(Краткое содержание вышеприведённой ссылки):
В городе Ходжалу и двух его пригородах находились 7000 мирных жителей, сотни из них погибли при штурме в ночь с 25 на 26 февраля со стороны бандитских Армянских формирований и 366-го моторизированного полка и от обморожений во время бегства через горы…
(Дальше идут описания изувеченных трупов Омоновцев и мирных жителей расстрелянных без мучительств, свидетельские показания иностранных (Российских в основном) корреспондентов.
Долго обсуждается вопрос был ли оставлен гуманитарный коридор для выхода мирных жителей.
Представлено дело Азербайджанского журналиста утверждавшего, что коридор был, и получившего за это (15 дет спустя) срок на 8 лет заключения, но через 4 года его помиловали.
Далее идут оценки данному геноциду международным сообществом.
Списки художественных и прочих произведений по мотивам событий.
Точки зрения противоборствующих сторон конфликта.)
Краткий комментарий от меня, не бывшего очевидцем и составившего своё представление на основании, главным образом, подвальных слухов, хотя не исключительно на них:
С 1987-го, 2 года я регулярно ездил из Сейдишена в Степанакерт и обратно автобусом по выходным через деревню Ходжалу из 400 домов + 3 многоквартирные трёхэтажки в два подъезда каждая, ещё 2 строились. За километр от деревни находились 2 хутора по 10-20 домов каждый.
366-й гвардейский моторизированный полк был выведен из Степанакерта до штурма Ходжалу, в военном городке остались несколько младших офицеров:
«…замполит вызвал, сказал, приказывать не могу, но надо остаться…»
(Услышано не в подвале, а на втором этаже дома, где над нашей съёмной квартирой проживала семья домовладельцев обменявшая свой дом в Баку на дом Азербайджанца в Степанакерте, после Сумгаитской трагедии).
Я сидел за одним столом с наёмным участником штурма, чей БТР не заходил в Ходжалу, но поддерживал атакующих огнём по ближайшим строениям.
«..где-то к часу ночи, смотрю один с ПТУРом подкрадывается, он же не знал, что у меня прибор ночного видения стоит…»
Гуманитарный коридор был и эта практика применялась во всю карабахскую войну за независимость, что позволяло резко снижать число потерь при штурме.
По свидетельству независимых Азербайджанских источников, за сутки до штурма (!), используя предложенный гуманитарный коридор, стада крупного рогатого и мелкого скота зимовавшего в Ходжалу были выведены в Агдам к уже эвакуированным туда владельцам (и это вообще уму непостижимо! Шпионы, кругом одни шпионы! но работают только на зажиточных владельцев).
Официальный сайт невнятно упоминает об участии младших офицеров 366-го в Азербайджанском наступлении из Агдама на Аскеран (замполит попросил?).
Это они кричали по рациям из своих танков: «Где бля*дь пехота? Подгоняйте этих баранов! Я без пехоты не попру под ПТУРы!»
Атака окопавшегося противника танками без поддержки пехоты самоубийственна.
За год до штурма Ходжалу, Советское руководство пыталось решить вопроса Нагорного Карабаха посредством Операции_«Кольцо»_(1991).
(Цитирую из wiki схему проведения операции):
«Рано утром село окружалось военнослужащими внутренних войск МВД СССР либо Советской Армии. Вслед за этим в населённый пункт входил азербайджанский ОМОН и начинал обыски на предмет наличия оружия и боевиков, а также проверял паспорта жителей[23], это сопровождалось избиениями, насилием и грабежами. Иногда вместе с сотрудниками ОМОНа в деревню с целью грабежа входили гражданские лица. Местным жителям предъявлялось требование навсегда покинуть село. Как правило, действия повторялись в течение двух-трёх дней вплоть до непосредственного выселения…
Итогом "операции Кольцо" стало разграбление и уничтожение 19 армянских сёл, убийство свыше 100 человек (преимущественно детей, женщин и стариков), 600 человек получили ранения и сотни пропали без вести.»
Нет я не раздуваю и не ищу кто первый начал, а эта цитата тут просто для наглядности способов производства нелюдей, запчастей войны.
В конце гуманитарного коридора, за 700 метров от Азербайджанского города Агдам, толпа беженцев из Ходжалу была накрыта залпом Града.
Федаины на такой технике не работали ещё, у них были только автоматы и белый бинт на рукавах бушлата.
Ракеты того залпа разорвались за 20 с чем-то километров от Ходжалу.
Кому-то очень нужно было не дать конфликту угаснуть.
Ходжалинская трагедия наложилась, склепалась, слилась с трагедией Сумгаита в неразрывное звено цепи, в неизбывно закольцованное повторение святой мести за невинных жертв и мучеников.
Применение на практике тошнотворного до оскомы, до зевоты тупого «разделяй и властвуй», идущего в дело которое уж тысячелетие подряд…
На выезде из Азербайджана (тут я опять возвращаюсь на официальный сайт) у некоторых военнослужащих 366-го моторизированного полка были изъяты крупные суммы в иностранной валюте.
(Наебал замполит! Хотя неясно какая из сторон те доллары платила.
Отняли у танкистов, что не смогли взять Аскеран?
Или же тем, кто из БТР по Ходжалу палили не хватило соображалки свалить из региона через Ереван? Чего их в Азербайджан-то занесло с Армянской мздой?
Каррочи, полная каша в духе постперестроечной херни, а в ней никаким томасам де ваалям непостижимо разобраться.
Хотя парень и не дурак, я ещё в 2002 заметил, когда тот приезжал материалы на книжку собирать – с такой голландской фамилией, а на Би-Би-Си работает и шарфик вполне умеренно красной расцветки. А произведение своё составил настолько гладко обтекаемыми и умеренными высказываниями, что обе стороны цитируют его на своих сайтах как формулировки сочувствующего конкретно их правому делу.)
Впоследствии 366-й моторизированный полк был расформирован…
(Ну этта ващще сука обидно, так с гвардией не поступают!)
Штурм начался ровно в полночь, по плану. Федаин Валё при форсировании речки на западной окраине Ходжалу оскользнулся на булыге и упал. Вода горной речки в конце февраля была смертельно холодна, но он поднялся и побежал догонять боевых товарищей.
Затем, в своём качестве компонента текущей машины войны, он бегал, стрелял, орал, не замечая льющейся с него воды.
Около 1.20 ночи в деревенских переулках ему повезло наткнуться на горящий дом и он кое-как обсушился пожаром. Ещё час спустя в брошенном доме среди деревни, где кое-где ещё не стихла автоматная перестрелка, он нашёл кастрюлю горячего борща. Всё он не осилил, зато согрелся изнутри.
Мать его, конечно, такого не одобрила бы. Своих четверых детей она родила в Баку, где всю жизнь упаковывала детские коляски на фабрике, пока её муж ездил по Советскому Союзу в качестве сезонного рабочего-строителя.
В 1989, чтобы остаться в живых, они переехали из Баку в Степанакерт.
На следующий год Валё окончил степанакертскую школу № 9, а десять месяцев спустя уже сражался в Кркджане как боец федаинской группы.
Когда в деревне Мялыбалу помимо батареи гаубиц была захвачена животноводческая ферма, он был награждён четырьмя овцами и лошадью, которых и пригнал в родительский дом, на самой окраине Степанакерта.
– Нет, – сказала его мать, – отведи обратно. Это – чужое.
Если б вам пришлось хоть раз гнать животных с окраины возле 9-й школы через весь Степанакерт да за речку Каркар в деревню Мялыбалу, вы поняли бы чувства Валё, но он исполнил наказ, так как всегда был послушным сыном.
И тем не менее, он съел тот борщ сготовленный не матерью, потому что слишком замёрз.
В 4.40 он поймал заложника (не в обмундировании ОМОНА). Его одолевал сон и он сел на скамью оперевшись спиной на ограду из бутового камня и приказал пленнику не баловать (тот поклялся, что не будет), но на всякий вынул обойму из своего АК и спрятал во внутренний карман бушлата, перед тем, как уснуть.
Он был разбужен тычком автоматного дула в лоб, оттолкнул его и пробормотал сквозь сон: «Не дури, бля!»
В ответ, дуло ударило сильнее и он проснулся. На земле лежал Гаво, романтик из Еревана, над которым стоял Сямо, Валёин кореш, что только что отправил Гаво в нокдаун.
– Это ж Валё! Он наш! Ты чё бинта не видишь, долбоёб?
– А чё он на Азербайджанском отвечает? – обиделся распростёртый ереванец.
(В школах Баку Армянский не проходили, а родители Валё мало проводили времени с детьми слишком занятые содержанием семьи…)
Валё и его группу расквартировали в Ходжалу. Его заложника и 5-6 других таких же держали в том же доме, где и сами жили (но окно в той комнате заколотили решёткой). Пленных применяли для ощипки пойманных в деревне кур, которые делали вермишель вкуснее.
Через месяц Красный Крест забрал их…
Но это через месяц, а 26 февраля из Ходжалу в Степанакерт привезли беременную женщину. Госпиталь и роддом находились тогда в самом крепком из подвалов – под бывшим Обкомом КПСС. Женщина родила двух младенцев.
Мне, по тугодумию, не хватило ума переспросить: двойняшек или близнецов, а если да, то какого пола? Как-то не сразу доходит значение и смысл происходящего вокруг…
Если вообще когда-нибудь…
* * *
Бутыль #14 ~ До свиданья, наш маленький Кры… ы… ыс, постарайся вернуться назад!. ~
«Привет, Дон» прозвучало у Крыса ровно и без эмоций, но слишком уж ровно и чересчур безжизненно, как в зеркале у поступающего в театралку и занятого отработкой артикуляции отрывка зубримого для приёмной комиссии.
Взгляд его Африканских глаз пронизанных извилистыми руслами венозной крови сплёлся, не мигая, с голубовато-сталистым льдом взгляда из-под выпуклых надбровных дуг с почти отсутствующими волосками…
…клинки двух кинжалов совокупились, скрежеща, посреди лондонского паба-забегапловки, склещились по самые упоры поперечных перекрестий на стеблях рукоятей—толпа пропойц поразевали рты безмолвно, слышнее стало трепыханье пламени огня воткнутых в стены факелов…
Оба дотошно взвешивали звучание фразы Крыса – вдруг проскользнёт предательский напряг – пресечь добавку рокового «ка». Нет, прокатило гладенько и ровно, отрепетировал неплохо.
– С вашего позволения, джентльмены.
Дон чуть потянул на себя третий из стульев за их столом и опустился на сиденье. Лицо обёрнутое к лицу Крыса за тем краем столешницы показывает через стекло свой правый профиль улице и автомашинам под тихим снегопадом.
Два мордоворота в длинных чёрных пальто как у Дона, но без изысканно лощёной элегантности, которую, в напяленном на них прикиде, сменял оттенок некой униформы, опустились, не снимая низко надвинутых шляп, за два отдельных стола по соседству.
– Крыс, Крыс, стоит мне тебя увидеть и – вспоминается старое доброе времечко.
Дон лгал и оба знали это. Крыс понял, что встреча не случайна, что за минувшую неделю Дону донесли о появлении нового клиента в «Пан Или Пропал», так, на всякий. Дон неизменно проявлял интерес к перемещениям старожилов. Порою сам помогал им переместиться. В лучший мир.
Почему оно так его гонцы-боевики не знали, это их не касалось, они просто делали свою работу, чтобы жить дальше, чтобы и дальше выполнять свою работу, чтобы выйти на пенсию в тёплое место с пляжем и пальмами или сочинскими лапчастыми соснами, чтобы под плеск прибоя, на который не умеют смотреть долее шести секунд, умирать от иссушающего рака или распирающего ожирения, сам знаешь, если только в ходе наезженной колеи не словят контрольный в лоб.
Но доживших до уровня кормления рака больше.
Дон лгал и знал, что Крыс знает, что он лжёт и может быть даже догадывается, что вся эта встреча устроена, чтобы замерить в каких пределах известна Крысу вся глубина ненависти Дона к старым добрым временам.
Жучок-шустрячок Донка, он те шо хошь доставит: колёса, дрянь, снежок, прыскалово – знали продвинутые чуваки школы.
У Донки имелся надёжный поставщик – отчим, которого привела мать и который натягивал Донку, когда она ему надоедала или таскалово от дозы сруливало на такую фантазию.
Зато Донка примелькался поставщикам поставщика, а когда вышел из банки, после того угона, он отчима порвал. Буквально. На четыре части. Теперь жалеет – слишком быстро тот падла сдох.
Себе Донка отрезал только «ка» и получился крутой титул, а титул обязывает, титул привёл к резкому росту смертности среди старожилов улицы.
Крыс последний из могикан, но Дон всё медлит: не будет Крыса останется лишь наезженная колея рутины к раку в поместье на юге Франции или в Швейцарских Альпах.
– Смотришься как лондонский жених, Крыс. Какая хрень тебя так тонизирует? А то завидно даже.
– Хочешь и меня воткнуть в эту коллекцию? Вон возле радиолы ещё место есть – «Крыс, эпоха золотого века улицы, экспонат руками не трогать».
Вместо ответа, Дон рассмеялся мерным смехом, почти не раздвигая узких губ. Они обменивались словами, которые уже не имели смысла. Оба знали уже, что оба знают, что Дон просто заскочил проститься с прошлым.
– Клёвый ты мужик, Крыс, но у меня дела стоят.
– Прикинь, я даже знаю продолжение – в золотом веке говаривали: «Клёвый ты мужик, но зажился».
Дон хмыкнул, встал, щипнул себя за мочку уха и направился к выходу.
Телохрана двинула следом.
Отшагав метра два, верзила замыкающий сделал поворот кругом, приблизился к столу покинутому Доном и, стоя за спиной Нябади, доведённым до автоматизма движением достал из-под пальто и выстрелил из пистолета в грудь Крыса. Дважды.
Крыс и стул рухнули навзничь, разделились. Крыс оказался на полу, разбросав ноги под столешницей. Правая чуть подтянута к животу.
Чёрный робот сделал шаг вперёд и взвёл руку с пистолетом над лицом лежащего. Сбой программы помешал совершить контрольный выстрел.
Причина глюка—громоздкий абордажный пистолет—отскочил от его лба и упал на стол. Фигура в чёрном брякнулась на плитки пола. Нябадя стоял на коленях рядом с телом Крыса, ладони в липкой крови, что просочилась из одежды жертвы.
– Крыс! Нет! Ты клёвый мужик! Не уходи, Крыс!
– Сс… кеп… – невнятно бормотали коченеющие губы.
– Что? Крыс? Что?!
– Исс… кееп… – глаза закатились вверх и налево.
Нябадя проследил последний взгляд – по проходу между столов поспешал второй здоровила в чёрном, привычно выхватывая ствол из-под пальто.
– Аааа! – Вспрыгнув с пола, Нябадя резко шлёт пистоль оконное стекло и боковым кувырком через спину по поверхности стола вываливается сквозь звон ширящегося пролома на заснеженный тротуар снаружи.
Чёрнопальтошник подбежал к столу. Мешает сука. Отбросив мебель прочь, он рукоятью пистолета в добивает острые клыки листового стекла в проёме и выпрыгивает в отпечаток тела Нябади на мелком пушистом снегу.
А тот несётся вон там поперёк сгустившегося к вечеру автомобильного потока, вопит:
– ИСКЕП! Крыс! ИСКЕП!
Догоняющий мчит без раздумий вслед, стреляет на ходу в чёрные с жёлтым клетки…
Ему платят за меткость стрельбы, за чёткое несение службы. От него ещё никто не уходил.
Уворачиваясь от визгливо тормозящих, гнусаво вопящих машин, он сокращает дистанцию.
Нябадя, не смолкая, несётся по прямой, по прямой. Вопит, как камикадзе.
Он аххуел? Решил убиться?
Так и не свернув, Нябадя вмазался в стену здания.
Спустя пару секунд подбегает чёрный наёмник, почти не запыхавшись.
Ошарашенно смотрит в каменную гладь глухой стены, под которой лишь нетронутый снег.
Сдвигает шляпу на затылок. Озирается…
Нябади нет нигде…
* * *
Бутыль #15 ~ Карьерный рост ~
С наступлением весны мне обломилась работа в Верховном Совете Нагорно-Карабахской Республики и опять, между прочим, через протекцию. К хорошему легко привыкаешь.
Гегам, которого я пару раз когда-то видел на общегазетных собраниях-летучках в кабинете главного редактора Максима, пришёл на нашу съёмную квартиру, Сатэник как раз дома была. Сказал, чтоб я зашёл в приёмную Председателя Верховного Совета на второй этаж Белого Дома, (ничего общего со временным жильём президентов США, в Степанакерте так именовалось здание Облисполкома, в отличие от Горисполкома, который Розовый).
Так я, конечно же, зашёл. От таких предложений не отказываются.
В приёмной сидела секретарша Вера, в летах уже, но и следы былой красоты присутствуют, которая сказала мне подождать, потому что Артур пока что занят. А за столом чуть пониже два федаина сидят, на бумажке карандашную игру играют типа Тренинга Ума, но только карандашом из-за отсутствия фишек и доски. Им же тоже надо время скоротать, пока Артур освободится.
Но что меня конкретно покоробило, так это их невнимательность по отношению к прекрасному полу. Вот он свой калаш с плеча сбросил на стол положил и ум карандашом тренирует, а без внимания, что его АК своим дулом точняк Вере в живот направлен, ну толстокожесть просто.
Я тогда поднялся и калаш, ненавязчиво так, дулом в окно развернул. Никто типа ничё не заметил из моих манёвров, кроме Веры, потому что когда от Артура какой-то мужик вышел, она тоже зашла-вышла и меня пригласила заходить, хотя федаины раньше сидели…
Артур коренастый такой, в очках, спросил согласен ли я работать аналитиком-переводчиком в Пресс-Центре при Верховном Совете НКР, где старшим Гегам, который к нам на съёмную квартиру приходил.
А как не согласиться, если у меня диплом есть учителя английского языка из Нежинского пединститута.
Каррочи, контракт был заключён, а оформление Артур на себя взял…
С газетой я прощался почти без сожалений, тем более, что та Айзек Азимовская фигня уже кончилась, а к тому же я чувствовал себя обиженным со стороны редакции.
Дело в том, что после взятия Ходжалу начал работу аэропорт и туда стали прилетать Як-40, 150 рэ за билет и – ты вне досягаемости театром военных действий.
И вот в одно из утр различился непривычный шум и ажиотаж в коридоре за дверью переводческой, так я и вышёл поинтересоваться.
Оказывается сошлись потому, что за два месяца зарплата не плачена, но знают про наличие денег в редакционном сейфе хоть и не знают сколько.
На волне общей воодушевлённости и я в бухгалтерию неприметно так приплёлся, а там действительно сейф в углу стоит. Хотя сейф это одно название, а на самом деле просто шкаф из листового железа, но под солидным железным замком.
Заковыка в том, что ключ у Главного Редактора, а Максим уже больше месяца как в Ереване на собраниях и по телевидению выступает про тяжкую долю Армян Карабаха.
Но работники газеты «Советский Карабах» калачи ушлые, в две минуты лом раздобыли и главную бухгалтершу привели, а чтобы шкаф тот ломом вскрыть ещё меньше времени затратили, даже не обращаясь за помощью к профессиональному водителю лома с двухлетним стройбатовским стажем. Аж обидно.
Главная бухгалтерша при свидетелях вскрытую сумму пересчитала, без калькулятора даже прикинула – это ж надо! точняк по 150 рэ на литсотрудника получается, включая машинисток пишущих машинок.
Только она предупредила, что мне никакая сумма не светит, потому что в платёжной ведомости я не значусь, а редактора нет – он в Ереване.
Обидно конечно, но я сдержался, поблагодарил за информацию и вышел.
Потом в переводческую сторож Рашид приходил, сказать, что это несправедливо, но меня это мало утешило…
В общем, пересёк я площадь Ленина и зашёл в Белый Дом на второй этаж первая дверь в коридоре направо: Пресс-Центр ВС НКР. А там длиннючий стол и одно окно за спиной начальника ПЦ Гегама и под каждой стеной, кроме входной и оконной, рядочек стульев, а у каждого сиденье тканью обито – какой хочешь выбирай для удобства карьеры.
Гегам выдал мне маленький чёрный приёмничек с короткими волнами и объяснил мои служебные обязанности: слушать и записывать всё, что Би-Би-Си про карабахский конфликт говорит или другая коротковолновая станция, если подвернётся, а так же представлять ежемесячный аналитический отчёт на основании коротких волн и всего, что подвернётся, ну и синхронно переводить визитёров, которые ни Русского, ни Армянского не знают.
В штате ПЦ ВС НКР, кроме меня и Гегама, был ещё Беник, с профессиональной видеокамерой (он любил заколосившиеся поля снимать и остальную природу, хотя требовалось разбитую боевую технику и прочие ужасы войны), водитель «нивы» Рафик и секретарша Гегама, Агавни…
Сотрудничать с Артуром Мкртчаном мне не довелось, через неделю его убили под видом самоубийства.
А покажите мне самоубийцу, который выстрелит себе в лоб, затем почистит табельное оружие и стреляную гильзу так заныкает, что никакой следователь не отыщет даже и обыском под кроватью. Я ж не вчера родился.
Сомнений о том чьих рук дело у меня не было, но в месячном отчёте я их не изложил, потому что пришедший на смену и. о. Председателя… хмм… Жорик, кажется? (Их столько там перевернулось.) Ну, скажем, Жорик от меня не ждал истолкований, тут и без аналитичности ясно, что только Старший Брат мог так рассвирепеть на план Артура открыть Дорогу Жизни из блокады через Иран.
Куда по копанному! Россия споконвеку от Персии Кавказ под себя отгребала!
Работа меня изматывала передозом никотина. Комната ПЦ маленькая, представители зарубежных СМИ, которые прибывали ночными вертолётами, потому что у Як-40 и без них груза хватало, так надымят-накурят, что хоть в обморок падай, несмотря на 12 лет стажа, пока не бросил.
И тогда, пользуясь служебным положением, я решил эвакуировать семью отсюда, потому что мне перестало нравиться выражение глаз Сатэник.
Сами глаза красивые, тут не поспоришь, а выражение не то, но чего хотел после стольких месяцев подвальной жизни и нескольких арт- и ракетных налётов на дню?
Гегам отвёл меня к Марселю в комнату на том же этаже. Марсель бумагу дал, но честно предупредил, что в аэропорту могут и не посмотреть на бумагу от ВС НКР, пусть хоть даже с печатью и подписью.
И на следующее утро Рафик на ПЦовской «ниве» подвёз нас к зданию аэровокзала, это 15 км в сторону Аскерана, рядом с Ходжалу. А там очередь – километровая, но вот бумажку некому предъявить.
Ворота на запоре, поверх здания шум самолётный порою доносится, а в дверь не протолпиться.
Время от времени шальные Грады долетают, но до взлётной не дотягивают по причине удалённости. В Ходжалу рванёт – толпа врассыпную, а потом снова в очередь выстраиваются.
Так целый день и провели: Сатэник детей держит, а я ищу кому бумажку показать. Хорошо хоть вечером свояк Сашик приехал на своей «волге», отвёз обратно в Степанакерт.
Наутро у меня уже отгул кончился, на Рафика рассчитывать нечего, пошли пешком в аэропорт, Рузанна, конечно, сама шагает, но Ашота по очереди тащить приходится.
А по разбитому асфальту попутчиков – толпа, как на демонстрации какого-нибудь Советского праздника. Дошли. И снова та же канитель из предыдущего дня.
А когда стемнело, Сатэник решила на аэровокзале ночевать, потому что 15 км вгору с Ашотом на руках пойди попробуй.
Ну спозаранку я ещё раз в Степанакерт сходил – детям же чего-то кушать надо, не рассчитывали же так долго улетать.
Однако я постепенно как-то улучил способ через те запертые ворота проникать на поле, а если какой федаин шуметь начинает, бумажку из ВС НКР от Марселя показываю. И со всеми благожелательные отношения наладить стараюсь.
Смотрю на посадку Як-40 заходит, а там мужик один был не федаин, а насчёт заправки горючим, говорит: «Это Мурад прилетел, он и с перегрузом людей вывозит». Я – к воротам, собрать Сатэник с детьми и чемоданами, а у ворот уже какая-то «нива» стоит, а в ней женщина в состоянии безразличного ко всему ожидания.
В общем, завёл своих с фланга, но перед взлётной уже толпа, все кричат, волнуются, федаины стоят оцеплением и на поле никого не пускают, и нас тоже в оцепление взяли, а старший федаин, уже за 30, всех успокаивает, что это Мурад прилетел и сколько вот тут сейчас есть, через здание аэропорта отфильтрованых, он – всех вывезет.
Самолёт поближе подрулил, откидную лестницу под хвостом выкинул, несколько человек в хаки сошли.
Старший федаинов в сторону ворот смотрит и наконец оттуда та женщина из «нивы», никого не замечая, с попутчиком в самолёт поднялась. Явно элита, но не по линии ВС, а то бы я помнил.
Старший начал толпу мелкими группами пропускать для подъёма на борт. Одну. Вторую. Остальные не выдержали, оцепление прорвали и на поле ломанулись.
Лётчик в окошке руками машет. Какой-то молодец, что уже проводил кого-то из первых групп поперёк потока становится и позы восточного единоборства принимает, чтоб отпугнуть толпу. Тут ему на помощь федаины подбежали и оттеснили стихию обратно. Самолёт свой трап захлопнул и прямиком на взлёт, а старший орёт: «Что вы за люди! Вон даже Мурад вас вывезти не захотел!»
Грустно мне так стало, что такие вот мы люди негодящие, но тут мужик тот, заправщик, подошёл и пояснил мне негромко, что Мурад своим рейсом привёз какую-то шишку федаинскую и за тем непременно в конце дня ещё один самолёт прилетит.
Всех опять в здание аэровокзала вытеснили в остальную толпу, которая там волновалась.
А я всё хожу и переживаю – как бы место на последний самолёт застолбить? Ну федаины по знакомству не слишком-то уже и придираются, а я на них даже и смотреть совсем не могу – рожи такие отворотные, раздали калаши пацанве и вот они уже и федаины. Ха!. Тоже мне!.
Всё выискиваю способ к шишке тому подобраться. Зам министра обороны Армении или типа того. Но мне объяснили, что он сейчас в будке метеорологов без задних ног от карабахской тутовки, которой его угостили и неизвестно к отлётному самолёту очнётся ли.
Может и отменят машину за ним посылать.
Снова сумерки собираются, Сатэник опять тут ночевать намеревается и за чем-то ещё меня в Степанакерт посылает. Пошёл я, но уже не так бодро как поутру.
Около километра отошёл, а там люди воле шоссе стояли, ждали может хоть что-нибудь до города подвернётся и кто-то из них сказал: «Смотри какой самолёт красивый!»
Я обернулся и увидел как беззвучный Як на посадку заходит в прощальных лучах светового дня.
Как я ломился! Как бежал в обратном направлении!
Оказывается за время моего отсутствия самолёт уже сел, толпа взъерепенилась, но дверь на поле старший уже запертой держит, зам министра обороны проспался и посреди зала стоит в плотном кольце охранения из федаинов, а его ж бедолагу колбасит с перепою невыспанного, кочевряжит с муторной похмелюги.
Но я всё равно к нему прорвался, машу бумажкой и кричу, что по международному праву семьи разлучать нельзя.
Ну хорошо хоть он по Русски понимал: «А это тут при чём?» – говорит.
А я ему поясняю, что я не туземный уроженец, значит и семья моя имеет право эвакуироваться по месту моего рождения на Украину.
Он старшему кивнул, тот дверь отпер, федаины те два чемодана с вещами детей и Сатэник в самолёт отнесли. Я тоже проводил.
Внутри салона народу – битком, но детям нашлись колени сидячих пассажирок и я двинул к трапу, а навстречу замминистр.
Ара! Глянул я на него – так это ж наш человек! Волосы длинные как у батьки Махно, от тутовки всё ещё туда-сюда его шатает, но в кабину пилота уже самостоятельно проталкивается.
«А ты куда?»—«Да», – говорю, – «у меня тут ещё дела есть незавершённые».
Самолёт заревел, засвистал, федаины на полосе – кто уши заткнул и на корточки сел, спиной к хлещущим вихрям турбин—прям тебе палуба Американского авианосца—а кто передом стоит лишь лицо скособочил, глаз нажмурил, а волосы назад трепещутся… а я смотрю – до чего прекрасна каждая фигура в этом классически чётком скульптурно-групповом портрете юных полубогов древней Эллады!.
Чуть оторвавшись от взлётной полосы, самолёт враз на крыло лёг, чтоб не лететь над грядой Норагюха, откуда тепловой ракетой шибануть могут…
Пока до Степанакерта дотопал, совсем уже темно стало. Подхожу к нашей однокомнатной съёмной, а из соседнего двора малышня в потёмках чёт там лепечет и так меня это проняло, что вот где-то пару часов всего прошло как расстались, а уже тоскую…
* * *
Бутыль #16 ~ Welcome back! ~
Но это же уже было… наверное дежавю разгулялась… дежавю он или она?. смотря по ориентации… а ты с кем бы хотел?. с оном всего страшнее, не разобрать куда и как и что… ничё стерпится слюбиться… а вдруг если больно?. ну тогда плачь…
Но это точно было, вся эта вот темнота такая знакомая… темнота – «она», теперь легче или наоборот?. не знаю, после той голова болела… надо меньше пить, а болела где?. в затылке… значит не мигрень…
Да! вспомнил! я побывал уже в этой вот тесноте и так же точно упакованным… ибо всё возвращается к истокам и в конце пути зависаешь спермой на папином х*ую в мамином влагалище… ты ненормативный на всю голову, такое даже 18+ взорвёт к е*бене Фене… ибо нет ничего нового, а что было, то и будет…
Истинно, истинно говорю: всё точь-в-точь, и ноги так же вот не получалось распрямить, а сверху крышк… Ёп… Епи?. фановна?.
Пуская в ход чувство осязания, пальцы миновали плотную, но неосязаемую темень, пока не упёрлись в невидимую, но ощутимую твёрдость карбоната кальция в знакомо вогнутой стенке.
Да, это она – Епифановна, вот и трещинка между створками, такая милая знакомая трещинка, куда глубже не всунуться даже мизинцем – сомкнула сука: точно дежавю!.
Так может он её и не покидал, а просто уснул в изнеможении? Может трахаться затылком – тоже снотворное? Два траха – нитразепам, шесть – зиноктин, захотел бротизолама – трахайся дальше и заработаешь глубокий сон длительностью в 8 часов…
Но трахаться для заработка это же проституция… ха! как будто землю копать или стоять у конвейерной линии не то же самое? тело своё не тратят? не делают того, что давно уже насточертело?. нет-нет-нет! мы честные давалки, на нас нет статьи в уголовном кодексе!. и завязывай влезать в скользкие темы, пока платформа не перекрыла твой акаунт…
Пальцы в испуге отпрянули к бороде.
Погоди-ка! А где же пистоль?
Нет пистоля, вместо него шерстяная ткань, плотная, но не драп, репс, наверное, в темноте не разобрать.
И волос нет, ну то есть, есть, но непривычно короткие, потому что разве преспоришь Майу…
стоп!. а кто такая Майа?. и с этого места поподробней, пожалуйста…
Ты это завязывай, мы тут не Кама-Сутру пишем, поднапряги свою мнемотехнику, только без рук, без рук кому сказано!.
В темноте прозвучал стон или два, неразбочивое: «о! Майа! ну ты и бля*дь! а! да! так! уихх!» Похоже на этом направлении амнезия отступила…
Да отступила, но снова встал вопрос: кто же я и откуда? И ещё дополнительный, но более важный – а как бы опять к Майе?
Думай… думай… «я» не к спеху, может подождать, кратчайший путь к Майе лежит через «откуда»…
Думай же, Нябадя, думай!.
Не понял! а кто такой Нябадя?.
Уфф! До чего ж с тобой всё сложно так!. ты что, английского не знаешь?. или тот вестерн с Генри Фондой не смотрел?.
В памяти всплывает интерьер лондонской таверны. Низкие потолки, факельное освещение, Крыс на полу, такие смешные штаны на нём – в обтяжку… пластинки смятых брыжей в брызгах крови на молодой небритой шее… черен кинжала торчит над правым глазом… контрольный, отписался поэт… но он ведь и сексотом ещё был, а?. ха! как будто кто-то не – ладно, проехали, а то публика заскучает, но знай: всё преходяще, кроме приходящих Муз… давай сначала…