Обыкновенная любовь

Любовь до Дона довела
Отрывки из фольклорно-исторической повести «Качкины»^[10]

Часть 1. Приднепровье. Начало XIX века

– Софійка, Софійка! – окликнул через плетень любимую дивчину молодой красавец запорожец – косая сажень в плечах.

Софийка, мывшая на завалинке добротной, свежо побелённой хаты горшок, вспыхнула румянцем, ловко подобрала края юбки и сломя голову кинулась на зов любимого. Не было в запорожских хуторах краше дивчины. Кто только к ней не сватался! Софийкин батько сразу уразумел выгоду и решил: отдаст замуж свою красавицу в самую зажиточную семью. Да только сердце Софьи с детства было отдано соседскому казачку Матвейке.

– Що коханий? Що? – упала грудью на плетень запыхавшаяся Софийка.

– Як твій батько? – ухватил Матвей за руки любимую. – Чи прийме наших сватів?

– Ні. Чекає багатих. У неділю приїдуть?

– Бігти треба, Софійка! Бігти!

– А може, твій батько домовиться з моїм?

– Софія! Софія! – в горячке выскочил из хаты с плёткой в руке могучий вислоусый запорожец. – Йди в хату! А то!..

– Як тут домовишся! – вспыхнул Матвей. – Мій теж знайшов для мене іншу. Приходь вночі до криниці.

* * *

Светало. Матвей издёргался, извёлся весь в ожидании любимой. И решил, что она уже не придёт, и надумал покинуть родные края один. Не было ему тут места. Не мог он равнодушно смотреть, как его любимую отдадут за другого и она у него на глазах будет рожать этому другому детей. Никак не мог. В жилах вскипала бурная, горячая кровь запорожского казака. Запросто мог порешить и соперника, и самого себя, да и всех причастных к этой несправедливости людей и накликать беду на весь род.

– Но-о! – вздёрнул вожжами Матвей, и кони побежали лёгкой рысцой. – Но-о! – взмахнул он кнутом, желая пустить их вскачь, и услышал вдруг позади себя глухой звук. Он резко обернулся и увидел в пустой бричке полный мешок с вещами и крепко державшуюся за борт обеими руками разгорячённую Софию.

– Софушка! Ладушка! – вскричал вне себя от радости Матвей, на ходу выпрыгнул из брички и подхватил на руки любимую.

– Куди ж ти розігнався без ладки своєї? – улыбнулась счастливая Софийка.

– З тобою хоч на край світу!

– Так не годится, – здраво рассудила София.

– На Дон, Софушка. На Дон, кохана! З Дону видачі немає!

Часть 2. Верхний Дон. Начало XIX века

Матвей и София ехали осторожно, в основном ночью, чтобы избежать погони. К концу второй недели пути они оказались на территории Донецкого округа Войска Донского.

Миновав на рассвете хутор Сетраки Мигулинской станицы, они остановились на отдых на опушке Липяговского леса. София достала из дорожного узла остатки пищи – совсем маленький кусочек слегка прокопчённого сальца и ломтик чёрствого хлеба. Она разделила это вкусно пахнущее яство на две равные частички и устало взглянула на любимого:

– Це все що є.

– Значить, поживемо в цих краях, – решительно заявил Матвей и обнял любимую. – Козаки не видадуть нас.

Лошади неожиданно насторожили уши и, широко раздувая ноздри, стали бить копытами землю. Мгновение спустя из глубины леса раздался заунывный волчий вой, и кони бросились с места без команды. Расторопный Матвей успел подхватить едва не сорвавшиеся на землю вожжи и умело вывел насмерть перепуганных лошадей на ровную ковыльную степь, чудом избежав края глубокого ярка, в который они ринулись в неистовстве.

Волчья стая позади брички разделилась на две части и стала охватывать задыхающихся от быстрого бега лошадей с двух сторон. Матвей выхватил из-за голенища хромового сапога нож и уже приготовился к смертельной схватке, когда услышал впереди пронзительный свист.

Наперерез волчьей стае со свистом и гиком неслись на резвых откормленных конях три молодых казака с нагайками в руках. Один из них приотстал и выстрелил в стаю из ружья.

– Кто такие? По какому случаю в наших местах? – спросили молодые казаки, поравнявшись с бричкой.

Открытые, добрые лица казаков Матвею понравились, и он поведал им свою интригующую историю, не утаивая подробностей.

– А мы Хоршевы. Я Юрий, – сказал казак, что постарше, – а это мои братья Петро и Николай. Мы внуки атамана хутора Ольхового Михаила Хоршева. Его тут все зовут дед Хороший.

– Это мы пасём наших коней, – с гордостью кивнул Николай на большой табун, рассыпавшийся по балке.

– Зажиточно живёте! – воскликнул Матвей в удивлении.

– Зажиточно, – согласился Юрий. – У деда ещё постоялый двор и две карусели – одну в хуторе запускаем по праздникам, а другую возим по ярмаркам.

– У нас тут все хорошо живут, – успокоил удивлённого Матвея Петро.

– А что же хутор, большой? – вкрадчиво поинтересовался Матвей.

– Большой. И всё растёт и растёт с каждым годом.

– Оно и неудивительно. Купцы гоняют через наш хутор скот и платят за перегон и ночлег золотым рублём, – пояснил Юрий.

– Хорошо бы и нам как-то обжиться в вашем хуторе, – неуверенно проронил Матвей. – А то у нас уже вышел весь запас еды.

– Это надо говорить с нашим дедом, – тоже не вполне уверенно сказал Пётр.

– Да, это надо говорить с нашим дедом-атаманом, – подтвердил Юрий. – Без его ведома и одобрения в хуторе не делается ни одно дело. Но вершит он по добру и справедливости. За то и величают его все дедом Хорошим.

* * *

На своё обширное подворье пожилой уже, но ещё весьма крепкий душой и телом атаман Михаил Хоршев въехал на вороном пританцовывающем коне. Весь день, с самого рассвета, он был в делах и заботах о благополучии основанного им поселения. Он объехал все хуторские угодья, выслушал и решил все просьбы казаков.

– Дедушка Миша! Дедушка Миша! – выбежала ему навстречу старшая, уже заневестившаяся внучка Нюра. – У нас приезжие на базу!

– И что они там делают?

– Наши только что коров подоили, молоком парным угощают их.

– А кто такие?

– Парень молодой с девкой! Всё шокають, всё шокають! – затараторила Нюра. – А ещё у парня на стриженой макушке косичка, а девка лицо всё хоронить в платок! Стеснительная!

– Так это запорожцы будуть, – улыбнулся задору своей внучки дед Михаил и не по годам проворно соскочил с коня.

* * *

– И кто она тебе будет, – кивнул атаман на девушку, выслушав в подробностях Матвея, – жена или сестра?

– Ни то и ни другое, – засмущался Матвей.

– Так кто же тогда?

– Невеста.

– Значит, любовь до Дона довела? – добродушно улыбнулся атаман и тут же повысил голос: – А точно невеста?!

– Точно.

– Я ить не зря интересуюсь: стелить-то как вам? Вместе?

– Не знаю… – ещё больше засмущался Матвей.

– Что ж ты, две недели возишь девку по степи – и ни разу не тронул?

– Ни разу. У нас всё будет как положено.

– Молодец! – удовлетворённо крякнул дед Хороший. – Надёжный парень! Пойдёшь ко мне работать погонщиком?

– Пойду! – обрадовался Матвей. – Мы и сами хотели проситься к вам!

– Вот и ладно. Из тебя выйдет толк, сразу видно, – похвалил атаман до глубины души понравившегося ему молодого запорожца. – У меня большое хозяйство. Постоялый двор, три больших куреня, уйма всяких капитальных амбаров и сараев, табун лошадей с племенным хозяйством. Про всякий мелкий скот и птицу я уж не говорю. Да мне-то и надо много, – подытожил дед Хороший. – У меня большая семья. Четыре женатых сына и две дочери замужние. Внуков уже шестеро взрослых да маленьких столько же. А и будет ещё сколько. Но всё ж таки, – вздохнул он, – не хватает рабочих рук. Мои погонщики каждый божий день принимают под расписку гурт из хутора Мрыхова, а после ночлега гонят его дальше, на Марьевку. Позарез надёжные люди нужны. А ты вот как раз как по Божьему велению свалился мне на удачу. Я сделаю из тебя самого лучшего погонщика, потому как сразу вижу: и силушка у тебя есть немереная, и желание работать, и порядочность. Вон какие натруженные руки. Но дело это дюже серьёзное. Надо хорошенько поучиться, согласен?

– Согласен! – воскликнул Матвей и тут же стушевался: – Нам бы надо где-то определиться с Софийкой.

– Поживёте на первых порах у меня на постоялом дворе, – заключил атаман. – А как подзаработаешь на прибыльном деле деньжат, так и начнёшь строить собственный курень.

– Курень? – удивился Матвей. – Мы же иногородние! Нам положено по вашим законам строить только хатки-времянки.

– Ничего, сынок. Ты станешь со временем донским казаком, по твоей закваске сразу видно. А уж я подсоблю, дюже по душе пришёлся ты мне.

– Я буду честно служить вам! – пообещал Матвей.

– Не мне, а казачеству, – поправил запорожца атаман и, удовлетворённый его ответом, подкрутил ус. – Иди на постоялый двор, там вам с невестой подготовили комнату.

– А что она будет делать? – в нерешительности спросил Матвей.

– На постоялом дворе всем хватит работы. Кто только не заезжает передохнуть и поменять лошадей! Шлях^[11] всё-таки рядом. Всех надо принять, помыть, покормить, спать уложить, да ещё чтобы все остались довольны. Так что не переживай, при деле будет твоя зазнобушка, – хлопнул Матвея по спине широкой ладонью дед Хороший, – а теперь иди отдыхай. Дорога всё-таки неблизкая была, – и, видя, что тот всё ещё в сомнении, добавил: – Да не дам я её в обиду. Не дам.

Солнце скрылось за горизонт. Сумерки быстро переросли в тёмную южную ночь с густой россыпью ярких звёзд на небе. На постоялом дворе зажгли огни в фонарях, а затем и в помещениях…

Часть 3. Запорожье. 1943 год

Закончились страшные для Советского Союза 1941 и 1942 годы, ознаменовавшиеся отступлением Красной армии до берегов самой матушки Волги. Под Сталинградом враг был повержен, фашистов погнали смертным боем через вольные степи батюшки Дона в угольные районы Донбасса и далее, к Днепру.

– Мне нужен решительный доброволец для разведполётов! – прокричал во весь голос командир эскадрильи, и вся эскадрилья сделала шаг вперёд. – Но пересесть придётся на По-2, – добавил он, и вся эскадрилья сделала шаг назад.

– Летать на этажерке?! На этой фанере?! Да кто же согласится на это?! Он что, сдурел совсем?! – послышались обиженные голоса лётчиков-истребителей.

– Зря вы так, – расстроился командир. – Задание опасное. Летать придётся без прикрытия в Донбасс и далее, до самого Днепра.

– Я согласен! – выскочил вперёд, к удивлению сослуживцев, Александр Качкин, нутром почувствовавший, что это как-то поможет ему в поисках земли предков – эта идея крепко засела у него в голове после последней встречи с отцом, рассказавшим ему не то правдивую, но уже изрядно подзабытую легенду, не то откровенно красивый вымысел, сложившийся в поколениях за долгие годы пересказов, про основателей рода Матвея и Софию.

* * *

По-2 легонько, сухим листиком взлетел со степного аэродрома в верховьях Дона, набрал высоту и взял курс на запад. У истоков речушки Ольховой он круто завалился на левое крыло и низко пошёл по течению на юг.

Над родным домом Александр Качкин покачал крыльями, и самолёт опять круто завалился на крыло, теперь на правое, и, набирая высоту над древним хуторским кладбищем, расположенным на высоком песчаном холме, пошёл на запад, отдав честь погостам предков.

* * *

Настал 1943 год. Коварный и сильный враг был отброшен от берегов матушки Волги и батюшки Дона на территорию Украины.

Получив очередное задание, Александр взял курс на запад – к Днепру. Пролетая Запорожье, мимо красивого озёрного края, он решил сверить свой курс – открыл планшетку, и по его спине пробежал горячий луч.

– Вот она, разгадка! Вот! – прошептал он пересохшими от волнения губами, когда его взгляд случайно упал на маленькую, едва различимую, находившуюся в стороне от его маршрута надпись на военной карте, только что полученной им, – хутор Качкин.

Александр резко повернул и решительно бросил вниз лёгкий самолётик. Под крыльями замелькали рощи и озёра, ниточкой потянулась хорошо утоптанная степная дорога, по которой старик с вязанкой дров на спине вёл на привязи корову. Александр направил маленький некапризный По-2 на дорогу как на посадочную полосу. Самолёт плавно коснулся земли и с торможением пошёл навстречу старику с коровой, остановившись перед самым его носом. Александр мгновенно выскочил из кабины, не заглушив двигатель, и пустился за стариком, попытавшимся скрыться в чаще, но благо его отступление тормозила корова на налыгаче.

– Стой! Стой! – отчаянно закричал Александр. – Я свой!

Услышав русскую речь, старик остановился и обернулся к незнакомцу.

– Я Качкин! Понимаешь, Качкин!

– Подумаешь, – пожал плечами старик. – У нас тут много Качкиных. И хутор наш Качкин.

– А почему он так называется?

– А ты глянь на озёра, – ухмыльнулся старик. – Что там?

– Утки! – воскликнул Александр. – Сплошь утки качаются на волнах!

– Вот-вот! Качаются. Утка по-нашему – качка. Поэтому так и называется хутор.

– По легенде, больше ста лет назад мои предки Матвей и София убежали из этих мест на Верхний Дон. Там осели и основали свой род. Каких только уличных дразнилок у них нет – Софешки, Ромашки, Карпушки, Кролики, Сашкины, Васюнины!.. А все они одного рода, хоть многие из них уже и не знают этого. От Матвея и Софии пошли все Качкины на Верхнем Дону. Может, слышали что-нибудь про них?

– Как же, слыхал, – подтвердил старик. – До сих пор это будоражит местных влюблённых. Такого сроду в нашем хуторе не было, чтобы молодые воспротивились воле родителей. Да ещё чтобы убежали в чужие края.

– Спасибо тебе, дедушка! Спасибо огромное! Ты помог мне подтвердить легенду о моих предках! – вскричал от радости Александр. – А теперь мне пора! Военное время не терпит!..

Обыкновенная любовь
Киноповесть

Предисловие^[12]

Родился и вырос я в большом казачьем хуторе^[13] на Верхнем Дону. В этих местах на памяти моих дедов и прадедов произошло много неоднозначных исторических событий. Я любил в детстве и юношестве слушать рассказы стариков о прошлом нашего края и зачастую сам подталкивал их к беседе простыми вопросами.

Наслушавшись долгими зимними вечерами былей и баек, я пытался на другой день заводить об этом разговоры со сверстниками, но им это было неинтересно. И тогда, уже повзрослев, я поставил себе цель: написать для земляков литературное произведение о бурных и весьма трагичных событиях, происходивших на нашей исторической родине, у истоков двух издавна казачьих рек – Чира и Ольховой. Что это будет за произведение – очерк, рассказ, повесть – я тогда ещё не знал. Вышел большой фольклорно-исторический роман в пяти частях, который получил несколько литературных и казачьих наград. Черновой вариант романа так и назывался: «В верховьях Чира и Ольховой». Но серьёзный материал я начал собирать поздновато, когда оказался вдали от родины – в Литве. Жил я в то время в Каунасе, учился заочно в Вильнюсе, а работал в городке Кибартай. Такое положение дел заставляло меня по несколько часов в день проводить в пути.

Осенью 1988 года я приступил к первым литературным пробам в электричке, на дипломате, служившем мне столиком. Первые строки романа получились не совсем убедительными – это и неудивительно, я тогда ещё не имел писательского опыта. И я решил пробовать силы в фантастике, а попутно продолжал собирать материал для романа и с этой целью в октябре побывал с коротким визитом в родных краях.

На родину я летел самолётом – экономя время, а обратно добирался поездом – экономя деньги.

На железнодорожной станции Миллерово я сел в плацкартный вагон скорого поезда «Тихий Дон». Людей по какой-то непонятной и удивительной для тех времён причине почти не было в вагоне. Это меня обрадовало, я поспешно открыл общую тетрадь и мгновенно ушёл мыслями в события только что начатой фантастической повести «Контакт с параллельным миром».

Когда поезд тронулся, рядом со мной неожиданно появилась скромная женщина неопределённых лет. Она присела на нижнюю полку напротив и тайком наблюдала за мной. Я спешил записать новую, только что прорезавшуюся мысль и никак не отреагировал на её внимание. Попутчица улыбнулась краешками губ, достала из сумки какой-то журнал и стала внимательно рассматривать его. А когда рассмотрела, вкрадчиво спросила:

– Письмо невесте, небось, строчишь?

Я сбился с мысли и с неохотой, не поднимая головы, коротко бросил:

– Нет.

– А что же тогда?

– Повесть, – сказал я правду, надеясь, что это избавит меня от дальнейших расспросов.

Я ошибся. Глаза моей попутчицы вспыхнули неподдельным интересом, и из её уст вырвался извечный женский вопрос:

– Про любовь?

– Фантастика, – уныло буркнул я.

– А-а-а… – сразу исчез из её выразительных васильковых глаз всякий интерес к моей писанине. – Несерьёзное это дело. Надо писать про жизнь.

– Я хочу написать и про жизнь, и про любовь, и про войну… Да только опыта ещё не имею, учусь вот на фантастике, – честно признался я и отложил тетрадь в сторону.

Попутчица моя оказалась вопреки первому впечатлению удивительно обаятельной и с необычной судьбой. Она так умело и ненавязчиво рассказывала весь вечер о себе, что даже заставила меня воскликнуть:

– Да про это можно написать книгу!

– Вот и напиши, я буду ждать, – повелительно сказала она, как будто речь шла про обыкновенное дружеское письмо.

В этот момент поезд остановился на станции Воронеж-2.

– Сейчас мешочников^[14] налезет полный вагон, – с сожалением вздохнула попутчица.

– Каких мешочников? – удивился я.

– Которые едут в Москву за сливочным маслом и колбасой.

– С какой стати? – удивился я ещё больше. – Разве нельзя купить в своём городе?

– Да ты будто с луны свалился! – осуждающе покачала головой женщина. – Никогда в магазин не ходил, что ли?

– В детстве я жил в деревне. Потом армия, загранфлот. А теперь вот женился, жена любит ходить по магазинам, – виновато пробурчал я.

– И что?.. Она всегда приносит свежие продукты?

– Всегда.

– А живёшь ты где?

– В Литве. Вот уже несколько лет.

– Конечно! – осуждающе воскликнула она. – В Прибалтике всё есть, лишь бы не рыпались против советской власти! И мясцо, и колбаска, и сливочное маслице. И всякие вещи. Это у нас шаром покати. Люди с вечера очередь занимают у магазинов и всю ночь дежурят, сменяя друг друга, чтобы косточек купить на суп, а на них и мяса, считай, нет. В Москве только и выбрасывают ещё что-то на прилавки, чтобы запылить глаза иностранцам.

– Да этого не может быть! – воскликнул теперь уже я.

– А вот увидишь сейчас.

И я увидел. По вагону спешили люди с огромными сумками и чемоданами. Двое из них бесцеремонно бросили нам под ноги свои вещи и полезли на верхние полки.

– Василь, ты на этот раз сграбастал торбы поздоровее от себя! На весь подъезд будешь закупаться, что ли?.. – засмеялся мешочник, который взгромоздился на полку выше меня.

– На весь, а ты как думал! А вообще-то мы по двое ездим, да напарник мой, Аркашка, прихворал малость, – весело ответил Василь, шумно умащиваясь над головой моей попутчицы.

Возвратиться к прерванному разговору мы с ней больше не смогли, но утром, когда пассажиры дружно вывалили из вагонов поезда на платформу Казанского вокзала и, гомоня на разные голоса, разъединили нас, унесли потоками движения в разные стороны, она успела крикнуть:

– Напиши про обыкновенную любовь!..

А я успел расслышать, теряясь в массе кричавшего и толкавшегося со всех сторон народа, и, когда вернулся в Литву, написал на чемоданчике-дипломате под монотонный стук колёс пригородных поездов повесть «Обыкновенная любовь».

Написал и положил, от греха, «в стол», а точнее – в дипломат. И прошло несколько лет, прежде чем я решил вернуться к этой повести. Я открыл дипломат, в котором хранил всякие ценные бумаги, взял местами затёртый черновик, напрягая зрение, прочитал и опять положил на прежнее место. Но тут в дело вмешалась мистика. Хотите – верьте, хотите – нет, дорогие читатели, мне приснился сон: скорый поезд «Тихий Дон», я что-то быстро и самозабвенно записываю в общую тетрадь, напротив сидит та самая женщина и критически смотрит на меня. Наконец опять не выдерживает, спрашивает: «Ну и где же “Обыкновенная любовь?” Я ведь семнадцать лет жду её!..» И так несколько ночей подряд. Я перекрестился, достал рукопись из дипломата, занёс текст в компьютер и принялся за работу. И повесть снова получилась, по моему мнению, слегка шероховатой. Тем не менее я намереваюсь выставить её, как принято говорить, на строгий суд читателей. Только выражение это не совсем верное: читатели – добрые люди. Вот критики – это да-а! Серьёзные товарищи! Сами никогда ничего толкового не напишут, а другого растерзают в два счёта. Но тут как раз всё верно, как бы то ни было обидно литераторам – не будь критиков, всякий писал бы невесть что. С «Обыкновенной любовью» ситуация несколько иная: боюсь я критиков или нет, но повесть опубликовать должен. А как иначе? Мистика! Да и слово дал женщине. Она ведь ждёт именно такое произведение – про обыкновенную жизнь и про обыкновенную любовь. Была бы моя воля, честно признаюсь, натворил бы я тут!.. Да не могу. Обещал писать так, как было. Пусть последующие поколения достоверно узнают, без прикрас, – хочется верить, что захотят узнать, – как жили их сельские предки в третьей четверти двадцатого века: чему радовались, от чего страдали, как любили, на каком наречии говорили^[15].