным недовольным лицом и сказал, что такой гадости ему никогда пробовать не приходилось. Мы уже стали мерзнуть, и сказали, чтобы он темпе окунулся, и что нам надо ехать дальше. Он стал искать место, чтобы окунуться, но не тут – было. Было мелко, и вода едва покрывала его колени.

Он шел по глади этого озера, все дальше и дальше отдаляясь от берега, но найти достаточно глубокое место ему никак не удавалось. Через метров двести он понял, что нырнуть здесь невозможно, и просто на миг лег в воду на спину, а потом пошел обратно. Вылез из озера и подошел к машине. Он был в грязи по пояс, и чтобы ее смыть, мы стали подавать ему воду из своей алюминиевой тридцатилитровой фляги. Постоянно при этом, ругаясь, он начал смывать грязь, потратив на это почти половину фляги. Наконец, он помылся, оделся и залез в теплый салон. На этом процесс купания благополучно закончился.

Мы нашли последнюю аномалию, отобрали с ее эпицентра пробы, и взяли курс на север – там, в лесу около деревни была закопана бочка с горючим, на котором мы должны доехать до Екатеринбурга.

Все шло замечательно и по плану. Бочка была на месте. Мы ее откопали, закатили по доскам в грузовой отсек, открыли, и залили бензин в почти пустые баки машины. А вечером уже подъезжали к своему городу.

Фотоаппарата ни у кого из нас не было, и мы смогли только нашими честными словами подтвердить факт экстремального осеннего плавания в грязи мелкого соленого казахстанского озера.

Денежкин Камень

На рабфаке нас было человек пятьдесят и вскоре мы все перезнакомились. Самими хорошими моими друзьями были Валера и Саша, но также я дружил и с остальными – лучше всех решал задачи по математике в своей группе, и помогал нескольким своим новым друзьям в своей группе. Один из них был родом из Североуральска, и он однажды предложил съездить к нему в гости в зимние каникулы и совершить лыжный поход на гору Денежкин Камень. Нас поехало четверо, два парня и две девушки.

Когда начались долгожданные каникулы, мы сели на поезд и вечером уже были у него дома, в Североуральске. К нашей группе присоединилась его брат и приятель. В таких лыжных, зимних походах я еще не был, наши девушки тоже, и всю ночь перед походом мы готовилась – шили бахилы, готовили необходимое снаряжение и лыжи.

Утром, когда все было готово, мы отправились в путь. Стоял небольшой утренний мороз, мутное зимнее солнце иногда проглядывало через плотные облака. Мы шли по лыжне, которую сами и прокладывали. Мой рюкзак был набит под завязку продуктами и оказался чересчур тяжелым для ходьбы на лыжах. Я привык к нему только часа через три, когда мы вышли на широкое плоскогорье, где практически не было леса. Снега было тут много, и впереди над лесом высилась громада Денежкина Камня, вершина которого была покрыта снегом. До него осталось всего двадцать километров.

Когда плоскогорье закончилось, началась тайга и плавный подъем. На одном из перекуров навстречу нам попался егерь на широких лыжах, с ружьем за плечами, который осматривал свои владения – территорию заповедника. Он с недоверием и с недовольным выражением лица подошел к нам, но увидев среди нас знакомые лица, сменил свое выражение лица – он узнал Сергея, его брата и парня, которые были с нами. Узнав, о том, что мы были намерены остановиться в лесной избушке у подножия горы, он сказал, чтобы мы были осторожны там с огнем, и поехал дальше.

К вечеру, когда уже начало темнеть, мы добрались до избушки. Она была небольшая, уютная, с печкой и там оказалось столько продуктов, что нам можно вообще с собой ничего не тащить. Их оставляли туристы, которые, как и мы решили сходить на Денежкин Камень, останавливались на ночлег в избушке, а потом оставляли в ней свои лишние банки с консервами для тех, кто придет после них и окажется из-за какого-то бурана без еды.

Мы приготовили ужин на улице перед избушкой – там было костровище, рядом протекал небольшой ручей, который еще полностью не замерз. Покончив с ужином, пошли в избушку, где уже топилась печка. На нары, которые там были, я не полез, там было для меня слишком жарко, и постелил какой-то старый спальный мешок прямо у двери – там было гораздо прохладней, и напротив была печка. Ко мне за компанию присоединилась одна из девушек, и когда все устроились и перестали возиться, Сергей стал рассказывать страшные истории про всяких лесных жителей и старых страшных старух, которые погубили массу туристов в этой тайге.

Сейчас я уже не помню эти истории, но они были очень интересные и страшные. Сергей рассказывал их долго, и каждая из них была страшней, чем предыдущая. Я начал уже волноваться, что зря улегся у самой двери – я был первой добычей для ночных лесных обитателей этой тайги, грозой туристов. Уснуть после таких рассказов было непросто, и я часто просыпался ночью, прислушивался к ночной тишине и снова засыпал. Ночь прошла спокойно, без визитов нечистой силы, и при дневном свете все эти страхи закончились.

Я выбрался на улицу и вдохнул морозного лесного воздуха. После ночевки перед печкой мне было совсем не холодно, поэтому разделся по пояс и стал умываться снегом, которого были около костра целые сугробы. Девушки сварили завтрак и когда мы поели, надели лыжи и отправились покорять Денежкин Камень.

Дошли на лыжах до подъёма, сняли их, воткнули в сугроб и дальше пошли пешком с лыжными палками. Чем выше мы взбирались по склону, тем становилось все холоднее, дул сильный ветер, сдувал со склонов снег, и скоро уже не было видно ни вершины, ни склона горы. Видимость была максимум пятьдесят метров, и она постоянно уменьшалась. Мы устроили привал под каменной стенкой, достали термос с чаем, бутерброды и когда закусывали, пришли к выводу, что надо прекратить восхождение. До вершины, по мнению местных парней, осталось метров триста, но их пройти было уже невозможно – дул сильный, со снегом ветер, и через десять метров уже ничего не было видно. Мы сделали несколько фотографий на этом привале и стали спускаться.

Спустились нормально, надели лыжи и по своей лыжне вернулись к избушке. После ужина все стали заниматься ремонтов бахил – они все были в разных местах продраны камнями, и выглядели просто ужасно. Я шил около костра, и одна из девушек сказала, что я неправильно шью. Взяла нитку с иголкой и показала, как это делается – быстро и хорошо. Я отобрал у нее иголку с нитками и продолжил зашивать сам.

Переночевали в избушке, и страшных рассказов не было – все устали после подъёма, и заснули очень быстро. Утром оставили для будущих голодных туристов продукты и поехали налегке, – к цивилизации. Погода изменилась в лучшую сторону – ветер стих, выглянуло солнце, и катиться по зимнему лесу на лыжах было просто здорово. Серега выбрал другой путь домой – по скованной морозами реке. Вечером мы уже подъезжало к его дому, утром сели на поезд и поехали в Екатеринбург. Путешествие закончилось. И хотя нам не удалось подняться на саму вершину Денежкиного Камня, все были довольны.

Дома я напечатал фотографии нашего похода, и девушки сделали на большом куске ватмана стенгазету с этими фотографиями. Она провисела между этажами в институте всю зиму. На одной фотографии был я, когда раздетый до пояса, растирался снегом среди больших сугробов. Оказывается, я был довольно упитанный этой зимой, но очень симпатичный и довольный жизнью.

День рождения

Камаз-вездеход пробирался через таежное болото, рыча и ругаясь, по старой гати на наш участок, – там нам предстояло осмотреть старые карьеры и найти выходы известняка для метро. В кабине рядом с водителем сидел Виталий, начальник нашего отряда, и это был для него последний сезон.

Мы так и не проехали тогда на свой участок – наш вездеход сел в болоте на все три моста, и пришлось идти в артель, просить у золотодобытчиков тягач, чтобы он вытащил нашу машину. Больше в этом году мы никуда так и не собрались, – уже была поздняя осень, и вот-вот должен был пойти первый снег.

Начальник отряда Виталий уволился зимой, и на его место назначили меня. Я был против, так как простым геологом было ездить легче, – не было бы у меня никакой головной боли. Но больше было некому, и мне, в конце концов, пришлось сдаться.

В конце мая мы двинулись целой колонной Газ-66 на север. В машинах сидели геологи, геофизики, буровики и горнорабочие, человек двадцать и кто играл в карты, кто читал книгу, а остальные просто дремали. Ехать было далеко, на Северный Урал, и мы рассчитывали попасть туда только вечером. Чтобы не ездить вечером за продуктами, наша колонна остановилась в городе перед автострадой у последнего продуктового магазина, и мы скупили в нем все, что там лежало на полках – хлеб, крупы, консервы, соль, сахар, – в общем, покормить такой вечно голодный молодой коллектив требовалось много продуктов.

Накупив на первое время продуктов, я успокоился, и колонна продолжила свой путь. Обед мы устроили в Нижнем Тагиле, в одной из столовых на автостраде, а ужинать нам предстояло уже в деревне, в которой мне еще надо было отыскать дом для нас, и договориться с хозяевами. Пустой дом отыскали быстро, а хозяина в нем не было, он жил в городе, в нескольких километрах. Я съездил на машине по адресу, который дали соседи, прождал там часа два, и приехал обратно. Наших машин около дороги уже не было, – мои подчиненные решили не терять времени и уже устраивались в этом доме: расставляли раскладушки, на кухне уже варился ужин, все сновали взад и вперед, разгружая машины с нашим полевым барахлом, одним словом, работа кипела.

Уже было поздно что-нибудь изменить, и я смирился с таким самоуправством. На следующий день я съездил к хозяину этого дома, и все ему объяснил. Он оказался молодым парнем, лет двадцати пяти, и был согласен на деньги, которые пообещал ему заплатить за аренду дома. Я принял его на работу рабочим, и все закончилось и для меня и для него хорошо. Все последующие три месяца он получал зарплату, ничего не делая, и остался доволен.

Теперь, когда с домом было покончено, надо было начинать работать. Каждая бригада уже знала, что и как делать – мы с начальником нашей геологоразведочной партии перед выездом все обсудили – и с геофизиками, с буровиками и горными рабочими. Теперь мне надо было расставить их в тайге, показать, откуда начать, а потом контролировать работу.

Я утром съездил на участок, наметил, где надо было копать шурфы, и привез туда рабочих с лопатами. Буровики уже начали бурить первую скважину, а геофизики уже размотали свои провода и начали работу. Первые дни всегда такие напряженные, – надо было решать много рабочих вопросов. Потом стало полегче, все уже знали, что и как, и я выдохнул, и расслабился. Надо было смотреть, как продвигается работа и вносить в нее изменения, чтобы она шла непрерывно и в правильном направлении.

В отряде был Дима, с которым я работал раньше, в аэрогеофизической партии. Он вообще-то был геофизиком, летал на самолетах с геофизической аппаратурой. Но в этом году полетов было мало, и он стал работать в нашей партии геологом, – описывать керн, который доставали буровики. В перерывах, когда у него было работы, он собирал бруснику, ходил на рыбалку, и однажды взял меня. Дима взял с собой спиннинг, ружье и лайку, которую звали Барс, и мы отправились на реку, в которой водились таймень и хариус. Таймень был сильной рыбой, и чтобы его поймать, иногда приходилось стрелять по нему из ружья, иначе его было невозможно вытащить.

Но в этот день никто не клевал, и мы с Димой отправились домой, пустые, без добычи. Когда уже показалась деревня, на один из небольших прудов, выкопанных старателями, прилетела стая уток, и мы сразу залегли за одним из невысоким отвалов. Я прижал Барса к земле, а Дима зарядил ружье дробью и пару раз пальнул по стае уток. Несколько уток сразу улетели, но остальные плавали метрах в пятидесяти от берега. Барс сразу кинулся в пруд, подплыл к ним, и приплыл к нам с одной уткой в зубах. Дима отобрал ее, и послал собаку за остальными. Когда он перетаскал всех пять уток на берег, мы похвалили его за работу, сунули их в рюкзак и отправились на ужин – вместо тушенки у нас был вкусный суп из уток.

Теперь, когда я возвращался с работы, я всегда смотрел на эти прудики, и когда там плавали утки, и говорил об этом Диме. Он хватал ружье, Барса и отправлялся на охоту.

Когда-то, когда я занимался аэрогамма- аномалиями, Дима устроил ко мне в отряд своего младшего брата, и он проработал у меня почти четыре месяца. Ходил с журналом, и записывал в него показания радиометра, которые ему говорил геофизик, который шел впереди, а потом копал шурфы. Однажды он закопал себя на три метра, и не мог выбраться. Помог ему выбраться второй рабочий, который копал шурф недалеко, и, услышав его крики, прибежал и вытащил его наверх.