Он робко вошел в соседнюю комнату, чтобы рассказать самому близкому человеку о том, во что сам еще не верил. Мать, потупив взгляд, сидела на кресле в окружении безмолвно стоящих вокруг людей. Не сказав ни слова, он подошел и обнял ее. Обнял первый раз за много лет. Не потому, что не любил, просто слов всегда казалось достаточно для того, чтобы открыть душу. Сейчас же они могли только умалить ту нежность и трепетность, с которыми он старался надеть на ее сердце траурный терновый венок, не пролив ни капли родной крови. Она, конечно, прекрасно понимала, зачем пришли и о чем молчали эти незваные гости, но только лишь заглянув в глаза сына в ее душе погас последний огонек надежды, вопреки здравому смыслу цеплявшейся за спасительные домыслы о причинах, приведших сюда этих людей. На их смущенных и поникших лицах читалось только одно желание – исчезнуть отсюда прочь (убежав, испарившись, сделавшись невидимками), только бы не быть причастными к беде, принесенной ими в этот дом. Но уйти было невозможно. Они испытывали жгучее чувство вины за то, что беда пришла не к ним и в их жизни все в порядке, и простить себя за благополучие можно было только разделив страдания с несчастной семьей. Хозяевам же не было никакого дела до окруживших их людей, они просто стояли обнявшись и молчали. И даже самая изысканная словесная конструкция была бы слишком громоздка и угловата для того, чтобы выразить заключенные в эти объятия чувства: еще непонятные и не успевшие превратиться ни в боль, ни в отчаяние. В ту минуту они оба знали, что их дом стал другим, и что некогда ярко расписанная воображением картина их будущей жизни с семейными праздниками и посиделками среди детей и внуков обречена поблекнуть, утратив былые цвета и целостность композиции. Однако знание и вера не одно и то же. Открыв Библию в считанные мгновения можно узнать, что Бог создал человека, вдохнув в прах земной дыхание жизни. Но чтобы поверить в эту фантастическую теорию, отвергнув все научно обоснованные изыскания ученых мужей о том, как труд сделал из обезьяны человека, сама жизнь должна предъявить сознанию доказательства реальности божественного промысла. А до этого момента библейская история будет всего лишь нескладной сказкой, сочиненной для легковерной деревенщины. Так же и для него, и для матери случившееся было чем-то фантастическим, лишенным каких-либо доказательств, за исключением круживших вокруг назойливыми мухами слов соболезнования, от которых, казалось, достаточно просто отмахнуться, чтобы они исчезли прочь и все вернулось на круги своя. Ведь в том, что отец отсутствовал дома не было ничего удивительного: он, как это бывало сотни раз, просто остался на совещании и поэтому не пришел на обед, но вечером непременно вернется и сядет ужинать с семьей. Так было всю жизнь. И только когда ночь сменит прожитый в траурном дурмане день, длившийся почти вечность, а дверной звонок так и не разразится знакомым паролем «тире-точка-тире», знание в их головах окончательно перельется в горькую веру в сердце.