Мама
Раннее утро понедельника. Мы с мамой бестолково топчемся в тесной прихожей у Софьи Акоповны, старой маминой подруги, преподавателя литературы в нашем училище. Я кручу в руках новенькую фуражку. Провожу рукой по короткому «ёжику» едва отросших волос. Смотрю на часы. Мама выглядит расстроенной. Поезд у неё вечером, а мне нужно успеть на утреннее построение. Провожать меня до «системы» нет смысла – сам доберусь, не маленький. Так что прощаться будем прямо сейчас. Двое суток увольнения пролетели как одна минута.
Моя мама – врач. Только не такой, каких мы встречаем, приходя в больницу. Окончив санитарно-гигиенический факультет мединститута, мама два года работает санитарным врачом. Но настоящее её призвание открывается после перехода в пединститут, на кафедру Гражданской обороны и медподготовки. Мама – преподаватель. Настоящий. Любящий своё дело и своих студентов. И обожаемый своими студентами. Ещё у мамы комплекс преподавателя: она всегда права. Мама любит давать советы и учить жить. Это раздражает. Особенно когда в итоге она действительно оказывается права.
В конституции написано, что «руководящей и направляющей силой советского общества является коммунистическая партия». Не знаю как там в этом «обществе», но в нашей семье руководящей и направляющей силой является мама. Её энергия неиссякаема. Нет проблемы, которую мама не смогла бы разрешить. Мама открыта и общительна. Если кто-то не знает всех подробностей моей жизни – он просто ещё не поговорил с мамой. А ещё она прекрасно готовит. Привычное воспоминание – возвращаюсь со школы, папа смотрит телек, мама на кухне, дом полон вкусных запахов.
Понятно, что у такой всемогущей мамы я вырос настоящим «домашним мальчиком». Жизнь легка, когда знаешь, что дома тебя всегда ждёт теплый уют. И мама. Которая выслушает, посочувствует, поддержит. Которая всегда за тебя, всегда на твоей стороне. Но к хорошей жизни легко привыкаешь. И в выпускных классах я уже домашний бунтарь, недовольный постоянными мамиными нравоучениями. И это постоянно ожидание – ну когда же, когда? Когда я стану свободным от надоевшего родительского контроля? Мне всё надоело, хочется нового новых впечатлений, новой жизни, хочется свободы…
Тогда почему я не рад? Вот же они – изменения. Вот она – новая жизнь. Новая форма… Может потому, что в этом нет никакой свободы? И этот новый мир такой холодный и жестокий? Здесь каждый сам за себя. Здесь никого не волнуют твои мысли и чувства. Равняйсь! Смирно! Ты должен быть в общем строю. Ты должен идти в ногу. И временами на меня накатывает дикая тоска и какой-то беспричинный страх – хочется всё бросить, убежать, спрятаться от всего в маленькую, уютную комнатку, теплую, с телевизором и сидеть там… Нет. Мне просто надо собраться, надо отбросить эти дикие мысли, я должен…
Эх, мама, мама… Наверное лучше бы ты не приезжала. Я уже почти привык, прочти приспособился, почти всё забыл. Научился быть грубым и жёстким. Я военный, курсант. Всегда готов, всегда начеку. А с тобой снова успокоился, расслабился, размяк… Мы обнимаемся в последний раз. И тут я понимаю, что это не просто прощание с мамой. Моё тёплое и уютное детство тоже покидает меня. И сейчас я прощаюсь с ним навсегда. Отменить это невозможно. Оно уже никогда не вернётся. Моя жизнь уже никогда не будет прежней. И из моих глаз начинают течь слёзы…
3 октября 1983
Крыса
Отчаянные матюки разносятся по казарме. Слышащие понимающе качают головами: очередной пострадавший. У нас беда, на курсе завелась «крыса». Кто-то таскает по ночам деньги. Что самое неприятное – этот «кто-то» явно из нашей группы. Каждая учебная группа – как большая семья. В казарме кровати стоят рядом, в столовой садимся вместе. По училищу перемещаемся в одном строю. Лекции, практические занятия, семинары, самоподготовка – вместе. В большие наряды (по столовой или в караул) заступаем всей группой. Когда кому-то приходит посылка из дома, то делятся, как правило, со всеми. Если к кому приходят деньги – об этом знают все. Среди одногруппников нет секретов. А деньги пропадают только в нашей группе. И происходит это сразу, как кто-то получает перевод.
Можно подумать: зачем курсанту деньги? Живём на всём готовом – нас кормят, одевают-обувают, обеспечивают всем необходимым. Ну… почти всем. Предметы личной гигиены приходится всё-таки покупать. Нитки, иголки, белый материал для подворотничков. Зубную пасту и щётки, мыло, принадлежности для бритья. Крем для сапог. Но основная статья расходов – училищный буфет-чайная, в просторечии «чипок». Кормить-то нас кормят, нормально, сытно, но… как-то невкусно. Первое-второе, чай-компот и никаких тебе булочек-пирожных или чего сладенького, конфет. Поэтому творожная запеканка плюс треугольник молока из «чипка» – заветная мечта каждого курсанта.
Недавно я сам получил деньги переводом. Выходит – стал потенциальной мишенью. Что делать, как обезопасить себя? Не в сейф же начальнику курса отдавать? После некоторого размышления, аккуратно переписываю красной ручкой номера купюр в свой карманный блокнот. Деньги прячу под обложку военного билета.
Крик дневального:
– Курс, подъем! Строиться!
Скидываю с себя одеяло и легко соскакиваю со второго этажа кровати. После построения спешу к табурету, на котором аккуратно сложена моя «хэбэшка». Лезу во внутренний карман куртки. Военный билет на месте, а вот деньги… Пропали. Матерюсь, но негромко. Чем поможет, если орать на всю казарму? Весь день хожу расстроенный. Одногруппники сочувствуют… Кто же из них, кто?
Группа сидит в учебном классе, ждём преподавателя. Игорь Новиков, пользуясь моментом, затевает сбор комсомольских билетов. Он в группе секретарь комсомольской организации. Раз в месяц собирает копеечные взносы и ставит штампики.
– Поживей достаём, поживее сдаём, – торопит Игорь, – Савин, что у тебя билет так потолстел, с тебя пример берёт?
Грузный Савин неуклюже пытается выхватить свой комсомольский.
– А что там под обложечкой? О, денежки… Откуда столько?
Общий гомон затихает, все смотрят на Савина. И на кучку мятых «трешек» и «пятёрок».
– Прислали, – оправдывается тот.
– А когда это было?
– Что-то не помним…
– Давно прислали? И не потратил?
– Так это он, что ли!? Вот сука!
– Погоди, ещё доказать надо – все начинают говорить одновременно.
– Отставить! – возглас командира группы восстанавливает тишину.
Тут влезаю я:
– У меня номера купюр записаны, давайте проверим!
Сверяем номера, они совпадают. Лицо Савина идёт красными пятнами…
Комсомольское собрание проходит в ленинской комнате. Встаёт Коля Цалко, наш командир, младший сержант с пшеничными усами и мягким белорусским говорком. Он коротко повторяет то, что мы уже знаем. В группе пропадали деньги, вор обнаружен, это недопустимо в воинском коллективе… Исключить из комсомола – единогласно. Удивительно, но никто не предлагает побить Савина, устроить ему «тёмную». Просто все ведут себя так, как будто его нет. Не разговаривают, не садятся рядом ни в столовой, ни на занятиях. В училище приходит его мама, разговаривает с командованием курса, с группой, просит простить, оставить… Спустя несколько дней нам зачитывают приказ начальника училища – Савин отчислен. Мы мельком видим его уже с солдатскими погонами, в сопровождении курсового офицера. И он навсегда пропадает из нашей жизни.
Осень 1983
Отпуск
– Наш самолёт приступил к снижению и совершит посадку в аэропорту города Ростов-на-Дону…
Массивная туша ТУ-154 плавно кренится на крыло, выполняя неспешный разворот. В иллюминаторе вижу праздничную россыпь вечерних огней родного города. Откидываюсь на сиденье и, прикрывая глаза, снова прокручиваю в памяти вчерашний день…
– Равняйсь, смирно! Вольно!
Строй «отпускников» застыл в блаженном ожидании. Все в отутюженной парадно-выходной форме, каждый с долгожданным отпускным билетом. Я тоже в этом строю. Последний зачёт, по военной истории, успешно сдан утром. Первая сессия: шесть зачетов и экзамен – всё на «5». А вот по физподготовке – два балла. Утешает, что не я один такой, физо не сдало около 30 человек. Тем не менее отпускной билет у каждого. Вполуха слушаю короткий инструктаж: форму одежды не нарушать, алкогольные напитки не употреблять… Команда «Разойдись» – и мы торопимся за ворота. Первый отпуск…
Из аэропорта направляюсь прямиком к тётушке. Отец продолжает службу в Чехословакии, мама и младшая сестрёнка – с ним. В Ростов они приедут только летом. А этот отпуск я проведу у тёти Любы, старшей маминой сестры. У неё однокомнатная квартира на площади Дружинников, Литвинова 16. После поцелуев, объятий, вручения рижских сувениров, домашней еды, первое желание – переодеться в гражданку. Достаю свои тёмно-синие Wildcat, купленные в Чехословакии почти перед самым выпуском, «дутые» сапоги на поролоне, куртку. Однако за прошедшие полгода я, видимо, слегка «расширился» – в джинсы влезаю еле-еле. Выхожу на улицу, прохожу пару сотен метров… Ноги насквозь продуваются ледяным ветром. Куртка короткая, сапоги слишком мягкие, как тапочки. Холодно и неудобно. Возвращаюсь, переодеваюсь в свою привычную «парадно-выходную» и до конца отпуска выхожу только в ней.
Пару раз посещаю школу №31, где когда-то учился. Выступаю перед выпускными классами. Но моя «партийно-политическая работа» не встречает никакого отклика. Похоже никудышный я пропагандист. Старшеклассникам глубоко «до феньки» военный ВУЗ. Какая-то совершенно несерьёзная публика. То ли дело наш выпуск, наш 10Б, средняя школа №1, центральный гарнизон Миловице. Все дети военных, почти все наши парни пошли в военные училища. Вот бы со всеми встретиться, но как? Мы теперь разбросаны по всему Союзу. Как найти вас, мои одноклассники?
Решившись, набираю бережно хранимый в памяти номер телефона:
– Здравствуйте, а Олю можно? Привет! Да, сейчас в Ростове… Может зайду?… Завтра вечером? Отлично…
В руках букет. Звоню в дверь. Олька почти не изменилась. Светло-русые волосы заплетены в короткую косу. Взгляд её серых, с искорками, глаз на мгновение снова превращает меня в онемевшего восьмиклашку. А греческий профиль всё так же божественен. А я по-прежнему просто одноклассник, теперь даже бывший. И мои цветы и форма ничего не меняют. Но я всё равно очень рад её видеть. Мы болтаем о пустяках, она рассказывает о своём институте, я – об училище. Встретимся летом? Возможно…
Наношу визит деду Коле. Он не совсем мой дед, точнее совсем не мой. Отчим отца. Отец его не любит и тому есть причины, а я просто следую совету мамы. Дед одиноко живёт в коммуналке в центре города. Бабушка Валя умерла уже давно, но дед не скучает. Он профессиональный трубач и известный в городе мастер по духовым инструментам. Дома не сидит, с утра до вечера пропадает на работе, я его еле застаю. Маленькая комнатка завалена желто-блестящими частями труб и разными приспособлениями для их ремонта. К столу прикручены тиски. Дед говорит, что убирать нет ни времени, ни здоровья. Он освобождает часть стола и мы пьём чай. Я рассказываю о своей «военной жизни», а дед потчует меня историями о том, как воевал в Великую отечественную. Мне кажется что по его рассказам можно написать книгу. Если только всё это правда.
Прошла только половина отпуска, а мне уже скучно. Друзей и знакомых фактически никого. Днём все заняты: кто учится, кто на работе. А вечером такой холод, до минус четырнадцати и ветер, что все боятся даже нос на улицу высунуть. Пару раз хожу в кино. А последние три дня безвыходно сижу дома, в смысле – у тети Любы, и читаю: Закруткина, Прилежаеву, Гюго. В квартире у тётушки, как обычно, беспорядок. Она говорит, как на пенсию выйдет – тогда и будет «марафет наводить». Маму беспорядок раздражает, а мне всё равно. Тепло, домашняя обстановка, домашняя еда, подъем-отбой не по распорядку и крику дневального – что ещё надо?
– Наш самолёт приступил к снижению и совершит посадку в аэропорту города Рига…
В иллюминаторе снова россыпь огней. Поздний вечер, почти десять часов. Сегодня переночую у Софьи Акоповны, а завтра, к 18:00 – в «систему». Осталось меньше суток. Мой первый отпуск подходит к концу.
28 января – 10 февраля 1984