Кремль

– Что, струсил, генерал? Так и скажи.

Воронов напрямую Мерседесу не подчинялся, и конфликт не имел для него печальных последствий.

Бровин был благодарен генералу за помощь и, в свою очередь, всегда шел навстречу его просьбам. Касались они обычно медицинских надобностей, когда кто-либо из родственников или друзей Воронова нуждался в сложном хирургическом вмешательстве. Однако деловые контакты не переросли в человеческую близость. Борис Павлович, в силу генетической памяти, с опаской относился к «бойцам невидимого фронта» и осязаемо чувствовал в Воронове человека жестокого, не признающего моральных ограничений.

«Никогда не знаешь, чего от них ждать», – опасливо размышлял Бровин, однако к услугам генерала и его ЧОПа прибегать не гнушался.

На этот раз, предположил Борис Павлович, речь пойдет, как обычно, о срочной хирургической операции. Иначе не стал бы генерал беспокоить его в столь позднее время, да еще вламываться в квартиру, куда его никто не звал.

«Впрочем, у них свои приемчики. Профессия, знаете ли, накладывает».

– Чем могу помочь? – сразу перешел к делу Борис Павлович, после того как Воронов устроился в глубоком кресле с видом на зимний сад в лоджии.

– Речь пойдет о вашем племяннике, – негромко сказал Воронов.

От неожиданности Борис Павлович резко присел на антикварный стул. Тот жалобно скрипнул под его весом.

Глава 7
Ключевое звено

Надо ждать, когда плод созреет. Но когда он созреет, его надо сорвать!

Подмосковный замок «Майндорф», что в переводе с немецкого означает «Моя деревня», был предприятием коммерческим. Он, правда, относился к категории «ОГО» – объектов государственной охраны, но принадлежал Управлению делами президента и предназначался приносить прибыль – сдавался в аренду для корпоративных мероприятий и прочих надобностей. Теоретически он мог использоваться даже для свадебных церемоний и разных приятных увеселений, что, впрочем, не особенно афишировалось.

Замок был построен в восьмидесятые годы XIX века по заказу экзальтированной генеральской дочери Надежды Казаковой, увлекавшейся рыцарскими романами. А название «Моя деревня» получил не из-за сельской сущности, а после того, как девица вышла замуж за небогатого барона по фамилии Майндорф.

В советские времена здесь обосновался Дом культуры работников совхоза «Барвиха». А потом замок попал в тесные «объятия» Управления делами, которое вернуло ему былую роскошь.

Президент, «как простой олигарх», вынужден был периодически арендовать «Майндорф» для проведения международных переговоров на лоне природы в псевдоготическом декоре «подмосковного замка». Его личная загородная резиденция «Горки» на Рублевке была для торжественных приемов тесновата.

Премьер в этом смысле пользовался некоторым превосходством. Построенная еще при Горбаче загородная резиденция в Ново-Огарево имела много неуютных, но достаточно просторных помещений. Здесь можно было принимать зарубежных лидеров, устраивать в перерывах пресс-конференции, подписывать документы, выслушивать доклады министров и приятно проводить редкие часы досуга.

Дюк с непринужденностью старого приятеля попросил Ратова подвезти в «Майндорф» положение об управлении экономических реформ и прочие документы.

– У президента будет минут двадцать. Лучше сделать это сегодня, а то скоро Новый год. Может затянуться.

Устроившись в маленькой уютной комнате замка, Ратов еще раз просмотрел заготовленные бумаги.

«Неужели он будет все это читать? Или только просмотрит? Вроде все согласились». Ратова не покидало ощущение нереальности происходящего.

Если серьезно заняться предлагаемым вариантом, это может открыть новый путь развития, перевернуть многие устоявшиеся понятия. Но все происходило слишком буднично, как бы между прочим. И в «состоянии пониженной видимости». Появится управление экономических реформ, а что дальше? Еще одно красивое название?

Президент вошел в кабинет улыбающимся и довольным. Он получал истинное наслаждение от бесед с зарубежными лидерами. Переговоры, судя по всему, прошли успешно. Хотелось бы, конечно, чтобы не отвлекали всякие неприятные кризисы и занудливые типы вроде Ратова!

– Все готово? – коротко спросил президент.

– Положение об управлении экономических реформ завизировано всеми заинтересованными подразделениями администрации. Возражений нет.

– Совсем не было возражений? – удивился президент. – Это плохо. Значит, не верят в серьезность вашего проекта.

Ратов мог бы пояснить, что процесс шел гладко прежде всего благодаря применению формулы «президент видел и все одобрил», рекомендованной многоопытным «кадровиком» Олегом Петровичем. Но счел это излишним. Тем более что в душе заскребли коготки сомнения: может, ощущение нереальности возникает не только у него, но и у всех окружающих? Какие там реформы! Богатыми и успешными у нас не становятся, их назначают. А бедными?

Президент быстро просмотрел документы и размашисто поставил свою подпись.

– Сразу приступайте к подготовке проектов указов. Не теряя времени! Тяжелая информация поступает, неприятная. Большинству предприятий кредиты недоступны, ставка сохраняется на уровне двадцати процентов и выше. Активы компаний обесценились, а банки требуют стопроцентного залогового обеспечения. Эту проблему мы обсуждали с правительством и бизнесом. Ключевое звено нужно искать, я об этом много раз говорил и не устаю повторять. Иначе утонем в проблемах.

– Я предлагаю создать Национальный инвестиционный совет. Убежден, это сразу изменит всю систему управления, – торжественно сказал Ратов.

– Вам передали мое поручение по списку предприятий?

– Да, конечно, уже работаю.

– Вот вам реальная проверка вашей идеи. Речь идет о выделении господдержки, то есть об инвестициях. Если спокойно обо всем договоримся с правительством, значит, такой совет имеет шансы. Если нет, сами понимаете... Опустимся ниже плинтуса.

Ратов гордо кивнул, хотя понимал все меньше. Если все так плохо, за что же хвалить «ополчение испуганных счетоводов», которые довели промышленность до плачевного состояния?

– Кризис мы, конечно, переживем. С потерями, но что поделаешь! А дальше? Надо понимать, что через семь – десять – двенадцать – пятнадцать лет созреет очередная кризисная волна. И Россия должна подготовиться к ней заранее.

– Тем более нельзя сохранять старую структуру экономики, – догадался Ратов.

Однако президент не поддержал его находчивость, и Ратов окончательно решил, что лучше воздерживаться от комментариев.

– Нет элементарной инвестиционной политики на уровне правительства, – с негодованием заявил президент. – Я в свое время пытался такую политику внедрить, когда занимался приоритетными национальными проектами. Определенные результаты были. Но настоящей координации добиться не удалось. В общем, модель управления нужно менять.

– Будем менять, – оптимистично пообещал Ратов.

Президент бросил на него беглый взгляд и ничего не ответил.

В камине стрельнули догорающие угли. Аппетитно потянуло дымком. Как после охоты, когда жарили мясо.

* * *

Прогнозы и ожидания не сбывались. А ведь все начиналось так перспективно! Репутация либерального политика с прогрессивными взглядами. Яркие идеи, как реформировать мировую экономику. Благожелательный интерес глав государств и правительств, финансистов и промышленников, которым нравилось тешить себя мыслью, что новый глава государства будет более предсказуемым и легким в общении, чем его жесткий предшественник.

Этот образ нравился президенту, ласкал самолюбие и вселял уверенность. Правда, в глубине души он прекрасно понимал, что приоритетные проекты, которые должны были создать ему имидж прогрессивного руководителя, идут не так гладко, как подавалось придворными. Особенно плохо обстояло с жильем. Вместо того чтобы дешеветь, оно становилось заоблачно дорогим и недоступным. Много жалоб поступало на реформу в образовании, которая грозила превратить и без того не шибко грамотных детей в дебилов. Но в России всегда жалуются, и невозможно все сделать сразу. Будем решать постепенно, системно, шаг за шагом.

По натуре он был не мечтателем, а практиком, сохранившим методичность хорошего преподавателя. Любил объяснять, выстраивать схемы, излагать аргументацию.

А потом случилась пятидневная война на Кавказе, которую он воспринял как личный вызов и жуткую несправедливость. Оказалось, что «улыбчивый либерал» умеет быть жестким, смелым и не менее решительным, чем его наставник, ставший премьером. Он почувствовал, что ему фактически безразлична утрата репутации либерала. Пусть думают, что хотят, а он будет делать то, что считает правильным. И легко привыкал к новому образу, который в общем-то не сильно отличался от прежнего, только стал более сложным и многоцветным.

Новый и прежний образы как-то стали уживаться друг с другом, войдя в некое равновесие. «Ястреб во внешней политике и либерал в экономике», – стали говорить иностранные эксперты. Им тоже хотелось найти некое успокоение после кавказской войны. Отойти от пропасти и забыть запах тления – неизбежного спутника мирового апокалипсиса, который оказался близким и почти осязаемым.

И вдруг случился финансовый кризис. Он стал стремительно расползаться, как злокачественная опухоль. Слишком много «вдруг» для такого короткого промежутка времени. Опять все смешалось. Снова пришлось возмущаться, повышать голос, ругать чиновников, требовать порядка. Появились неудовлетворенность и раздражение. Нажимаешь на кнопки – не работает. И не всегда понятно, на какие кнопки нужно нажимать, – управление экономикой входило в сферу ответственности правительства, а следовательно, было «под премьером».

Пошли слухи, что его критические выступления на экономические темы вызывают недовольство в Доме правительства на Краснопресненской набережной. Все чаще приходила мысль, что необходимо еще раз взвесить, продумать, договориться, кто и за что отвечает в «тандеме президент – премьер», а затем обновить всю систему управления. Он чувствовал, что нельзя без этого, и не хотел, чтобы в истории его считали неудачником. Начинал одно, а получилось совсем другое. Слова правильные, а результаты?

Многие стали замечать, что президент появляется мрачный, ругается, разносит, «костерит» и не жалеет колоритных выражений. А что поделаешь! Он мало спит – не более пяти часов в сутки, старается просматривать все документы, принимать верные решения, но они проваливаются в бездонную яму. Невозможно только ругаться. На кризис все не спишешь. Нужны другие меры – кардинальные. Но какие? Есть границы, которые он не сможет перейти ни при каких обстоятельствах.

Идеи Ратова показались привлекательными потому, что они деликатно, в хорошей бюрократической упаковке, но основательно меняли систему управления, предоставляя Кремлю более весомые и, по сути, решающие полномочия в управлении экономикой. Однако он так и не решил, стоит ли сейчас добиваться реализации этой схемы, не вызовет она болезненной реакции, не разрушит сложившийся баланс сил и устойчивость власти? Рисковать не хотелось, особенно сейчас, когда кризис не достиг дна и грозил промышленной катастрофой.

Президент вздохнул и снова вспомнил основные положения документов, которые Ратов показывал ему в «Майндорфе». Попробовать запустить, чтобы протестировать реакцию? В конце концов, мало ли сейчас предложений. Ну создали новое управление администрации. Поручили ему разрабатывать проекты экономических реформ. Естественно, оно предлагает свои идеи. Почему бы не показать их премьеру? Или еще рано? А может, уже поздно?

– Когда поездка в Белый дом? С новогодними поздравлениями, – спросил президент по внутреннему телефону.

Услышав ответ главы администрации, он взял новую коллекционную ручку, покрытую китайским темно-синим лаком с золотыми разводами, и нарисовал на бумаге смешную фигурку маленького человечка.

– Скажите Ратову, чтобы к этой поездке передал мне записку о Национальном совете по инвестициям. Как мы с ним договорились. На обычной бумаге, без грифа и обращения. Типа справки-памятки.

– Будете ее вручать?

– По обстановке, – отозвался президент и нарисовал на бумаге еще одну фигурку.

Критически рассмотрел рисунок, подумал и добавил второй фигурке шляпу с полями.

Глава 8
Рождение клона

Однако я сразу смекнул, как воспользоваться этим случаем.

«Не может быть, – думал Ратов. – Лицо, те же жесты, даже имя – Марина. Что это, подарок судьбы?»

После случайной встречи в банке Игорь почувствовал себя так, словно с плеч свалился огромный груз. Он был на грани отчаяния, когда понял, что вернуть Марину не удастся. И успокаивал себя. Ее можно понять. Не хочет экспериментов, не желает мучиться, устала от неопределенности. Лучше спокойная и предсказуемая жизнь с Максом, чем метания с бывшим возлюбленным.

«Все правильно, разумно, – убеждал себя Ратов. И вдруг эта встреча – как избавление. – Кто такое придумал? Невольно поверишь в чудо. Не рано ли радоваться? Эта красивая и, казалось бы, такая знакомая девушка может оказаться абсолютно другим человеком. В конце концов, я ее не люблю... Да, верно, я люблю в ней прежнюю Марину. Но если моя новая знакомая окажется другим человеком, может, это к лучшему! Давно пора поставить точку, избавиться от наваждения. Или все же побороться?»

«Остается только превратить ее в подобие той, прежней, «изделие усовершенствованное, модернизированное», отвечающее твоим вкусам. Клонировать – и все дела!» – доносился из глубин сознания цинично-глумливый шепот.

«А почему бы и нет? – подумал Ратов. – Что плохого? И неизвестно еще, кто кого клонирует. Часто даже очень молодые женщины оказываются сильнее взрослых мужиков».

В душе зрели азарт и желание поскорее увидеть эту пока еще незнакомую Марину. А вдруг первое впечатление – ложное? Действительно коварное наваждение. Колдовство... Как говорится, лучшее лекарство от любви с первого взгляда – посмотреть второй раз. Развеется очарование, и выяснится, что он сам себе все напридумывал.

«У нее наверняка кто-то есть. Она ничего не захочет менять, как и моя Марина. Вернее, уже не моя». Ратов сильно забеспокоился, в спешке набросил короткое черное пальто и выбежал к машине.

До закрытия банка оставалось полчаса.

* * *

Игорю повезло. Он не застрял в пробке, успел припарковать машину и вошел в узкий операционный зал за несколько минут до закрытия. Вдоль стен в креслах сидели люди, будто банк и не должен закрываться.

Молодой парень в распахнутой куртке и с модным портфелем в руках затравленно посмотрел на Ратова:

– Электронная очередь, нужно получить квиток с номером.

На столе, рядом с включенным компьютером, где требовалось самому навести «мышку» на нужную операцию и получить взамен листочек с номером очереди, валялась оставленная газета. Игорь невольно прочитал набранный на первой полосе заголовок: «Бум потребления в России закончился. Средний класс истратил свои сбережения за две недели».

Судя по очереди – не совсем правильная информация. Уставшие, издерганные люди «уходили» в евро и доллар, срочно конвертируя рублевые вклады. Банк работал в дежурном режиме – до последнего посетителя.

Никто не разговаривал, не шутил. Игорь почувствовал исходящие от «инвесторов» волны озлобленности и разочарования. Людей можно понять. Еще несколько месяцев назад власти бодро советовали хранить деньги в национальной валюте. Потом рубль вошел в пике и рекомендации стали носить более причудливый характер: храните сбережения в той валюте, которая вам удобна. Можно и в рублях, но для долгосрочной перспективы.

Рубль продолжал падать. Чей-то изощренный ум нашел гениальное по простоте изобретение, назвав крушение рубля «плавной девальвацией» и поставив ее в заслугу власти. Дескать, все было сделано специально, чтобы люди смогли разобраться и поменять рубли на другие валюты, курс которых оказался столь же «плавным». Правда, их плавность выражалась иначе: курс почему-то шел вверх, а не падал.

Ажиотаж подогрели слухи, что рубль окончательно (и совсем не плавно) рухнет до Нового года. В это поверили и снова бросились в банки – обменять последние «деревянные». Казалось невероятным, что рубль опять может «пойти вверх».

– Электронная очередь, – еще громче произнес обеспокоенный портфеленоситель.

Его слова услышали, и Ратов против своей воли оказался в центре внимания.

– Мне только посмотреть, – сказал Игорь.

– Тут всем посмотреть. В порядке общей очереди, – визгливо сообщила модно одетая женщина средних лет.

Игорь не спорил. Он уже увидел, что Марины в зале нет. Отошел к двери и стал разглядывать объявления. Судя по тому, что банк несколько раз повысил ставки по вкладам, в закромах «мышь повесилась».

Она вышла из боковой двери, одетая в короткий плащ, длинный шарф причудливо завязан вокруг шеи. Улыбнувшись, с кем-то попрощалась и пошла к выходу. Ратов выскочил следом. Уже стемнело. Марина спешила к метро.

Секунду поколебавшись, Игорь пошел чуть сзади, стараясь не попадаться на глаза. Марина легко перескакивала через лужи и грязные разводы льда. Ратов поскользнулся один раз, второй. Чуть не упал, но сумел сохранить равновесие. Дорогие ботинки заляпались грязью.

Уже в вестибюле метро он судорожно вспомнил, что нужно купить билет. Времени не было. Марина прошла к эскалатору. Игорь протиснулся мимо дежурной, сунув ей денежную купюру. Та сноровисто спрятала деньги в карман и посмотрела в другую сторону:

– Проходим, не задерживаемся.

Двери Плехановки были ярко освещены. Марина несколько раз поздоровалась со знакомыми.

«Сейчас она войдет в здание, и я ее потеряю...» Ратов пошел на сближение и громко крикнул:

– Марина!

Она даже не обернулась.

– Марина!

Девушка была уже в нескольких метрах от двери. Ратов смешно обежал ее справа и преградил путь:

– Марина...

Та удивлено посмотрела на него и, кажется, не узнала.

– Мы разве знакомы? Вообще-то меня зовут Марика.

Знакомство у дверей Плехановки получалось сумбурным. Игорь был неотразим – не в том смысле, что красив и обольстителен, а фантастически настойчив и убедителен. Как в студенческие годы, когда бесшабашный Ратов легко мог познакомиться на улице, в метро и даже в очереди к дантисту – был и такой случай.

– А мне вы назвались Мариной, – деланно возмутился Игорь. Инстинкт подсказывал: делай что хочешь и как хочешь, но только не дай войти ей в здание. Тогда все потеряешь.

– Ах да! Вы, кажется, приходили в банк. И спросили, как меня зовут.

– Вот видите. Сразу поняли, что отпираться бесполезно, – строго сказал Ратов.

– Вы здесь преподаете?

«На студента я уже не похож, – сокрушенно подумал Ратов, – но главное – не терять инициативу».

– Да, преподаю. Иногда. А почему вы назвались Мариной?

Девушка озабоченно посмотрела на часы – опаздывала на лекцию, но не послала его к «чертям собачьим», а постаралась как можно вежливее объяснить:

– Незнакомым людям я говорю, что Марина, но по факту я Марика. Часто спрашивают, что это за имя. Некоторые шутят: назвали в честь торта. Знаете, есть такие вкусные торты «Марика»?

– Знаю. С шоколадной корочкой.

– Вот именно. Чтобы избежать лишних разговоров, говорю «Марина» – так короче.

– А меня зовут Игорь. Можно, я буду вас называть Марикой? Мне имя нравится.

– Да ради Бога, зовите как хотите. Но я опаздываю.

– Умоляю, – спохватился Игорь. – Прогуляйте эту лекцию. Я вам прочитаю вместо нее тысячу других. Мне очень нужно с вами поговорить, очень! И обязательно сейчас!

– А что случилось?

– Рубль падает, это серьезно. – Ратов быстро подхватил Марику под руку.

* * *

Ратов ощущал необычайный прилив сил. Начиналась новая глава в его жизни. С непредсказуемым результатом. Но это его не беспокоило. Еще вчера каждое движение давалось с трудом, отзывалось болью и раздражением. А сейчас он радовался любой мелочи и был готов горы свернуть. Или хотя бы немного сдвинуть. Причем не важно, в каком направлении.

Он часто улыбался. Взгляд стал внимательным и требовательным. Однако поздно вечером, оставаясь наедине с самим собой, вновь ощущал глухую тоску и щемящее одиночество. Сутки четко разделились на две части – до и после.

Он уже решил, что не будет писать и тем более звонить «бывшей Марине». Но все же не удержался. Включил компьютер и под желтым светом настольной лампы стал набирать очередное письмо, торопясь, чтобы рассказать как можно больше подробностей, излить свою боль, напомнить о себе. И ничего не просить. Ничего!

Я встретил девушку, которая мне очень понравилась. Молодая, умная, приятная в общении. И что удивительно – странным образом похожая на тебя. Но не так, как бывают похожи сестры и даже близняшки. Она скорее твоя копия. Те же движения, поворот головы. Немного выше. Взгляд мягче, но сходство поразительное.

Характер, кажется, отличается. Не такая решительная и говорит менее уверенно. Свое мнение не навязывает. Впрочем, это может проявиться с возрастом.

Пока не знаю, что меня больше привлекает в этой девушке. Кстати, ее зовут Марика. Тоже очень похожее имя. Сначала даже представилась мне Мариной. Поразительно!

Возможно, она нравится мне искренностью, свежестью. Или все же главное – похожесть на тебя. Ловлю себя на мысли, что пока вижу в ней в основном клона, дублера, двойника одной гордой особы, которая меня бросила.

Это не очень правильно с моей стороны. Она достойна большего. Но не исключаю, что для меня это – единственный выход из сложившегося положения.

Я попытаюсь.

Ответ пришел через пять минут.

И не пытайся. Ты ведешь себя как абсолютно безнравственный тип. Если ты действительно интересуешься девушкой, тогда все нормально.

Мне твои любовные истории не очень-то приятны, не скрою. Но тебя можно понять.

Если ты играешь с девушкой... В клона или еще в кого-то. И пытаешься ее цинично использовать, чтобы хотя бы внешне воссоздать подобие наших отношений. На тебя это не похоже. Ты всегда отличался благородством.

Да, и не умно. Просто смешно. Ты думаешь о декорациях, а не о содержании. Считаешь, это должно мне льстить? Даже если так, ты совершаешь нехороший поступок.

Девушка обязательно окажется совершенно другим человеком. Тебя ждет разочарование, и ты принесешь ей несчастье. За что?

Любой женщине приятно, когда ее любят и не могут забыть. Это я про себя. Ведь так? Но не играй, а просто живи.

 

Очень прошу тебя – не порть свою жизнь. Достаточно того, что я ее испортила, насколько смогла. Правда, сделала это не специально.

Имя Марика мне, кстати, не нравится. Как из оперетки.

Даже подписываться не буду.

Чтобы ты не запутался.

Игорь тут же написал:

Ты ревнуешь.

И опять ответ пришел очень быстро.

Глупо отрицать. Делай как знаешь. А вдруг получится. Должно же хоть раз по-настоящему повезти. И не мучай меня. Не пиши больше.

По крайней мере сегодня.