Сегодня особенный день. Ты готов бежать вприпрыжку, задыхаясь от радостного возбуждения и предвкушения, галопировать прямо по газонам и громким криком оповещать окружающих, что ты теперь огого! И всё будет эгегей!
С трудом берёшь себя в руки. Не к лицу такое человеку в твоём теперешнем статусе.
Поурчав пустым желудком в сторону хот-догов, пожмурившись на яркое, умытое ночным дождём солнце, направляешься в сторону института. Пройдя под аркой, выбираешься в верхнюю часть сада. Здесь больше людей, от Манежной площади доносится гул машин, а грот как всегда удивляет своими колоннами, более уместными, пожалуй, где-нибудь в Питере. У Вечного огня толпится свадьба. Шампанское льётся рекой, радостные ямочки на щеках невесты и смущённые, немного растерянные глаза жениха. Искренне желаешь им про себя счастья и многая лета.
Шире шаг! Поправляешь специально купленную по такому случаю кожаную сумку, на всякий пожарный осматриваешь новенькие серые брюки и идёшь дальше. У Воскресенских ворот и памятника Жукову гомонит толпа туристов. Вспотевшие гиды раздражённо лыбятся, пытаясь разделить иностранцев по группам. Маршал Советского Союза прячет под напускной суровостью улыбку, он совсем не обижается на немецких туристов, фотографирующих его на фоне красной глыбы Исторического музея. Больше половины пути позади, волнение нарастает, ещё чуть-чуть и…! Шире шаг!
Вот торжественный портик с колоннами чёрного мрамора. Это выход станции метро «Театральная» и «Площадь революции», его оставляешь за спиной и поднимаешься по выщербленным ступенькам мимо ювелирного салона, чтобы повернуть в проулок. Уже почти на месте! Проскакиваешь мимо небольшого магазинчика, ловко маскирующегося под стену (позже в этот магазин будешь заглядывать регулярно за сигаретами и пивом) и вылетаешь на Никольскую. Бирюзовый фасад с резной чугунной крышей над крыльцом виден издалека – вперёд! Вот так, с нервно бухающим сердцем, вкусно похрустывающей новой сумкой, в свежеотглаженной рубашке, быстрым шагом под ласковым осенним солнцем, ты приходишь сюда первый раз – студентом.
Словно глаз злого властелина, солнце в последний раз недобро прищурилось на дюны. Ветер готовился к ночному концерту: слабо шелестел листьями деревьев, вполсилы посвистывал в обрывках проводов на крышах, еле слышно пробовал басы подвалов. В сумерках дыхание воздушного певца пахло горячим песком, сухой змеиной кожей и перекати-полем.
Старик шёл прерывистыми пустыми ущельями, которые когда-то были улицами. Но асфальт давно взломала упрямая трава, разнообразный металлический хлам почти весь сгнил или скрылся под кучами песка, да и сами дома давно перестали быть самими собой. Пожалуй, даже просто – перестали быть.
Какое-то время они казались мрачными, эти пустые коробки, пялящиеся друг на друга слепыми окнами и скалящиеся беззубыми подъездами. Почти все они обвалились и теперь мало-помалу становились дюнами. Некоторые дома ещё сопротивлялись, но выглядели устало и печально. Они перестали быть собой – и развалились, кончились, уступили место песку, солнцу и ветру. Когда это произошло? Наверное, тогда, когда мы, люди решили, что можем и не быть людьми. Обыватели, потребители, хозяева жизни, венцы творения, полумашины и четвертьживотные – всё что угодно мы называли человеком, забыв сначала суть, а потом и само это слово. Когда пришёл Апокалипсис, ему пришлось не столько разрушать, сколько очищать.