Кукушка, кукушка, лет пять накукуй,
и хватит,
родился на свет я, тоскуй – не тоскуй,
некстати.
Добро нёс и правду, а радостней ложь
поётся:
слезой захмелевшую душу встревожь –
уймётся.
Убогому сказку о золушке спой,
коль ропщет,
пусть будет и дальше глухой и слепой –
всем проще.
Шепни душегубу, что тот виноват,
кто сгублен,
а клоуну крикни: "Король мой, виват!" –
мир куплен…
"Зачем тебе, молодец, целых пять лет,
коль знаешь,
что правды в моём куковании нет?".
Родная,
меня нет давно – я не вижу ни зги
лет двести,
себе я не лгу, ты – солги мне,
солги,
что есть я.
Родина моя больная,
ты зовешь меня – я знаю…
Коршуны клюют – просторы,
вороны поют – позоры.
В реках не вода – кровь мести,
будем ли когда – мы вместе?
Будет ли народ – народом,
чтоб впервые вброд – не сбродом?
Честь без кулака – бессилье?…
Далека пока Россия,
далека моя родная,
и зачем ей я – не знаю…
Уходят друзья,
молодые и сильные,
и ничего не придумать страшней,
чем сумерки эти
глубокие, синие
при ясной и полной луне.
А где–то машина
осталась обломками
чернеть в опалённой траве,
подмяв неуклюже
гнездо с жаворонками,
и выброшен в смерть человек.
Серёга, Серёга,
вчера ли с гитарою
ты с нами до звёзд просидел…
За час твоя мать
стала тихой и старою,
за чес твой отец поседел.
Вчера ещё был ты,
смешной и растрёпанный,
за двадцать – ну разве года!
Уходят друзья,
уж не теми ли тропами,
что в сердце ведут навсегда…
Ты понял, наверное, Саша,
что молодость сгинула наша
в компаниях чьих–то
нелепых,
в объятьях случайных девиц.
Ты видел,
как выросли дети?
Ты раннею смертью ответил
за то,
что по жизни шёл слепо,
в себе не имея границ.
Я – жив,
я успел отшатнуться
от края
и к людям вернуться;
но – дочери нет, а ребята
за всё ли простили отца?
Теперь есть семья и достаток,
но короток жизни остаток,
а нам–то казалось когда–то,
что жизни не будет конца…
Несчастливым считая глупца,
над ленивым крыло простирая,
в связке жизнь проживёшь до конца:
ты – в аду, а они – в кущах рая.
И – к чему? – не прозреет слепой,
и глухой никого не услышит,
бесконечный России запой
пропивающих жизнь не всколышет.
Так отстань же от них и уйди,
и собою займись, беспокойный;
без тебя среди них – погляди! –
ни глухих, ни слепых, ни запойных.
Судьбы себе придумать невозможно,
и я скольжу по лезвиям эпох:
всё истинно и, в то же время, ложно,
сомненьями отмечен каждый вздох.
И правды преждевременное слово
порой разбойней выверенной лжи
разносится в толпе буйноголовой;
певец добра, молчаньем дорожи –
Не вечно будет наше небо мглисто,
настанет время думать об одном:
как трепетно
и беззащитно чисто
шумит листва берёзки за окном.