Скатилось в море солнце
С небесного уклонца,
Прохладный ветерок
Донёс, что день утёк,
И на воде бородка —
Плывёт рыбачья лодка.

В ней, кутаясь в хитон,
Паромщик дед Харон
Глядит по-стариковски,
Как вечереет час:
Пускай не Айвазовский,
А радуется глаз.

«Когда тебя поймают тени…»

Когда тебя поймают тени
И всё пойдёт наперекос,
Когда тяжёлых мыслей звенья
Нелепый выстроят прогноз,

Когда навалятся сомненья,
Взгляни на мир из дали звёзд.
Что тени? Это лишь затменья,
Лишь световой анабиоз.

«Мне нравится твой взгляд…»

Мне нравится твой взгляд:
Он не обременён обманом,
В нём прелости распад
Ещё не наречён романом.

В нём я раскрепощён:
Вдыхаю обморок весенний
И, жизнью увлечён,
Несусь к тебе, мой сад осенний.

«Есть тихие миры…»

Есть тихие миры:
Все в дырах, как сыры,
И, как сыры, пахучи.

Есть дикие миры:
Как облака, сыры
И, как леса, дремучи.

Другие есть миры:
Как дальние костры;
Они горят беззвучно.

А есть ещё миры:
Они лишь снам верны.
Они миров всех лучше.

«Мы перекинулись словцом…»

Мы перекинулись словцом,
И так явилось, между нами
Ты сыном был, а я отцом;
Пылали свечи в людном храме.

К чему приснился этот сон?
Свет падал с улицы лучами.
Я на тебя взглянул с икон
Такими нежными очами!

«Пошумел, улёгся ветер…»

Пошумел, улёгся ветер,
Не гоняет больше пыль.
Может, он себе наметил
Удалиться в монастырь.

Или просто затаился:
Ослабели скруты жил.
Выдохнул, отматерился
И по-новой закружил.

«Апрель. И опять вечерами…»

Апрель. И опять вечерами
У солнца романчик с тенями,
И Нинка, царица небес,
Гуляет, в ночнушке и без,
С распущенными волосами.

Моль

Бросился к телефону звонить:

– Сима, она умерла!

– Боже мой, кто?

– Жизель!

– Какая Жизель?

– Та, что летала у меня целую неделю! Моль это!

– Так что же ты сразу её не прихлопнул?

– Щазз! – и прервал разговор. Обидится, конечно, Сима, да и ладно, к завтрашнему дню всё равно забудет.

Она покоилась на подоконнике. Решил помахать возле неё рукой – вдруг испугается, оживёт, – но воздушная волна протащила по пластику лёгонькие останки и только.

Когда эта вертунья появилась на кухне, глазам не поверил. Блеснула в дневном свете окна и вдруг исчезла, потом снова стала видимой – завихляла в полёте изломанно. Конечно, хотелось думать, что раньше не замечал, но каждый день начинался с одного и того же рубежа, и если её не было до, не должно было быть и после. И всё-таки в течение недели уверял себя, что раньше хитрожопка где-нибудь таилась и не летала. Хотя сколько живёт моль – неделю, две? Утром обнаружил на подоконнике мотыльковый трупик, и всё определилось: раньше её точно не существовало.

Со мной это случилось давно, так давно, что и считать не хочется. Ночью закашлялся и проснулся, в горле першило. Пришлось встать и топать на кухню, придерживая на тощих ягодицах пижамную материю, потом обнаружить, что в чайнике нет воды ни капли – ну да, накануне последнее выцедил, – чертыхнуться и протянуть губы к водопроводному крану.

Когда, насосавшись, вытер рукавом мокрый подбородок, посмотрел на часы – около трёх, щёлкнул выключателем и двинулся по коридору. В комнате уже было не так темно, сквозь сатиновые занавески проникал свет фонарей с улицы, – и сразу заметил, что кровать накрыта одеялом, а ведь, вставая, откидывал его. Снова отвернул и увидел нечто, простёртое на кровати подобно аппликации. В догадке схватился за брючины, но руки наткнулись на впалые мослы; захотел облапить ворот куртки, но загрёб волосы на груди, – пижама непостижимым образом переместилась с тела на кровать. Разум, конечно, свёл происходящее к непристойному проявлению сна, а посему можно было снова нацепить пижаму, заснуть и утром проснуться и не вспоминать об этом. Но перед завтраком, собираясь налить воды в чайник, обнаружил, что тот всё же не пустой, что в нём ещё жидкость плещется – немного, с полчашки. И так уже было день назад.

Sie haben die kostenlose Leseprobe beendet. Möchten Sie mehr lesen?