Андеграунд, или Все романтики попадают в..

– Ни смолы, ни ртути! – прокричал Князь. – Но прежде, чем ты отправишься, есть еще кое-что. Во-первых, дай слово, что кого бы ты ни встретил на своем пути, ты никому не расскажешь, куда ты идешь и зачем. То есть про миссию молчок.

– Моего слова будет достаточно?

– Твоего – да.

– Хорошо. Обещаю. А что во-вторых?

– У тебя будет проводник. Это необходимо. Вот, выбирай!

Великан протянул вперед руки, и я обомлел. В одной руке он держал улитку, в другой маленькую черепашку. Это был уже перебор. Это было даже круче тройного одеколона, и я заорал:

– Ты что, Князь, издеваешься?! Я с такими проводниками буду полжизни идти до вашего Великого Мастурбатора! И на хрена, вообще, они нужны, если есть сраная фиолетовая дорога?!

– Великого Экспериментатора, – мрачно поправил меня Великан. – Фиолетовая тропа будет вести тебя через комнаты. В конце каждой комнаты есть два выхода, правильный выход тебе укажет проводник. Если ты выйдешь не в ту дверь, то ты никогда не попадешь к Великому Экспериментатору. И запомни, комнаты всегда меняются. Если ты выйдешь из комнаты и закроешь за собой дверь, то в ту же комнату через эту же дверь ты уже не сможешь вернуться – там будет уже другая комната. Поэтому никогда не возвращайся, заблудишься. Я не очень сумбурно объяснил? Ты все понял?

– Ты очень сумбурно объяснил, но я все понял, – мрачно произнес я.

– Тогда выбирай проводника.

Я показал на улитку и сказал:

– Может быть, я где-то и ленивый человек, но не настолько. Давай черепаху.

Я взял черепашку в руки, повертел ее туда-сюда и спросил:

– Это мальчик или девочка?

– Понятия не имею, – прокричал Великан, – какая разница?

– Хочу дать ей имя. Что-нибудь типа Быстрый Олень или Трепетная Лань. А еще лучше Графиня Фиолетовой Дороги. Как тебе?

– Не смешно, – буркнул Князь.

Я внимательно посмотрел на черепашку, пытаясь понять, какое имя ей больше всего подойдет. Она тоже глядела на меня своими маленькими черными глазками. Взгляд ее был спокойным, бесстрашным и, как мне показалось, несколько ироничным.

– Ладно, назову ее просто Че, – со вздохом произнес я, встал на фиолетовую тропу, поставил черепашку перед собой и, посмотрев в темноту, куда убегала дорога, спросил, – Может, фонарик дашь?

– Он тебе не понадобится, Иван, поверь.

– Ну, ладно, тогда прощай, Князь. Целоваться не будем, не проси, – я взглянул на Великана, пытаясь угадать, расстроится он или нет, но по его бесстрастному лицу так ничего и не понял. Хотя мне показалось, что румянец на щеках все-таки проступил.

– Прощай, Иван, и советую нигде особо не задерживаться, ибо день в нашем мире равен десяти дням в твоем, – голос Князя был ровным и как будто даже безучастным.

– Вперед, Че, – бодро крикнул я, и черепашка на удивление резво побежала вперед. Я двинулся за ней, и освещение стало перемещаться вместе с нами, словно невидимый прожектор наверху двигался параллельно нам. Я оглянулся. Великан стоял как раз на границе света и тьмы. Лица его я уже не мог разглядеть, но он поднял руку и помахал мне. Я просто отвернулся и пошел за черепашкой, оставив Князя в полной темноте и тишине.

***

Шли мы с Че довольно долго. Причем чувствовал я себя очень неуютно и некомфортно. Освещение, которое двигалось вместе с нами, выхватывало из темноты только брусчатый пол, по которому стелилась фиолетовая тропа. Не было ни стен, ни столбов, ни вообще каких-либо предметов, а сверху постоянно нависал белый потолок. И все это в абсолютной тишине, не слышно было даже звука моих шагов. Я попытался было напеть вслух песенку, но голос мой зазвучал настолько резко, гулко и противно, что даже Че остановилась и в недоумении вытаращила на меня свои умные глазки. Я виновато развел руками и показал ей характерный жест, как бы закрывая рот на молнию. Черепашка одобрительно кивнула и побежала дальше. Кстати двигалась она довольно быстро, и у меня было ощущение, что при желании она сможет еще прибавить, и мне придется перейти на легкую трусцу, чтобы за ней поспевать. Наконец, Че замедлила шаг, и я увидел перед нами каменную стену, в которой было две железные двери. Причем тропа перед дверями раздваивалась и убегала под каждую дверь. Черепашка, ни секунды не раздумывая, свернула направо и нырнула в довольно большую щель между полом и дверью. Я, боясь потерять Че, в панике подлетел к двери, схватился за массивную железную ручку, которая просто обожгла меня холодом, и толкнул дверь. Она открылась легко и абсолютно бесшумно. Я с любопытством и некоторой опаской переступил порог.

Поначалу мне показалось, что я очутился в лесу. Вокруг были заросли каких-то кустарников или даже травы высотой с человеческий рост. Редкие, но массивные деревья с причудливо закрученными ветвями недружелюбно шуршали листвой, хотя не было и намека на какой-нибудь даже легкий ветерок. Было как-то пасмурно и мрачно. Я посмотрел на небо – оно все без малейшего просвета было затянуто черными тяжелыми тучами, которые были абсолютно неподвижны и поэтому казались неестественными, как будто нарисованными. Насыщенный духотой воздух был явно не лесной, пахло затхлостью, гнилью и плесенью. Я внимательно огляделся и неожиданно справа от себя где-то в двухстах метрах увидел огромный двухэтажный особняк. Он был весь, от земли до конька крыши, покрыт какими-то вьющимися растениями, и, наверное, поэтому сразу я его не заметил. Но фиолетовая тропа вела не к дому, а убегала куда-то в заросли. Че нетерпеливо топталась на месте, как бы давая мне время осмотреться, но при этом намекая, что времени этого не так уж и много. «Наверное, это территория какой-то заброшенной усадьбы», – подумал я и еще раз взглянул на дом. Все-таки выглядел он как-то недружелюбно и даже несколько жутковато. Листва, оплетшая особняк, шевелилась и колыхалась, хотя, повторюсь, стоял абсолютный штиль, и создавалось впечатление, будто дом на самом деле живой, будто он реально дышит и злобно смотрит на меня темными стеклами своих окон. Поэтому, когда в одном из этих окон на первом этаже вдруг появился слабый мерцающий красно-желтый свет, не любопытство овладело мной, а наоборот, мне захотелось поскорее свалить отсюда.

– Вперед, Че, – произнес я и двинулся вслед за черепашкой.

Дорога проходила сквозь заросли, но идти было комфортно, ибо на самой фиолетовой тропе никакой растительности не было, как будто тропа своей метровой шириной просто упала сверху, придавив все травы и кустарники. Однако комфорт закончился довольно быстро. Не прошли мы и десяти минут, как на тропу прямо перед Че выскочила огромная черно-серая волчица, грозно рыча и злобно сверля меня своими чернющими глазами. У страха, конечно, глаза велики, но мне показалось, что она реально метра полтора в холке и метра три в длину. Я с завистью посмотрел на черепашку, которая моментально скрылась в панцире, и достал кастет. Волчица оскалилась, словно усмехнулась и махнула своей огромной лапой. Че от этого шлепка стремительно улетела в заросли, и через мгновение я услышал глухой удар, как будто панцирь врезался в дерево. Я покрепче сжал кастет и стал потихоньку пятиться назад. Волчица встала на задние лапы и издала такой громкий и жуткий рев, что все мое тело покрылось огромными мурашками, волосы на голове зашевелились, и я вроде даже почувствовал, как они седеют. Из пасти зверюги вырвались языки пламени, а ее зрачки превратились из черных в красно-желтые. Я убрал кастет в карман, ибо понял, что толку от него не будет – здесь как минимум нужна серебряная пуля – и метнулся сквозь заросли в сторону дома. Бежал я очень быстро, быстрее, чем когда-либо, выставив вперед руки, чтобы защитить лицо от веток и листвы, хотя без царапин и рассечений, конечно, не обошлось. Слыша за спиной постоянное хриплое звериное дыхание, я прекрасно понимал, что волчица просто играет со мной, как кошка с бантиком, и ей достаточно будет одного легкого прыжка, чтобы втоптать меня в землю, и одного легкого движения лапой, чтобы разорвать мою плоть. Поэтому надеялся я только на то, что она слишком заиграется, и я успею укрыться в доме.

Неожиданно заросли закончились, и я выбежал на свободное пространство перед домом, до которого оставалось метров сто. Под ногами была трава, не скажу, что подстриженная, но не выше моих лодыжек. Я, продолжая бежать на той же скорости, вдруг понял, что сзади не слышно никаких звуков, и на бегу оглянулся. Волчицы не было. Я уже собрался было облегченно выдохнуть и остановиться, но тут наступил на что-то склизкое, грохнулся плашмя на землю и в позе звезды проскользил по траве несколько метров, остановившись в считанных сантиметрах от огромной лепешки коровьего дерьма. Еще немного, и я уткнулся бы лицом в эту вонючую жижу. Я вскочил на ноги, но опять поскользнулся и еле удержал равновесие. Мой правый сапог был полностью вымазан коровьим дерьмом, наступил я в него смачно и точно. Выделывая ногой непривлекательные па, я принялся вытирать сапог о траву, оглядываясь по сторонам и бормоча себе под нос: «Если здесь такие волчицы, представляю, какие здесь коровы. Теперь понятно, почему эта зверюга от меня отстала – минное поле, твою мать». Наконец, измазав пару соток травы коровьим дерьмом, я кое-как вытер сапог, но результат меня полностью не удовлетворил. В заросли соваться как-то не очень хотелось, и я решил обратиться за помощью в дом – попросить воды (может, и пивко найдется) и узнать что-нибудь про эту чертову волчицу. Я уверенно направился к порталу здания, который, как и положено особняку, выглядел несколько пафосно – с широкой лестницей, балюстрадой, колоннами и массивными высокими двустворчатыми дверями. Правда, все это было покрыто мхом и растительностью, и здание явно выглядело нежилым. Но ведь свет-то в окне я давеча видел, поэтому какая-то надежда у меня была. Я поднялся по ступеням к двери и, приложив немалое усилие, потянул за большое бронзовое кольцо. Дверь открылась с противным громким скрипом, заставившем меня поморщиться, и когда я вошел внутрь, от надежды ничего не осталось. В помещении было холодно, как в склепе, а воздух при этом был спертым и тяжелым. Пахло, как и снаружи – затхлостью, гнилью и плесенью. Только запах этот был четче и ярче, как будто именно здесь находился источник этого запаха. Никакого освещения, естественно, не было, как не было и полной темноты. Я бы назвал это сумерками, границей между светом и тьмой. Помещение это, наверное, служило холлом, и было не очень большим, но с высокими потолками и колоннами. Стояла кое-какая мебель – кресла, диваны, большой массивный стол, сервант, стулья, но все это было покрыто толстенным слоем пыли и плесени, а по воздуху летала паутина, хотя никаких сквозняков не ощущалось. Направо и налево от холла уходили достаточно широкие коридоры. Звук моих шагов гулко и громко разносился по всему помещению, а сапоги оставляли в пыли четкие отпечатки, обнажая почерневший от сырости и времени паркет.

– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул я на всякий случай, и троекратное противное эхо завибрировало в воздухе: «кто-нибудь, кто-нибудь, кто-нибудь». Как будто дом меня передразнивал. Мне стало не по себе, и я направился к дверям, чтобы покинуть это здание. Но тут мой взгляд случайно скользнул по одному из коридоров, и я увидел там девочку. Насколько я смог разглядеть при таком освещении, ей было лет одиннадцать-двенадцать, и выглядела она несколько диковато. Ее длинные темные взлохмаченные волосы доходили ей до бедер, из-под серого невзрачного короткого халатика торчали тоненькие ножки, а в руке она держала раскрытую опасную бритву, которая зловеще поблескивала своим лезвием. Я не мог разглядеть ее лица, но мне почему-то показалось, что девочка очень напугана.

– Не бойся, – произнес я со всей мягкостью, на которую был способен, протянул руку и медленно направился к девочке, – Где твои родители?

Она как-то встрепенулась, отпрянула, открыла сбоку какую-то дверь и скрылась за ней. Я прибавил шаг и вошел следом за девочкой в ту же комнату. Комната оказалась очень странной. Она была совсем небольшая и абсолютно белая. Стены были без окон и выкрашены в белый цвет, как и потолок, а пол был выложен белой плиткой. В комнате было очень светло, хотя никаких источников света я не заметил, и идеально чисто – ни пыли, ни паутины. На одной из стен висело огромное, от пола до потолка, зеркало, и девочка стояла около него. Теперь я смог получше разглядеть ее лицо. Оно было хоть и очень бледным, но довольно милым, даже, я бы сказал, красивым, насколько это возможно для подростка. Ее большие черные глаза я бы тоже назвал красивыми, если бы не их выражение. Нет, в них не было страха – в них были злоба и ненависть. Девочка как-то грозно зашипела, махнула в мою сторону опасной бритвой, неожиданно прыгнула в зеркало и исчезла.

Я был, конечно, ошеломлен и обескуражен всей этой фигней, но, когда я подошел к зеркалу, к этим ощущениям прибавилось еще и немного страха. Зеркало ничего не отражало, кроме моих глаз. То есть в отражении не было ни пола, ни стен, ни потолка, ни меня – только мои глаза с испуганно-удивленным выражением. В том, что это именно мои глаза, не было никаких сомнений, и мне стало несколько жутковато. Я хотел было протянуть руку, чтобы пощупать поверхность зеркала, но тут в отражении вокруг моих глаз появилась какая-то легкая дымка, которая стала постепенно темнеть и вдруг сформировалась в фиолетовую маску. Я в ужасе отпрянул от зеркала, оступился, потерял равновесие и грохнулся задницей на пол. Когда я снова взглянул на зеркало, фиолетовой маски с моими глазами там уже не было. Зато там появилась какая-то темная точка, которая стремительно приближалась ко мне, увеличиваясь в размерах, и в итоге оказалась моей знакомой волчицей. Она неслась на меня, оскалив пасть, и глаза ее горели красно-желтым светом. Я сидел на полу в полном оцепенении, и не мог пошевелиться. Волчица была уже совсем близко, и она прыгнула на меня. Я успел разглядеть ее огромные острые когти и даже слюни, которые капали из ее пасти. В голове моей промелькнуло только одно-единственное русское народное слово, а перед глазами пробежала вся жизнь на очень-очень быстрой перемотке. Я уже приготовился умереть и не сразу понял, что произошло. Волчица в зените своего прыжка врезалась в зеркало с той стороны, и все зеркало покрылось густой паутиной тонких трещин, за которой ничего невозможно было разглядеть. Некоторое время я сидел и ждал, что вот-вот зеркало осыпится осколками на пол, и волчица завершит свой прыжок. Нервы мои были натянуты до предела, а сердце бешено колотило в грудь. И тут трещины от центра зеркала к краям начали постепенно краснеть, как будто по ним бежала ртуть, как в термометре, пока каждая, даже самая маленькая трещинка, не стала красного цвета. Я завороженно смотрел на эту красную паутину, которая на фоне белой стены выглядела ярко и зловеще, а через мгновение из трещин стала сочиться кровь, стекая на белую плитку пола и ручейками направляясь ко мне. Я вскочил на ноги с твердым намерением бежать из этого дома, но тут одна из стен внезапно стала прозрачной, и я увидел соседнюю комнату. Она была очень похожа на эту, только стены, пол и потолок были красного цвета. И зеркала там не было, зато посреди комнаты стояла белая ванна, наполненная водой, а рядом с ванной та самая девочка. Она сняла халатик и осталась совсем голой. Мне стало как-то неловко подглядывать, но я почему-то не мог отвести взгляд и в легком оцепенении смотрел на происходящее. Девочка аккуратно сложила халат и положила его на белый стул, стоящий рядом, залезла в ванну и села в воду, положив руки на края ванной. Затем левой рукой потянулась к стулу и взяла с него свою опасную бритву, которую я сначала не заметил. Девочка ни разу не взглянула в мою сторону, и я думал, что она меня не видит, что стена прозрачна только с моей стороны. Но тут мне показалось, что девочка посмотрела мне прямо в глаза холодным, жестким взглядом и молниеносно полоснула бритвой по своему правому запястью. Если бы не белая ванна, я бы и не заметил, как брызнула кровь, так как вся комната была красного цвета.

– Стой! – В ужасе заорал я, бросился вперед и врезался в стену, которая тут же из прозрачной стала снова белой. Тогда я выскочил из комнаты и стал ломиться в соседнюю дверь. Она была заперта. Я несколько раз с разбегу ударил по двери ногой, и она распахнулась. Я подлетел к ванне и застыл. Там в кровавой воде с закрытыми глазами лежала волчица. Лапы ее находились на краях ванны, и из них текла кровь. На полу валялась опасная бритва с красными разводами на лезвии, а на белом стуле лежал аккуратно сложенный халатик. Мне показалось, что я схожу с ума. Мозг как будто заморозился, и я тупо переводил взгляд с волчицы на бритву, с бритвы на халатик, с халатика на волчицу… и так без остановки. Не знаю, как долго это продолжалось, но, наконец, усилием воли я все-таки заставил себя выйти из этого состояния и остановил свой взгляд на волчице. В этот момент она открыла глаза и уставилась на меня своими черными злобными зрачками. Я медленно попятился назад. Волчица оскалилась и грозно зарычала. Я стремглав бросился прочь, ничего не соображая и не видя вокруг. Внутри меня был только всепоглощающий ужас, который вызывал только одно паническое желание – бежать. Не помню, как я сумел найти выход, как выскочил из дома, но оказавшись на улице, почувствовал, что в моей голове сквозь тьму ужаса и паники пробует пробиться лучик рассудительности и самообладания. Я увидел брешь в зарослях, которую проложил давеча, спасаясь от волчицы, и помчался к ней, зорко смотря под ноги и ловко перепрыгивая коровьи лепешки. Бежать в зарослях по уже проторенной тропе было гораздо легче, и через некоторое время я выскочил на фиолетовую дорогу, едва не наступив на Че.

Выглядела черепашка несколько потрепанной и слегка ошалелой, но, главное, живой и невредимой. Я радостно схватил ее в охапку, чмокнул в морщинистое темечко и понесся по фиолетовой тропе. Вдруг Че больно укусила меня за палец. Я вскрикнул и, не останавливаясь, в недоумении посмотрел на черепашку:

– Ты чего кусаешься?

Взгляд у нее был сердитый, а своей лапкой она как будто настойчиво указывала в мою грудь. Я не сразу понял, что она от меня хочет, а когда догадался, то затормозил настолько резко, что почувствовал, как мой мозг ткнулся в лобную кость.

– Мило, – буркнул я, развернулся и побежал в противоположную сторону.

И тут я услышал сзади себя звериное рычание, которое неумолимо приближалось, и быстрее, чем хотелось бы. Я попытался прибавить ходу, но ничего не получилось, а в голове появились дурацкие мысли, что если вдруг выживу, то завяжу на хрен с курением и алкоголем и начну бегать трусцой по утрам и вечерам. Хотя и кретину понятно, что здесь даже Усэйн Болт не смог бы убежать. Зверюга была совсем близко, и я слышал уже не только ее рычание и дыхание, но и то, как колышется ее шерсть на бегу. И тут я увидел впереди увитую растениями стену, а в ней две двери с большими бронзовыми кольцами вместо ручек, и мне показалось, что волчица стала отставать. Я добежал до фиолетовой развилки и опустил черепашку на тропу.

– Давай, Че, быстро! – нервно крикнул я, и черепашка резво устремилась направо. Я, опережая ее, подбежал к двери и, потянув за кольцо, распахнул ее. Затем оглянулся.

По фиолетовой тропе, вжав голову в плечи, понуро удалялась маленькая девочка в сером халатике, держа в руке раскрытую опасную бритву. Вдруг она обернулась, и мне показалось, что ее глаза сверкнули красно-желтым светом. Я дождался, когда Че пересекла порог, прошел за ней и с силой захлопнул за собой дверь.

***

Прежде чем увидеть очередную комнату, я ее услышал. Невообразимая какофония грохота заставила меня сморщиться и зажать уши ладонями. Только после этого я смог осмотреться, и увиденное, наверное, врежется в мою память навсегда. Комната была не такая огромная, как предыдущие, по крайней мере, я видел вдалеке противоположную стену и две двери в ней. А вот фиолетовую тропу я увидеть не мог, ибо весь пол кишел огромными орлами. Их было неимоверное множество, возможно тысячи. Они находились достаточно плотно друг к другу, и каждый из них пытался взлететь, но ни у кого ничего не получалось. Приглядевшись, я заметил, что все они скованны между собой цепями. Причем на каждой лапе каждого орла висело по небольшому замку. Эти замки были связаны между собой цепью толщиной с палец, и такие же цепи тянулись от лапы одного орла к лапе другого. То есть все замки были соединены между собой цепями. Взмахи тысячи пар крыльев вместе со звоном цепей и создавали тот неимоверный грохот, от которого моя голова, казалось, вот-вот взорвется. Я взглянул на Че, она выглядела какой-то растерянной и подавленной и смотрела на меня так, словно просила о помощи. Я убрал руки от ушей, впустив в свой мозг сотни децибел, поднял черепашку с пола и попытался засунуть ее в карман своей куртки, но карман был явно маловат.

– Ладно, понесу тебя на руках, – пробурчал я Че, и она, благодарно моргнув, скрылась в панцире.

Я осторожно и плавно, стараясь не делать резких движений, начал пробираться сквозь орлиную толпу, стараясь не споткнуться о цепи и не наступить какой-нибудь птице на крыло. Уши мои, похоже, привыкли к грохоту, и он уже не вызывал у меня такого явного дискомфорта. Я внимательнее присмотрелся к орлам и заметил, что все они почему-то вымазаны птичьим пометом. В этот момент что-то шлепнулось мне на рукав куртки – так и есть, птичье дерьмо. Я остановился и посмотрел наверх. Потолок был очень высоким, а под потолком кружила большая стая бройлерных куриц, которая бессовестно гадила на несчастных орлов, а теперь и на меня. Сам потолок был разрисован под синее небо с белыми облаками, на которых были написаны какие-то имена. Я любопытства ради прочитал все эти имена (на это ушло секунд двадцать), но своего имени там не обнаружил. Я опустил голову и продолжил путь. Орлы как будто не обращали на меня никакого внимания и вели себя достаточно спокойно, а может просто обреченно. То тут, то там кто-то из них пытался взлететь, но цепи неумолимо притягивали их к земле, и в их огромных чистых глазах стояла такая безмерная и глубокая тоска, что сердце мое больно сжималось каждый раз, когда я встречался с их взглядами. Правда иногда во взоре некоторых орлов вспыхивали искорки ненависти и злобы, но это происходило в те моменты, когда они смотрели вверх, и предназначались, судя по всему, летающим бройлерным курицам. В общем, потихоньку, под редким дождем куриного помета, я добрался до двух дверей, постучал костяшкой пальца по панцирю, и Че высунула свою мордашку наружу. Я протянул руку с черепашкой к правой двери, но Че энергично замотала головой. Тогда я направил руку на левую дверь, черепашка закивала и начала топтаться на моей ладони. Я, осторожно пробираясь между орлами, подошел к левой двери, взялся за ручку в виде куриной головы и хотел было уже открыть дверь, но тут заметил, что наверху на двери на вбитом гвозде висит маленький ключик. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что этот ключ от орлиных замков.

– Мило, – пробормотал я, повернулся, обвел взглядом шевелящееся море птичьих тел, иногда встречаясь с их взглядами, прислонился спиной к двери и вздохнул. Всеми фибрами своей романтичной души я, конечно же, хотел освободить этих несчастных орлов только потому, что испытывал к ним безмерную жалость, но мой рациональный и циничный внутренний друг сразу начал предъявлять мне контраргументы. Во-первых, это займет уйму времени и сил, а такими вещами разбрасываться в моей ситуации непозволительно. Во-вторых, даже если я освобожу их всех, то в этой относительно небольшой комнате они все равно не смогут все взлететь, и большинство из них, скорее всего, погибнет в невообразимой давке. В-третьих, нет никакой гарантии, что по своей природной глупости, поддавшись панике и животному страху, они не растерзают меня в клочья.

Я хотел было в глазах Че прочитать какой-нибудь совет, но она скрылась внутри панциря, чтобы не смущать меня при принятии такого непростого решения. И рациональный цинизм победил.

– В конце концов, это всего лишь птицы, – пробормотал я, развернулся, открыл дверь и переступил порог.

Как же я себя ненавидел в тот момент.

***

Это был чердак. Обыкновенный захламленный пыльный чердак. Кое-какой свет пробивался через слуховые окна и рассеивал темноту, но не настолько, чтобы увидеть, куда именно убегает фиолетовая дорога. Я двинулся по тропе, продолжая нести черепашку в руке, она так и не вылезла из панциря. И тут боковым зрением я уловил какое-то движение слева. Я повернулся. Около слухового окна стоял человек среднего роста, одетый в темно-синий спортивный костюм и черные кроссовки. На голове у него была черная шапочка, натянутая до самых глаз, а в руках он держал направленный на меня автомат Калашникова. Света было мало, и его лица я разглядеть не мог, даже не мог определить приблизительно его возраст, но мне показалось, что человек несколько напряжен, а, возможно, и напуган.

– Ты кто? – нервно спросил он. В моей голове еще звенел грохот орлиной комнаты, и голос его прозвучал для меня гулко и как будто издалека.

– Иван, – ответил я. Человек вздрогнул и вытянул руки с автоматом немного вперед.

– Ты чего так орешь? Говори тише. Что здесь делаешь? – он облизнул губы и настороженно огляделся по сторонам.

– Извини, глуховат немного. Иду домой, – честно сказал я, стараясь говорить потише.

Человек внимательно рассмотрел меня и, похоже, начал успокаиваться. Видок у меня, конечно, был тот еще. С небритой расцарапанной мордой и заляпанный с ног до головы птичьим дерьмом, я был реально похож на бомжа.

– Что в руке? – голос его прозвучал почти спокойно, но глаза по-прежнему оставались настороженными и какими-то бегающими. Этот человек мне не нравился, и я решил действительно прикинуться неуверенным напуганным бомжом. Уши мои вроде бы отошли от грохота, гул в голове пропал, и слух восстановился. Я вытянул руку вперед ладонью вверх и пробормотал дрожащим голосом:

– Это просто моя черепашка.

Че высунулась из панциря и выжидающе уставилась на незнакомца. Тот улыбнулся, опустил автомат и спросил вполне дружелюбным тоном:

– Закурить не найдется?

– Найдется, – пролепетал я и торопливо полез свободной рукой во внутренний карман. Человек тут же напрягся, вскинул автомат и жестко произнес:

– Никаких резких движений, тезка. Всё делаем очень плавно.

Я очень медленно достал пачку сигарет, она оказалась запечатанной. Я так же медленно опустил черепашку на фиолетовую тропу, распечатал пачку, достал две сигареты, подошел к незнакомцу и протянул ему одну. Он опустил правую руку с автоматом, левой взял у меня сигарету, посмотрел внимательно мне в глаза и сказал быстро и отрывисто:

– Спасибо.

Затем уселся на пол около окна, прислонившись к стене, положил рядом автомат, достал из кармана спички и прикурил. Все его движения были какие-то нервные и дерганые. Я сунул себе в рот вторую сигарету и хотел было прикурить своей бензиновой зажигалкой, но подумав, что для бомжа это чересчур роскошно, обратился к незнакомцу:

– Огоньком не угостишь?

Он протянул мне спички и спросил:

– Ты как сюда попал?

– Через дверь, – наивным голосом ответил я и чиркнул спичкой о коробок, спичка сломалась. Я достал другую и наконец-то прикурил. Человек как-то суетливо поднялся с пола, забрал у меня спички, прошел к двери и задвинул засов.

– Вроде запирал, – растерянно пробормотал он, вернулся и уселся на прежнее место. Затем потянулся рукой в сторону, извлек откуда-то открытую бутылку, приложился к горлышку и сделал несколько глотков. Затем докурил сигарету, затушил ее об пол и посмотрел на меня:

– Портвешок будешь, тезка?

– А пивка случайно нет? – робко спросил я.

– Ну, ты же не в баре, – усмехнулся незнакомец, протягивая мне бутылку. Я взял ее и посмотрел на этикетку. Три семерки. Я сделал несколько глотков и поморщился. Конечно, не тройной одеколон, но тоже гадость. Я с сожалением докурил сигарету, бросил окурок на пол и затоптал сапогом. Затем вернул бутылку незнакомцу, уселся на пол с другой стороны окна и спросил:

– Так тебя тоже зовут Иван?

– Да, Иван Помидоров. Будем знакомы, – он сделал несколько глотков и поставил бутылку между нами. «В конце концов, я всего лишь бомж», – со злой иронией подумал я, взял бутылку и присосался к горлышку. Пойло, конечно, было противное, но свое дело оно сделало. В теле и в голове появилась приятная легкость, чердак перестал казаться мрачным и пыльным, а Помидоров чужим и неприятным. Пока он не начал говорить.

– Вот, мы с тобой оба Иваны. У нас самые что ни на есть русские имена. Мы самые что ни на есть русские люди на нашей русской земле. И где мы? В жопе! На сраном чердаке пьем дешевый портвейн, – Помидоров говорил негромко, но зло и очень эмоционально. – Вот ты посмотри в окно! Много русских ты там увидишь? Ни хрена! Там довольная жизнью, пестрожопая толпа чужаков, которые ведут себя на нашей земле по-хозяйски вольготно, нагло и бесцеремонно. Нет, ты посмотри, посмотри в окно!

Я встал на колени, пододвинулся к окну и посмотрел на улицу. Там внизу была не очень большая площадь, заполненная людьми. Многие были с детьми. Это было похоже на какой-то праздник или торжество, потому что среди толпы было много разноцветных флажков и воздушных шариков. Люди были довольны и радостны, очень многие улыбались. Все они, действительно, были разных национальностей – и африканцы, и азиаты, и кавказцы, и славяне. Последних было явное меньшинство. Я обернулся к Помидорову, тот пил портвейн из бутылки.

– Похоже, там какой-то праздник, – сказал я с некоторым воодушевлением.

– Праздник? – усмехнулся Помидоров, отшвырнул пустую бутылку в сторону, куда-то потянулся и достал еще одну. – Да у них, мразей, вся жизнь праздник, – он распечатал бутылку, поставил ее на пол, взял в руки автомат и отсоединил шомпол. Продавил шомполом пробку вовнутрь бутылки и прицепил шомпол на место. Затем взял бутылку в руку и, повернувшись ко мне, произнес:

– Давай-ка, Ваня, выпьем за русский дух, – и присосался к горлышку, после чего протянул бутылку мне. Я, стоя на коленях, сделал несколько глотков и снова посмотрел в окно.

– И много там русских, на этом празднике? – ехидно спросил Помидоров.

– Нет, не много, – ответил я, не поворачиваясь.

– Вот то-то и оно. Потому что вся эта инородная саранча просто выдавливает нас, русских, с нашей земли. Выдавливает из домов, из квартир, с рабочих мест, с улиц, загоняя нас на чердаки и превращая в бомжей и неудачников, – Помидоров говорил яростно и чересчур возбужденно. Я взглянул на него. Он был уже прилично пьян, глаза его горели безумной злобой, а в уголках рта скопилась какая-то бесцветная пена. В этот момент он был похож на параноидального фанатика. – И ведь они не просто приехали к нам погостить. Они, суки, приехали сюда жить и насаждать свои сраные законы и обычаи. А сами при этом плодятся и плодятся, и это многочисленное инородное потомство опять же выдавливает наших детей из детских садов, из школ, из жизни. Твари! Ненавижу этих тварей! Праздник у них? Сейчас я им устрою Праздник Общей Беды!