Во второй половине дня она заглянула, но буквально на пять минут. Картина стола, полного яств и мой видок, на котором явно отпечаталась мировая скорбь, кажется, вызвали у неё неловкость. Не помню, притронулась ли она к какому либо угощению. Не помню также, о чём мы говорили. Она обещала, что будет звонить во время приездов. И что будет себя беречь и не делать глупостей. Потом она поспешила по своим делам, а я открыл бутылку вина и стал в одиночестве уничтожать нетронутые салаты.
Верная обещанию, она действительно звонила. Однажды зимой даже притащила с собой из Москвы белокурую стройную девицу, которая осматривала меня с превеликим подозрением. Возможно, из-за того что я был со своей будущей женой, с которой они обе были незнакомы, или же у них действительно были планы, но долго они не засиделись.
Ксюша подарила мне тогда чёрную импозантную шляпу (я до сих пор ношу её как память, несмотря на то, что она выглядит довольно потрёпанной), после чего они уехали. Кажется, потом во время её приездов мы виделись ещё однажды или дважды, и оба раза ходили в кино. Переписка почти прекратилась, да и понятно – когда видишь человека хоть пару раз в месяц, всегда есть что ему рассказать, а когда только раз в год, с новостями становится сложнее.
Однажды зимой она снова позвонила. Мол, давай, срочно, садись в такси, приезжай, мы тут тусим. Я был не в духе, и были какие-то обстоятельства, из-за которых куда-то ехать мне было не очень удобно. Словесные качели по телефону продолжались, наверное, с полчаса, но она так и не уломала меня выбраться из дома. Странное душевное оцепенение не позволяет мне даже вспомнить, почувствовал ли я обиду с её стороны, или она как всегда отнеслась к моему отказу со свойственной ей лёгкостью, которая была кислородом её существования. Но больше она не звонила, не звонил и я. А чего звонить-то. У неё там своя новая жизнь, у меня своя, и может ли между нами оставаться что-то связывающее, общее? Если раньше нас разделял только барьер возраста, то теперь ещё и пропасть расстояния, и бездна отчуждения, которая неизбежно разверзается в любых взаимоотношениях между уехавшими в столицу, и сохранившими верность провинции.
Однажды, пролистывая ленту запрещённой ныне соцсети, я прокомментировал её сториз: на фото была миска какого-то супа, и я написал банальность, мол, выглядит аппетитно, что за блюдо? Она поставила лайк, смайлик, написала название супа. Я не запомнил, а теперь даже не могу посмотреть переписку – ви-пи-эн я принципиально не ставлю, а доступ теперь заблокирован. Я зашёл на её страничку. Клубы, тусы, какие-то чрезвычайно модные парни и девушки, костюмированные танцевальные ночные вечеринки. Похоже, это теперь её стихия. На самом свежем фото кто-то её запечатлел на питерской крыше, где она грелась в лучах заката или рассвета.
***
Август в том году выдался особенно ужасным. Мы только что пережили похороны и все пребывали в прострации и горевании. Проект, которым я занимался, тоже шёл под откос, и спасти ситуацию, уже очевидно, было нельзя – просто потому, что региональная повестка не могла перебить федеральную. Поэтому я просто работал, как автомат, находя в этом и смысл и утешение. Я вполне мог бы остаться в блаженном неведении. Но чёрт меня дёрнул отвлечься на соцсети.
С аккаунта Ксюши я прочёл странные слова, написанные не ею. А кем-то, достаточно близким, не знаю, какого пола и возраста, делили они комнату, или что-то большее.
«Вчера Ксюша не проснулась». И больше – никаких подробностей о том, что случилось, только дата кремации и прощания. Уже прошедшая.
Я быстро прошел все стадии принятия, от мысли о том, что это нелепая шутка, до понимания, что такими вещами не шутят. Я ничего не смогу изменить, я ничего толкового не могу предпринять, я даже не знаю, как связаться с её сестрой или мамой. И я не знаю человека, который сообщил о её смерти. Писать в личку покойной, в надежде, что этот незнакомый чужой человек прочтёт моё сообщение и сочтёт уместным ответить? И что я скажу на его ответ? Спасибо?
Скоро очередная годовщина, как её нет. За это время я так и не узнал, что с ней случилось. И не простил себя за то, что в тот вечер, когда её тонкий звонкий голос в последний раз звал меня встретиться, остался дома. Кто знает, может, когда я увидел бы её, мне открылись бы какие-то тайные причины того, что ждёт её в будущем, и я смог бы что-то сделать или сказать, чтобы предотвратить её уход? Или хотя бы ещё раз окунуться в тот флёр лёгкости, с которым она шагала по жизни?