8
– Вот так встречка! А что это мы в моей квартире делаем? Не понял! Жена, ты не объяснишь мужу, что эта морда делает на моей кухне, пьёт из моей рюмки? – рычащим голосом, от которого, казалось, содрогнулся весь подъезд прожевал слова слегка выпивший Брехунов. – А я-то думаю, развод она захотела. А тут, оказывается, уже претендент на мази. О, как! Пока меня дома нет, ну!
– Витёк, тут… всё… не так… я щас поя-сню, – еле выговаривая слова, промычал Брежнев.
– Да с тобой, лошарик, мы после поговорим, жёстко поговорим, не здесь, чтоб сохранить частное имущество. А у меня вопрос к жене. Что-то она так холодно смотрит, как будто это не она мужиков домой водит, а я женщин…
Катя молчала. На её целованном божественной красотой, но хмуром лице застыло выражение полного безразличия к происходящему. Но это только снаружи, а внутри бешено кипел котёл страстей и страхов. Вот так всегда: в самый неподходящий момент в квартире объявляется муж. Да ладно бы момент был тот самый, интимный и горячий, и муж честный, верный и уважаемый, а здесь просто удивительная нелепость, грозящая перерасти в драку, а чего хуже и в поножовщину. Брежнев хоть и явно меньше Брехунова в габаритах, а тоже парень не лыком шит. Тюрьма его многому научила, и безнаказанно унижать он себя вряд ли позволит, хоть и пьян. Как же теперь вытянуть из Юры информацию о Воскресенском, да так, чтобы без настороженных ушей Брехунова?
– Я бы попросила обоих немного заткнуться и послушать меня!– вскрикнула Катя.– Виктор сядь вот сюда. Быстро сел! Иначе вызову милицию и скажу, что…Не знаю, что скажу, но вызову, успокою всех.
– У нас уже не милиция, а полиция, жена, – ехидно поправил Брехунов, вальяжно присаживаясь за стол.
– Да, – согласился уже изрядно раскрасневшийся и совершенно захмелевший Брежнев, – и никто в такое время не приедет, оно им не надо. Мы сами сейчас всё расставим по этим, как их, по точкам над «и». Правильно, Витёк?
– Помолчи! – рявкнул Брехунов.
– Да, помолчите оба, – продолжила оставшаяся стоять у газовой плиты между двумя мужчинами Катя. – Давайте откровенно: вы мне оба так дороги, что в петлю хочется, была бы моя воля, и дал бы Бог гранату, честное слово, взорвала бы и себя и вас обоих, чтобы и мир и воздух очистился. Но у меня дочь, её ещё надо на ноги поставить. И Веру Сергеевну досмотреть. Больше им некому помочь. Теперь объясняю для типа ревнивого мужа: не валяй дурака, Витя, Брежнев здесь случайно, он шёл к Вере Сергеевне, но не дошёл по состоянию здоровья. Сам видишь. Или иначе, Вера Сергеевна по своему состоянию здоровья не дождалась. Поднимать её в ночь я не буду. Сейчас Юра допьёт водку и уйдёт, а лучше, чтобы вы ушли оба. Только без выяснения отношений. Выяснять, собственно, нечего. Всем всё понятно?
– Не всем, Катенька!– раздался голос Веры Сергеевны из прихожей. Сонная, побледневшая, сгорбленная она вошла на кухню и окинула присутствующих знакомым всем с детства строгим учительским взглядом.– Разорались тут на весь подъезд, дверь не закрыли, спать не даёте. Так, Брехунов, встал и ушёл. Туда, где тебя ждут. Здесь тебя давно никто не ждёт. Брежнев и Прошина, попрошу пройти за мной в квартиру и помогите мне спуститься по ступеням, очень болит спина.
– Нормально так, в своей собственной квартире то «сесть», то «встать», то «ушёл». Как в армии, – возмущённо заворчал Брехунов.
– Откуда ты знаешь, как там, в армии, фронтовик? Ты там не был. И квартира эта не твоя, а моей бабушки, между прочим, – обиженным голосом жёстко отрезала Катя.
– Денег дашь? – опустив глаза, умоляюще пробубнил Брехунов.
– Ты за этим и заявился? Пять сотен, чтоб отвалил, больше ни копейки, – сказала следующая за Верой Сергеевной Катя и выложила на стол из кошелька купюру соответствующего номинала. Другого шанса отделаться от назойливого мужа не было. Брежнев уже успел сунуть в карман широких спортивных брюк недопитую бутылку и первым выскочил из квартиры, по пути шепнув Брехунову: «Ну, ты понял теперь, что тут всё не так, как ты подумал?».
За окном светила полная Луна, трещали надоедливые сверчки. У Веры Сергеевны Брежнев наконец-то пришёл в себя и заговорил относительно внятно.
– Так, дорогие мои, вы про Славку Воскресенского. Да! – Брежнев задумался, мысленно подбирая правильные слова и исключая нецензурные. – Был он у меня, кажись, позавчера. Не помню точно. У меня ж звонка нет, он зашёл так, а я выпимши был, спал. Открываю глаза, и узнать не мог. Он же великий человек. Прикиньте, к тебе звезда такая с небес сходит, а ты её узнать не можешь. Потому что он одет чёрт те во что, выглядит как бомжара конченный. Думаю, он или не он? Я ж бухой, в глазах двоится. Улыбается, улыбка, вижу, вроде как, его. Как на фотографиях и на видео, мы-то с ним давненько не виделись. Только переписывались иногда, в телефоне. Блин горелый! Какими судьбами? В общем, приехал наш Славка. Порадовал.
– Про звезду-то ты не договорил. Кто звезда, Воскресенский? – хрипло перебила Вера Сергеевна.
– А то вы не знаете. Кать, ну, ты скажи,– обратился Брежнев к Кате. Та пожала плечами, мол, ничего не знаю, рассказывай дальше. – Вы что, реально не в курсах? Странно. Славка ж он в Москве работал, потом в Прибалтике, а потом выучил немецкий и английский, у какого-то оперного американца учился в Гамбурге… Или Магдебурге…В общем, там, в Германии. В мюзиклах европейских снимался, в опере пел, с какими-то британскими рок-группами записывался. Да-а. А вы не знали? Я в Интернете всё про него читал, там фотографии есть, наш Славка и Клаус Майне, наш Славка и Пол Маккартни, Славка, то в Риме, то в Вене, то в Париже, в таких театрах шикарных, на сцене, в костюмах дорогих. А голос у него – ваще бомба. Да вы сами посмотрите, послушайте, что я вам рассказываю, Интернет есть?
– Интернета нет, – ответила Вера Сергеевна.– Так а что случилось-то? Почему он здесь?
– Жаль, что нет Интернета. Жаль. Там интервью со Славкой было, почему он уехал из Германии. Вы не читали? – круглыми наивными глазами смотря на женщин, спросил Брежнев. – А, ну, да, вижу, что не читали. Заели его там эти фрицы. У него ж паспорт русский. Что-то там стали требовать, чтобы он осудил свою Родину за то, что она нацистов начала лупить, что врезали этим бандеровцам по зубам. А он же вашего воспитания, Вера Сергеевна. Он ведь «Войну и мир» читал, как вы требовали, всё понимал, анализировал, Симонова читал «Живые и мёртвые», Бондарева «Горячий снег», эту, как её «Блокаду», забыл автора. Фильмы военные смотрел все подряд. Он и мне советовал, что почитать и посмотреть. Можете гордиться мной, Вера Сергеевна, ваш труд был не напрасен, Юрка Брежнев, футболист и разгильдяй, сейчас самый читающий человек в городе. Сто процентов, поверьте на слово. Благодаря вам и Воскресенскому. Славка такой патриот был, что не дай, Бог. И сын Олег весь в него пошёл. Сын первый добровольцем записался на фронт, ещё в прошлом году. А как погиб сынок, так Славка наш из той Германии приехал, развёлся со своей женой московской и пошёл в военкомат. Представляете, отец за сына? Звезда европейской сцены! Сильный он мужик.
– Так он воевал? – взволнованно спросила Вера Сергеевна.
– Ну, я ж и говорю, отец за сына. Мстить поехал фрицам недобитым. В том месяце его ранило, сильно ранило, руку собрали, а осколок под сердцем доставать не рискнули. Он откуда-то сбоку, из-под мышки зашёл. Ему в республиканской больнице сказали, чтоб отлежался, и в Москву, на повторную операцию. Да он особо ничего не хотел рассказывать. Так, в общем, да в целом. А потом чуток выпил со мной, пригубил, а сколько ему надо-то, и разговорился. Сказал, что из больницы ему строго-настрого выходить было запрещено. Вообще ходить нельзя, осколок же у сердца. А он у кого-то старые шмотки выпросил, его-то форму на лоскуты порезали, когда осколки доставали и руку клеили, взял и ко мне приехал. Представляете? Ко мне, не к кому-то! Хороший он мужик, настоящий друг. Денег дал на компьютер, теперь я …
– А сейчас он где? – перебила Вера Сергеевна.
– Как где? Я думал, вы всё знаете. Он от меня к вам собирался зайти. Я ему всё чётко обрисовал, про вашу жизнь, про болезнь, вы же мне, помните, рассказывали? Ну, вот. А ещё за Катерину спрашивал. Ну, мы с тобой, Катя, как-то не общались, стеснительно мне. Я ему ничего и не сказал. Думал, что зайдёт, сами поговорите. Это уже не тот Славка, который боялся с тобой взглядом встретиться, глаза всегда опускал. Жаль, что он к вам не зашёл. Вы бы сами удивились, какой это титан. Ух! Человек! Человечище! Странно, что не зашёл, собирался. Значит, что-то случилось. Или передумал.
– Юра, а с женой он точно развёлся?– тихо и смущённо спросила Катя, положив руку на плечо Веры Сергеевны, которая уже гулко набрала в лёгкие воздух и собиралась признаваться Юре, что это не Славик не пришёл, а она его не приняла.
– Да он с женой уже давно не жил, – ответил Брежнев. – Мы ж переписывались несколько лет…Так что, Катерина, у тебя есть шанс. Жаль, что я не Славка. А этого Брехунова бросай. Нехороший он дядька. Я в людях разбираюсь, сразу его прочитал как передовицу в газете… Уважаемые, вы не будете против, если я допью вот эту бутылочку, – Брежнев согнулся и выставил на стол недопитую водку. – Ну, не оставлять же на завтра.
– Да пей уже, – недобро ухмыльнулась Вера Сергеевна и протянула Юре фарфоровую чашку, – но лучше бросай это дело.
– А вот завтра и брошу. Я в Интернете нашёл такие методики, что никакая наркоклиника и рядом не стояла. Не переживайте, допиваю и ухожу, уже полночь, у меня завтра утром клиенты. Ждут. Буду ванну устанавливать.
– Юра, а свой номер телефона Славик не оставил? – как бы невзначай поинтересовалась возбуждённая разговором Катя, ей уже в эту ночь захотелось позвонить и услышать голос Стаса.
– А какой телефон в окопах? Рация разве. Не оставил. Да и кому ему звонить, скажите, кроме как в колокола церковные? Чтоб война эта скорей закончилась, чтоб победа пришла в наши дома. Ну, за неё, за победу! – Брежнев залпом выпил остаток водки и, шатаясь, вышел из-за стола. – Думаю, что если не в комендатуре, то Славка в больнице, спешите, пока не увезли в Москву. Будьте здоровы! Кланяюсь!
9
Рано утром, не теряя ни минуты, Катя позвонила старшей медсестре и помчалась в больницу писать заявление на отгул за свой счёт. Вере Сергеевне приказала готовиться к поездке в республиканскую больницу. Ехать автобусом больше часа, тяжело, но Катя заблаговременно сделала соседке все необходимые уколы, чтобы выдержала день на ногах.
В приёмной у директора за столом сидела секретарша Ира, худощавая безликая девушка лет двадцати. Поздоровавшись, Катя открыла папку входящей документации, забросила в неё заявление, почти по слогам и с ударениями сказав Ире:
– Передай главному, что в отделении вопрос согласован.
– Хорошо, – ответила Ира, – подожди, не убегай, ты как раз кстати зашла. Здесь письмо тебе пришло. Это запрещено, конечно, использовать официальный ящик больницы для личной переписки, но я не стала удалять.
– Письмо мне? Странно. От кого это? Хорошее хоть?
– Было бы хорошее, я бы тебя танцевать заставила. По-моему, не очень. Вот, «Брехуновой Е. А.», это тебе. Садись, читай быстро, и я сразу удалю, чтоб не влетело, – Ира встала со стула, уступив своё место Кате.
На мониторе рабочего компьютера висел короткий текст, набранный мелким шрифтом:
«Брехуновой Е.А.
Катя, здравствуй!
Это Татьяна Минина. Передай свекрови, что Саши больше нет. Его мобилизовали в ВСУ, был миномётчиком, зимой он пропал без вести где-то под Бахмутом. Я сделала всё, что могла. Думаю, что руководство скрывает от меня информацию о месте захоронения, чтобы не платить. Пусть свекровь простит, что не уберегла Сашу. Извини, что написала сюда, другой связи с вами нет».
У Кати кольнуло сердце и запершило в горле. С минуту она сидела в неподвижности, побелевшая и остолбеневшая. Как сказать о смерти единственного сына Вере Сергеевне? Вот ведь как бывает, чего человек боится в жизни, то с ним часто и происходит. А Вера Сергеевна, смелая, волевая и мудрая женщина, пожалуй, только этого и боялась.
– Что, Кать? Погиб кто-то? Кто? – сморщив лоб и надув и без того плотные губы, спросила Ира.
– Ой, Ирочка, ты его всё равно не знаешь. Сын соседки моей, – горько выдохнула Катя.
– А как погиб, где?
– Плохо погиб. Там, где ему не надо было быть. Совсем не надо было. Ира, у меня к тебе просьба: удали письмо с концами, со всеми этими куками и прочими прибамбасами, и давай с тобой договоримся, что ты его никогда не получала, а я его не читала. Кто бы у тебя чего ни спрашивал. Хорошо?
– Конечно, Катя, если это нужно.
– Очень нужно. По-другому просто нельзя. Нельзя, понимаешь?
Катя, хлопнув лакированной дубовой дверью, помчалась на автостанцию, где её должна была дожидаться Вера Сергеевна. Ломая внутреннее сопротивление, Катя решила не говорить ей о смерти Саши. Незачем ей знать об этом. Пусть будет так, словно письмо с той стороны линии фронта просто не дошло. Не сработала цифровая электроника, где-то произошёл сбой на линии, сообщение попало в папку «спам». Такое может ведь быть? Может! Не в том состоянии Вера Сергеевна, чтобы свои последние годы доживать в горе, скорби и отчаянии. Надеждой на встречу, пусть на нескорую и холодную, на победу, примирение и единение, но всё же жить легче. Вера Сергеевна заслужила, как минимум, такую старость, не лишённую любви и светлых чаяний.
Ехали в больницу молча, чужие люди, но волей судьбы почти породнившиеся. Каждый думал о чём-то своём. В открытые окна врывался лёгкий майский ветер, воздух сытно пах плавленым асфальтом. С обочин над крышей автобуса нависали громоздкие, давно не стриженные ветки изумрудных ясеней и клёнов, а вдали виднелись вцепившиеся в белену облаков чёрные зубы дремучих терриконов. Подъезжая к сложенному из кирпича и обвязанному плиткой девятиэтажному зданию республиканской больницы, Катя вдруг спросила:
– Вера Сергеевна, а вы в детстве никогда не задумывались о самоубийстве? Не посещали вас такие мысли?
– Что это тебя на такие вопросы прорвало? – фыркнула Вера Сергеевна.
– Ну, а всё же?
– Меня нет, я в другое время жила. Некогда было ковыряться в своих мозгах и искать в них червоточины. А что? У тебя суицидальные настроения появились что ли?
– А я много раз хотела. Когда учителя в школе ругали, когда с Брехуновым разбегались, когда маму хоронила, когда Брехунов первый раз загулял. Было такое. Казалось, что вот я вам всем покажу, всем докажу: вы не можете переступить через страх смерти, а я смогла. Вы не можете избавиться от проблем, а я легко это сделала. И буду лежать такая вся красивая и гордая в гробу, а вы будете рыдать над моим телом, а потом приносить мне цветы на могилу. Да, было. А потом прошли годы, и подумалось, Господи, откуда только такие мысли берутся? Да если бы я наложила на себя руки, скольких бы приятных и счастливых моментов жизни себя лишила. Воистину стоящих того, чтобы жить. И вот сейчас у меня именно такой момент. А у вас?
– А у меня по-другому. Молодость прошла, старость пришла. А о чём старики думают? О смерти. Только не о бабушке с косой, нет, о другой смерти, которая является концом жизненных мучений и началом нового чудесного путешествия души. Вот и хочется, чтобы душа в этой земной жизни никаких неоплаченных долгов не оставила.
– Я до этих мыслей ещё не дожила, но хотелось бы вас понять…
На входе в больницу стояли двое широкоплечих военных с автоматами. Женщины решили подойти к ним и спросить, где лечатся солдаты, здание большое, за день не обойти. Военные настороженно проверили паспорта, показали направление, куда через вестибюль идти в хирургическое отделение. У дверей в хирургию за заваленным одноразовыми шприцами белым столом сидела дежурная медсестра.
– Девушка, извините нас, пожалуйста, как узнать, здесь ли проходит курс лечения раненый солдат Воскресенский Станислав Константинович? – тихо, как и принято говорить в больницах, спросила Катя.
– Наденьте бахилы и пройдите к заведующему, вся информация через него, это по коридору в конце налево, – ответила дежурная.
У заведующего перед кабинетом очередь. Молодые парни с оторванными конечностями, на инвалидных колясках, на костылях и протезах, весёлые и подавленные, говорливые и молчащие. Ждать пришлось долго, военных заведующий принимал без очереди, всё это время Вера Сергеевна и Катя слушали разговоры солдат, все они были о боях и фронтовых передрягах в Артёмовске и под Лисичанском, в Счастье и Станице-Луганской, в Сватово и Кременских лесах. Дело близилось к концу рабочего дня, заведующий то уходил, то возвращался обратно. Наконец, очередь закончилась, и можно было войти в кабинет.
– Вы напрасно столько ждали, я сегодня уже закончил приём, приходите завтра, – вставая из-за стола и сбрасывая с узких плеч белый халат, сказал, не поднимая глаз, седовласый врач.
– Как закончили? Мы же издалека ехали, почти целый день у вас в коридоре просидели, – застонала Вера Сергеевна.
– А что у вас вообще? Жалобы? – строго и быстро спросил заведующий.
– Нет, мы ищем человека – Воскресенского Станислава Константиновича, нам сказали, он у вас лечится, – выпалила, не теряя ни секунды Катя.
Врач окинул женщин сверлящим слегка удивлённым взглядом, снова присел на стул, неторопливо спросил:
– Воскресенского? А вы, собственно, кто ему?
– Мы? Да как вам сказать? Тут немного пояснить надо, – торопливо защебетала Вера Сергеевна.
– Да как есть, так и говорите, чего уж.
– Я его школьная учительница, а это со мной…
– …Вижу, что дочь, похожи очень. Ну, слава Богу, хоть кто-то нашёлся. Что я вам могу сказать? – вздохнул доктор.– Давайте я вас лучше отведу к его командиру, он вам всё расскажет. Если он ещё здесь, конечно.
Заведующий провёл женщин по коридору отделения и велел ждать около ординаторской, сам вошёл внутрь. Через пять минут из кабинета вышли два мужчины – сам врач и крупного телосложения небритый офицер в обтягивающем камуфляже. На вид ему было около сорока лет.
– Здравствуйте! – стремительно отчеканил военный.– Вы, должно быть, учительница Минина Вера Сергеевна, я не ошибся? На ловца и зверь бежит, хорошо, что не пришлось вас разыскивать. Просто какое-то чудо. Только из вашего города вернулся, но не смог заскочить к вам, сгораю. Давайте присядем, вот здесь, – все, кроме неслышно отошедшего к коллегам доктора, сели на мягкие кушетки у бетонной крашеной голубым цветом стены в коридоре. – В общем, гордитесь, Вера Сергеевна, у вас был хороший ученик, но мы люди военные, у нас не принято сентиментальничать и разводить слёзы, Певец умер три дня назад. В тот день, как он сбежал из больницы. Да, Певец – это позывной рядового Воскресенского, если вы не знали. Побег из больницы это был, пожалуй, единственный его залёт, стоивший, к сожалению, жизни. Извините, что вот так сразу сообщаю вам сию печальную новость. Сегодня похоронил его, у вас в городе на солдатском кладбище.
– Ой, беда! – ахнула Вера Сергеевна, тяжело и быстро глотая воздух.
– Вам плохо? – вскочила Катя, одной ладонью вытирая выступившие на глазах слёзы, другой хватая за руку учительницу.
– Нет, нет, сейчас пройдёт, – простонала Вера Сергеевна.
– Может, доктора позвать? – спросил офицер.
– Да вот он доктор, чего его звать, – теряя голос, прохрипела Вера Сергеевна и закрыла лицо руками. – Давайте помолчим немного. Чуть-чуть. Хорошо?