В небо на сломанных крыльях. Как мы на костылях и каталках спасали Вселенную

«Вот под него и будем», – Анка ему на это.

И знаешь, начали они танцевать. Нормально так! Тут тишина вокруг могильная… А они что-то там улыбаются, шепчутся – ничего не слышно. Воспиталка с медсестрой на них смотрят – застыли, как статуи. «Ага, – думаю я. – Момент истины! Сейчас она расколется Еноту!» А сам краем глаза на наших пацанов смотрю… Ну, на тех, что по койкам, как на диванах, развалились. «Вот если заржёт сейчас кто, – думаю, – сразу по кумполу тростью получит! Убью!» Но и пацаны все… как будто им «замри!» сказали… сидят, рты разинули, только глаза пучат. И ни гугу.

Я потом спросил Енота, о чём шептались они. А он улыбался так загадочно. «Да она мне то же самое, что медсестра наша, Никитишна, говорила. Только – ещё душевнее! Проникновенно так!» Енот, он такие словечки знает! Но это – потом уже было.

А тут Алина… Смотрит на меня с той стороны стола и говорит:

«Ты чего друга не поддержишь?»

«Как?» – спрашиваю.

«Вот недогадливый какой-то! – ржёт, значит. – Хоть бы меня пригласил… Раз уж ты теперь такой старший вожатый на наши головы».

Я – в отрубе! Андрюх, я ж даже с Веркой никогда не танцевал. Ну, это… не могу. Комплекс у меня. Верка всё понимает. С обниманцами у нас с ней нормально и без танцулек.

Я – Алинке:

«И чего? Я на этих скрипеть перед тобой буду?» – И стучу тростью по аппарату, чтоб погромче звенело.

А она мне:

«На этих и будешь! Ты что, лётчика Маресьева забыл?»

Встаёт, стол обходит и… и знаешь, прямо как башня надо мной. Как маяк! Глаза над железками её так и светятся! И руку свою так в сторону отводит… как когда вальс танцуют, только немного ниже. И говорит. Точнее приказывает:

«Трость поставь к столу. Обопрись правой».

Я, как под гипнозом, команду её выполняю. Кладу руку на её ладонь. Чувствую – холодная. Тоже волнуется.

«Вставай! – говорит. – Поднимайся!»

Я другой о спинку стула опёрся, встал.

«Теперь, – говорит, – этой рукой мне на плечо опирайся… Ничего. Я буду за кавалера. Не стесняйся», – так и говорит.

Мне куда деваться! Положил ей правую руку на плечо.

«Стоишь?» – спрашивает.

«Стою, – отвечаю ей. – Только не понял я, кто у нас старший вожатый и на чью голову».

Она смеётся. В общем, обстановка слегка разрядилась. Она говорит:

«Давай тоже что-нибудь любимое вспомним. Может, что-нибудь из Дассена?»

«Ну, из Дассена, так из Дассена, – говорю. – Названий не знаю. Ты мелодию напой. Я вспомню».

Она и напела… Она тихо напевала, и мы танцевали! Прикинь! Мы танцевали, кореш! Я тебе скажу, так я бы смог целый час танцевать тогда… Только воспиталка хватилась. Про поздний ужин вспомнила, за кефиром побежала! А там и проверка уж пошла… Дело к отбою… В общем, дискотеку пришлось сворачивать… столы выносить и всё такое. А у меня всё это перед глазами ещё и ночью стояло… И эта музыка. Дассен… Алинка же выше меня. Пока танцевали, у меня прямо перед носом этот обруч от корсета её, это наше проклятое железо! И так мне её жалко стало, Алинку! Думаю, как она с этим жутким ошейником живёт, с этим чёртовым таганом! Головы ж не опустить! Но она молодец – год назад и шевельнуться не могла.

– И после всего этого ты её ещё «Павлинкой» кличешь, – не мог я выйти из роли инквизитора.

– Ты сегодня злой, Андрюха! – уже привычно отмахнулся Серёга. – Ну, ты ж соображаешь… видишь всё сам. Алина же, она ведь покрасивее Веры будет… Зато Вера моя душевнее, теплее… ага… Но я-то хоть и в железе, но сам-то ведь не железный. Мне в Алине нужно какие-то недостатки видеть, чтобы крыша не съезжала. Ну вот… А последнее время у меня сильное ощущение, что она на меня глаз положила и прямо следит. Вот я и выставляю заслоны. Хотя кто знает – может, они с Енотом обо мне сговорились. Енот, он себе на уме. От него всякого прикола можно ждать. Вот слушай и объясни мне потом…

Значит, Димыча выписали на следующий день. За ним пришли сразу после завтрака. Он в «гражданку» переоделся, пришёл, со всеми чин чином простился. Руки пожал. У нас один чувак, из послеоперационных, он на кровати лежал. Взял его руку и не отпускает. Говорит:

«Ну-ка смотри. Давай быстро ответы!»

И показывает ему задания лабораторной по химии, которая предстояла в тот день. Димыч ему быстро дал ответы на все задания. Парень записал, говорит:

«Спасибо! Вот теперь – до свидания!» Вот такой он, Енот! Головастый!

А потом уж мы прощаемся, и он вдруг говорит:

«Знаешь… а всё-таки хороший она человек… Хоть и странный, но хороший…»

«Кто „она“?» – сразу не врубился я.

– Аня Крылова.

Я ему в открытую:

«Димыч, ты что, напоследок после вчерашнего и вправду влюбился? Нет, ну, ты меня удивляешь. При первой встрече ты меня „мешком по голове“, и вот теперь при расставании – тоже».

Дальше я решил поприкалывать его. Говорю, мол, Димыч, а ты вообще сам всё помнишь, что здесь происходило и что ты мне про Аньку рассказывал?

А он мне:

«Э, нет, это ты зря спросил! Этим ты меня не возьмёшь! Всё я прекрасно помню! И как пластины с ноги вытягивала, помню; и как операций уже несколько ей делали. Загадок там много. И всё-таки добрая она, я это чувствую! И в этом тоже загадка! Может, и главная загадка. Я ведь больше тебя наблюдал за ней. И многое видел. Видел, как она малым помогает всегда… Не пройдёт мимо, когда кто-то уронил что-то или другая помощь кому-то нужна. Но не только это я тебе сейчас сказать хотел. Анька – это одно. Сможешь разгадать эту загадку – будешь „молоток“. Не сможешь – значит, не судьба нам».

Я смотрел на Димыча и уже не знал, что сказать. А он вдруг ещё больше меня обломать решил. Хитро так щурится и говорит:

«А вообще, может, и не было никакой загадки, а? Ну, показалось. Показалось – и всё!»

Я не выдержал:

«Димыч, ты что, с дуба рухнул?! – чуть не ору на него. – Или она тебя вчера и вправду так охмурила на танце, что ты сейчас под гипнозом у неё?»

«Охмурить меня невозможно, – гордо так отвечает. – У меня аналитический ум. А ты, кстати, к Алинке присмотрись. Она так на тебя смотрит…»

Вот зараза-провокатор! Я ему:

«Да при чём тут Алинка? Не интересует меня никакая Алинка. Меня наше дело интересует!»

А он вдруг скучный такой сделался. Артист он, а не аналитик! И говорит, прямо в обиду напоследок играет:

«Ну, вот и разбирайся с этим своим или нашим делом. А мне лишь одного жалко – не успел поспать на веранде. А так хотелось! Ты ж помнишь, как нас тут закаливают. Прошлый раз ещё в начале октября, считай, на улице спали. Но это после лета, я понимаю… считай, по инерции… А сейчас ещё после зимы холодно… Но ты сном на веранде тоже не увлекайся, чтоб не заболеть перед операцией. А теперь мне пора. Родители уже ждут… – И добавляет: – Да ладно. Без обид. Держись!»

И обнимает меня, как настоящий кореш. Андрюх, его словно подменили в то утро! Я не помог понять, что произошло. Какая веранда? При чём тут веранда? Что у него за мысли? Ещё сутки назад мы оба жалели о том, что нам не удалось раскрыть тайну этого робота, и вот теперь он знать ничего об этом не хочет – вместо этого несёт про какой-то сон на веранде. На том он и уехал. А недели через две я получил от него письмо. И это письмо ещё больше сбило меня с толку…

Часть вторая
Мы помехи в секретном проекте?

Я невольно отвернулся, посмотрел в сторону Аньки-робота. Она теперь весело болтала со своей подружкой из Второго, гуляя с ней вокруг площадки… то есть толкая перед собой её коляску.

Пора было идти в столовую…

– Так и знал, что всё не успею, – без особой досады вздохнул Серёга. – Минут 30–40 у нас, наверно, до отбоя ещё будет… Вот держи! – Из внутреннего кармана синей курточки (который мы нередко пришивали сами) Серёга достал сложенный пополам почтовый конверт «авиа» с синими и красными полосками по краям. – Как говорится в «Семнадцати мгновениях весны», это тебе «информация к размышлению». Письмо Енота. Может, вы поужинаете раньше и у тебя время будет. Только Андрюха, прошу – никому! А тебе я доверяю. Давай встретимся у павлинника…

Серёга прикинул время.

– Хорошо, не переживай, – сказал я, взяв конверт с письмом.

На ужин был творожный лапшевник – единственное ненавидимое мною санаторское блюдо. Но я, конечно, поклевал его, чтобы не выглядеть объявившим голодовку. А по ходу думал, как ночью полезу в тумбочку за печенюшками, что прислали мама с папой в последней посылке… И приметил, с каким рвением наворачивает тот лапшевник Анька! «Точно – робот! – подумал о ней с весёлой злостью. – Нормальные люди такое есть не могут!» И странное чувство жалости вдруг мелькнуло в душе: бедным роботам, наверно, «вкусные» посылки не шлют, нет у них пап с мамами – вот и наворачивает.

… И я занялся под столом письмом, «замаскировавшись» стаканом чая. Никого моё занятие не удивило: подумаешь, парень решил письмо от родителей перечитать.

Развернул два листа, вырванные из середины тетрадки. Увидев ровный почерк Димки Балашова, я удивился, вспомнив, что у него ДЦП.

«Серёга, здравствуй!

Вот я и дома. Но мыслями всё ещё в Санатории. Всё ещё по привычке организм требует того же режима дня, обеда и ужина по часам и т. д. Также постоянно думается о том, а что бы делал в Санатории в то или иное время. Шутка ли – семь месяцев я провёл в нашей родной Двойке. Очень сильно хотелось домой, и даже не мог предположить, что так сильно будет хотеться вернуться обратно в Санаторий. Вот ложусь спать дома, а охота на веранду в нашу Двойку. Так охота под те одеяла из шкур. Тяжёлые они, но под ними так кайфово! А звёзды как падают по ночам!

Очень интересно, как вы там, чем занимаетесь? Учебный год, наверное, уже закончился. Скоро лето, море, катер… Но, увы, мне уже не положено по возрасту.

Тебе, как я понял, предстоит операция. Но ты ж не боишься, правда? Уж тебе-то бояться!!! Главное, чтобы в гипсе не сильно долго лежать, а то ведь жарко! А помнишь, как линейки засовывали в гипс, чтобы почухаться? А как потом после гипса колено с кайфом сгибается!!! Класс – правда? Ладно, не обижайся. Это всё из жизни – ты ж понимаешь. А может, тебе аппарат Илизарова поставят – ну, тогда смотри, гайки не крути!!!

 

Как там наши девочки – Аня, Алина? Алина ж так на тебя всегда смотрела! А ты не хотел этого замечать. Хорошая она девчонка! И Аня хорошая. Добрая Аня очень! Она ведь не пройдёт мимо, если кому-то нужна помощь, если у кого-то что-то упало, или ботинки нужно завязать, или ещё что-то. Она ж у младших девчонок всё свободное время пропадала. Откуда знаю? А она научила меня сквозь стены видеть. Проходить сквозь них только научить не успела – рано я уехал!

Ладно, Друг, расслабься, пошутил я! Ни через какие стены я не вижу. Просто наблюдательный – вот и всё. А Анькину доброту не заметить нельзя. И многому у неё стоит поучиться!

А то, что мы с тобой пытались выяснить, – да забудь ты, Серёга, обо всём. Ну, показалось нам, дуракам! Ты ж на самом деле не дурак, правда? Ты же понимаешь, что реально, а что нет.

Показаться может каждому, поверь! И это не диагноз, это не галлюцинации. Просто такое бывает в жизни. Правда – бывает!

Так что просто забудь обо всём! Забудь – и всё! Я знаю, о чём говорю, и зла тебе не пожелаю.

Пиши мне.

Енот (я за это слово на тебя, старик, не обижаюсь)».

Прочитав письмо, я ничего не понял, но особо мыслить было некогда, поскольку ужин закончился и все стали выходить из столовой.

Второе отделение после ужина уговорило воспитательницу ещё немного погулять и пойти к павлиннику – тут без настырной агитации Серёги дело, конечно, не обошлось. От «зоны активности» Первого отделения к павлиннику было рукой подать – и я подскочил туда, немного поиграв в настольный теннис у корпуса.

… И почти не удивился, когда вскоре туда, к «своим», подтянулась и Аня Крылова. Первой ей навстречу сразу поспешила Алина, и они о чем-то защебетали между собой.

– Ну, что? Прочёл письмо? – подойдя, шпионским шёпотом дохнул мне в ухо Серёга.

– Прочёл, – кивнул я. – Только скажу честно: я ни фига не понимаю!

– Я тоже ничего не понял, – пробурчал Сергей. – Особенно в самом начале, когда первый раз прочёл это письмо. Злой был как собака! Это ж надо, – думаю, – стоило им один раз потанцевать – и всё! Она его охмурила по полной, а он растаял… Или память отшибла. Но потом я всё же сделал более интересные выводы. Думаю, Енот просто испугался и решил выйти из игры. И, думаю, было чего испугаться. Ладно… Коротко и по порядку, а то времени мало. – Он осторожно оглянулся на девчонок. – Так и знал. И она здесь!.. Сразу скажу, я больше в письмах Еноту ни о чём таком не писал… Просто даже назло. Только вот после этого письма в ответном как бы намекнул Еноту: «А это правда, что ты тогда, когда с Анькой танцевал, над полом приподнялся? Сантиметра на два. Типа, антигравитация». Так знаешь, что он мне ответил, зараза?! «Каких там два сантиметра! Я тогда от кайфа на седьмое небо вознёсся!» Так и написал: «вознёсся»! Откуда он только такие словечки берёт?!

Шёпота у Серёги уже не получилось, он снова опасливо оглянулся на девчонок… и «завис» на несколько секунд. Те заметили его взгляд, и Серёга поспешил отвернуться… И тут вдруг донёсся до нас голос Алины – такой её нарочито «громкий шёпот», тоже «по секрету» обращенный к Ане:

– Ты видела? Посмотрел на меня, прямо как волк тогда, помнишь?

Тут уж мы оба с Серёгой слегка «зависли», глядя друг на друга…

– Это я, что ли, «как волк»? – хлопнул глазами Серёга.

– Да ладно… в голову не бери, – попытался я успокоить друга. – Это ж девчонки: у них главная задача по жизни – нам мозги вынести.

– Андрюха, какого-то волка они раньше вместе видели! – жарко зашептал Серёга. – Сечёшь? Пусть в зоопарке! Но значит, они раньше знали друг друга. Ты понимаешь, что это значит?

– Не понимаю, – признался я.

– … И я не понимаю, – мотнул головой Серёга. – Не два же они робота… Ещё и по зоопаркам шныряли… Не, с ума сойти с девчонками можно. Не смотри, не смотри на них! Давай я пока дальше расскажу, а то опять не успею.

… В общем, как и напророчил Енот, сразу же после его отъезда Аньку снова отправляют в хирургию. После этого снова всё повторяется – те же «проводы» в операционную возле лифта. Я в этот раз уже подхожу ближе к девчонкам, тоже выглядываю за дверь… Смотрю: вывозят к лифту на каталке. Всё как положено, строго. Медсестры, которые везут каталку, – в масках! Сама Анька – в зелёной шапочке на резинке – волосы полностью спрятаны вовнутрь. На её лице – улыбка и вроде как, ну, полное отсутствие страха! Ещё бы, чего роботу бояться!.. А может, предварительно укольчик сделали… Помню, одна девчонка хвалилась, что уже после укольчика, пока везли, ещё прическу под шапочкой поправляла… Прямо перед операционной.

– А чего роботу улыбаться? – перебил я.

– Слушай, тебе лишь бы к чему-то придраться, – повысил голос Серёга и тут же осёкся. – Ты уже как Енот: то не то, это не этак. Ну, научили робота улыбаться, чтоб подозрений поменьше было! Башковитые инженеры у нас в стране – мы же, кажется, это уже с тобой обсуждали.

– Ладно, ладно, – примирительно сказал я, – давай дальше.

– А что «дальше»? – И вдруг Серёга замер в молчании, куда-то вдаль стал смотреть…

И словно холодным сквозняком дунуло.

– Ты чего, – спрашиваю, – затих?

Серёга словно очнулся:

– Да что-то вспомнил, как сам лежал на каталке… на той самой площадке перед лифтом туда… – Серёга поднял трость вверх резинкой и указал в темневшие небеса. – В операционную на третьем. Всё! Ты уже не свой… в смысле, себе уже не принадлежишь совсем… как-то всё звенит вокруг, и вроде как холодный такой сквознячок дует… Да ты ж сам, наверно, помнишь такое, хоть и не здесь тебя везли.

– Нет, не помню, – сразу поспешил возразить я. – Меня ж, считай, почти не было, пока меня везли и всего сшивали… Это уж потом… как ночью в тёмной ванне… а в ней не вода – а сплошная боль вот прямо до самого горла. Ни вздохнуть, ни пё… – Я тогда осёкся не из цензурных соображений, а просто горло и вправду перехватило.

Серёга понимающе кивнул и сказал:

– Енот, он умный. Он как-то мне говорил: «Все пацаны и девчонки в мире делятся на три отряда. Тех, которые уже на каталке и их в операционную везут. Тех, которые на это глаза таращут и не дышат от ужаса, – и Енот глаза на меня выпучил. – А почему? А потому что знают, что и их черёд может наступить… И тех, которые не знают и даже никогда в жизни не узнают, как это всё бывает… И их почему-то больше всех на свете. Несправедливо, да?» Это Енот спрашивает меня: «Несправедливо, да?» А я что могу сказать. «Не знаю», – говорю ему.

– И я не знаю, – поспешил я снова поддержать друга и осторожно ткнул его в плечо своим плечом. – Ты давай дальше рассказывай, что было. Не отвлекайся на мелочи.

– Дальше – Аньку завезли в лифт, – ободрившись, продолжил Серёга. – Дверь закрылась, а я вместе с девчонками вернулся в отделение. Среди девчонок была и Алинка. Спрашиваю её потом: «Алина, а чего это Аньку второй раз за месяц на операцию повезли?» А она мне: «Серёж, ты что, тронулся? Её ещё не оперировали. С кем это ты путаешь?» У меня слов не было! Я ж точно помнил, что эта же компания провожала Аньку три недели назад в операционную. И Алинка там тоже была – я это точно помню, хоть и не подходил тогда близко. Андрюх, она – Анька – точно у всех память стирает, чтоб забывали то, что помнить не положено.

– А когда Аню везли, а ты среди девчонок стоял, она тебе ничего мысленно уже не говорила? – спросил я друга, уже начиная гордиться собой как заправским Шерлоком Холмсом. – Как тогда в столовой.

– Знаешь, ничего не почувствовал, – пожал плечами Сергей. – Может, она меня не успела заметить… Я практически позади девчонок стоял… Хотя, думаю, она видела…

На следующий день я был дежурным. И вот приходим мы вместе с другими дежурными и санитаром вечером на проверку в палату старших девочек, идём по палате, и вдруг я вижу на одной из кроватей Аньку! На том же самом месте, где и всегда стояла её кровать. Ничего не могу понять, у меня полный ступор головного мозга! Я знаю, что Анька в хирургии, что её только вчера прооперировали… А тут она – передо мной. Лежит и улыбается! Даже обувь её, кроссовочки такие бело-красные, ровненько возле кровати стоят – не придерёшься. Я уже хотел открыть рот, чтобы спросить: «Тебя что, уже выписали из хирургии?», но какая-то сила заставила меня молчать. В следующий момент я как будто услышал Анькин голос: «Интересно, да? Считай, что это ещё один фокус за твоё хорошее поведение. А теперь проходи мимо, забудь всё, что видел, и продолжай быть хорошим мальчиком!» После этого Анька исчезла. Причём вместе с кроватью! А потом пустая кровать появилась.

Тут меня дежурная старших девок толкнула:

«Ты чё на пустую кровать уставился? Это – Крыловой. Она ж в хирургии. Ты ж сам вчера видел, как её увозили на операцию».

Ну, я что-то ей промямлил, как дурак! Мол, «нечаянно засмотрелся». Тут же и огрёб, конечно. Слышу голоса их гнусные за спиной, хихикают, заразы:

«Ну, переживает парень за девочкой. Любовь у мальчика! Да не переживай ты так! Операцию сделали, всё нормально. Через пару дней будет в палате».

И ржут! Я им за разговорчики в строю чуть «пару» не вкатил. Меня уж дежурная их одернула. И тоже ведь с подначкой:

«Ладно, пошли, пошли, кавалер ты наш… Ну, замечаний нет? И вообще, из уважения к отсутствующей Ане пять? Да?»

Я махнул рукой – лишь бы отстали. Голова ж у самого квадратная. Ты прикинь, миражи какие!

Вот так, Андрюха! А ты меня «седьмой кроватью» пытался удивить. Как говорится, и не такое видали… И после этого ты хочешь, чтобы я поверил письму Енота, в котором он пишет, что «нам показалось»?

Ну, слушай дальше. Проходит примерно неделя после того, как Аньку прооперировали… Да, как раз неделя. Её во вторник прооперировали, потом в среду был весь этот мираж с кроватью, и уже новый понедельник наступил. Я как раз был в кабинете электролечения в нашем отделении. Заканчивал процедуру. Вдруг слышу – шум в коридоре. В той самой части коридора, о которой я тебе уже говорил. Там обычно не шумят, там только в банные дни детей много… ну и разве что кто с ума сходит возле туалетов. А тут слышу – шум, топот…

Смотрю: а там вроде уже не совсем наши девчонки стоят… ну, не совсем нашего возраста девчонки… а гораздо старше… выше… ну, уже прямо студентки какие-то… лет на двадцать тянут… и в то же время – вроде они же… Причём все в белых халатах, шапочках, масках.

Андрюха, я потом подумал даже, что мне электростимуляции лишней дали. Мозги наэлектризовались. Потому что не может такого быть, что мне в те минуты чудилось. И вот они все галдят: «Аня, привет! Привет, Аня!» Я догадываюсь, что на кровати – Анька Крылова и это они её встречают из операционной. А потом они сами повезли кровать к палате… Воспиталка сзади.

А впереди, сбоку от кровати, первая и самая высокая вроде как Алинка! Только без корсета!.. Да ещё в маске! И с косой такой обалденной через плечо! Под шапочкой такую точно не спрячешь!.. Чёрная, как воронёная, коса! Но вот брови, глаза – точно Алинкины! Строгие! И цвет косы, волос – тоже как у неё. Я сразу понял: это должна быть она… только как будто намного старше… И они так торжественно стали Аньку катить… и мимо меня катят… гляжу между ними: точно – на кровати Анька Крылова! Они двигают кровать, а меня будто не замечают. Ноль внимания! И слышу потом Анькин голос:

«Всё хорошо. Всё будет хорошо, мои славные! Вы просто молодцы!»

Знаешь, конечно, во Втором хорошая традиция – да и просто это по-человечески – так вот тепло встречать каждого после хирургии. Даже пацаны обнимаются; а что уж про девчонок говорить… Но тут какая-то… как это?… О, фантасмагория! Откуда такие почти взрослые?

В этот момент меня позвала воспитательница. Мол, чего ты там стоишь. Закончил электролечение, так иди самоподготовкой занимайся, если других процедур нет.

Я нехотя побрёл в палату, а моя воспитательница, закрыв собой обзор коридора, добавила:

«О, Аню Крылову из хирургии перевели! Прекрасно!»

И не было в словах воспитательницы ни капли удивления, что как-то «не так» везут эту Аню из хирургии. Словно происходило всё точно так же, как и с остальными ребятами. Я снова им вслед посмотрел… Ну, да – катят кровать с Анькой обычные наши девчонки. Алина – первой была. Но она выше всех – и её видно… Гляжу – точно она: корсет её на месте, волосы – короткие, никакой косы! А кто же тогда здесь мимо меня кровать вёз? Вкатили кровать в палату… И всё – тишина! Я ещё постоял – никто обратно не вышел…

После обеда в тот же день, как обычно, начались учебные занятия. У нас иногда, если из хирургии переведут, то в тот же день уже на уроки не пихают. А иногда и отправляют. Это уж кто как себя чувствует.

Я в тот день подумал: «Ну, робот точно будет на занятиях». Но ошибся. Аня лежала в своей палате, а в той палате тогда устраивали наш класс. Но не её класс, который младше, врубаешься? Я тебе об этом говорил уже. Так вот, лежит она себе в сторонке тихо так, спокойненько, никому не мешает.

За столом, перед самым началом урока, я шепчу Алине:

«Классно вы сегодня Аньку встречали!»

Она мне невозмутимо так:

«Как обычно встречали, как всех».

Я – ей:

«Как это „как всех“? Я же видел эту сцену!»

Так она мне прямо целый выговор:

«Какую сцену? И вообще, чего это ты в палату девчонок заглядываешь, когда это не положено? Вам, мальчикам, свободный вход сюда только на время школьных занятий! Забыл?»

Я – ей:

«Да никуда я не заглядываю, я ж там, возле кабинета электролечения стоял. А вы шли. И ты тоже».

Она упёрлась:

«Где мы шли? Серёж, ты о чём?»

Я продолжаю по-хорошему… ну, не ссориться же от того, что мне, может, это электролечение по мозгам дало:

«Ну, вы, девочки, вместе с воспитательницей везли на кровати Аню от самой хирургии. Ты тоже там шла – я же видел… Ты ещё в обалденной шапочке была и в маске», – уж не знаю, как я про косу промолчал.

Тут вообще коронный девчачий «полив» начался, без умолку… но и без истерики – за это Алине спасибо, конечно:

«Серёж, где я шла? В какой шапочке? В какой маске? Серёж, ты совсем с ума сошёл? На дурака не тянешь, но фантазия более чем бурная! Я после грязей сидела в палате и писала сочинение, которое нам задали. Кстати, а ты его написал? Я писала сочинение, и в это время привезли Аньку. Как обычно – наша медсестра и нянечка привезли её с хирургии. Да, кажется, ещё рядом наша воспитательница шла. Она у нас немного кашляет, но заменить некем, вот второй день в маске ходит. Вот и всё. Мы, конечно, налетели на Аньку, обняли, поздравили. Вот, как оно было…»

Я не знал, что спрашивать и о чём говорить дальше. Тут в класс зашла учительница, историчка, начался урок, и все на историю переключились. Но у меня-то в голове другая «история». «Не было никакого „эскорта“ девочек? Не было Алины? Всё было как обычно?» Но что же тогда я видел? Андрюх, представь мои ощущения! Ну, пусть померещилось, что они вроде как на полминуты повзрослели… И халаты те на них померещились… Не знаю, Андрюх, но, мне кажется, это даже для одного хорошего сна многовато. А уж придумать!.. «Э, нет!», – так сказал бы Енот… На одной из перемен я решился и подошёл к Ане. К тому времени она уже вроде бы не смотрела на меня пронзительным взглядом. Хотя и дружбы между нами не было. И всё же я решился подойти. Не знаю зачем. Просто, наверное, по-человечески. «По-человечески» с роботом – да, звучит смешно, секу.

«Здравствуй», – говорю.

Она улыбается. По-моему, первый раз именно мне улыбнулась.

«Привет», – отвечает.

Я ей:

«Как ты?»

Она:

«Ничего. Нормально. Температура пока держится. Но это не страшно. Это пройдёт. Всё хорошо».

И добавляет:

«Иди. Тебе пора готовиться к уроку. Спасибо, что подошёл. Всё хорошо. Не переживай. И не бери в голову. Лишнее в голову не бери!»

Я ей:

«Поправляйся…»

И аж вспотел весь. Чувствую, что искренне так желаю – то ли человеку, то ли… И это её «лишнее в голову не бери!» как предупреждение, что ли…

Я вернулся от неё к столу, и мы отсидели последний урок. Потом – сам не знаю почему – я задержался в палате девчонок и даже стал помогать им завозить из коридора кровати. Наша воспиталка уже кричала в коридоре: «В центральную столовую!», а я как раз помогал Алинке завозить её кровать. Тут она мне даже «спасибо» сказала, бальзам на душу пролила:

«Ну, спасибо тебе, джентльмен! Побежали одеваться! Зовут уже давно».

И тут вот… секи, Андрюха! Она сунулась в свою прикроватную сумку… и вытаскивает оттуда знаешь что?… Зелёную шапочку и белую медицинскую маску! Точно такие же, в каких я в коридоре видел, когда Аньку встречали те… которые старше! Я думаю тут: «Оба-на!» А она смотрит на эти вещи, будто первый раз видит… и знаешь, что говорит?

«А это ещё чьё? Откуда?!»

Я, конечно, не верю, что она это первый раз видит… Но тогда зачем доставать и лапшу мне на уши вешать?… Тут она вообще начинает прикалываться… Надевает маску себе на лицо, глядит на меня… Я точно вспоминаю – и брови эти… ну прямо как кинжалы… и глаза её тёмные.

А она мне:

«Я доктор! Вот! Готовьте скальпель! Буду Серёгу Лучина оперировать!.. Или нет, лучше не так. Лучше вот так: я – доктор-терапевт! Готова лечить своего друга – Серёжу! Что у Серёжи болит? Ах, Серёжа у нас кашляет… И вообще, у нас тут кашляющих много. Карантин! Врачиха строгая! Врачиха в маске! Давай, Серёжа, я тебя осмотрю…»

Андрюха! Я стоял как стукнутый! Уже не пустым мешком, а натурально – с картошкой! Когда она, на проводах Енота танцевать меня поднимала, – и то так не растерялся! Тут она меня как будто пожалела… вспомнила вдруг, что в столовку пора… Быстро сняла маску, отдышалась, как после кросса, и говорит мне так… спрашивает:

«Ух, как же в ней жарко! И как они в этих масках вообще ходят?»

Тут я собрался.

«А вообще, тебе идёт», – говорю ей.

Она даже застеснялась как будто, «спасибо за комплимент» сказала, снова «джентльменом» обозвала и, знаешь что… опять мне стала мозги компостировать:

«Чья же всё-таки это маска и шапочка? И зачем мне её в кровать подкинули?… Ладно, может, найдётся хозяин. Всё, пошли. Нас уже давно ждут, а мы тут как маленькие во врачей играем. Сейчас получим и я, и ты».

Я не успел ничего сказать, как мы рванули к выходу. Точнее, сначала к шкафам верхней одежды, а потом к выходу. Даже свой портфель я оставил в её палате. Подумал: «Потом заберу, после ужина»…

Ну вот. Мы прибежали к строю практически последними. Ну, из-за меня, понятно. Алинке, опять же, спасибо – она не чесанула, а просто шла, рядом, то есть – с моей скоростью… Но воспитательница на удивление даже замечания нам не сделала:

«Всё? Все в строю? Хорошо. Идём», – только и были её слова.

А я всё думал о произошедшем… Думал и ничего не понимал. Если шапочка и маска – её, зачем весь этот цирк мне устраивать? А если она и правда не знала, кто подкинул… Что это тогда? Как это всё объяснить? Зачем Аньке, помимо пластин, ещё и подобные фокусы?

– Ты думаешь, что это тоже Анькины штучки? – спросил я Серёгу.

Ответная Серёгина эмоция была предсказуема:

– Андрюх, не зли меня! Мне Енота хватает с его письмом! И дурачком не прикидывайся! А чьи же штучки, как не Анькины? Или это такой грипп на всех напал тут… с галлюцинациями. И никто не знает…

Идея про грипп с массовым бредом мне очень не понравилась.

– Ладно, шучу, шучу, кореш! – стал успокаивать я друга. – А кое-что я уже и сам успел увидеть. Ты – одно. Я – другое. А тут ещё этот волан, управление гравитацией…

– Я тебе ещё про лифт не рассказал, – заметил Серёга. – Давай, может, сейчас успею – до кучи про бред… А ты и об этом подумай потом. Ну, есть у меня одна «дурь», так сказать. Я стараюсь на лифте не ездить! Принципиально! Только ногами! Так полезнее. И вот однажды идём мы на прогулку, уже дошли до лифта… И тут я вижу, что из палаты старших девочек, которая крайняя, выходят девчонки, в том числе Анька. Я, как обычно, помчался на пандус, пока меня в лифт не загнали, но боковым зрением успел увидеть, что дверь лифта, в котором были наши пацаны, уже закрылась.

Я в очередной раз попытался обогнать лифт, хоть в том случае это уже было непросто. Отчасти потому, что на ту же Аньку засмотрелся. И всё же я попытался как можно быстрее спуститься по пандусу. Уже почти внизу услышал, что лифт дошёл до первого этажа и его дверь открывается. Ну, выжал газ сколько мог… Ноги аж огнём горят! И вот вижу, значит, как из лифта выходит Анька и ещё несколько девчонок, а также их воспиталка. Парней не было!.. Уходят, значит, эти, девчонки то есть. Я ничего понять не могу, стою столбом. Проходит ещё секунд пятнадцать… Двери лифта снова раскрываются, и оттуда выходят все наши пацаны, которые заходили в лифт, когда я был ещё на втором этаже. Это как тебе?

Я ответил тогда Серёге первое, что в голову взбрело: