«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг.

14 апреля 1915 г. было принято постановление Совета министров «О некоторых льготах владельцам винокуренных, водочных и спиртоочистительных заводов и оптовых складов, находящихся вне района казенной продажи питей», которое гласило: 1) предоставить министру финансов в местностях, находящихся вне района казенной продажи питей: а) освобождать винокуренные, водочные, фруктово-водочные, виноградо-водочные и спиртоочистительные заводы, а также оптовые склады вина и спирта от уплаты акциза за траты спирта, не превышающие 0,4 % в год на все количество находящегося на хранении заводчика или владельца склада продукта, с соответственным уменьшением отчисления на траты в зависимости от числа дней хранения этого спирта и с тем, чтобы применение данной меры допускалось лишь в отношении к опечатанным акцизным надзором запасам спирта; б) освобождать представленные в обеспечение рассроченного акциза спиртоочистительными заводами и оптовыми складами залоги; в) возвращать винокуренным и спиртоочистительным заводам и оптовым складам акциз, уплаченный за спирт, состоящий в наличности в заводских подвалах и оптовых складах, с тем, чтобы суммы возвращаемого акциза определялись местным акцизным управлением; 2) отпустить из средств Государственного Казначейства, на расходы по возврату акциза, не свыше 2 млн 200 тыс. руб.^[134]

В отчете государственного контролера, предоставленном Николаю II, за 1915 г. указывалось на сокращение продажи алкогольных напитков: «Со времени воспрещения, согласно предуказаниям вашего императорского величества, проникновения спиртных напитков в широкие массы населения непосредственное потребление казенных спирта и вина подверглось крайнему сокращенно и в 1915 г. составило всего лишь около 82 тыс. ведер, между тем как в 1913 г., когда казенная продажа питей производилась при прежних условиях, оно превысило 100 млн ведер. Вместе с тем значительно повысился расход спирта на различные специальные надобности, в зависимости от усиления спроса на него со стороны пороховых заводов, аптек, лазаретов, больниц, а также для приготовления косметических и парфюмерных изделий и фармацевтических препаратов, до войны получавшихся из-за границы»^[135].

Весь же доход от казенной винной операции составил в 1915 г. лишь около 30 млн руб., тогда как раньше он достигал 900 млн руб. Запрещение казенной продажи питей сопровождалось закрытием большей части винных лавок и увольнением от службы состоявших в этих лавках продавцов. Из винных же складов «оказалось возможным» закрыть лишь немногие, так как все цистерны, имевшиеся в складах хранилища, были заполнены скопившимися громадными запасами спирта, большая же часть помещений складов была отдана либо под лазареты для раненых, либо для различных учреждений военного времени и воинских частей. Ликвидация казенной винной операции потребовала значительных казненных расходов, с одной стороны, на выдачу заштатных пособий уволенным от службы продавцам и другим служащим в количестве до 50 000 человек, а с другой – на выдачу вознаграждения винокуренным заводчикам за неприем от них в казну спирта по заключенным договорам, на уплату договорных неустоек за не-предоставление казной спирта для ректификации, на платежи владельцам помещений лавок за досрочное прекращение договоров с ними и на некоторые другие надобности.

При запрещении потребления спирта в качестве напитка возник вопрос об изыскании новых областей применения спирта. Решить данную проблему, по мнению государственного контролера, можно было путем «расширения продажи спирта в денатурованном виде для технических целей и вывоза его за границу. Широкое использование денатурованного спирта встречает пока серьезные затруднения вследствие несовершенства существующей денатурации, не исключающей возможности употребления такого спирта в качестве напитка, что приводит к необходимости принятия мер для стеснения и ограничения торговли денатуратом… Общее количество проданного в 1915 г. денатурованного спирта составило около 6,6 млн ведер, т. е. лишь весьма незначительную часть того, что расходовалось ранее в виде напитка… Что касается заграничного вывоза, который в будущем должен получить значительное развитие ввиду сокращения во время войны производства спирта западными государствами, то в целях, возможно, более широкой постановки этого дела предприняты уже меры, причем в минувшем году некоторое количество спирта продано французскому правительству, а также запродано для вывоза за границу через Владивосток. Однако более успешному развитию вывоза спирта в 1915 г. в союзные и дружественные страны воспрепятствовала возникшая в конце 1914 г. война с Турцией. В текущем году предполагается, тем не менее, возможность вывоза за границу до 15 млн ведер. Следует иметь в виду, что наша винокуренная промышленность, оказавшаяся ныне, в связи с изменившимися обстоятельствами, в крайне тяжелом положении, за малыми исключениями, тесно связана с интересами сельского хозяйства, причем большая часть винокуренных заводов являются чисто сельскохозяйственными, перерабатывая собственные и местные продукты. Обстоятельства эти заставляют с особым вниманием отнестись к изысканию новых областей применения спирта и расширенного вывоза его за границу. Однако меры эти могут получить широкое развитие не сразу, а лишь в более или менее близком будущем, ввиду чего, наряду с ними, необходимо обсуждение вопроса о возможности использования винокуренных и спиртоочистительных заводов для других производств»^[136].

В октябре 1916 г. Совет министров решил запретить свободную продажу денатурата. П.Л. Барк в преамбуле данного постановления указал: «Воспоследовашее с объявлением мобилизации повсеместное воспрещение продажи вина, спирта и водочных изделий, благотворно отразившись на всей хозяйственной жизни страны, в то же время, однако, повлекло за собой довольно значительное развитие, в некоторых слоях населения, потребления всякого рода суррогатов спиртных напитков и в том числе, между прочим, приготовляемых из спирта и отбросов спиртоочистительного производства лака и политуры. Озабочиваясь возможным пресечением указанного явления, министр финансов приходит к заключению о необходимости положить предел свободной продаже означенных изделий, поставив таковую под ближайший контроль чинов акцизного надзора». Наряду с этим П.Л. Барк предложил: «В видах действительного соблюдения проектируемых правил отпуска спиртосодержащих лака и политуры, равно как и воспрещенного уже к свободному обращению денатурированного спирта, установить надлежащую денежную, за нарушение соответствующих постановлений, ответственность».

Данное постановление гласило: 1) продажа лака и политуры, приготовленных из спирта или отбросов спиртоочистительного производства, допускается по предварительному в том заявлению местному управляющему акцизными сборами: а) из лавок, открываемых для продажи только этих изделий, б) аптекарских магазинов, в) москательных лавок. Министром финансов, по ближайшему с министром торговли и промышленности соглашению, может быть разрешаема, в отдельных местностях, продажа означенных изделий, с соблюдением требования предварительного заявления управляющему акцизными сборами, а также из других, кроме перечисленных торговых заведений; 2) министру финансов предоставляется: а) издавать правила о порядке учета и хранения на лаково-политурных заводах и в торговых заведениях лака и политуры, изготовляемых из спирта или отбросов спиртоочистительного производства, а также о передвижении этих изделий из данных заводов в торговые заведения и из одних заведений в другие, б) определять условия отпуска лака и политуры с допущением свободной их продажи, отпуска по особым личным разрешениям либо на иных основаниях; 3) должностным лицам акцизного надзора предоставляется право свободного доступа во все торговые заведения и склады, в которых производятся продажа или хранение лака и политуры; 4) владельцы или арендаторы заводов и заведений, виновные в нарушении изданных министром финансов правил учета, хранения, передвижения и отпуска напитков, изготовленных из спирта или отбросов спиртоочистительного производства лака и политуры, а также денатурированного спирта, подвергаются: в первый и второй разы – денежному взысканию в размере не свыше ста рублей, в третий раз – денежному взысканию в размере не свыше ста рублей и, сверх того, лишению права на получение спирта и отбросов спиртоочистительного производства для изготовления лака и политуры, а также денатурированного спирта, и на торговлю данными изделиями^[137].

Огромной проблемой стал поиск замены почти четверти бюджета, который давала продажа спиртных напитков. П.Л. Барк считал, что этого добиться так и не удалось. «В результате решения государя закрыть питейные заведения министру финансов пришлось взяться немедленно за работу для замены доходов от продажи алкоголя другими налогами… Проекты же налогов я намеревался подвергнуть предварительному рассмотрению в небольшой комиссии под председательством государственнаго контролера П.А. Харитонова… П.А. Харитонов согласился быть председателем комиссии, в которую, кроме графа С.Ю. Витте, были приглашены министры: земледелия А.В. Кривошеин, путей сообщения С.А. Рухлов, торговли и промышленности С.И. Тимашев, член Совета министра финансов П.П. Мигулин и бывший товарищ министра финансов, специалист по налоговым вопросам, член Государственного совета Н.П. Покровский. В виду спешности дела, заседания происходили несколько раз в неделю, по вечерам, на квартире П.А., и вследствие привычки всех участников к продуктивной работе Совещание быстро рассмотрело и одобрило предположения Министерства финансов о новых налогах, которые вносились много, отдельными записками, изготовлявшимися к каждому заседанию… Питейный доход был так велик потому, что налог на крепкие напитки захватывал огромное большинство населения, а так как это большинство с закрытием кабаков освободилось от падавшего на него обложения, то представлялось вполне целесообразным привлечь именно это большинство к уплате какого-либо другого налога, более равномерно распределяемого и более справедливого, но захватывающего всю толщу населения. Вследствие сего надлежало обложить такие предметы, которые насущно необходимы в каждом, даже самом скромном обиходе. Граф Витте указывал на то, что каждый человек должен непременно питаться и одеваться, и в поисках за крупными бюджетными поступлениями государство должно изобрести такие налоги, которые захватывали бы продукты питания и одежду. Из продуктов питания граф Витте предложил обложить хлеб, одежду же предполагал обложить при продаже тканей… После весьма обстоятельных прений выяснилось, что большинство нашей коллегии против обложения хлеба каким бы то ни было способом… Что же касается другой его мысли – об обложении одежды, то она встретила, наоборот, всеобщее сочувствие… По моему же мнению, подоходный налог должен был стать краеугольным камнем при перестройке нашей податной системы, и к проведению этого налога были направлены все мои помыслы… Другой мой проект – относительно обложения военных прибылей акционерных и других предприятий, коему в Государственном совете была подготовлена очень недружелюбная встреча… Интересно отметить, что Государственная дума, за все время войны, не удосужилась рассмотреть ни одного из моих налоговых мероприятий… Даже к рассмотрению законопроекта о подоходном налоге, на срочном обсуждении коего я энергично настаивал в своем выступлении летом 1915 г., как только возобновилась сессия, Государственная дума приступила крайне неохотно и так тянула с этим делом, которое лежало в Думе с 1907 г., было рассмотрено в бесконечном количестве комиссий и могло быть проведено в несколько дней, что законопроект не был своевременно передан в Государственный совет и был рассмотрен им только весной 1916 г. Вследствие такой потери времени Министерство финансов лишилось этого дохода в 1916 г. и могло внести свои первые исчисления подоходного налога лишь в бюджет 1917 г.»^[138].

Недополученные многомиллионные доходы от казенной винной монополии начали интенсивно компенсировать повышением налогового бремени на спички, соль, дрова, лекарства и пр. Например, табачный доход в 1914 г. достиг 92,8 млн руб., а в 1917 г. наметился к 252,8 млн. За тот же период времени сахарный доход возрос от 139,5 млн до 231,5 млн руб. Придумали чайный налог с бюджетным поступлением в 23 млн руб. Увеличились пошлины с пассажиров и грузов – от 31,4 млн до 201,7 млн руб. возросли цены и на продукты питания. Например, в августе 1914 г. в Архангельской губернии за один русский фунт (490,51241 грамм) цена говядины 1-го сорта определилась в 20 коп., в Петрограде – 27 коп., в Новгороде – 20 коп., в Череповецком уезде Вологодской губернии – 13 коп. Яйца куриные за десяток стоили 22 коп., масло сливочное – 45 коп., сахарный песок – 13 коп., треска – 8 коп. В целях восполнения утраченной винной доходности министром финансов в 1915–1916 гг. последовательно четырежды увеличивался объем бумажных денег (эмиссия), что привело к падению покупательной способности рубля к 1917 г. на одну треть в сравнении с 1914 г. Финансовый эксперт от партии кадетов А.Н. Шингарев подсчитал, что к середине 1917 г. «сухой закон» лишил казну 2,5 млрд руб. дохода, что составляло около 10 % затрат на войну.

В 1914–1917 гг. при Министерстве финансов под председательством П.Л. Барка функционировало Межведомственное совещание при участии членов законодательных учреждений и торгово-промышленных организаций для рассмотрения выработанных министерством предположений о повышении в связи с чрезвычайными обстоятельствами военного времени ставок существующих видов обложения и о введении некоторых новых налогов.

С июля 1914 по октябрь 1916 г. по инициативе П.Л. Барка правительство, принимая во внимание мнение Межведомственного совещания, в чрезвычайно-указном порядке, согласно статье 87 Основных государственных законов, осуществило в области прямого налогообложения: введение временного налога на прирост прибыли лиц и предприятий, сбора с денежных капиталов, обеспеченных в качестве долгов, лежащих на недвижимых имуществах, и военного налога, повышение поземельного, промыслового и квартирного налогов и налога на городскую недвижимость, а также сбора со специальных текущих счетов и оброчной, и кибиточной податей.

В области косвенного налогообложения по инициативе П.Л. Барка правительство в том же порядке установило акцизы на виноградные вина и чай, налог на русский хлопок, перевозимый по железным дорогам, повысило акцизы на фруктово-виноградный спирт и прессованные дрожжи, налог на пиво- и медоварение и таможенные пошлины, дважды повысило налог на табак и акцизы на сахар, на спички и нефтяные продукты.

В сфере пошлин и сборов были введены новая оценка земли для исчисления пошлин с наследств, временные налоги на увеселения и зрелища и на тотализатор, повышены страховые и судебные пошлины, гербовые и портовые сборы. В сферах почтово-телеграфных и телефонных сообщений установлен государственный налог на телефоны и повышены почтовый и телеграфный тарифы, в сфере железнодорожных сообщений введен временный налог на перевозку пассажиров и грузов и повышен грузовой тариф. Законопроекты, соответствующие всем перечисленным мерам, П.Л. Барк неизменно вносил в Государственную думу, которая не рассмотрела их вплоть до Февральской революции 1917 г.

Заполнению пустоты, образовавшейся в доходной части бюджета после введения «сухого закона», призвано было и предусмотренное рескриптом 30 января 1914 г. реформирование налоговой системы в целом, в смысле перенесения центра тяжести с косвенных налогов на прямые, прежде всего путем введения прогрессивного подоходного налога. В связи с этим в 1914–1917 гг. при Министерстве финансов под председательством П.Л. Барка заседало другое Межведомственное совещание, с участием представителей законодательных палат, торговли и промышленности и науки, – для обсуждения предположений министерства о преобразовании действующей налоговой системы.

При этом совещании работали две комиссии: по прямым налогам – под председательством назначенного члена Государственного совета Н.Н. Покровского и по косвенным налогам и монополиям – под председательством товарища министра финансов А.И. Николаенко. На заседании Государственной думы 19 июля 1915 г. П.Л. Барк назвал подоходный налог «краеугольным камнем податной реформы, тем прочным фундаментом, на коем должно быть построено более совершенное здание». Закон о введении прогрессивного подоходного налога в августе 1915 г. был одобрен Думой, в феврале 1916 г. – Государственным советом и 6 апреля того же года утвержден Николаем II, с тем чтобы вступить в силу с 1 января 1917 г.

Главной причиной столь быстрой финансовой реформы стали обстоятельства персонального порядка, заключавшиеся в сознательном стремлении Николая II, провозглашенном в рескрипте 30 января 1914 г., заменить питейный доход подоходным налогом, законопроект о котором царское правительство внесло в Государственную думу еще в феврале 1907 г., и принципиальной готовности П.Л. Барка пойти на подобную замену даже в условиях военного времени.

Когда думский финансист А.И. Шингарев, беседуя 14 мая 1916 г. с тогдашним канцлером английского казначейства Р. Мак-Кенной, попытался парировать его упреки в недостаточном использовании русским правительством налогового пресса указанием на то, что в России уже введен подоходный налог, облагавший от 0,6 до 12 % доходов, канцлер казначейства заявил: «Но вы приняли его только теперь, и вступит он у вас в действие через два года после начала войны, и вы облагаетесь максимум в 12 %, а мы с начала войны, с первого дня, удвоили наше обложение доходов, и они у нас обложены 25 %, а если вы прибавите обложение военной прибыли и всех тех излишков, которые теперь получаются некоторыми, то наше обложение доходит до 48 %. Мы берем в пользу государства почти половину доходов, и когда вы дойдете до такого обложения, тогда вы можете говорить, что средства у вас исчерпаны, а пока вы облагаете себя несравненно легче»^[139]. В отличие от Англии в России доля государственных расходов, покрываемых за счет налогообложения, понизилась с 59 % в 1914 г. до 28,9 %, в 1915-м и до 22,2 % – в 1916-м, т. е. почти в три раза.

Если пополнение обыкновенного бюджета П.Л. Барк осуществлял за счет повышения старых и введения новых налогов, то пополнение Военного фонда происходило путем увеличения денежной эмиссии и заключения внутренних и внешних займов. Во всех воевавших странах бумажные деньги и займы стали главным средством финансирования войны, и Россия в этом смысле не представляла собой исключения из правил. К 19 июля 1914 г. финансовая наличность, находившаяся в распоряжении царского правительства, составляла 512 млн руб., однако этой суммы не хватило даже на первые две недели войны, когда в ее топку попали сразу 800 млн. Возникший дефицит можно было покрыть исключительно путем хотя бы временного прекращения обмена кредитных билетов на звонкую монету и усиленного выпуска бумажных денег. Соответствующие законы, пропущенные через одобрение обеих палат 26 июля 1914 г., Николай II утвердил 27 июля, повысив эмиссионное право Государственного банка на 1 200 млн руб. После этого по представлениям П.Л. Барка правительство повышало это право 17 марта (на 1 млрд) и 22 августа (на 1 млрд) 1915 г., 29 августа (на 2 млрд) и 27 декабря (на 1 млрд) 1916 г., всего – на 2 200 млн, доведя его до 6 500 млн руб. Усиление эмиссионного права привело к увеличению количества кредитных билетов, находившихся в обращении: к июлю 1914 г. их было на 1 633 млн руб., к марту 1917 – на 9 949 млн. С июля 1914 г. по март 1917 г. правительство выпустило в обращение бумажных денег на 8 317 млн руб. (в среднем по 264 млн руб. в месяц), и за указанный период они покрыли почти 30 % всех военных расходов. В результате этого в России с июля 1914 по март 1917 г. наличная денежная масса увеличилась почти в 3,4 раза, а товарные цены – в 4 раза.

Для покрытия военных расходов, помимо увеличения денежной эмиссии, П.Л. Барк обращался и к государственному кредиту, как российскому, так и зарубежному, к внутренним и внешним займам. В годы Первой мировой войны в России было шесть внутренних облигационных займов царского правительства на общую сумму в 8 млрд руб., с помощью которых было покрыто около 30 % военных расходов Российской империи в 1914–1916 гг. Еще 26 июля 1914 г. в ходе чрезвычайного заседания Государственной думы П.Л. Барк указывал на неизбежность внутренних займов, отметив, что их выпуск «зависит от условий денежного рынка». В конце лета – начале осени, когда истинные масштабы войны и объемы ее финансирования проявились в полной мере, в печати высказывались мнения о целесообразности незамедлительного проведения крупного внутреннего займа. Министерство финансов изучало вопрос о выпуске большого выигрышного займа, но нашло момент неподходящим, опасаясь провала подобной операции вследствие вызванных началом войны потрясений в финансовой и кредитно-денежной сфере, неясности перспектив войны и условий государственного кредита, а также вследствие преимущественной ориентации правящих кругов на эмиссионное покрытие военных затрат. Вместо этого в качестве «пробного шара» в конце августа состоялся выпуск билетов казначейства («серий») на 250 млн руб. Полученные неплохие результаты, видимо, подтолкнули к выпуску большого внутреннего займа^[140].

Уже в начале осени, как казалось многим наблюдателям, хозяйственная жизнь страны стала приспосабливаться к обстоятельствам военного времени. В конце августа Министерство финансов даже обратилось к представителям биржевых, банковских и торгово-промышленных кругов с предложением рассмотреть вопрос о возобновлении деятельности Петроградской биржи, правда, при условии введения ряда мер, ограничивающих спекуляцию фондовыми ценностями. Признаки относительной стабилизации проявлялись и в сфере денежного обращения, несмотря на почти 60 %-ное увеличение количества кредитных билетов (с 1 633 млн руб. в канун войны до 2 613 млн в середине сентября). Благоприятным условием для выпуска займа представлялся также рост курса российской валюты за рубежом, снизившегося в первые недели войны. Если в августе стоимость рубля на заграничных валютных рынках составляла в среднем лишь 73 % от довоенной, то в сентябре – октябре она повысилась до 85 %. Наконец, влиял и социально-психологический фактор. Еще не угасший патриотический подъем, вызванный объявлением войны, давал основания ожидать, что различные слои общества, и в первую очередь крупная буржуазия, примут активное участие в займе. Рассчитывая именно на патриотические настроения населения, в октябре 1914 г. бывший министр финансов и премьер В.Н. Коковцов советовал председателю Совета министров П.Л. Горемыкину не ограничиваться полумиллиардным займом и довести его сумму до 2,5 млрд руб. Однако это предложение вызвало отрицательную реакцию председателя Комитета финансов С.Ю. Витте, который не замедлил обвинить своего давнего оппонента в намерении «утопить саму идею военного займа».

Вплоть до последнего момента идея о выпуске крупного внутреннего займа вызывала разногласия. Особенно много противников имела она в Комитете финансов, состав которого заметно обновился в начале 1914 г. Уповая на бумажно-денежную эмиссию и финансовую помощь союзников, многие члены Комитета считали выпуск крупного займа, по меньшей мере, несвоевременным. Позже П.Л. Барк утверждал, что лишь его личная настойчивость позволила преодолеть в октябре 1914 г. «сомнения» комитета и выпустить первый военный заем. Однако немаловажную роль, по всей видимости, здесь сыграла и позиция С.Ю. Витте, поддерживавшего инициативу П.Л. Барка.

Первый облигационный военный заем в 500 млн руб. был выпущен в России в начале октября 1914 г. Хотя в его официальном названии отсутствовало слово «военный», все средства от его реализации предназначались для покрытия расходов по чрезвычайному бюджету, т. е. для финансирования войны. Правовым основанием для проведения этой операции служил царский указ на имя министра финансов. Заем был рассчитан на погашение тиражами в течение 49 лет, начиная с 1916 г., имел фиксированный доход в 5 % годовых и выпускался по курсу 94 руб. за 100 номинальных.

Подобные кредитные операции проводились в тесном взаимодействии с частными банковскими учреждениями. В короткие сроки 24 ведущих акционерных банка и пять банкирских контор образовали специальный синдикат, который совместно с Государственным банком гарантировал обеспечение подпиской всей суммы займа. В свою очередь, оплачивая эти услуги, Министерство финансов отдавало заем входившим в синдикат коммерческим банкам по цене на 2 % ниже выпускной. Еще не сложившаяся военная конъюнктура, известный спад деловой активности, вызванный началом войны, относительная насыщенность денежного рынка невостребованными капиталами и сохранявшаяся зависимость частных банков от кредитов Государственного банка во многом обеспечили «успешную реализацию займа», как указывалось на заседании Комитета финансов 12 января 1915 г. В результате казна получила свыше 466 млн руб. Однако из-за продолжительной рассрочки при внесении платежей, а также крупных ссуд, которые предоставлялись Государственным банком под реализацию займа, не удалось решить одну из главных задач – существенно снизить количество находившихся в обращении кредитных билетов. Некоторое снижение (на 32 млн руб.) Государственный банк отметил лишь в середине января 1915 г. – сразу после срока уплаты последнего взноса. Однако уже через две недели количество бумажных денег возросло на 61 млн, превысив тем самым на 29 млн показатель предшествующего месяца и почти на 300 млн руб. – объем кредитных билетов накануне подписной кампании^[141].

Рост военных расходов (в конце 1914 г. более 18 млн руб. ежедневно) заставил правительство уже в самом начале 1915 г. вновь обратиться к внутреннему кредиту. 12 января Комитет финансов рассматривал проект нового облигационного займа на сумму в 500 млн руб. и схему его реализации. Большую часть, 300 млн, должны были разместить частные банки, с которыми уже была достигнута соответствующая договоренность. В фонд сберегательных касс намечалось зачислить 100 млн, делая им скидку в 1 % от выпускной цены. Оставшуюся часть займа планировалось реализовать через Государственный банк, пенсионные и эмеритальные кассы, а также за счет свободных средств различных ведомств. Предложенную схему Комитет одобрил, и в начале февраля последовал указ Николая II о проведении на внутреннем рынке нового займа.

Датой его официального выпуска объявлялось 2 марта 1915 г. Своими эмиссионными условиями, т. е. процентной ставкой дохода, выпускным курсом, сроком погашения, наконец, номиналами облигаций (свидетельств), новый заем был аналогичен предшествующему. Несколько изменялась лишь техника реализации. В целях ускорения размещения займа и повышения размеров публичной подписки к ее проведению были впервые привлечены постоянные казначейства. Фактически до девяти дней был увеличен период подписки и значительно сокращен срок рассрочки платежей. При подписке на крупные суммы рассрочка составлял 61 день – на три недели меньше по сравнению с прошлым.

По всей видимости, этот шаг был продиктован предыдущей неудачей с попыткой хотя бы на время стабилизировать объем бумажно-денежной массы в обращении. Реализация второго военного займа прошла менее успешно, чем первого. Об этом, в частности, свидетельствовал тот факт, что, несмотря на свои обязательства, синдикат акционерных коммерческих банков смог разместить лишь 72 % от взятой суммы, или 217 млн руб. Государственный банк и его агенты также испытывали немалые трудности. В итоге пришлось на счета сберегательных касс поместить вместо предполагавшихся 100 млн руб. почти 161 млн. В период проведения второго военного займа только с 1 по 8 марта 1915 г. долги частных банковских учреждений главному банку империи увеличились с 310 млн руб. до 462, т. е. более чем на 150 миллионов.

Несмотря на истечение срока поступления платежей по второму военному займу лишь в начале мая 1915 г., уже 20 апреля на заседании Комитета финансов был практически решен вопрос о выпуске на внутреннем рынке очередного займа в 1 млрд руб. Выбор такой суммы третьего займа не был случайным, размер его был «привязан» к тому миллиарду, на который, по решению Совета министров от 17 марта 1915 г., расширялось эмиссионное право Государственного банка. Поэтому одна из главных задач данной операции состояла в аккумуляции той массы кредитных билетов, которая должна была попасть в обращение в последующие несколько месяцев.

Таким образом, если два первых военных займа выступали во многом как средство сокращения наличной бумажно-денежной массы, пусть и малоэффективное, то третий – как инструмент последующего ограничения эмиссии за счет «вторичного» использования казной большей части того количества кредитных билетов, выпуск которых предусматривался указанным актом Совета министров. В период подписки реализовать заем полностью не удалось. Не помогло даже то, что банки перевыполнили свои обязательства и смогли разместить бумаг на 683 млн руб. Характерным являлось и отсутствие интереса к займу на периферии: в 15 наиболее крупных городах России он был размещен лишь на сумму в 32 млн рублей. Естественно, что при таком положении роль публичной подписки была незначительной.

Если первые три военных займа стали своего рода экспериментами, отражением поиска оптимальных для периода войны эмиссионно-технических характеристик кредитных операций государства и стратегии их размещения, то выпущенный в октябре 1915 г. четвертый заем был, по сути, результатом этих изысканий. Его главная особенность заключалась в том, что, в отличие от всех предыдущих правительственных займов, он был ориентирован не только на банки и крупных держателей, но и на массовую, широкую по своей социальной базе публичную подписку. Стремление привлечь к займу «мелкие капиталы» и существенно поднять размеры публичной подписки наложило отпечаток на его эмиссионные характеристики, условия реализации и даже на официальное название – впервые в нем фигурировало слово «военный». Последнее, как подчеркивалось в официальной печати, должно было придать участию в подписке смысл «патриотического шага», «исполнения долга перед Родиной»^[142].