«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг.

Одним из самых ярких борцов за трезвость в Третьей Государственной думе был октябрист и купец-миллионер Михаил Дмитриевич Челышев. Он родился 27 сентября 1866 г. в крестьянской старообрядческой семье в селе Ворынино Владимирской губернии. 24 июня 1892 г. М.Д. Челышев был избран гласным Самарской городской думы и занимал этот пост вплоть до своей смерти в 1915 г. Как общественный деятель он полностью посвятил себя борьбе с пьянством. Прежде всего, М.Д. Челышев предложил полностью ограничить в черте города продажу спиртных напитков. Но вместе с тем продажа алкоголя приносила и без того дефицитному бюджету города основную массу налогов. Его предложение признавалось многими гласными городской думы «гуманным, но совершенно неоправданным, так как, помимо потери основных поступлений в городскую кассу, в Самаре с еще большей силой начнет процветать шинкарство». «Челышев происходил из той части России, где славянское племя в течение веков перемешивалось с монголо-татарскими выходцами, где создался и выкристаллизовался особый тип русских людей, – вспоминал о нем Н.В. Савич. – В его лице определенно сохранялись следы этого сложного происхождения его предков, в его характере ярко сказывались черты азиатского родича… Челышев крепко усвоил лишь одну идею, одну мысль: надо уничтожить народный порок – пьянство, – а для этого нет другого средства, как полная принудительная трезвость, запрещение государственною властью выделки и продажи в России спиртных напитков. Эта идея стала целью его жизни, во всяком случае, руководила всей его политической деятельностью, ради нее он пришел в Государственную думу, с помощью коей он надеялся убедить правительство, а в случае крайности и принудить его отказаться от казенной винной монополии, ввести в России сухой режим»^[10].

В своих умозаключениях М.Д. Челышев был слишком примитивен: «Сущность его рассуждений по этому сложному вопросу была до крайности проста. Он говорил: пьянство – порок, разоряющий множество русских людей, пить будут, пока есть водка, пока можно будет найти вино. Следовательно, чтобы искоренить пьянство, надо запретить выделку и продажу вина, притом всех напитков, содержащих алкоголь. Когда ему осторожно указывали, что нельзя бороться мерами запрещения с вековыми привычками нации, что это вызовет лишь пассивное сопротивление большинства населения, борьбу всех против закона и его исполнителей, приведет к умалению престижа закона, законности и правительственной власти, а в результате начнется процветание контрабанды, тайной выделки и продажи вина или его суррогатов, он выходил из себя… Когда возражали против его любимой мечты, он сразу зверел, говорил, что тех, кто будет противиться принудительной трезвости, начнет тайную продажу вина или выделку последнего, надлежит жестоко карать как убийц, ссылать на каторгу и т. д. Тут воочию сказывалась его психология, его понимание сущности и пределов прав государственной власти. Для него русский царь был то же, что хан, который все может, который не считается с нравами и волей народа… Сдвиг в общественном мнении в сторону идей Челышева, несомненно, наблюдался. В этом была в известной мере и наша вина, мы решительно ничего не сделали, чтобы противодействовать его пропаганде… Конечно, история никогда никого и ничему не учит, но этот урок следовало бы помнить. Ни Челышев, ни его левые союзники, ни мы, противники, об этом не думали»^[11].

М.Д. Челышев писал в одной из своих брошюр: «Враги русского народа… выдвинули при дворе государя императора неизвестного до того человека (вероятно, С.Ю. Витте. – Прим. автора), который, достигнув доверия государя, обманул как самого государя, так и народ. Обманул изданием указа, что якобы для уменьшения пьянства и для равномерного употребления населением вина, необходимо продажу его взять в руки казны. И вот оказался на деле результат: там, где десятки лет не было кабака, посадили насильно винную лавку. Из отчета ясно видно, что с открытием монополии народ стал пить страшно много; со времени уничтожения крепостного права употребление вина и пива на душу крестьянского населения стало больше, чем в 10 раз… Лучшее здание в селе, да иногда и в городе – это питейное заведение, казенный винный завод или склад, а лучшая служба в последнее время – это по винному делу, потому что крупно оплачивается и в будущем обеспечена пенсией, да и знаний-то она никаких не требует, а наши народные учителя довольствуются грошами, живут впроголодь в курных избах, так что многие из них отказались от служения народу и ушли в кабачки… одним только образованием и им одним эту болезнь не вылечить… для этого нужно совсем почти прекратить приготовление и продажу алкоголя во всех его видах»^[12].

Для борьбы с пьянством он предлагал следующие методы: «И в других странах уже осознали, что с отравой народа, каким бы то ни было наркотическим ядом, нужно бороться – и бороться решительными средствами: в Америке во многих штатах в настоящее время совсем нет алкоголя; в Японии недавно изданным законом курильщики опиума караются 5-летним тюремным заключением; в Китае – недавно обнародованным императорским указом приказано всем должностным лицам отрешиться от курения опиума, и если не исполнят – уволиться, а простому народу приказано не предаваться этому пороку; посев же мака совсем запрещен, а соседним государствам предложено прекратить, то есть свести на нет ввоз этого продукта в течение 6 лет. В Абиссинии совсем нет алкоголя, там запрещены ввоз и изготовление всякого рода спиртных напитков под страхом смертной казни. В соседней нам Финляндии, то есть в русском великом княжестве, находящемся на самом Крайнем Севере, население живет во много раз лучше нашего от того, что там с этим злом борятся, а с дарованием нашим государем императором им конституции, в Сейм внесен законопроект о совершенном прекращении как изготовления, так ввоза и продажи алкоголя во всех его видах. Финский народ пришел к тому твердому заключению, что никакой прогресс в стране не будет иметь должного успеха, пока народное пьянство не будет радикальным образом изъято законом. Но многие, сознавая это зло, говорят, что оно терпится по необходимости, так как доставляет средства государству, средства, безусловно, необходимые. Но, господа, ведь такой доход равен тому доходу, когда, мать живет от разврата своей родной дочери. Ведь подумайте, казна от этого берет только 400 млн, а народ затрачивает только материально на это 4 млрд, то есть чтобы 1 руб. поступил в казначейство, народ должен потратить 10 руб. Разве такой налог разумный?»^[13].

16 ноября 1907 г. М.Д. Челышев выступил в Государственной думе с речью против казенной винной монополии, в которой предложил конкретные меры борьбы с пьянством: «1) полное уничтожение выделки и продажи, а также ввоза заграничных спиртных напитков; 2) до полного уничтожения воспретить в тех уездах, где будет производиться продовольственная помощь, продажу всех спиртных напитков во все время оказания продовольственной помощи; 3) с начала 1909 г. систему взимания налогов с населения через спиртные напитки более не применять; 4) причислить алкоголь к ядам и продавать его только в аптеках по рецепту докторов; 5) предоставить всем крестьянским обществам право закрывать казенные кабаки; 6) в запретительных приговорах с правом голоса должны участвовать жены и матери домохозяев; 7) запретительный приговор должен обнимать собой и запрещение перевозки и хранения крепких напитков; 8) право запрещения продажи крепких напитков во всех местностях предоставляется учреждениям, от коих зависело разрешение открытия заведений; 9) усилить наказания: а) за беспатентную торговлю и за покупку крепких напитков у лиц, не имеющих права торговли ими, отдачей в арестантские роты от 1 года до 3 лет; б) за продажу крепких напитков лицам моложе 17 лет – от 1 до 3 месяцев тюремного заключения и в) за появление в пьяном виде на улицах, в общественных собраниях и присутственных местах – арест от 7 до 30 дней; 10) установить за обнаружение тайной продажи и покупки крепких напитков вознаграждение из имущества виновных от 25 до 300 руб. каждому открывателю»^[14].

11 декабря 1907 г. была создана Комиссия о мерах борьбы с пьянством Государственной думы. В нее входило 22 человека, председателем был избран епископ Гомельский Митрофан (Краснопольский). Его заместителем стал М.Д. Челышев. 4 апреля 1908 г. внепартийная думская группа в составе 192 депутатов внесла в Думу законопроект о закрытии питейных заведений в сельской местности, так как пьянство «поражает главным образом сельское население». В эту комиссию было передано законодательное предположение 31 члена Государственной думы «Об изменении и дополнении некоторых статей относительно продажи спиртных напитков». Комиссия о мерах борьбы с пьянством признала законодательное предположение 31 члена Государственной думы желательным. Тогда же представитель Министерства финансов заявил от имени ведомства о готовности правительства П.А. Столыпина также принять на себя составление соответствующего законопроекта. Думский законопроект 2 июля 1908 г. поступил к министру финансов В.Н. Коковцову. 11 октября 1908 г. в Государственную думу внесен выработанный Министерством финансов законопроект, который постановлением Думы от 20 октября 1908 г. был передан на рассмотрение Комиссии о мерах борьбы с пьянством. Ознакомившись с ним, Комиссия нашла меры правительства недостаточными и решила дополнить их некоторыми статьями из правительственного законопроекта. 29 ноября 1908 г. соответствующий доклад Комиссии о мерах борьбы с пьянством был передан на заключение Финансовой комиссии, а затем 18 марта 1909 г. – на заключение Судебной комиссии. Финансовая комиссия дала свое заключение лишь 17 декабря 1909 г., а судебная – 2 марта 1910 г. Комиссия о мерах борьбы с пьянством убедилась из переданных заключений, что большинство выработанных ею статей были или совершенно отклонены, или подверглись такому изменению, что ожидать достижения практических результатов в деле борьбы с пьянством при помощи предлагаемых этими Комиссиями мероприятий было едва ли возможно. Руководствуясь этим, Комиссия о мерах борьбы с пьянством признала выработанные ей первоначально статьи вполне целесообразными и внесла 14 июня 1910 г. в Государственную думу доклад, избрав докладчиками барона А.Ф. Мейендорфа и М.Д. Челышева. Докладчики выступили 21–22 января 1911 г. От Министерства финансов высказал его точку зрения товарищ министра В.И. Новицкий. В прения записалось 65 человек.

В своей речи М.Д. Челышев сказал: «Спиртные напитки, которые вызвали доклад Финансовой комиссии и вследствие которых внесен закон Министерством финансов, есть не напитки, а раствор яда, яда, ужасного по своим последствиям. Он ужасен не только для тех, кто пьет его неумеренно, он ужасен и для тех, кто пьет понемногу, умеренно. Он ужасен и отравляет не только живущих, а он содействует вырождению… Правительство на это не обращает внимания, оно сознательно это делает, оно ни перед чем не останавливалось, чтобы развить как можно больше винокуренную промышленность и распространить эту отраву среди населения. Правительство преследовало две цели: во-первых, иметь еще способ, иметь средство, аппарат, посредством которого можно было бы брать налоги и в то же время служить хорошим посредником для винокуренных заводчиков сбывать ими свою водку… у нас страшно растет преступность; преступность настолько велика, что за последние пять лет тюрьмы наполнены чуть ли не в пять раз больше, чем были. Судьи завалены делами, и дела не могут поступать на очередь по несколько месяцев. Не хватает рук. Преступность исходит из кабака и приходит в кабак, другими словами, все преступления, и если не все, то 99 %, совершаются через кабак. Спросите судей, адвокатов, присяжных заседателей, пред их глазами проходят сотни тысяч преступных людей; спросите их: какая причина, откуда пришел, куда пошел? Все это – кабак и все для кабака»^[15].

Министр финансов В.Н. Коковцов написал свое заключение на данный законопроект, в котором не согласился как с основным посылом, так и с предлагаемой мерой. По мнению министра финансов, «наблюдение над сельской и городской жизнью, казалось бы, вовсе не может привести к убеждению, что в селах пьянство развито больше, чем в городах… городской рабочий элемент, по большей части живущий на месячном жаловании, не задумывается над интересами хозяев и, запьянствовав в праздник, продолжает пить и в следующий, а то и в два следующие за праздником дня… С этой точки зрения более последовательным представляется даже утопический проект полного запрета выделки, продажи и ввоза крепких напитков вообще в пределах всего государства»^[16].

Между тем на сторону реформаторов финансовой системы перешел и сам Николай II. По воспоминаниям П.Л. Барка, «в конце 1913 г. государь решил окончательно приступить к реформам наших финансов и не пользоваться доходами от алкоголя как главной базой бюджета. Общественное мнение тоже сильно способствовало этому решению». Причиной послужили следующие события. Накануне по России прокатились четыре юбилея важных исторических событий: «Первое празднование было отмечено в 1909 г. – это двухсотлетие Полтавской битвы, 27 июля 1709 г. Петр Великий одержал решительную победу над Карлом XII. Начав войну со шведами в 1700 г., после девятилетней упорной войны, в которой победы и поражения чередовались, московский царь оказался окончательным победителем над шведской армией, под Полтавой. Вражда еще продолжалась до 1721 г., когда был заключен Ништадтский мир, но превосходство России было уже закреплено в Полтаве в 1709 г. Вторая дата отмечала двухсотлетие завоевания Балтийских провинций – тоже в царствование великого императора, оно было отпраздновано в Ревеле в 1910 г. Третий юбилей отмечал столетие Бородинского боя и праздновался в 1912 г. В следующем 1913 г. праздновалось трехсотлетие Дома Романовых»^[17].

Первые три события отметили достаточно стандартно: «Двухсотлетие Полтавы праздновалось без большой помпы. Государь приехал один, без своей семьи, и был встречен полками – Преображенским, Семеновским и Ингерманландским – они были в полном составе. Эти полки были сформированы Петром Великим и принимали участие в Полтавской битве. Государь возложил венок на могилу А.С. Келина (Келинга), который был комендантом Полтавы, посетил кустарную выставку земства и был затем принят дворянством… В 1910 г. государь с семьей пришел в Ригу на императорской яхте „Штандарт“. После приема представителями города царская семья посетила в первую очередь православный собор, потом протестантский храм. После этого… государь посетил Дворянское собрание, где представители балтийских провинций угощали чаем царскую семью… Официальное празднование 200-летия присоединения к России Прибалтийских губерний имело место 3–5 июля 1910 г. в Риге и ее окрестностях… При своем отъезде государь получил восторженные овации толпы. Вся Рига была действительно очарована своим государем… Столетие Бородина было отпраздновано с большим торжеством. 26 августа торжественная панихида была отслужена в память павших в этом бою. После чего государь принимал парад войскам: многие великие князья проходили мимо его величества во главе своих полков. Блестящие празднества были организованы в Москве»^[18].

Однако четвертый юбилей произвел на Николая II тягостное впечатление: «Четвертое событие, которое праздновали и которое я упоминал, было еще более значительно. Триста лет прошло со дня избрания на царство первого Романова – царя Михаила Феодоровича… Государь искал более глубокого духовного удовлетворения: с этой целью он предпринял паломничество в исторические места, которые были колыбелью Дома Романовых… государь во время своего путешествия по Волге принимал многочисленные крестьянские депутации. Он долго беседовал с ними. Он расспрашивал и об их нуждах, об их пожеланиях, и когда он сходил на берег, он мог видеть близко условия, в которых они жили. Он видел крестьян зажиточных и довольных условиями своей жизни, но он также мог наблюдать и большую нищету, и несчастные семьи. Эта бедность была часто следствием пьянства отца семейства. Понемногу государь пришел к твердому убеждению, что необходимо во что бы то ни стало приступить к коренной реформе нашей финансовой системы, которая была построена на винной монополии – последнее давало одну треть дохода в нашем государственном бюджете. Министры финансов, конечно, старались увеличивать доходность, т. е. увеличивать употребление алкоголя. Наибольшие потребители его были как раз крестьяне, пьянство которых имело гибельные последствия, о которых мы знали. Таким образом, создавался порочный круг: Министерство финансов поощряло пьянство и этим наносило ущерб благосостоянию народа, который должен был бы быть базой бюджетного равновесия и процветания нашей Родины. Проблема алкоголя тревожила государя уже давно. Ему казалось безнравственным, что государство увеличивает свои ресурсы, эксплуатируя порок, так как наибольшая статья доходов была построена на народном пьянстве. Государь неоднократно выражал своим министрам финансов свое желание крупной реформы в этой области. Увы, война с Японией и внутренние беспорядки, произошедшие после войны, нарушили равновесие наших финансов, и нужны были годы экономного ведения хозяйства, чтобы навести в этом отношении порядок»^[19].

Для проведения реформы нужно было устранить с поста министра финансов и председателя Совета министров В.Н. Коковцова, который стал министром финансов в феврале 1904 г. благодаря поддержке со стороны председателя Государственного совета графа Д.М. Сольского и министра внутренних дел В.К. Плеве. И хотя из-за сложных отношений с графом С.Ю. Витте он вынужден был в октябре 1905 г. покинуть правительство, уже в апреле 1906 г. император вернул ему министерский портфель. При П.Л. Горемыкине и П.А. Столыпине положение В.Н. Коковцова только усиливалось, и в сентябре 1911 г. именно он был назначен председателем Совета министров, оставшись при этом во главе финансового ведомства.

Заместитель министра внутренних дел В.Н. Гурко полагал, что В.Н. Коковцов много сделал для стабилизации финансового положения России после бурных событий начала XX в.: «В сравнительно тяжелый… период государственной жизни страны, только что пережившей серьезное поражение в своем боевом столкновении с Японией, и хотя по условию заключенного мира никакой контрибуции как таковой не уплатила, но тем не менее значительные суммы за причиненные Японии побочные убытки вынуждена была ей возместить. Словом, в общем, Японская война, по исчислению, произведенному нашим финансовым агентом в Париже Артуром Рафаловичем, обошлась Государственному казначейству в 2 300 млн руб. Смута 1905–1906 гг. тоже в значительной степени расстроила положение наших финансов, так что к 1 января 1906 г. Государственное казначейство не только не имело никакой свободной наличности, а еще состояло должным Государственному банку за выпущенные им шестипроцентные свидетельства Государственного казначейства 158 млн руб. Ежегодный наш бюджет также балансировался довольно крупным дефицитом, покрывавшимся путем иностранных займов, совершение коих было, впрочем, необходимо главным образом для поддержания на нормальном уровне курса нашей денежной единицы. Не прошло, однако, и двух лет, как, несмотря на значительное увеличение государственных расходов, бюджеты наши заключались в порядке их исполнения весьма значительным превышением доходов над расходами, отчего и получилась огромная свободная наличность Государственного казначейства. Составив на 1 января 1910 г. 107 млн руб., она достигла к 1911 г. 333 млн руб., к 1912 г. – 477 млн руб., а к 1913 г. – свыше 600 млн. Если наше государственное хозяйство развивалось и крепло, причем даже накапливало в свое распоряжение такие огромные суммы, которые ему совершенно не были нужны, то, конечно, лишь благодаря тому, что не по годам, а, можно сказать, по дням и по часам развивалось хозяйство народное. Решительно не было той отрасли производства, которая бы бурно не развивалась»^[20].

К середине 1913 г. позиции премьера серьезно пошатнулись. К этому времени его покровители были уже мертвы, а искать опору в новых кружках и партиях В.Н. Коковцов не желал. Между тем с 1912 г. заметно усилилось влияние князя В.П. Мещерского и «притчей во языцех» являлся Г.Е. Распутин. Главным врагом В.Н. Коковцова был князь В.П. Мещерский, издававший журнал «Гражданин», который читал император. Первое заочное столкновение между ними произошло в 1909 г., когда В.П. Мещерский собирался отметить 50-летие своей публицистической деятельности и обратился к П.А. Столыпину с просьбой выдать ему на празднование юбилея 200 тыс. руб. П.А. Столыпин готов был оказать князю такую услугу, однако В.Н. Коковцов отговорил его, и князь получил лишь негласную пенсию в размере 6 тыс. руб. в год. Тем не менее до весны 1913 г. на страницах «Гражданина» в адрес В.Н. Коковцова часто звучали хвалебные эпитеты, отмечались его «ум и большой служебный опыт», а также блестящее красноречие, позволявшие влиять на Государственную думу. Более того, когда на главу правительства обрушилась критика националистов, В.П. Мещерский занял сторону В.Н. Коковцова.

Однако князь поддерживал только тех, кто был ему полезен и до тех пор, пока считал это выгодным. В правительстве наиболее «полезен» ему был его протеже, министр внутренних дел Н.А. Маклаков. Узнав о намерении Николая II заменить Н.А. Маклаковым уволенного А.А. Макарова, рекомендованного в 1911 г. самим В.Н. Коковцовым, премьер попытался отговорить императора. Когда же он понял, что вопрос о назначении Н.А. Маклакова предрешен, то не придумал ничего лучше, как вызвать будущего министра к себе на дачу и откровенно выразить свое недовольство его близостью к кружку князя Н.А. Мещерского. Со своей стороны, Н.А. Мещерский воспользовался произошедшим в Думе столкновением между премьером и Н.Е. Марковым (одним из лидеров русских националистов). В.Н. Коковцов обвинялся князем и «в потворстве евреям в ущерб государству», в частности, в финансовой поддержке оказавшегося на грани банкротства Л.С. Полякова (еврейского банкира). Оставляли желать лучшего и отношения главы Совета министров с Г.Е. Распутиным. В феврале 1912 г., когда в прессе и в Думе разгорался скандал относительно близости этой фигуры к царской семье, В.Н. Коковцов вызвал его к себе и предложил покинуть Санкт-Петербург. Вскоре во время аудиенции император неожиданно спросил у министра финансов о том, какое мнение сложилось у него о Г.Е. Распутине. В.Н. Коковцов признался, что тот оставил «самое неприятное впечатление», и охарактеризовал его как «типичного представителя сибирского бродяжничества», встречающегося «в пересыльных тюрьмах, на этапах и среди так называемых не помнящих родства». Николай II никак не отреагировал на эту характеристику, однако с тех пор Александра Федоровна при встречах демонстративно перестала замечать главу правительства^[21].

Помимо Н.А. Маклакова, оппонентами В.Н. Коковцова являлись министр земледелия и землеустройства А.В. Кривошеин, министр юстиции И.Г. Щегловитов, военный министр В.А. Сухомлинов. В Думе против В.Н. Коковцова выступали не только либеральная оппозиция, но и представители правых партий, недовольные тем, что новый премьер-министр, в отличие от П.А. Столыпина, считал их финансовую поддержку со стороны казны «нецелесообразной». В результате противникам В.Н. Коковцова не хватало лишь удобного повода, чтобы ускорить его отставку. И этот повод представился. В конце 1913 г. в Думе был разработан очередной проект борьбы с пьянством, предусматривавший расширение полномочий земств и городских дум относительно открытия трактирных заведений. В 1913 г. князь В.П. Мещерский, издатель влиятельного «Гражданина», на его страницах обвинял государственную монополию на водку в том, что она порождает в России «больше ужасов и опасностей», чем «любая война». В.П. Мещерский хотел «свалить» Коковцова, в котором видел узурпатора законных прав царя, а монополия на водку была «ахиллесовой пятой» позиции В.Н. Коковцова. В статье «Питейные успехи» газеты «Биржевые ведомости» за август 1913 г. сообщалось об огромных финансовых достижениях винной монополии: «На затраченный капитал казна получает более 50 % прибыли… В Государственную думу внесена смета на 1914 г. В этой же смете доходы питейного дела исчислены в 1300 млн руб. при расходах в 260 млн. Не только миллиард, но и миллиард с лишним имеет быть пропит страной по предвидениям ведомства, поставляющего материал для нашего бюджетного благополучия», после этого автор статьи сделал очень важное замечание: «Но не захватывает ли алкогольное отравление той части населения, в которой дисциплина поведения является важнейшим моментом ее нормальной жизни. Мы имеем в виду армию». Главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей направило в редакцию газеты опровержение цифровых данных, приводимых в статье, так как журналист принял общую сумму доходов указанного ведомства за доход от казенной продажи питей. Схожее опровержение было написано на статью столичной газеты «Свет» от июля 1913 г. Однако гораздо интереснее следующие слова данной статьи: «Мы только что слышали из уст одного из министров о необходимости взаимного доверия между обществом и властью. Пусть же это доверие скажется в привлечении земств, городов и общественных организаций к борьбе за народную трезвость. Пусть наш бюджет получит не „пьяную“, а другую здоровую основу, зиждущуюся на производительном народном труде, на народном просвещении, благосостоянии и здоровье»^[22].

Октябрист Н.В. Савич впоследствии вспоминал: «Поползли странные слухи. Говорили, что окружение государя всецело разделяет идеи Челышева о необходимости раз и навсегда запретить продажу спиртных напитков, что временная мера должна превратиться в постоянное мероприятие, установленное в законодательном порядке. В связь с этими растущими при дворе настроениями ставили происшедшее несколько месяцев до начала войны увольнение в отставку Коковцова. Против последнего уже давно шла глухая борьба, вели подкоп приближенные императрицы. Но убедить государя расстаться с этим верным слугой трона, опытным министром финансов и председателем Совета министров, было трудно. Чтобы сломить это сопротивление, воспользовались „пьяным вопросом“. Прежде всего подготовили государя к мысли, что запрещение продажи вина есть священная задача его царствования, завещанная ему от господа. Его убедили, что он спасет свой народ от величайшего несчастия – пьянства, – сделает его богатым и счастливым, если раз навсегда запретит продажу вина на Руси. В то время государь уже начал впадать в некоторый мистицизм, эта идея ему понравилась. Было ясно, что Коковцов никогда не согласится на упразднение винной монополии. Поэтому первым подготовительным шагом к осуществлению этой идеи должно было быть увольнение этого министра. Это и было осуществлено»^[23].

В принципе мнение Н.В. Савича было недалеко от истины; по свидетельству министра финансов П.Л. Барка, Николай II встречался с М.Д. Челышевым и действительно разделял его взгляды: «Это был тип настоящего русского самородка: косая сажень в плечах, густая шевелюра, открытый взгляд; ходил он всегда в поддевке и высоких сапогах. Он был избран в Государственную думу от города Самары и с самого начала сессии занялся энергичной пропагандой решительных мер, направленных на борьбу с пьянством. Он выступал не только с кафедры Государственной думы в общих собраниях, но работал много в думских комиссиях по этому вопросу и прилагал все усилия к распространению своих идей в обществе и печати. Челышев заинтересовал государя своей пламенной проповедью трезвости, удостоился высочайшей аудиенции в Ливадийском дворце в Крыму и произвел очень благоприятное впечатление своей убежденностью и искренностью. Государь подробно мне рассказывал о приеме им Челышева и с улыбкой говорил, что ничего не нашел в нем ненормального. На мой вопрос, почему в Челышеве можно было ожидать ненормального мышления, государь мне ответил, что мой предшественник, граф В.Н. Коковцов, неоднократно отзывался о нем, как о полупомешанном человеке, преследуемом навязчивыми идеями»^[24].

В.Н. Гурко полагал, что к началу Первой мировой войны финансовое положение России настолько упрочилось, что можно было подумать и об отказе от «пьяного бюджета»: «Естественно, что при таких условиях силою вещей восстала и другая великая задача – освобождение населения от его главного врага – зелена вина – пьянства. Наш бюджет, как всем известно, покоился преимущественно на доходе от винной монополии. Понятно, что заведующие русскими финансами относились с величайшей опаской ко всем мерам, могущим сколько-нибудь решительно сократить этот источник государственных доходов. На этой же точке зрения стоял, разумеется, и председатель Совета министров и министр финансов В.Н. Коковцов»^[25].

И в этом вопросе В.Н. Коковцов столкнулся с интересами А.В. Кривошеина: «Иначе смотрел на это А.В. Кривошеин, непосредственно в качестве главноуправляющего земледелия и землеустройства не ответственный за состояние русских государственных финансов, с другой стороны, вполне постигающий, какой огромный источник доходов составит русский трезвый крестьянин. Смелый и решительный в своих государственных начинаниях, Кривошеин, в то время пользовавшийся особым доверием не только государя, но и императрицы, решил взять быка за рога и, так или иначе, провести решительные меры против распространения пьянства. Государь, всегда увлекавшийся широкими планами, направленными к благоденствию широких народных масс, не только легко воспринял мысли Кривошеина, но тотчас сам сделался их горячим инициатором. Коковцову государь предложил немедленно внести в законодательные учреждения проект мер, направленных на уменьшение сбыта казенного вина, иначе говоря, водки. Едва ли с большой охотой, но подчиняясь царскому велению, Коковцов исполнил данное ему поручение. В Государственную думу был внесен законопроект под скромным наименованием «Некоторых изменений в положении о казенной продаже питий». Законопроект этот, в общем заключавший лишь незначительный паллиатив, вызвал в Государственной думе обширные дебаты. Говорил чуть ли не четырехчасовую речь член Думы от Самарской губернии Челышев, уже раньше занявший место проповедника трезвости, в которой он отстаивал мысль о полном воспрещении производства и продажи водки. Предлагались и другими членами Думы решительные меры к сокращению потребления вина, но в конечном результате законопроект был принят Думой лишь с незначительными дополнениями в смысле усиления мер, направленных против пьянства»^[26].