Шелест. Сибирская лила

На улице рассвело. В палату вошли трое. Одна женщина в накинутом на плечи белом халате, из-под которого был виден форменный китель работника прокуратуры и два здоровенных хлопака в штатском.

– «Здравствуйте, Егор Витальевич! Ваша фамилия Шелестов, не так ли? Говорить можете»? – Вкрадчиво начала женщина, присаживаясь на стул рядом с кроватью Егора, явно довольная собой.

– «Могу. А вы кто»?

Он не сомневался кто перед ним. Её спутники были в гражданской одежде, поэтому его вопрос прозвучал вполне логично. Теперь становилось понятно, откуда взялся ОМОН. Их там ждали. Именно его и Ерёму! Кто же вломил?

– «Меня зовут Тамара Александровна Чижова, старший следователь прокуратуры». – Она развернула удостоверение майора юстиции. – «Мы приехали поговорить с вами и снять первичные показания. Что вы делали сегодня ночью на месте задержания и откуда у вас оружие»? – Майорша открыла черную кожаную папку.

– «Меня не задержали, а расстреляли! И разговаривать я с вами не буду, пока не получу квалифицированную медицинскую помощь. А уж тем более не буду давать показания»!

Такой ответ никак не устраивал прокурорских. Один из стоявших в дверях амбалов подошел к кровати Егора и склонился над ним.

– «Слышь, ты, насекомое бубновое, мы всё о тебе знаем! Сейчас поедем в Центральный отдел, тебя там так подлечат, что ты в ужасе покатишься в «Белый лебедь» на собственном говне. Буду, не буду! Собирайся»!

– «Чё мне собирать-то? У меня ничего нет».

– «Значит так поедешь»! – Он кивнул своему напарнику.

Егора тащили по коридору больницы, подхватив под руки, абсолютно голого. Больные и персонал в шоке отводили взгляды. Некоторые с любопытством наблюдали за происходящим. Вся его верхняя одежда, включая футболку, ботинки и носки, была отправлена на экспертизу, так как на ней имелись следы крови. А брюки и трусы врачи разрезали на операционном столе в лоскутки. Поэтому, когда Егора в таком виде забросили на заднее сидение старенькой «шестёрки», припаркованной возле входа в приемный покой, его задница сразу же прилипла к дерматиновому чехлу на сидении, а стопы к резиновому коврику на полу. За рулем сидел водитель. Два хлопака сели по обе стороны, зажав Егора между собой. На переднее пассажирское сидение опустилась майорша и скомандовала:

– «В Центральный»!

Крылья «жигуленка» под её весом на треть скрыли резину колес. Машина медленно со скрипом тронулась вперёд.

Январские морозы набирали минусовые обороты. Егору казалось, что он промерз насквозь, как рептилия. Только сознание ещё почему-то функционировало.

– «Ну что, не передумал на счёт поговорить»? – В голосе следачки звучали металлические нотки. Егор молчал.

– «Ты что там, тишину словил»? – Тамара Александровна обернулась.

Егор попытался собрать отмороженные мысли в кучу, чтобы составить слова в адекватное предложение, но кроме дерзости у него ничего не получилось.

– «Вы вроде бы женщина! Чувство сострадания должно быть вашим главным отличительным качеством, а вы ведете себя, как феминистка в мужской бане»!

Удар справа пришелся точно по шву раненной ноги и вызвал яркие вспышки в глазах. Бинты мгновенно пропитались кровью. Егор стиснул зубы от боли. Духу ему было не занимать.

– «Что у тебя за клейстер в голове конявой? Ты же мне швы разбил, дебил»!

Следующий удар по печени согнул Егора пополам.

– «Мы тебя сейчас на Енисей отвезем омовение принимать»!

– «Давай, вези! Я даже не поплыву. Сам будешь за мной нырять»!

– «Ну, всё! Конец тебе, гопота! До отдела доедем, я из тебя фарш сделаю»!

– «Можешь особо не стараться. Уже сделали без тебя»!

Машина свернула с проспекта Мира к отделу милиции Центрального района и остановилась возле входа. Егора потащили уже привычным способом через дежурную часть.

– «Вы где его подобрали такого нарядного»? – Фуражка на голове дежурного офицера приподнялась от удивления.

– «На конечной остановке»! – Мимоходом бросил ему злой опер.

Майорша показала служебное удостоверение дежурному и они по зелёной сопроводили задержанного прямо в подвальное помещение КПЗ.

В дверном проеме мрачной камеры появился силуэт раздетого догола зомби. Именно так восприняли появление Егора заключенные и расступились, освобождая место. Два здоровенных оперативника буквально забросили тело на деревянный настил и вышли. Дверь захлопнулась.

– «Ну, ни чё се»!

– «Еще одного уработали».

– «Ты откуда такой, братан»?

– «Менты совсем озверели»!

– «Беспредел»!

Каждый примерял на себя его «шкуру».

Егор пролежал без движения до вечера. Часам к пяти приехал тюремный автозак. Из камер, по очереди, стали выводить арестованных. К Егору подошел один из уезжавших.

– «Тебя как зовут, братишка»?

– «Егор Шелест».

– «А меня Илья Мастер. Ты откуда сам»?

– «Вообще, я Родинский».

– «А я с Покровки. Сердобольные сидельцы собрали тут кое-что для тебя. На тюрьме голяк! В общем, чем смогли».

Он положил перед Егором стопку какой-то одежды, а сверху пачку печенья, чай на пару заварок, тряпочные тапочки поставил на пол.

– «Держись тут, не кисни. Бог даст, увидимся».

– «Благодарю от души»!

В этот момент дверь камеры открылась, и дежурный выкрикнул фамилии:

– «Андреев, Мастерков! С вещами на выход»!

Кровь из раны продолжала сочиться. Егор терял силы. Он чувствовал, как сама жизнь вытекала из него с каждой каплей. С другой стороны, он не ощущал кумара, неизбежного на данный момент. Потеря крови позволяла достаточно безболезненно перенести период ломки. Но тупая боль от ранений не давала покоя. Мозг отказывался работать. Он застыл в голове, как монтажная пена. Егор не мог думать ни о прошлом, ни о будущем.

Сокамерники заварили чифир и пустили кружку по кругу. Одежда, которую оставил Илья Мастер была Егору не по росту, но это было лучше, чем ничего. Трико, футболка, носки. Что ещё нужно? Была даже какая-та куртка, которую Егор свернул и подложил под ноги, чтоб не затекали. Железная кружка с горячим чифиром дошла до него. Он сделал глоток, потом ещё. Хорошо! Откинувшись на доски лежака, он закрыл глаза.

– «Шелестов, на допрос»! – Егор проспал до утра. – «Ботинками шевели»! – Конвойный торопился.

– «Чё орёшь, начальник? Он не бегающий»!

Шелест действительно не мог подняться. Все тело было, как одна сплошная гематома.

– «Что с ним»?

– «Раненый»!

– «Ну-ка, расступитесь».

Сержант, утром принявший службу, посмотрел в пику. Через какое-то время он вернулся с помощником. Егора взяли под руки, и повели на допрос.

Его усадили на стул. В комнате с решетками на окнах уже находились знакомые ему персонажи. Два вчерашних опера – хлопака, Молчун и Правша. Так про себя окрестил их Егор. Правша хотел было что-то сказать, но дверь резко открылась и в комнату вошла Тамара Александровна, старший следователь прокуратуры. Бинго! Все в сборе, можно начинать!

– «Ну что, Шелестов, ваша позиция осталась прежней»? – Не утруждая себя приветствием начала Чижова.

У неё был такой вид, будто она уже решила все свои проблемы в жизни, остались только формальности.

– «У меня ничего не изменилось». – Тихим голосом ответил Егор.

– «А у нас изменилось! Вот санкция на твой арест! Теперь наше общение с тобой будет носить цикличный характер, пока ты не начнешь давать признательные показания или не загнешься в тюремной больнице от заражения»! – Она завелась с пол-оборота. – «Что ты делал вчера на месте задержания?! Откуда у тебя два пистолета?! Кто с тобой в деле был?! Отвечай»!

– «Я не буду давать показания, пока мне не будет оказана квалифицированная медицинская помощь».

От подоконника отделилась фигура Правши, как будто книжный шкаф ожил. У Егора закружилась голова. Опер подошел к нему вплотную, взял левой пятерней за горло, поставил на ноги и с правой пробил в солнечное сплетение. Свет потух.

Больше Шелеста в этот день не допрашивали. Вся куртка под его ногами пропиталась кровью. Он медленно умирал. Сознание то терялось, то вновь появлялось. Его мутило, трясло в лихорадке, и в этом треморе он бредил.

Егор увидел лицо Ильи Мастера, склонившегося над ним. Сочувственный взгляд карих глаз был полон сострадания. Только, почему-то Илья был с усами и бородой. А еще длинные, рыжие волосы волнами свисали с его плеч. Егора осенило – это же Илия Пророк! Предшественник Иисуса Христа! Ему вспомнился эпизод из Библейской истории, когда ученики спрашивали Иисуса:

– «Мастер! В писаниях сказано: «Прежде чем явишься ты, придет Илия Пророк. Ты уже здесь, а где же Илия»?

Иисус отвечал:

– «Илия уже приходил. Только не узнали вы его»!

Егор вспомнил так же изречение Христа: «Собака узнает своего хозяина в любом обличии»!

– «Здравствуй, Илья! Ты снова здесь»?

– «Тихо, Егор! Тебе нельзя разговаривать. Послушай меня внимательно! Ничего не бойся. Если за тобой придут Ямадуты, служители тьмы, ни в коем случае не иди с ними! Задай им вопрос: Какова ценность одной минуты общения с чистым преданным Господа? Запомнил»?

– «Да».

– «Повтори»!

– «Какова ценность одной минуты общения с чистым преданным Господа»?

– «Прощай»! – И он исчез.

Вечером, как обычно, около пяти, приехал автозак за подследственными. Двери в камеры открывались, закрывались. Арестованных грузили в машину. Кто-то толкнул Егора.

– «Ты Шелестов»?

– «Да».

– «С вещами на выход».

– «Я никуда не пойду».

В камеру вошли двое. Привычными движениями подхватили Егора и вынесли на коридор. Он не ошибся – это были хлопаки. Они быстрым шагом, почти бегом, тащили его в сторону автозака.

– «Подождите, подождите, вот ещё один, последний»! – Они со всего маха закинули Шелеста в кузов воронка, прямо к ногам охраны.

– «Это еще откуда»? – Конвоиры сапогами стали спихивать его обратно.

– «Не откуда, а куда! На тюрьму! Вот предписание»!

– «На кой нам этот геморрой? Он боты надует по дороге, а нам потом отвечать? Везите его туда, где вы сотворили с ним такое»!

Они даже не посмотрели в документы. Шелест рухнул на землю. Зеки притихли. Дверь душегубки закрылась. «Газик» рванул с места.

– «Ну, сука»! – Правша поднял бесчувственное тело, прислонил его к стене и начал избивать, нанося удары по корпусу, пока его не оттащили свои же.

Ещё одну ночь Шелест провел на досках КПЗ Центрального райотдела милиции. Тюрьма не принимала. Краевая больничка тюремного типа №18, брала арестованных и осужденных только с пересылки и лагерей. На вольную больницу его не везли, опасаясь организации очередного побега. Судьба Егора решалась на самом верху милицейского начальства ГУВД. Времени на спасение его жизни оставалось все меньше и меньше.

Утром, часов в восемь, двери в камеру открылись. Внутрь по одному вошли сначала Молчун, за ним Правша. Они подняли Егора. Неужели на допрос? Ему было уже все равно. Жизненная сила ушла из его истерзанного тела, казалось безвозвратно, и он слабо соображал, что, собственно говоря, происходит. Хлопаки вынесли его из здания РОВД и закинули в знакомую «шестёрку». На переднем сидении, рядом с водилой, сидело не достающее звено – майорша.

Как и куда ехали, Шелест не помнил. Короткие вспышки сознания периодически возвращали его в действительность. Снова какие-то люди, документы, носилки, коридоры, боксики…

– «Где я»?

– «В тюрьме, братан! Красноярский централ».

Опять носилки, коридоры, «шестёрка», дорога… Аут!

Тем временем

В камеру № 88 на спецкоридоре, старого корпуса тюрьмы, доставили нового постояльца. Молодой первоход, Василий Дзагоев, кудрявый кавказец с трехдневной щетиной, предстал перед сокамерниками в весьма контрастном прикиде. Белая рубашка, черный строгий костюм, дорогие ботинки на натуральном меху без шнурков. И завершал всё это великолепие бежевый овчинный тулуп нараспашку. Не дубленка, не полушубок, а именно тулуп армейского покроя. Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Он моргнул и сделал шаг вперед.

– «Кто это у нас такой красивый умер, что бы подарить вам эту одежду? Что? Где? Когда? Зимний сезон! А бабочку менты забрали»?

Добродушный голос Паши Хохла, матерого рецидивиста, сбивал с толку. На вид ему было лет пятьдесят, половину из которых он провел в местах не столь отдаленных и вот сейчас крутился на новый срок. Хохол лежал на нижней шконке в дальнем правом углу и смотрел на вновь прибывшего сквозь толстые линзы очков. В руках он держал свежий номер газеты «Аргументы и факты».

Его реплика вызвала приступ смеха у соседей слева, двух молодых парней, сидевших на одной шконке. Они были визуально похожи друг на друга, только один выглядел постарше и повыше. Тот, что был моложе, сидел возле решки, поджав под себя ноги и пил чай из железной кружки с конфетами. Его звали Лёша Адидас. Это прозвище он получил еще на малолетке два года назад, откуда недавно поднялся на взросляк. Свой срок, десять лет, максимальный для несовершеннолетних, он отбывал за убийство. Застрелил какого-то мужика из обреза в родном Канске. Почему его до сих пор не отправили в лагерь, было не понятно, но формально, он был смотрящим за хатой.

Второго звали Тарантино, он же Тарасик – Тарасов Борис Сергеевич. Чернявый, как Ален Делон, такой же смазливый и голубоглазый, он быстро ладить с бабами умел. Домушник, первоход, попавший в тюрьму по глупости. Его машину «Honda Civic Si Walkaround» 1990 года выпуска задержали по ориентировке, когда в ней находились его приятели. Они вместе приобретали ее за небольшие деньги, к тому же частичными платежами. И когда половина суммы была выплачена, в основном его деньгами, документы оформили именно на Бориса. К тому же у него, у единственного из них, били права на вождение. Время было такое, что оплошности не прощались никому и, разумеется, ребята сделали все для того, чтобы не возвращать оставшуюся часть долга. Так Тарантино заполучил, практически в личное пользование, автомобиль мечты для многих. Легкая трехдверка серого цвета, 108 лошадиных сил, заряженная версия с люком на электроприводе, она служила для зарабатывания криминальных денег. Но в этот раз приятели были не при делах, и в темную, сгрузили весь прикуп на него. Когда Тарасик пришел в контору забирать тачку, ему предъявили обвинение и арестовали.

Однажды Борис с подельником обнесли квартиру упакованного киномана. Борису досталась крутая видеодвойка «Panasonic» с кучей видео кассет. Из этой кучи он оставил несколько штук, среди которых особое место занял фильм Квентина Тарантино «Бешеные псы». Тарасик все уши прожужжал своим друзьям об этом шедевральном сценаристе и его детище, за что стал зваться его именем. Кроме того, оно подходило к его фамилии по начальным буквам.

Тарантино сидел на шконаре Адидаса, опустив ноги на пол, и курил сигарету с фильтром.

– «Нет, я бабочку не ношу». – С улыбкой ответил Василий.

Небольшая камера на восемь человек, по четыре двухъярусных шконки у каждой стены. Общак находился возле входа, напротив параши, по разные стороны прохода. Над Адидасом спал Тарантино. Над Хохлом жил Коля Афганец, уличный боец, отслуживший в свое время срочную в Афганистане. Ближе к общаку справа занял место Володя Коммерсант, крутился за какие-то махинации в сфере банковского кредитования. Над ним поселился Саша Дивногорец, щупленький паренек из небольшого, но очень красивого города Дивногорск. Заехал он по 146 статье, разбой. Две шконки возле параши, были не заняты. Все максимально близко друг к другу, поэтому Хохол, не утруждая себя вставанием, продолжил разговор.

– «Да ты проходи, чё встал в дверях, как забытая в поле лопата»?

Адидас и Тарантино снова захмыкали в кулаки, глядя друг на друга. Накануне Паша Хохол привез со следки пол стакана анаши, поэтому настроение в хате было выше среднего. Василий присел на свободное место, не снимая тулупа, чем вызвал у Адидаса очередную, веселую гримасу, взглянув на которую, Тарантино взорвался громким хохотом. Хохол, даже бровью не повел.

– «Ну, рассказывай, что твориться в Красноярске и его окрестностях»?

– «Я здесь не далеко живу, в центре. Мой отец приехал в Сибирь из Дагестана». – Подбирая слова, начал свой рассказ Василий.

Он поведал о том, как его отец оказался в этом городе, и что ему пришлось пережить на этой отмороженной земле, вдали от родных, теплых краев. О том, как Руслан Дзагоев поступил в школу олимпийских резервов и попал к легендарному Дмитрию Миндиашвили, тренеру сборной СССР по вольной борьбе. Как он боролся на самых престижных соревнованиях в одной команде с Иваном Ярыгиным и другими вольниками, а по завершении карьеры борца сам перешел на тренерскую работу. Вася рассказал, где он учился, как рос и тренировался под чутким руководством отца, заслуженного тренера страны. Но вот наступили смутные времена – начало девяностых! Мирные планы рухнули в одночасье. Страна поделилась на лохов и бандитов. На стадо овец и на тех, кто их стрижет. Причем, такое мироустройство проникло во все сферы жизни, на всех уровнях. Настоящие мужчины не хотят жить в стаде! Там, откуда его корни, началась локальная война. Кто и за что воюет не понятно. Ясно одно, в стороне не останешься. Если только отсидеться, грустно пошутил Василий, намекая на свое нынешнее положение.

Из его рассказа стало понятно, что ребята из его диаспоры, сбились в группу и стали крышевать местные рынки и не только. Инкриминируют ему 148-ю статью УК РФ, вымогательство.

– «Но я здесь ненадолго»! – Оптимистично признался Василий. – «У меня серьезные подельники, они отмажут»!

Он хотел что-то еще сказать, но Хохол привстал на локте и, как бы почесал указательным пальцем свою щетину под носом. Вася заткнулся.

– «Да-а, дела! Мы все тут, ненадолго»! – Философски заметил старый сиделец. – «Будешь хавать? Мне вчера передачу загнали. Сало, хлеб, чай, конфеты, апельсины».

– «Благодарю, я сало не ем».

– «Ах, да! Ну, давай чай заварим. Присаживайся поближе».

Вася снял, наконец, овечью шкуру и лепень. Хохол подобрал под себя ноги.

– «Падай»!

Когда Василий присел на край его шконки, Паша наклонился к его уху.

– «Ты поменьше тут распространяйся за себя. Не известно, кто с тобой рядом находится». – И громко спросил. – «Ты куришь»?

– «Нет, я спортсмен»!

– «Молодец! А шалу»?

Нагретый Вася, чуть не подпрыгнул от удивления! Его карие глаза смешно забегали вокруг своей оси. Он восторженно закивал.

На следующий день Дзагоева дернули с вещами из хаты. Перед этим Вася оставил парням свой домашний номер телефона и предложил встретиться по освобождению. Славный малый!

Буквально через час камеру забили под завязку новыми арестантами. А под вечер закинули еще одного, в котором Тарантино узнал своего знакомого по воле, Александра Стромского – Строму!

– «Здорово, Строма! Какими судьбами здесь»? – Борис искренне обрадовался неожиданной встрече.

Их, так называемое знакомство, можно было считать шапочным, поскольку и встречались то они всего пару раз, когда в поисках ширева, Тарантино, еще с одним своим знакомым Лукьяном, обращались к Строме за помощью. Через него они впервые попробовали героин. В это время героин уже уверенно стал вытеснять с рынка черняшку, кукнар и другие природные кайфы. При этом стоил гораздо дороже. Тарантино не знал ни тогда, ни сейчас, о том, что Стромский был вязанным барыгой.

Строма стоял посреди камеры, абсолютно потерянный, со свернутым матрасом под мышкой.

– «Бросай рубероид сюда»! – Тарантино указал ему на свое место. Строма тормозил. Семейники Тарантино, Хохол и Адидас, внимательно наблюдали за происходящим.

– «Тебя что контузило, что ли»? – Борис выжидающе смотрел на знакомца.

Тот медленно подошел к шконке и забросил матрас на второй ярус. Затем также медленно он развернулся и пошел к умывальнику.

– «Странный пассажир. Транзитный какой-то. Ты хорошо его знаешь»? – Обратился к Тарантино Адидас.

– «Да, так. Встречались пару раз». – Задумчиво ответил Борис, не сводя глаз со Стромы.

– «Так нафига ты его подтянул»?

– «Держи друзей близко, а врагов еще ближе»! – Вспомнил фразу из «Крестного отца» Тарантино.

Хохол заварил чифир.

– «Саня, не спишь? Иди на базар».

Стромский спрыгнул на пол со второго яруса.

– «Ты давно на тюрьме»?

– «Сегодня с карантина подняли».

– «За что приняли»?

– «224-ая – хранение запрещенных веществ».

Возникла нехорошая пауза. Стромский стоял, не решаясь присесть, а ему никто и не предлагал. Чифирбак прошел мимо него.

– «Первоход»? – Продолжал интересоваться Хохол.

– «Нет, отбывал в Абакане, на 35-ой».

– «Сколько отсидел»?

– «Три года».

– «За что»?

– «За сбыт».

– «Понятно».

Хохол потерял к нему интерес. А вот Тарантино наоборот, оживился.

– «С кем ты сидел на 35-ой, кого знаешь»?

Строма пожал плечами.

– «Шелеста знаешь? Ерёму, Славентия»?

Хохол пристально посмотрел на Тарантино, потом на Строму. Адидас, потерявший нить разговора, рассеянно переводил взгляд с одного собеседника на другого.

– «Знаю»! – Вдруг неожиданно ответил Стромский. – «Егора Шелеста! Я его видел сегодня в нулевке. Его занесли к нам утром на носилках, простреленного, с гематомой в пол головы. Но я его узнал»!

Борис обжег язык о концентрированную жидкость.

Шелест на тюрьме! Раненый! Может это какой-нибудь другой Шелест? Нет, все сходится. Имя, фамилия, купола на левой кисти, общий режим в Абакане. Мысли понеслись в голове Тарантино, как бешеные кони, беспорядочно сбивая друг друга. Так, стоп! Менты крутили его за квартиру бывшего следака Октябрьского РОВД, по иронии судьбы жившего в этом же районе. Этот эпизод они исполнили вместе с Шелестом. Борис был в глуховом отказе. Он стоял на своей версии о том, что просто таксовал и подвез неизвестного на адрес, где соседи срисовали номер его машины. Стоял до тех пор, пока ему не предъявили отпечатки его пальцев, якобы найденных в квартире и показания соседей, узнавших его через глазок. Опера блефовали! Конечно, кроме автомобильных номеров у них ничего не было на Тарантино. Все это была ментовская постанова, запротоколированная и приобщенная к делу. Да! Были еще показания его горе приятелей – свидетелей! Того самого Остапа и Кабана из бригады Пеши, которых приняли в его машине по ориентировке, где нашли две маски и кустарный нож – кинжал. За эту находку Тарантино били три дня подряд, с применением противогаза и других спецсредств, раскручивая его на 146-ю. Но с этим у ментов ничего не вышло. Зато Остапа с Кабаном они напугали так, что те признались даже в том, чего не совершали. Они слили ментам весь расклад о своей группировке, крышующей несколько торговых павильонов на улице Павлова и двух точек на рынке того же района. Имена и адреса родственников Тарантино, у которых были произведены обыски с изъятием вещей, в частности и с вменяемого эпизода. После всей этой карусели, по настоятельному совету адвоката, Борису пришлось признать факт своего нахождения в ограбленной квартире. Теперь он ждал суда, ломая голову, за что и как приняли Шелеста?

– «Иваныч, мне нужно найти человека. Поможешь»?

Тарантино решил довериться старому сидельцу. Паша Хохол успешно разгадывал не сложный кроссворд.

– «Что за человек»?

– «Мой подельник».

– «Шелест что ли»?

– «Угадал».

– «Пиши прогон». – Паша отложил газету в сторону. – «Эй, Дивногорец, доставай дорогу. Афган, встань на пику. Остальные разбежались по шконкам»!

Адидас три раза ударил в стену железной кружкой и ловко заскочил на высокую решку.

– «Уру-ру, соседи! Есть кто дома»?

– «Говори»! – Послышался бодрый ответ.

– «Давайте словимся, будьте так сказочно перпендикулярны»!

Через час пришла малява. Писал некий Жбан: «Егор Шелест на 18-ой больничке. Омоновская приемка, по тяжелой! Огнестрел обеих ног».

Борису снился сон, по сюжету книги «Поющие в терновнике», которую он прочитал здесь в тюрьме, буквально за три дня. Как будто он, отрекшийся от мирской жизни монах, тайно влюблен в молодую, красивую девушку. И она отвечает ему взаимностью. Эта платоническая любовь, самое мощное чувство на свете! Сильнее, наверно, может быть только любовь к Богу, до которой он еще не дорос. Что же ему делать, терзаемому искушением, несчастному служителю культа? Он страдает! Он возносит молитвы Всевышнему! И вдруг, небеса разверзаются. Чья-то сильная рука поднимает его высоко и грубо бросает вниз. От удара о землю он проснулся.

– «На продол, живо, накипь человеческая»! – Нечеловеческим голосом орал начальник оперчасти, Олейник Петр Матвеевич.

Двое прапоров дуплили Тарасика дубиналами по спине и жопе. Он стрелою выпулился из камеры в открытую дверь на коридор, где на растяжке уже стояла вся хата. Борис пристроился с краю.

– «Завалишь его, тебе вся тюрьма будет грев засылать». – Хмуро, себе под нос прохрипел стоявший рядом Афганец.

– «Ну что, недолюбленные»! – Продолжал жутигонство опер. – «Знаете правило Малибу? Кого найду, того нагну! Я так нервничаю, аж кушать не могу! А это для вас очень плохо может закончиться! Всех в оперчасть, по одному в разные боксики! Руки за спину, глаза в пол, налево пошли»!

Только оказавшись в узком каменном мешке, Борису удалось сбросить с себя остатки сна. Он видел, что в соседнюю одиночку завели Адидаса.

– «Лёха, что происходит»?

Железные двери камер наполовину были зарешечены арматурой. Адидас подошел к решетке.

– «Все спали. Утром принесли чай. Стрёма, сука, принял на всех. Мужики проснулись, недосчитались двух паек. Стали задавать ему вопросы, он съехал. Нас будить не стали, от прогулки отказались. А он, скотина, уговорил Дивногорского погулять и во дворике распилился, крыса ломовая! Дубакам сказал, что это Дивногорский его порезал. Менты такой кипишь подняли, вся эмиграция до сих пор на толчке сидит! Дивногорца закрыли до выяснения, а Стрёму на санчасть. Во, какая бадяга! Не говори ничего про эту чесотку»!

– «Да я вообще спал».

– «Ну-ка, тихо»! – Проходящий мимо дубак саданул дубинкой по двери.

Допрос у начальника был недолгим, без пристрастия, с вялой попыткой вербовки. Тарантино отвечал на вопросы односложно, косил под запутавшегося. В хату вернулись поздно ночью. Через какое-то время завели Сашу Дивногорского, который рассказал о ЧП из первых уст и поведал о концовке. Стромского закрыли на десять суток в карцер. Адидас был вне себя от гнева. Так с его легкой руки, Строма превратился в Стрёму.

***

Маша положила на тумбочку исписанный клочок бумаги. Слезы непроизвольно потекли по щекам. С последней её встречи с Егором прошло две недели. За это время она прожила целую жизнь и чуть не лишилась её. Он пишет, что все хорошо, что ей не за что переживать. Он ещё не знает, что произошло в его отсутствие.

Оставшись одна, Мария начала топить свое одиночество в шампанском и развлечениях. Такой жизни она научилась у Егора. Одаривая Машу предметами роскоши и женского фасона, он таскал её по ресторанам и знакомил с разными людьми. Некоторых из них потом грабили, с другими вели дела.

Одним из таких людей был Эльдар, давний знакомый Студента. Кирилл на тот период времени близко общался с соседской разведенкой, Ксенией Новицкой – Новкой. Дамы быстро подружились, а теперь ещё стали сёстрами по несчастью. После приемки Шелеста с Ерёмой они не вылазили из кабаков. Гуляли, разумеется, на то, что осталось от друзей. И в один из очередных банкетов в роскошном ресторане «Сопка» они повстречали Эльдара.

Хотя он и был из ближнего круга общения, никто из них толком о нем ничего не знал. Ни фамилию, ни где живет, ни его контакты. Знали только, что зовут его все Эльдар – Черный риэлтор. Ещё они знали, что иногда он помогал парням скидывать краденые вещи.

Девчонки – огонь! Зажигали в компании каких-то размагниченных малолеток. Живая музыка, приглушенный свет, аромат терпких духов. Всё это, отшлифованное изрядным количеством алкоголя, будоражило кровь молодых людей. Они громко разговаривали, хватали своих спутниц за руки и талию. Эльдар сидел за дальним столиком в конце зала со своей компанией и наблюдал за происходящим в центре танцпола. Конечно, он сразу узнал Машу и Ксюшу. И они его тоже узнали. Дождавшись, когда музыканты уйдут на перерыв и публика успокоится, Эльдар демонстративно направился к выходу, взглядом приглашая Машу последовать его примеру.

– «Что за пудели с вами? Где Егор»? – Прикуривая сигарету, спросил Эльдар.

– «Их посадили с Ерёмой. Ты, что не знаешь»?

Мария ответила на вторую часть вопроса и, намеренно уничижая значимость первой части, затараторила, как диктор на радио.

– «Эльдарьчик, помоги! Им нужен адвокат. Егор маляву выгнал на меня с 18-ой. Приемка жесткая была! Их постреляли там! Ему надо дачку собрать, вещи и балабасы. И по возможности, что-нибудь расслабиться. Мы не…».

– «Тыр, тыр – восемь дыр. Тормози»! – Перебил её собеседник.

Маша замолчала. Эльдар рассеянно смотрел на уголек своей сигареты.

– «Давай завтра в пять к тебе подъеду, поговорим».

Она утвердительно кивнула. Он щелчком отправил бычок в воздух.

Следующим вечером, ровно в 17:00 в квартиру постучали. Маша посмотрела в глазок. Свои. Эльдар разделся в прихожей и прошел в комнату. На диване, заправленном велюровым покрывалом, попивая из хрустальных бокалов десертный ликер «Amaretto Flavour», сидели жгучая брюнетка и томная блондинка, похожие на двух ферзей, встретившихся на шахматном поле.

– «Отдыхаете»? – С интересом оглядываясь по сторонам, задал риторический вопрос Эльдар.

Квартира была двухкомнатная. То, что он увидел, находясь только в одной из них, весьма его впечатлило. Было такое ощущение, что в упакованную до предела хату приехали ещё одни жильцы с аналогичным достатком.

В колонках С-90 музыкального центра SONY негромко играла психоделическая музыка. 100 – дюймовый телевизор с таким же названием аккуратно вписался в проем мебельного гарнитура. Видеомагнитофон последнего поколения всё той же японской фирмы стоял на полочке, чуть выше. Там же, по бокам, находились пеналы для кассет, разумеется, с кассетами. В серванте за стеклянными дверцами Эльдар разглядел несколько сервизов. Серебренный с позолотой, китайский фарфоровый, хрустальные вазы, бокалы, рюмки и графин. На самой высокой полке над секретером стоял тяжелый серебреный подсвечник с семью, не зажженными свечами, а за ним, по периметру, стояли православные иконы разного размера, инкрустированные белым металлом и красным деревом. Это то, что было на верхах.

Кроме этого, на полу, застеленным натуральным ковром, стояли импортные упаковки и коробки разных размеров, стран производителей. А так же спортивные сумки и баулы, набитые до отказа. Даже был один дорожный саквояж. На межкомнатной двери, накинутый на плечики и накрытый целлофановым мешком, висел новый кожаный женский плащ с чернобурковым воротником. Какая-то пещера Сим – Сим!

Эльдар перевел взгляд на брюнетку и блондинку. На журнальном столике перед ними, кроме Амаретто, стояла ваза с фруктами и открытая коробка шоколадных конфет. Пачка ароматизированных сигарет «Salem», зажигалка «Zippo» и хрустальная пепельница. Ничего лишнего.