***
Домой вернулся в самом подавленном состоянии, и уже не веря, что это имеет какой-то смысл, позвонил на домашний. Трубку взяла сонная Ксюша и сообщила, что она добралась довольно быстро, просто у неё на холоде сел телефон. А потом она сразу легла спать, потому что устала и замерзла, и отключила стационарный телефон, чтобы я зря не беспокоил бабушку.
Я не стал её упрекать. Главное, что с ней всё в порядке. Невозможно было долго злиться на это существо. И сама она долго не умела дуться. Облачка досады или недовольства быстро сменялись на её нахмуренном лбу прежним оптимизмом, а сама она начинала излучать безмятежную непосредственность.
Подоспел выпускной. Кажется, у Ксюши этот день не задался, потому что она позвонила мне и попросила прийти встретить её на набережной, где отмечал её класс. Мы пошли туда вдвоём с Кириллом К., сейчас-то он уже матёрый журналист, а тогда ещё только практиковался в репортёрском ремесле под моим анархическим началом.
Ксюша была грустна, но увидев нас, мгновенно облеклась в свой привычный позитив. Мы поднялись по крутому спуску, который вёл от набережной в центр, и решили гулять не по главным улицам, а по каким-то затерянным переулкам. В кафе, кажется, тоже не пошли; мне помнится, что по дороге ели какой-то фастфуд, но точно я уже не помню. Зато помню, как сидели на скамейке в каком-то дворе с детской площадкой, где Ксюша облюбовала качели, и её лёгкое платьице развевалось на майском ветру. В основном болтали они с Кириллом, а у меня включиться в беседу, как-то, не особо получалось. Когда мы с ней оставались вместе, темы находились, но теперь, наблюдая, как она общается со сверстником, было наглядно видно, как узок был диапазон тем, которые мы могли себе позволить обсуждать, по сравнению с тем безбрежным морем смыслов, которые её на самом деле интересовали.
В благословенном две тысячи тринадцатом произошло слишком много событий, как хороших, так и плохих. Нам с дядей Игорем пришлось покинуть уютную берлогу, с которой было связано с