Лабиринты судьбы. Мир, в котором мы живем

Ветераны

 
И снова Салют! Это праздник Победы!
Приходят к огню наши бабушки, деды,
На платьях, мундирах блестят ордена.
Это Вам салютует за подвиг страна!
 
 
Вы гордость, Вы слава, Великой страны!
Все дальше от нас отголоски войны,
Все меньше становится Вас ветераны,
Но так же болят незажившие раны.
 

Верь в удачу

 
Ты статен, бодр и смел,
И ты всегда у дел,
И мир, как полигон,
С тобой, как щит, закон.
 
 
Но если жизнь нас бьет,
Кто нас тогда поймет?
И кто тогда рассудит?
А тот, кто нас полюбит!
 
 
Но если не взлетел,
И если не у дел,
И кто тогда разбудит?
А тот, кто нас полюбит!
 
 
И если вдруг упал,
Но все ж, сжав зубы, встал,
То кто поверит в чудо?
А тот, кто нас полюбит!
 
 
Так здравствуй это Счастье,
С Любовью повстречаться,
Не трать гирлянды слов —
Найди свою Любовь!
 
 
Кто верит, тот не плачет,
Ищи свою удачу,
Ищи свою звезду,
И я себе найду!
 

Поздравление

(Племяннице Ольге)

Дорогая наша Оля,

Ты, как ветер в чистом поле:

Освежаешь и поешь,

Спать ленивым не даешь.

Бог хранит и Бог все видит,

Если кто тебя обидит,

Словом злым тебя коснется,

То дракон в тебе проснется!

Ты добра, умна, нежна,

Не проста и не сложна.

Веселись и не болей,

Потому что водолей.

И твоя стихия воздух,

Он тебе для счастья создан.

Чтоб минул тебя обман,

Камень твой обсидиан.

Сохранит твое здоровье,

Будет лучше, чем коровье,

Ну, а что бы ладить с миром,

Подружись еще с сапфиром.

Чтоб не жгла тебя тревога,

И лгка была дорога,

Сохраняй в душе покой,

Будь таинственой такой.

Талисмн твой – ключ, икона,

Сбережет от пустозвона.

От тоски и суеты,

Ведь того желаешь ты.

Лучший свет твой – серебристый,

Голубой – небесный, чистый,

Как над домом облака,

Ты воздушна и легка!

Прочь сомнения, рутину,

Я дарю тебе картину,

И тебя благословлю:

Каждый день встречай зарю.

С лучезарною улыбкой,

Золотою плавай рыбкой,

В море солнечных приветов,

Пусть на сердце будет лето!

Доставай из шкафа крылья,

Что там им валяться с пылью,

Украшай наш мир собою,

И ответит мир любовью!

Восхищайся и живи,

Он так ждет твоей любви,

На пути, порою склизком,

Хорошо пусть будет близким!

И конечно, с Днем Рождения,

Светлых дней и вдохновения!

Пусть сбываются Мечты,

Их любви достойна ты!

ЛАБИРИНТЫ СУДЬБЫ

ПОВЕСТЬ

Глава 1. На перепутье трех дорог

 
Мы знаем: время растяжимо.
Оно зависит от того,
Какого рода содержимым
Вы заполните его.
(Самуил Маршак)
 

Москва. Казанский вокзал. Я хожу по перрону, в ожидании фирменного поезда «Урал». Москва – Казань – Свердловск. Мой поезд прибывает через пятнадцать минут. На перроне не протолкнуться. Много людей: носильщики с тележками, студенты с рюкзаками и просто отдыхающие, кто домой, как я, а кто в гости. Бегают беззаботные дети. Озабоченные мамы то и дело ищут маленьких непосед и грозят им пальчиком. Ну, вот и прибывает наш поезд. Толпа оживилась. Все разбрелись в поисках своего вагона.

Я зашел в свой вагон, нашел свое купе. Чистенько, уютно. Розовые занавески с рябиновыми веточками – узнаваемый признак фирменного поезда. Мое место нижнее. Присел у окна. Вещей у меня немного: небольшой дипломат да дорожная сумка. Им место под сидением. Ждем отправления. Через некоторое время зашел еще один пассажир.

Я без лишних церемоний сказал:

– Здравствуйте, – и подал руку.

– Вадим, – вяло сказал мужчина, но руку подал.

– Вы далеко?

– До Свердловска.

– И мы туда же, – улыбнулся я.

– Очень хорошо, безразлично ответил Вадим.

Передо мной сидел мужчина колоритной внешности, спортивного телосложения, герой былинных рассказов: косая сажень в плечах, пудовые кулаки, тяжелый подбородок, прямой и решительный взгляд. Повелительные жесты рук. Полный набор супермена. И в то же время одухотворенное лицо, но усталая улыбка.

Наверно это силовой жонглер цирка или труженик леса, – почему -то подумал я.

Некоторое время мы ехали молча. Он неподвижно сидел на нижней полке, и его лицо выражало впечатление усталого человека. Неудобно лезть к незнакомому человеку в душу.

– Ничего, – подумал я, – дорога длинная, разговорим.

Он разобрал постель, прилег, встал, прилег, снова встал…

Долго смотрел в окно. Я, первое время, тоже молча, смотрел в окно. По характеру я человек компанейский и было неловко молчать, и смотреть в окна.

Я предложил познакомиться поближе. Он неохотно согласился. Видно было, что он не расположен к откровенным разговорам. Но я не отступался. Потихоньку настраивал Вадима на доброжелательный разговор. Принес чаю, предложил конфеты, которые купил на вокзале, и пряники.

– Может немного коньяка для разговора? – предложил я.

Достал фирменный «пять звездочек» коньяк.

– У меня тоже есть, – полез он открывать свой рюкзак.

Так мы ехали долго. Мы сидели напротив друг друга, и я стал пристально разглядывать своего товарища по купе. Лицо озабоченное, плечи опущенные, руки нервно перебирали салфетку на столике…

Выпили по стопочке.

– Расскажите о себе, – предложил я.

Вадим промолчал.

– Хорошо, – сказал я, – тогда я о себе:

Я корреспондент областной газеты, ездил по поручению редакции в Москву, на международную выставку «60 лет СССР» Моя задача, подготовить информационный очерк об этой выставке в местной газете. Эта фотовыставка 1987 года в течение года объехала всю Европу: Дания, Швеция, Германия, Франция, Великобритания.

Чем примечательна эта выставка?

Эта фотовыставка одна из первых демонстрирует жизнь советских людей, о которой не знали не только за границей, но и скрывали в самом тоталитарном государстве. Мы были впереди планеты всей, и поэтому, если мы будем показывать изнанку нашей жизни «простых советских людей», то подорвем престиж нашего государства. Эта выставка – хроники советского быта, такая, какая она есть. Здесь все наши плюсы и минусы, все достижения и болячки общества.

Вадим оживился:

– Интересная у Вас работа! Интересно было бы посмотреть на эту выставку!

Я достал альбом. Он стал просматривать фотографии.

– Обидно за нашу страну. Люди у нас терпеливые, такую войну пережили, но встали с колен, а живут бедно, – прокомментировал он, пролистав альбом.

– Это верно, Вадим! Только давай на «ты». Наши люди достойны лучшей жизни! Но прогресс не стоит на месте и обязательно все повернется в лучшую сторону. Еще одно мероприятие, которое я должен был осуществить, это посетить выставку, посвященную новым технологиям прогресса.

А называется она: «Информатика в жизни США» Да! Это очень интересно. В 1985 году Рональд Рейган и Горбачев М.С подписали соглашение о культурном обмене. Информационное агентство США потратило 15 миллионов долларов, чтобы советский человек увидел кусочек Америки.

Большинство посетителей выставки впервые увидели компьютерную технику «вживую». Я постоял в очереди к аппарату для измерения давления, посмотрел синтезатор, все желающие посмотрели отрывок из фильма «Назад в будущее». Очередь на выставку огромная! Это и неспроста. Гид Тим Фрей демонстрировал программное обеспечение, другой гид Мелинда рассказывала об информатизации сельского хозяйства, а в другом зале гид Лиз Хилл демонстрировала портативную видеокамеру, другие гиды рассказывали об Америке. Дали возможность посетителям попробовать авиастимулятор, поработать на компьютере.

Практически всем раздали бесплатно каталог выставки, где было много интересного; он освещал тему новых технологий – о компактных видеомагнитофонах, об ИБМ – как об одной из крупных прибыльных корпораций США в области компьютеров. А также о суперкомпьютерах и новых электронных библиотеках, о коммуникациях в медицине и прогрессирующих методах диагностики. ЭВМ и сельское хозяйство. Технический прогресс и образование.

Моя задача, донести до читателей тему выставки, осветить происходящее до тех, кто не мог ее посетить.

– А что наши ученые совсем ничего не умеют? – разочарованно спросил Вадим.

– Да почему же, умеют и еще как! – достал я из дипломата некоторые заготовки на всякий случай: была у меня тема о достижениях СССР – 1980—1988 годы. Вот послушай: —

Космос:

«1986 год – в космосе смонтирована многомодульная станция «Мир»

1988 год – совершил полет «Буран» – многоразовая космическая система.

Военная техника: 1981 год – спущена на воду крупнейшая в мире атомная подводная лодка типа «Акула». Построено шесть субмарин этого типа.

1986 год – создан полный приводной тягач Маз – 7907, единственная в мире машина, у которой 24 ведущих колеса. Мощность – 1250 лошадиных сил.

1987 год – на вооружении поставлен боевой железнодорожный комплекс 15П961 «Молодец» – стратегический ракетный комплекс подвижного базирования. США безуспешно пытались создать такой же.

1987 год – принят на вооружение АН-24«Руслан» – самолет транспортного назначения с грузоподъемностью 50 тонн.

Компьютеры: Еще в 1966 году Эру БЭСМ – больших электронно-вычислительных машин увенчала БЭСМ-6. Ее производительность была на уровне самой быстродействующей американской СДС-6600, но при меньшем числе транзисторов и лучшей архитектурой.

1975 год – совместный советско-американским полетом «Союз – Аполлон» с нашей стороны управлял комплекс на базе БЭСМ-4, которую выпускали с 1975 года. Информацию она обрабатывала во много раз быстрее, чем американская.

1977 год – Началась эпоха супер-ЭВМ «Эльбрус». Скорость обработки была на уровне самой современной для того времени американской ЭВМ Cray YMP»

И этот список можно продолжать долго. Наши люди талантливы! А почему живем бедно? – вижу я твой немой вопрос. Отвечу, как могу.

У нашей страны великая миссия: помогать другим. Помогая другим, мы защищаем свою Родину от внешних врагов, от тех, кто пытается создать военные базы вблизи наших границ. Это понятно без дискуссий. А вот внутренняя политика дает нам пищу для многих вопросов: почему живем бедно? Об этом ломали голову многие наши великие умы. Не будем сейчас углубляться, но я скажу от себя: культ денег, низкий духовный мир, утрата своих традиций и обрядов, поклонение западу, коррупция во власти, власть отдалилась от народа и много другое.

Вадим оживился. Стал разговорчивей.

– Я не утомил тебя, – поинтересовался я. Вижу – нет. Тогда, я рад буду выслушать тебя, только если ты будешь говорить о себе. О том, что с тобой случилось. Поверь, всегда легче будет на душе, когда выскажешься. Мне можно доверить свои тайны.

Он вздохнул, снял обветренную потертую куртку с капюшоном, слегка улыбнулся и начал говорить:

– Понимаешь, парень, у меня большое горе. И он беспомощно развел руками. Я чувствую, что могу сделать глупость…

Вдруг он порывисто встал, схватил меня за руки, а потом увлек меня в коридор:

– На воздух, на воздух… – бормотал он, подталкивая меня к открытому окну.

Свежий ветер ударил в лицо, взлохматил волосы. Он сжал с силой поручни и начал нервно и прерывисто говорить, захлебываясь от наступившего волнения:

– Да, конечно, конечно, выслушай меня, добрый человек!

– Выслушай… меня… ради святых… выслушай, я вижу, что ты серьезный человек и сможешь понять меня – и вопросительно посмотрел в мои глаза.

Я понимающе кивнул головой, и как мог, стал его успокаивать:

– Успокойся Вадим, дорога долгая, и ты все спокойно мне расскажешь и положил свои руки на его плечи.

Он слегка улыбнулся, достал сигарету, помял ее и попросил прикурить.

Я развел руками:

– Не курю.

Он вернулся в купе, взял зажигалку, прикурил. Глубоко затянулся, вздохнул и начал:

– Тогда слушай, слушай и не перебивай.

– Это началось десять лет назад. Я отслужил в армии, воздушно – десантные войска в Германии, иначе как ГСВГ – группа советских войск в германии…

Я удивленно вскинул брови: я тоже служил в Германии, и слегка тронул его плечо:

– А где?

Он сначала не понял моего вопроса и переспросил меня:

– Что «где?». И тут же опомнившись:

– А …а…в Нойштерлице.

– А я в Ютербоге. Там Гитлер без охраны ходил: очень укрепленный город. Там я и отслужил положенный срок армейской службы. Было много интересного, но об этом, в другой раз. Я отдал долг Родине в 1972 году.

– А я служил позже: в 1977 году.

Теперь понятно, почему мы не встретились, – улыбнулся я:

– Продолжай, пожалуйста.

– Хорошо. Немного предыстории. До армии я много времени уделял физической подготовке: гири, гантели, турник и даже занимался, запрещенными еще тогда видами единоборств, такими как каратэ. Мой друг раздобыл где-то потрепанную до дыр брошюру с приемами и описаниями. И мы занимались с ним в подвале нашего дома. До мозолей отрабатывая удары по самодельным грушам и мешкам с песком. Просто было энергии, хоть отбавляй!

И кровь застаивалась от безделья. Мы колотили, эти самодельные манекены до тех пор, пока они не приходили в негодность. Мы делали их снова и снова. До армии я так накачался, что не узнавал себя: бицепс, трицепс, широчайшие мышцы спины, кубики на животе от накачанного пресса. Бывало, проверял себя на прочность: молодежь во дворе выстраивалась в очередь, потом каждый подходил и бил мне в живот, стараясь пробить пресс. Только никому не удавалось это сделать. Так мы развлекались.

Но один раз я серьезно ввязался в драку: заступился за девушку, к которой пристали трое подвыпивших мужиков. Пришлось поучить их, как надо обращаться с девушками. Мне удалось с ними легко справиться. Все трое лежали на асфальте после минуты схватки. Но тут появился еще, откуда-то взявшийся четвертый, да еще с ножом. Тут я уже струхнул и врезал ему от всей души – он упал на асфальт, изо рта пошла пена. Я испугался и вызвал скорую помощь.

Он отлежался в больничке с сотрясением мозга, как и положено – двадцать три дня, а я получил срок: за превышение самообороны, правда, условно – два года. Но и тут спасительная армия, и я попал в Чебаркуль, в школу сержантов, а оттуда и в ГСВГ. На отборочный пункт приезжали офицеры и отбирали себе в часть кадры. Меня не стали спрашивать, куда я хочу, посмотрели на мой рост и бицепсы, и сказали: готовый десантник. Там меня ждала третья отдельная гвардейская Варшавская – Берлинская Краснознаменная ордена Суворова третьей степени бригада специального назначения – мой дом и школа жизни на три года, где из меня воспитывали настоящего мужчину. Отслужил, как положено и передо мной встал вопрос: продолжать службу на контрактной основе или куда – то определяться на гражданке. Мне предлагали закончить учебное заведение и звание прапорщика. Перспектива роста на службе, квартиру и так далее. Тем более служба за границей – это двойной оклад: в марках и в рублях. Кто остался в армии по контрактной службе – никто не пожалел.

Но у меня дома братишка – школьник, мама – работающий пенсионер. В последних письмах она мне писала, что неважно себя чувствует. Так вопрос, оставаться мне на службе или нет – разрешился сам собой.

Вадим продолжал:

– Отслужил я положенный срок, так сказать, отдал долг Родине и возвращался к себе домой, на малую Родину – Нижний Тагил.

Город меня встретил неприветливо: знакомая картина – рыжие «лисьи» хвосты из мартеновских труб НТМК, отравляющие и без того плохую атмосферу города, рыжий снег под ногами, перемешанный с грязью (было начало ноября). Цианиды, фенол, формальдегид…

Ничего не меняется, – с горечью подумал я. Как травили город, так и травят.

Тагил на языке манси, коренных здешних жителей, значит «яма». «Яма» – потому что город наш окружают горы:

Пихтовая, Паленая, Лебяжья, Лисья и другие. В том числе и знаменитая гора Высокая рудная. Отсюда все и началось – вся металлургическая мощь Урала и история Демидовых. Ух, дух захватывает от воспоминаний!

Но у этой мощи была и оборотная сторона медали: увидев клубящее от красноты и копоти небо, я вспомнил и многострадальною реку Тагил и ее отравленные воды Тамильского пруда, где мы когда – то купались, ныряя в прозрачную ее глубину, плескались, играли в лапту и визжали от восторга!

Дымили НТМК и Вагонка, где мы и жили. Я вспомнил и демонстрации: когда самые активные Тагильчане вышли на свой первый экологический митинг. Говорили около десяти тысяч человек. Город задыхался от «грязного воздуха» и надо было, как- то решать эту проблему.

Вспомнил я и отца, который все свои лучшие годы отдал НТМК. Этот грохочущий, ухающий, дымящий, изрыгающий пламя и огненный металл, заводище, стал его судьбой. Где он и умер, не дожив до пенсии два года. Но он никогда не жаловался, а наоборот, говорил с любовью о заводе, гордился и терпел. Терпел все и угасал.

Это были люди железной закалки, прошедшие ужасы войны, претерпевшие холод, голод, болезни, но выстоявшие в этом аду и победившие в одной из самых кровопролитных войн в истории человечества. Такую войну забывать нельзя – это наша трагическая история.

Вадим замолчал. Глубоко затянулся. Было очевидно, что ему нелегко даются воспоминания о прошлом. Рано потеряв отца, он потерял и опору в жизни, умного и доброго советчика. Нужно было помогать маме и воспитывать младшего брата.

– Конечно, меня эти трудности коснулись меньше всего, – продолжал Вадим. Я больше видел красоту своего края. Ее богатую историю нельзя было не заметить и не радоваться ею. История Нижнего Тагила очень богата и люди – мои земляки, трудолюбивые и терпеливые, и я горжусь ими. Моя мама учительница. Она и привила мне любовь не только к Отечеству, но и к моей малой Родине, моему городу, где я родился, рос и жил.

– Что меня ждет? Где мои друзья? Что изменилось в городе? Три года для истории – миг, а для человеческой жизни – история. – думал я, шагая по родной улице.

Мама встретила меня с улыбкой:

– Как нежданно – негаданно!

– А то! – улыбнулся я, и мы обнялись. Моя мама самая лучшая мама, добрая и справедливая, учительница по литературе, прекрасно знала историю Отечества и тем более своего города.

– А Гоша где, братишка мой «недоношенный?»

– Сам ты «недоношенный», – выскочил из другой комнаты и повис на мне Гоша.

– Студент вуза, – гордо погладила моя мама по голове. Умница. Молодец. Будет металлургом, как отец.

Взъерошенный, в майке и трусах повис на мне брат, не оторвать. Крепкий такой, жилистый парень.

Накрыли стол. Я раздал подарки, припасенные в Германии. Маме – шарф, брату – книгу о Германии и «дембельский» альбом, авторучку, сделанную из патрона, от автомата Калашникова. Она ему больше всего понравилась. Пока Гоша разглядывал мой армейский альбом, мы с мамой пили чай с пирожками.

– Как будто знала, что приедешь, вот и напекла, твои любимые, с морковью, – улыбалась мама.

Я с удовольствием поедал мамины пирожки, не задавая лишних вопросов. Наслаждался уютом и комфортом. Нет тебе назойливого старшины, подъемов и построений. Хорошо!

– Мама, а где Сашка Макеев? – спросил я. Он же работал на НТМК. В армию его не взяли, комиссовали. Писал и потом замолчал.

Мать, молча, посмотрела на меня и покачала головой. Поглотил его монстр – Змей Горыныч, водочка. Недавно похоронили…

Да-а-а… – протянул я, с его-то здоровьем где-нибудь в офисе сидеть… ведь очень толковый.

– А Павел Сумин?

– А этот герой. Крутой стал. Бандит он, одним словом! Потом сам узнаешь…

Как! – удивился я. Отличник! Ну, от армии откосил, но ведь спортсмен.

– Да ты потом сам все узнаешь, кто и где, и что у нас в городе творится. Пошли спать, сынок.

***

– Может, и мы тоже поспим, – прервал Вадима я, а то ночь за окном. Отдохнем, сил наберемся.

Да, за окном была глубокая ночь. Под стук вагонных колес, мы проезжали мимо маленьких станций, иногда притормаживая. Мелькали уличные фонари, прожекторы, леса и перелески, и встречный ветер трепал наши волосы, освежал, но ночь брала свое: хотелось спать, хотя будет трудно заснуть после интересного знакомства с Вадимом!

Вадим докурил и мы пошли спать. Вадим быстро уснул, а на меня нахлынули воспоминания. Судьба так распорядилась, что я несколько лет жил в Нижнем Тагиле. Там и живет моя сестра. Сразу после армии, по распределению, отслужив на месяц раньше, я с двумя сослуживцами приехал в Нижний Тагил, и мы остановились у моей сестры Галины. На следующий день мы пошли на завод, НТМК, куда нам было предписано работать.

Конечно, посмотрев на ревущее, изрыгающее огонь производство, пыльное, грязное, мы не захотели там работать, и мои сослуживцы поехали по домам, а я остался. У меня здесь сестра. Я устроился на «Уральский вагоностроительный завод имени Ф.Э.Дзержинского». Точнее сказать, после того, как я окончил курсы на токаря, меня направили в цех номер 32 на практику, к наставнику. Наставник, пожилой человек пенсионного возраста, принял меня с улыбкой, доброжелательно:

– Будем знакомиться. Сергей Иванович.

– Сергей… Григорьевич, – пожал я его мозолистую руку. Мы улыбнулись доброжелательно.

– Забудь, все чему тебя учили на курсах, будет учить тебя снова, но практически.

После месяца практики началась моя трудовая деятельность. Сергей Иванович ушел на пенсию, мы проводили его с почетом и я приступил к самостоятельной работе. В то время на УВЗ был разработан и начинал производиться танк третьего поколения. Т-72 один из лучших танков второй половины XX века, состоящий и ныне на вооружении в армиях нескольких десятков мира. Я брал болванку и обрабатывал ее. Восемь операций и получалась красивая круглая деталь, тарелкообразная, только без дна. Мне говорили, что я делал деталь к подъемному механизму пушки. Я особо не вникал. Приходил мастер, проверял допуски штангельциркулем, принимал или браковал работу (и такое бывало, к сожалению). Работать я научился быстро и ловко. Даже так быстро, что потерял бдительность: установил заготовку, зажал в патроне, включил станок, а ключ для зажима патрона не вытащил. Станок набирает обороты и упирается ключом в станину моего токарно-винторезного станка 1960 года. Станок замечательный, чешского производства, загудел от неимоверной нагрузки. А я нет, чтобы выключить, схватился за ключ, мои руки побелели от напряжения, я потерял дар речи. Слева от станка стояла аккуратно сложенная горка готовых деталей, я толкнул ногой, и они зазвенели, когда покатились по полу. У нас станки стояли в шахматном порядке, и мой сосед слева бросился ко мне, услышав шум, выключил станок. Потом двое рабочих пытались успокоить меня, вытащить из рук ключ. Брызгали на меня водой. Я долго не мог придти в себя и с тех пор стал побаиваться станка.

Другой подобный случай случился через месяц моей работы. Подходил конец моей смены, и я заканчивал работу с деталью, отгребая стружку крючком за станок. Там уже накопился огромный ком стружки, но остановить станок мне не хотелось, так как говорится, осталось сделать последний штрих, и я уже взялся за ручку суппорта, чтоб отвести резец от детали и остановить мой станок, но на последней секунде оборота патрона, он зацепил стружку и этот огнедышащий комок стружки, как снаряд, запущенный из пушки, полетел через меня в конец цеха. На мое счастье цех уже опустел, и он упал в проход цеха, никому, не причинив вреда. Стружка, полученная от моего резца из твердых сплавов, при высокой скорости резания, получается в виде прочной ленты. Я смотрел с ужасом, на этот режущий, переливающий всеми цветами, комок металла и подумал, какая беда могла случиться, если бы он зацепил меня или упал на рабочих цеха.

После этого я окончательно определился, что это работа не для меня и надо подумать о другой работе. Не смотря на высокую в то время зарплату в 250 рублей, я написал заявление на увольнение. Мастер, который даже не знал об этих двух неприятных случаях, долго не подписывал мне заявление, уговаривал остаться. Тем не менее, я настоял, сказав, что буду учиться. Секретарь комсомольской организации, не без помощи моей сестры, которая уже работала в заводоуправлении, написал мне отличную характеристику в духе того времени: передовик производства, хороший работник, отзывчивый, трудолюбивый, активно участвует в общественной жизни коллектива цеха и завода. Так я с хорошей характеристикой и оказался на рабфаке Нижнетагильского педагогического института. Где я учился на художественно – графическом отделении, будущий учитель черчения и рисования. Когда выбирали старосту группы, декан художественно – графического факультета спросил:

– Кто пришел первый?

Оказалось, что первым пришел я.

– Тогда, наверно, и быть Вам старостой класса. Как самый дисциплинированный студент.

– Кто «за»…кто «против»…

Все конечно были «за»! Никому неохота было впрягаться в ответственную работу. На том и решили.

***

Утром нас разбудил какой – то шум. Подвыпивший пассажир, засидевшись в вагоне-ресторане, перепутал свое купе с чужим, и пытался попасть в это купе. Повыскакивали перепуганные заспанные пассажирки, едва накинув на себя халаты, на босу ногу накинув тапочки, испуганно смотрели на пьяного бугая. Вадим, быстро сообразив, в чем дело, успокоил мужчину; мы посмеялись, пошли в свое купе, позавтракали, попили чаю и я приготовился слушать историю Вадима.

Вадим оказался хорошим рассказчиком, и я, поневоле стал участником событий, о которых рассказывал он. Лицо его было спокойным, но сосредоточенным.

– На чем я остановился? Ах, да о моем городе.

– Утром, когда я сладко спал, то услышал, сквозь дремоту, тихий разговор с кухни. Приоткрыл дверь кухни, за столом сидел мужчина и моя мама. Они о чем-то разговаривали. На столе в кружках дымилось кофе, стояла ваза с печеньями и целая бутылка коньяка. Мужчина курил папиросу.

– Сынок, иди к нам, – увидев меня в полураскрытую дверь, позвала мама.

Я вышел, накинув халат.

– Это Иван Михайлович, друг нашего папы. Они вместе строили завод, помнишь его? Теперь он начальник производства. Присядь, послушай нас, тебе интересно будет. Помянем отца. Может и с работой, какие-то соображения будут.

– Какой здоровый вымахал, весь в отца, – улыбнулся мне Иван Михайлович и по-отцовски крепко обнял меня.

– Отслужил, значит. Окреп. Да ты и так не хилый был. Отец тебя любил, верил в тебя, что не подведешь. Всегда уважительно говорил о тебе.

Было приятно слышать от друга отца, знаменитого сталевара и Героя Труда такие добрые ободряющие слова в свой адрес. Налили по стопке конька, молча, выпили. Иван Михайлович с интересом разглядывал меня.

– Почему наш любимый город такой грязный, почему мой отец так мало пожил? – задал я вопрос другу отца.

– Понимаешь сынок, завод НТМК, это мой родной завод. Это моя судьба, судьба твоего отца и многих-многих тружеников города. В годы войны эти люди ковали победу, и от надсадной работы заводов очистные выходили из строя и чистые когда-то воды пруда и реки покрывались слоем масла и мазута, а свежий наш воздух, отравлялся угарным газом. А ведь раньше в прудах Тагила и Выйке вода была настолько чистой и прозрачной, что можно было разглядеть камни и водоросли, и даже стайки рыб, лихо плавающих в глубинах водоема. А что говорить об окраинах – Ключах, Гальянке и Вые, там вообще, курортная зона была, – с грустью говорил Иван Михайлович. Но война есть война и поэтому было не до прорванных очистных на реке Малой Кушве и Высокогорской аглофабрики, дамбу которой прорвало в 1942 году. Она ограждала шлакохранилище этой фабрики. И чистейший Выйский пруд превратился в зловонную лужу, погубив все живое.

Война требовала огромных затрат, человеческих, и материальных. Работникам этой фабрики нужно было дать какможно больше агломерата металлургическим заводам. И таких историй, хоть отбавляй. Война есть война, не до экологии.

Иван Михайлович отхлебнул остывшего чаю, помолчал. Видно было, как нелегко ему даются эти воспоминания прошлых лет:

– Мы, труженики завода, гордимся своим заводом и нашими достижениями. Наша сталь и наш чугун, это наша гордость! По нашим рельсам ездят поезда, нашими колесами комплектуются железнодорожные вагоны, по нашим трубам транспортируются газ и нефть во все уголки мира. Но к сожалению, по истечению почти сорока лет, в нашем городе мало что изменилось, в смысле экологии: также отравляет воздух НТМК и Вагонка. Уралхимпласт, котельно-радиаторный, цементно-шиферный и другие заводы, и объекты, которые строили и достраивали после войны. Мы возводили их досрочно, с перевыполнением плана и гордились ими. И все это ради государственной мощи, престижа Урала и родимого Тагила. И опять забывали вводить в строй природоохранительные сооружения. Экология города была на последнем месте.

Иван Михайлович вздохнул, посмотрел на меня:

– Что-то еще хочешь услышать?

Продолжайте, Иван Михайлович, будет полезно узнать больше о своей малой Родине. Мне отец ничего не рассказывал, да я и не спрашивал, не дорос тогда еще, чтобы задавать такие вопросы.

Это верно, – улыбнулся Иван Михайлович, и продолжил свои воспоминания. Мама подлила горячего чаю, и тоже присела к нам, а брат спал крепким сном.

– В 1986 году шло строительство девятой коксовой батареи. Был предпусковой период. Шла работа по монтажу электрофильтров. Тут погиб и мой друг – монтажник, упав с десятиметровой высоты. Нам поставляли оборудование для внутренней начинки фильтров, но которое оказалось вдруг дефектное. Это оборудование для девятой и десятой коксовых батарей можно сказать, делала вся страна. Нам приходилось исправлять все неполадки и брак на ходу, а это была дополнительная работа.

Другое оборудование – калиброванные трубы для обвязки электрофильтров тоже были с браком: ржавые, со смещением сварных швов и даже сделаны из кусков. И чтобы уложиться в срок, пуск девятой коксовой батарей запустили без электрофильтров, пустив газ по аварийному трубопроводу.

Когда за плечами пятьдесят пять с хвостиком, а ты работаешь по двенадцать часов в сутки и без выходных, ползаешь по заледенелым железкам с кувалдой, то это однозначно не прибавляет здоровья. Тут и «штурмовщина», и нарушение последовательности работ, которые надо исправить или понадеяться на русское «авось». Люди не выдерживают, и при такой работе есть и раненые, и инвалиды, и убитые, как на войне. Так и случилось с твоим отцом, – подвел итог своему рассказу Иван Михайлович.

– Я ничего об этом не знал, – грустно сказал я и взял мамину руку в свои ладони:

– Мама извини, прости меня!

– Мама посмотрела на меня мокрыми глазами:

– Ну что ты сынок, за что тебя прощать, всему свое время, надо повзрослеть, чтоб задавать такие вопросы. Все будет хорошо, главное найди свой путь, свою дорогу

Посидели. Помолчали. Помянули.

Вот так командно-административная система подминает под себя все законы: общественные, экономические, природные и человеческие, часто ради того, чтобы отрапортовать об очередном внеплановом пуске какого-нибудь объекта. Страдают руководители, страдают люди. И многие, молодые и сноровистые увольняются, чтобы уехать на Тюменский север, на вахтовую работу, чтобы обеспечить семью и насладиться чистой природой.

Когда Иван Михайлович заговорил о севере, – мы с мамой переглянулись: может это решение моего вопроса?

Пока экологическая жизнь нашего города не на лучшем месте, будем надеяться, что благодаря работе прокуратуры, общественности, все изменится в лучшую сторону, – закончил свой рассказ Иван Михайлович.