Хроники девятиконечной звезды. Фантастический роман о любви и спасении Мультивселенной

Она поздно поняла, что последнее было лишним. Отец насупился, похолодел. Его брови сдвинулись, рот скривился. Через несколько мгновений, он произнес тоном, куда менее тёплым и отеческим, чем прежде:

– Если ты не хочешь сохранить свою красоту… Окей. Но запомни: через три дня ты должна быть утром здесь, как шёлковая, а не развлекаться на сеновалах! Ты встретишь Федунтьева и его людей со всей душевной тёплотой, какую только можно представить. А теперь, my dear daughter, можешь идти.

 
*********************************************
 

Пот лил ручьями по лбу и заливал глаза, жутко щипало, а рубаха стала практически частью тела. От него, как и от всех несчастных обитателей кареты, несло зловониями. Но мучился Филька не из-за этого. Он давно перестал замечать физические страдания. Его терзало ощущение неоднозначности происходящего и оценки своей роли в нем. В больной от недосыпа, стресса и раздумий голове метались воспоминания пятилетней давности – отступление французской армии с угнанными в плен крестьянами. Тогда была похожая ситуация: приходилось тащить тяжёлые тюки и толкать застревающие в снегу повозки, при этом вовсю получая кнутом.

Неделю назад в родную деревню Фильки – Евкакиевку – прибыли странные люди. Таких людей Филька отродясь не видывал. Большинство харей вроде русские, но суровые, безэмоциональные, не крестьянские и не барские. Были среди них косоглазые, басурмане и даже один арап. Чужаки были одеты в длинные зелёные рубахи и носили странные шапки с колпаком на макушке, козырьком над харей и красной звездой во лбу. Ни у кого крестов православных не было. «Нехристи, антихристы», – подумал Филька. Но, больше всего, Фильку поразило то, что гости прибыли на самодвижущихся повозках без лошадей!

Началось всё с того, что управляющий усадьбой, Модест Карлович, объявил о приезде в деревню старого друга барина, хана Самаркандского из Кокандского ханства, Артемия Ибрагима Федун-Али вместе со свитой и велел провести торжественную встречу гостей. С тех пор, пекарни вели очень активную деятельность. Всё должно было быть по высшему разряду. В день приезда на балконе двухэтажной барской усадьбы поставили праздничный стол, богато накрыв его хлебом, солью, вкусными яствами и графинами с водкой, вином и чачей. Посмотреть на загадочного басурманского барина собралась у ворот вся деревня. Бабы вынесли иконы и каравай. Пришел поглазеть на хана и Филька со своим единственным другом – дядей Сашей.

Фильке очень сильно не хотелось посещать данное мероприятие, но неутихающие уговоры дяди Саши всё-таки подействовали. Последние три дня он бессильно валялся на печи в своей затхлой избушке, оставшейся ему после смерти родителей. Сквозь дырявую крышу на его лицо падали капли холодного осеннего дождя. Раны на спине и заднице ещё не затянулись, хоть он их и смазывал постоянно спиртом. Барин Индианов распорядился отпустить его с позорного места и заявил перед всем честным народом, что Филька ни в чём не виноват. Он извинился перед крепостным за свою темпераментную дочку и отборно накормил щами. Так накормил, что Фильке даже не пришлось в следующие дни ловить деревенского петуха, что уже было большой удачей. Барин уверял Фильку в том, что он очень важный для деревни человек, которому он уже придумал предназначение. Вряд ли это правда, скорее всего барин просто испытывает к нему жалость, как к убогому.

Дядя Саша последние три дня пил не просыхая. Так его задели трёпка от Вахнова и наказание Фильки. А когда дядя Саша пил, это был уже совершенно другой человек: мудрость и рассудительность куда-то пропадали, взамен им приходили разгильдяйство, наглость и глупые шутки. Он даже не стал помогать Фильке в починке крыши, хотя обещал.

В день приезда дядя Саша успел где-то надраться сомагона и что-то напевал себе под нос, а, когда они влились в толпу, он стал бойко со всеми здороваться и приставать к девкам, его также весело и аккуратно посылали куда подальше. Он всё время повторял Фильке: «Фильк, почему ты такой грустный? Улыбайся! Посмотри на себя, ты в самом расцвете сил. Жених! Иди, вон к девкам подойти – люб будешь, не укусят!». И смеялся дребезжащим смехом, подмигивая всем подряд. Фильке же было стыдно за старого вояку, опустившегося до сельского пьяницы и клоуна. Его друг как будто всё уже забыл. А ещё ему было стыдно за свою драную рубаху и старые лапти. Красного праздничного кафтана он не имел, и все выходные и праздники ходил в обычной рабочей одежде. Он тревожно переступал с ноги на ногу, ссутулился и глядел опущенными глазами в землю, надеясь, что никто не обратит на него внимание. Но, увы и ах, косые взгляды и сальные шутки сыпались на него со всех сторон:

– Что опять пришёл поглазеть на барыню? Прошлого раза твоей заднице не хватило?

– Снимай штаны!

– Мы тебе устроим сладкую жизнь!

А Вахнов, увидев Фильку, улыбнулся и сделал фирменный жест – провёл пальцем вдоль горла. «Думаю, на мельницу мне теперь ходить опасно», – грустно подумал Филька.

Иногда Филька, чтобы отвлечься от переживаний, поглядывал на барина. В отличие от большинства русских помещиков, получивших дворянский чин и имение по наследству, Дмитрий Индианов был своеобразным человеком. До того, как царь даровал ему дворянский чин и имение за подвиг при Бородино, он много путешествовал по миру – занимался поиском древностей. Были слухи, что он вообще не русский, а американец, поэтому некрещёный и не верует в Бога. Но Филька слухам не верил. Он считал каждого человека хорошим, пока не доказывалось обратное. Тем более барин отлично матерился по-русски, регулярно ходил в церковь, сам рубил дрова, выбегал из бани зимой в снег, в общем, был силён как бык и крепок духом, как истинный русский мужик.

Барин стоял на балконе усадьбы с рюмкой. Он нервно теребил её в руках. Иногда он брал в руки графин водки с праздничного стола и подливал себе. За столом сидел управляющий. Внезапно сердце Фильки ёкнуло. На балкон вышла дочка барина, Юлия. Она была в том же розовом платье, её длинные светлые волосы развевались… Она была такая красивая. Филька стыдливо опустил глаза в пол. Даже, несмотря на произошедшие события, он её всё равно любил. Дядя Саша, когда он был трезвый, долго объяснял ему, что это не любовь, а то, что Филька просто не знал ещё женщин. С тех пор так никто из женщин и не захотел вступить в брак с Филькой, и он так и не смог узнать любовь это или нет.

А честной народ, тем временем, позабыв про оскорбления Фильки, гоготал во все голоса:

– Ух, и надерусь я сегодня по самые щи!!!

– Авось, барин не заставит еще два дня отбывать барщину, на охоту с ханом уедет…

– Девки, девки, слышали, говорят, хан – красив собой, умён и не женат, авось, возьмёт кого в наложницы! Хочу купаться в море, жить в роскоши, кататься на лошади…

– Ага, Манька, скорей на неваляшке своей катать он тебя будет!

Грохот смеха раздался в рядах крестьян, что ещё больше встревожило Фильку. Он покраснел и испуганно озирался по сторонам. Дядя Саша едва стоял на ногах, он уж ничего не соображал. Из-за холма показалась вереница из повозок.

– Едут, хлопцы, едут!

Крестьяне вгляделись вдаль. Чем больше приближалась к ним странная процессия, тем больший испуг охватывал их. Повозки странной конструкции ехали сами без лошадей! При этом, раздавался странный гул, словно от станков в мануфактурах. Сначала на толпу опустилась полная тишина. Обескураженные крестьяне отчаянно пытались понять происходящее – кто-то размышлял о том, сколько и чего он выпил, кто-то крестился, кто-то уже мысленно готовился ко второму нападению французов (только у них может быть такая чудо-техника). Потом бабы закричали, побросали иконы и каравай и бросились наутёк. За ними и мужики. Барин закричал с балкона:

– Куда!!!??? Высеку всех, суки!!!

Не побежали только деревенский юродивый Миша, сумасшедший старик Степаныч, дядя Саша и Филька. Миша вышел на дорогу, встал на колени, поднял ладони к небу и закричал:

– Боженька всемилостивый, помоги рабам своим верным! Не дай демонам окаянным Апокалипсис свершить, в пекло адское агнцев невинных утащить!

И стал биться головушкой о землю. Его глаза были полностью белыми, что случалось довольно часто. Ходили слухи, что Миша ясновидящий и видит будущее.

Филька же подхватил уже ничего не соображавшего дядю Сашу и хотел бежать, но даже для такого молодца, как Филька, старый вояка был мёртвым грузом, и он лишь медленно потащил его за ноги. Дядя Саша как всегда орал по пьяни:

– Александр Васильич, дайте мне мушкет, я их всех пришибу… Османы поганые, ненавижу вас, твари, мрази!!! Ну, Александр Васильич, пустите меня в бой, ну пустите!!!

Но Суворов никак не мог прийти на помощь дяде Саше из загробной жизни. Из его рта текла пена. Филька был в шоке. Его трясло, голова словно ватная. Он механически тащил дядя Сашу, сам не зная куда. Через несколько метров он поднял голову и посмотрел на дорогу. Чудо-техника уже стояла у ворот. Она была похоже больше на кареты, чем на повозки. Люди, одетые в зелёные рубахи и штаны, уже взяли под белы рученьки, вырывавшегося юродивого Мишу, и шли к барину. Старик Степаныч с криком: «Ироды французские, идите уже к чёрту со своим вонючим Наполеоном» закряхтел с какой-то палкой и немыслимо угрожающим видом. Видимо, он думал, что сейчас отомстит за свою расстрелянную семью, но люди в зелёном быстро повязали его и кинули к Мише. Барин тоже двигался по направлению к пришельцам нервной походкой и со злобным выражением лица. Юлия и Модест Карлович были с ним. Филька заметил, что она едва сдерживает эмоции и недовольно смотрит на отца.

– Полковник Федунтьев, какого хрена, ты творишь, мы же договорились, вы замаскируетесь под узбекских дворян!

Высокий усатый человек, шедший впереди гостей, поднявшись на балкон, спокойно подошёл к Индианову и сказал:

– Дмитрий Иванович, планы изменились, нужно выдвигаться уже сейчас. Без торжеств и маскировки. Не было времени на это. Там, откуда мы, становится неспокойно. Я вам ведь уже рассказывал про генерала Бауэра?

Индианов кивнул. Усатый сказал:

– Необходимо выбрать крестьян.

Барин пол минуты нервно сжимал и разжимал кулаки, глядя на усатого. Наконец он решился.

– Соберите всех крестьян, далеко они не могли убежать, и тащите на площадь перед входом в мой дом.

Человек, которого барин назвал полковником Федунтьевым, стал отдавать приказания своим людям. Он велел им сосредоточиться по деревне. Скоро Фильку и дядю Сашу уже окружили два косоглазых басурманина и один арап. Они тыкали в них ружьями. Филька поднялся и, тревожно озираясь, потащился в сторону господского дома. В спину ему тыкал ружьём арап. Позади два басурманина тащили дядю Сашу. На площади потихоньку собирали перепуганных крестьян. Барин стоял на балконе. Его дочь что-то нашёптывала Федунтьеву. Они улыбались, он поцеловал ей руку. Неприятное чувство пронеслось в душе Фильки. Вздыхая, он подумал:

– Нашёл время, дурак, для ревности. Эх…

Связанный юродивый Миша, сверкая белёсыми глазами, бился головой об землю, плевался во всю стороной пеной и орал: «ААА!!! Демоны, чтоб вам всем пусто было!!! Тимур не должен быть вскрыт – начнётся война!!!».

Федунтьев присвистнул:

– Ничего себе, он обладает теми же способностями, что и наши аналитики. Дмитрий Иваныч, вы ранее не упоминали о нем.

Индианов недовольно свёркнул глазами.

– Артём Ибрагимович, я не настолько осведомлён о вашей организации, чтобы подозревать, что сельский юродивый – очень важная фигура со сверхспособностями. Он постоянно причитает какой-то бред. Про Тимура слышу впервые… Тьфу, господи, заткните его!

Арап поднял с земли шишку, снял с ближайшей девки платок, поднял голову Миши, заставил открыть рот, сунул шишку и завязал рот платком. Когда всех крестьян собрали, барин объявил о том, что бояться нечего, его друг, хан Артемий Ибрагим – богатейший человек и покровитель всех изобретателей на свете, поэтому его ханство опередило техническое развитие остального мира.

– Хан приглашает меня погостить в его владениях. Я не могу отказаться от просьбы такого дорогого мне человека. Некоторые из вас поедут со мной.

Барин, Юлия, усатый «хан» и управляющий стали что-то обсуждать шёпотом на балконе, при этом Индианов иногда показывал пальцем в сторону крестьян. Фильке показалось, что он указывал на него или на Вахнова. Он погрузился в раздумья, мысленно воспроизводя этот момент и пытаясь связать речь с барина со словами, которые произнёс «хан» до этого. Но на долгие раздумья времени ему не дали. Послышался голос «хана»:

– Бразильцев, Калмыков, Мамедов, берите рыжего громилу, алкаша, который с ним, юродивого и старого дурака, и тащите их в грузовик!

Арап подошёл к Фильке. Его взгляд говорил о том, что лучше не спорить. Филька сгорбленной походкой потопал за ним. Его, дядю Сашу, Степаныча и Мишу посадили в большую карету, называемую грузовиком. Потом туда же посадили трёх старушек. Охранять их уселись те же два косоглазых, арап и двое русских. Утром колонна из карет тронулась в путь.

Через день колонна ехала по засушливым степям. А через три дня колонна уже была далеко за границами Российской империи в городе Самарканде. Весь путь Филька не давала мысль покоя, зачем барин взял его с собой к хану. Пришлось отрабатывать такую честь за время поездки только один раз, когда грузовик застрял в казахской степи. Филька помогал толкать грузовик. Он был здоровым, физически крепкий молодцем, и это был, по его мнению, и, собственно, по мнению окружающих, его единственный плюс, но с собой барин взял ещё много сильных мужиков – они ехали в соседнем грузовике. И зачем барину нужны были старик Степаныч, дядя Саша, юродивый Миша, бабка Никитишна, бабка Петровна и Марья Алексеевна, учительница из церковно-приходской школы? Воины хана называли между собой обитателей грузовика Фильки убогими, что он и без них знал. В рабство убогих продавать бессмысленно. Возможно, хан поклоняется Сатане или ещё кому-то, и ему нужны жертвы для своего идола? Тогда барин взял Фильку и остальных, кого ему не было жалко, чтобы сделать подарок хану. Эта версия Фильке нравилась. Смысла в его жизни отродясь не бывало, а будущего у себя он не видел, так может смерть его будет осмысленной, тем более ради такого барина и умереть не стыдно. Но эта версия имела кое-какие недостатки. Филька слышал, что барин назвал хана полковником Федунтьевым, а это не одно и то же, что Артемий Ибрагим Федун-Али. Полковник – это воинский чин. Тем более, они упомянули еще некого генерала Бауэра. Возможно, усатый и не хан никакой во все. Не уж то барин солгал? Филька с трудом в это верил. Он целый день ломал голову. Секретный поход императорской армии? Нападение французов?

Он тихонько пробовал поделиться с товарищами по несчастью, чтобы арап и другие их не услышали, но бабки говорили, что Филя, успокойся, на все воля господ и Бога, будь что будет. Из юродивого вытаскивали кляп только, чтобы влить в него немного воды, а потом вставляли обратно. Старик Степаныч не дружил с головой уже давно. Марья Алексеевна, которая когда-то учила Фильку читать и писать и относилась к нему почему-то всегда очень терпимо, недавно даже пыталась защитить от Вахнова и барыни, говорила, что живыми из этого похода уже не выбраться.

А дядя Саша… Дядя Саша, первое время, страдал от похмелья, просил арапа налить ему водки, за что и получил леща. Потом он спал как убитый. Фильке всегда было стыдно за него, когда он был под зелёным змием. Во времена Суворова дядя Саша был солдатом. Воевал с османами, побывал в Итальянском походе. Когда закончились двадцать пять лет службы, он вернулся на родину, запил, проиграл в карты свой дом и землю. За долги их с женой продали Индианову в крепостные. Дядя Саша, став крепостным, не отучился пить. Когда он был в запое, вся деревня приходила посмотреть на то, как жена избивает его скалкой. Филька не понимал, зачем он довёл себя до такого состояния, зачем стал сельским клоуном. Ведь, когда дядя Саша был трезвым, он был приятным, умным и работящим человеком, блестяще знал историю Российской империи, всех её императоров, мог подробно и интересно ответить на любой Филькин вопрос. Он был одним из немногих, с кем Филька любил поболтать. И, в отличие, от Фильки у него могло бы быть будущее.

С кузова грузовика из-за жары сняли ткань, которую воины хана называли брезентом, и Филька мог лицезреть пейзажи страны, в которой оказался. Сначала он с интересом посматривал вокруг. Он любил природу и обожал познавать неизведанные места, рассматривать новых для себя растений и животных. Все остальные новые для себя обстоятельства и жизненные перемены он не любил. «Как бы ещё хуже не стало», – перекрестившись, думал Филька. Но скоро ему вечная картина степей с их ковром из ковыля надоела. Он начинал скучать по родине, по её зелёным бескрайним лесам и синим рекам. Обстановка в его душе потихоньку успокаивалась. Помолившись Богу, он решил, что бабушки правы, будь что будет. Дядя Саша пришёл в себя. Когда ему вкратце пересказали, что случилось, он зевнул и тихо сказал типичную фразу из своего обихода:

– Эх, Филя, Филя, живы будем, не помрём.

Понемногу Филе даже стало нравиться путешествие. Общество товарищей по несчастью в грузовике его больше устраивало, чем деревенское, хотя арап косо на него посматривал, но он, слава Богу, молчал.

По ходу путешествия колонна несколько раз надолго останавливалась. Воины хана доставали сосуды с некой жидкостью и верёвки похожие на змей, и перекачивали с помощью них жидкость из сосудов в грузовики и кареты поменьше – автомобили. Филька набрался смелости и спросил у арапа:

– Эээ… Барин, а ч-что это они д-делают?

Арап засмеялся и ответил:

– Тамбовский волк тебе барин, красноармеец Бразильцев я. Бензином они машины заправляют, чтобы ездить могли.

Филька понял – магическая жидкость, чтобы кареты могли без лошадей ездить.

– А м-можно спросить, почему фамилия такая? Ты же не русский. И что такое «красноармеец»?

– Мое кодовое имя – Иван Бразильцев, чтобы командиру было удобно. Настоящее имя мало кто выговорить может. А красноармеец я, потому что служу в Красной Армии.

– А что такое «Красная Армия»?

– Это защитница родины-матери.

Филька отметил, что в этот раз Бразильцев ответил уклончиво. Он ещё раз попытался вытянуть из него что-нибудь полезное, но красноармеец каждый раз, немного ухмыляясь, отвечал столь же уклончиво.

К концу третьего дня колонна въехала в город. Русский, которого все звали то капитан Митьков, то политрук Митьков, противно захихикал и, изобразив строгий, безликий голос, заявил:

– Дамы и господа! Перед вами древний город Самарканд – самое сердце Узбекской ССР… – он не выдержал, засмеявшись, но тотчас продолжил. – Ой, простите, Кокандского ханства. Это конечная остановка нашей экскурсии!

Филька насторожился. Митьков ему с самого начала показался подозрительным. Он был шатеном с правильными чертами лица и зелёными живыми глазами. Если бы он жил в Евкакиевке, то был бы лучшим парнем на деревне. От красивых людей Филька никогда не ждал добра, но, кроме того, в этом человеке чувствовалась некая развязность, свобода, отсутствие боязни и скованности, в отличие, от русских крепостных крестьян и безликих деревянных воинов хана. Ещё он отличался от остальных воинов тем, что не носил шапки с красной звездой – будёновки, а носил гимнастёрку с короткими рукавами и ремень с надписью латинскими буквами, что-то вроде «Dolce & Gabbana». Возможно, он был французским шпионом. В данной ситуации, это ещё больше напрягало Филю.

Колонна двигалась по улице, заполненной басурманами, одетыми в халатах и чалмах. И на той, и на другой стороне улицы стояли палатки, в которых торговали едой, одеждой и различными безделушками. «Базар», – подумал Филька. При этом басурмане не удивлялись появлению странных карет. Они окружили автомобили, возглавлявшие колонны, и, перебивая друг друга, предлагали господам купить всякие безделушки – бусы, тарелки, глиняные сосуды, старые монеты… Особый упор они делали на Индианове и хане, сразу признав в них главных.

– Вот ведь хитрожопые нехристи то.

Дядя Саша засмеялся. Басурмане окружили колонну, не давая машинам проехать. Водитель машины во главе колонны отчаянно сигналил. Хан, стараясь перекричать автомобильный гудок и басурман, громко крикнул:

– Егоров, дай залп из автомата в небо!

Красноармеец Егоров из автомобиля, ехавшего впереди Филькиного грузовика, направил дуло своего ружья в небо и нажал на курок. Как ни странно, привычного выстрела из ружья не случилось. Произошло множество очень громких хлопков. Филька заткнул уши от неожиданности и легонько вскрикнул от изумления. Бабушки пронзительно закричали.

– Иисус Христос, батюшка, спаси и защити!

Дядя Саша устало произнёс

– Вот они, черти, то. Я б с такой пушкой один весь Измаил взял бы.

Бразильцев одобрительно хмыкнул и улыбнулся. Басурмане в страхе с криками разбежались. Даже свое шмотьё и безделушки бросили на дороге. Колонна двинулась дальше. Митьков вновь объявил строгим безэмоциональным голосом:

– Дамы и господа! А сейчас вы увидите мавзолей Гур-Эмир, в котором находится гробница великого эмира Тимура. Это и есть главная цель нашей экскурсии.

Филька увидел красивое двухэтажное кирпичное строение с огромным голубым куполом на крыше в центре и двумя круглыми башнями по бокам. Строение было похоже на мечеть. Филька вспомнил, что басурмане называют такие башни такой формы минаретами. Мавзолей Гур-Эмир был покрыт множеством выемок вроде окон, но не прорубленных, и расписан узорами из слов на басурманском языке. В принципе, это строение сошло бы за дворец хана в представлениях Фильки, но слова Митькова явно опровергали версию о том, что они едут во дворец хана.

Колонна встала недалеко от мавзолея. Хан прокричал:

– Перекур! Егоров, Широков, ко мне!

Потом нагнулся к Индианову и произнёс:

– Пусть крестьяне перенесут оборудование в мавзолей и начинают, покажи им какую гробницу надо вскрывать.

Барин вышел из автомобиля и направился к грузовику, стоявшему за тем, в кузове которого сидел Филька. Он был одет в полосатую рубашку, жилетку и старые потёртые штаны. На голове у него была его любимая ковбойская шляпа, а на шее повязан платок. Его седины блестели на солнце, шрамы придавали лицу воинственности. Барин выглядел очень спокойным и уверенным в себе, почти величественным. Строгий, но справедливый отец крепостных. Филька посматривал на него, и его душа словно питалась уверенностью от барина.

Индианов приказал мужикам:

– Хлопцы, вылезайте, для вас есть работа.

Из грузовика раздался веселый голос:

– Дмитрий Иванович, а это войдёт в счет барщины?

– Да, Вахнов, каждому из вас по возвращению я налью сто грамм водки и выдам сто рублей.

Радостные мужики бодро вылезли из грузовика и начали выгружать деревянные ящики со странной надписью «Собственность Советского Союза». Филька хотел спросить у Бразильцева, что такое Советский Союз, но не решился, всё равно он получил бы ответ вроде «Матушка наша».

Барин, мужики с ящиками, и охранявшие их красноармейцы Егоров и Широков направились к входу в Гур-Эмир. Внезапно, за ними побежал какой-то странный человечек. Выглядел он как Миша, постаревший лет на сорок – плешивая голова, чёрная неухоженная борода и бешеные глаза. То, что он выкрикивал, подтверждало, что он юродивый.

– Необходимо достать данные из регистра сведений Гур-Эмир и поставить точку останова перед тем, как провести переменную света… Переменную света… Переменную света…

Глаза у Индианова чуть блеснули. Он небрежно осведомился:

– Артём Ибрагимович, кто это?

– А, не пугайтесь, это профессор Иван Борисович Белкин. Он… немного из другого места, даже более продвинутого, чем моя Родина. Когда-то он изобрёл новый язык программирования, его разработки были признаны опасными для народа, и его сослали в Сибирь. А мы его вытащили. Но, к несчастью, в Сибири у него поехала крыша, и теперь он разговаривает, используя слова из своего языка. А ещё отказывается мыться и переодеваться. Пускай идёт с вами. Он умнее, чем кажется.

– Язык… чего?

Хан вздохнул, как будто он сам с трудом понимал, и отмахнулся:

– Ах, неважно.

Ханский юродивый присоединился к процессии с ящиками, оглядывая своими бешеным взглядом барина и остальных.

Когда отец крепостных скрылся из виду в мавзолее, уверенность из Фильки словно высосал один из комаров, кусавших его. Жара была жуткая. Хотелось обратно в деревню, искупаться в речке, покушать щей, выпить водки. Филька тряхнул головой, пытаясь уйти от навязчивых мыслей. Как назло, в голову теперь полезли мысли о смысле пребывания его в Самарканде. Ведь барин не просто так привёз их сюда. Как бы ни было, вечно наслаждаться красотами города он не мог, и общение с товарищами по несчастью начинало надоедать, так что Филька мрачно качался на скамейке и сопел от напряжения, уже не пытаясь скрыть дрожь в руках и не обращая внимания на косые взгляды.

Хан прошёл мимо, покуривая сигарету. При дневном свете Филька смог его лучше рассмотреть. Он был похож на жителей здешних мест – чёрные волосы, смуглый цвет лица, чёрные усы, загнутые снизу. Но, в отличие от маленьких худеньких басурман, он не был косоглазым, обладал высоким ростом и богатырским телосложением, а его глаза были ярко-голубого цвета.

– Начнётся война, говорите? Да она уже идёт, старые дураки!

Это послышалось с лужайки около входа в мавзолей, где трое басурманских стариков окружили одного из людей хана. Это был тощий блондин с горбинкой на носу, ехавший в одном автомобиле с ханом и барином. Старики кричали что-то на басурманском наречии и отчаянно жестикулировали. Тощий же тыкал в них автоматом.

– Назад, дураки! Расстреляю!

Митьков весело перемолвился словами с остальным красноармейцами на каком-то неизвестном наречии (Филька различил только слово «Идиот») и произнёс по-русски:

– Вот уж достанется любимчику полкана от Артёмки. Долго отмаливать потом будет.

Хан, тем временем, с криком: «Боря, убери автомат!», подбежал к старикам и стал извиняться на басурманском наречии за нерадивого Бориса. Неизвестно, что он им сказал, но старики успокоились и разошлись. Хан схватил тощего за локоть и повёл его к входу в мавзолей. Они долго ругались. Тощий дико оправдывался. Филька рассмотрел, что на его шее светился то ли некий шрам, то ли чёрная родинка. В конце концов, хан взял и отвесил Борису подзатыльник.

Митьков чуть не упал со скамейки от смеха. Красноармейцы забыли о крестьянах и, с интересом, смотрели, как хан отчитывает своего помощника. Филька посмотрел на дядю Сашу. Рядом с ним лежал брошенный автомат Митькова, а сам Митьков, казалось, совершенно забыл про него. Филя поймал взгляд дяди Саши, перевёл взгляд на автомат, потом обратно на дядю Сашу. Тот понял его и кивнул. Филя с мольбой смотрел на него, но дядя Саша неожиданно покачал головой и едва слышно шепнул:

– Тогда нас всех убьют.

Филька с изумлением глянул на него. В нём, на удивление, начало расти раздражение.

– Ты же солдат.… Давай рискнём, – произнес он еле слышно.

Однако эти слова были произнесены несколько громче, чем казалось.

– Так-с.… А ну заткнул пасть, солдат, блин, твою мать!

Митьков схватил автомат и двинул Фильке прикладом по ребрам.

– Слушай сюда, карапуз рыжий. Думаешь, я смешной? Думаешь, я симпатичный? Думаешь, я клёвый и модный? ААААА!?

Филька корчился от боли на полу в кузове. Он не знал, стоит ли отвечать на это. Он дрался в своей жизни, только, когда злоба овладевала им и перевешивала страх. Но те, с кем он дрался, быстро уворачивались от его неуклюжих движений, и в итоге доставалась ему, а тут, у этого психа был автомат и несколько подчинённых красноармейцев. Говорить что-то было бессмысленно, велик был шанс получить прикладом по голове, поэтому Фильку словно парализовало, по телу ходили мурашки.

Бабка Никитишна причитала:

– Барин, ради Бога, простите его, он сельский дурачок, не хватило ему разума удержать свой срамный язык!

Дядя Саша напряженно оглядывался по сторонам. Из слепых глаз Степаныча текли слезы.

– Правильно ты думаешь! – рявкнул Митьков, обращаясь к Фильке. – Но ещё я капитан Рабоче-крестьянской Красной Армии, а не какой-нибудь жалкий благородный помещик девятнадцатого века. Я служу своей Родине, защищаю идеалы коммунизма и товарища Сталина, и я вмиг засуну штык-нож тебе в задницу, если ещё раз накосячишь, ПОНЯТНО!?

Филька отчаянно закивал.

– Ну вот и славненько, – послышался уже веселый тон. – Бразильцев, дай пять!

Филька медленно встал на ноги и упал на скамейку. На его ноги словно навязали десятикилограммовые гири. Руки дрожали. Он уныло уставился в пол, думая, что окружающие на него смотрят с осуждением.

– Чем же я так насолил Боженьке? – подумал Филя, глядя на свои дрожащие руки.

Красноармейцы уже давно про него забыли и продолжили активно надсмехаться за спиной над ханом и блондином. Сам же Артём Ибрагимович мирно лежал на лужайке и покуривал сигару. За годы работы в Красной Армии он привык к постоянной ответственности и напряжению и наслаждался каждой выдававшейся минуткой тишины и покоя. В нескольких метрах от него с обиженным видом сидел блондин. Иногда он доставал белый платок и, как можно тише, высмаркивался. Если он и осмеливался посмотреть в сторону хозяина, то взгляд его выражал стыд и благоговение.

Минут через двадцать барин вышел из мавзолея и крикнул:

– Полковник, готово!

Артём Ибрагимович быстро встал на ноги и что-то сказал блондину. Потом громко свистнул и крикнул:

– Митьков, тащи сюда убогих!

Капитан немедленно отреагировал:

– А, ну, черти, встали и вышли из грузовика!

Бразильцев и красноармейцы пинками выгнали Фильку и остальных крестьян из грузовика, построили их в шеренгу и погнали, как стадо баранов, в мавзолей. На входе стоял барин, держа в руке странный прибор, из которого самопроизвольно изливался свет. Как-то он уж очень привычно пользовался чудесами техники… В мавзолее было темно, сыро и холодно. Красноармейцы движениями пальцев неведомым образом включили свои «фонарики» (так они между собой называли эти приборы). Фильке открылся большой зал с высоким потолком и стенами, расписанными странными узорами. Весь зал был заставлен каменными надгробиями. Дуло автомата уперлось Фильке в спину. Он уныло поплелся вперед. Шеренгу с крестьянами провели в узкий коридор, повели вниз по лестнице. Филька оказался в подвальном помещении, похожем на склеп, заставленном такими же надгробиями, как и наверху. Ему показалось, что это абсолютные копии тех же надгробий и расставлены они в том же порядке. Одно надгробие было вскрыто. Около него стояли крестьяне с инструментами и два красноармейца.