Ноэзис

Цветы всегда казались мне атрибутом символичности – будь это подарок на свадьбу, свидание или похороны. В какой-то мере мне было даже стыдно, что приходится быть соучастником преступного обращения с дарами, данными человечеству природой. Но кто-то рассказывал мне, будто цветы выращивают в искусственных условиях, дабы не растрачивать потенциал и без того медленно умирающей планеты. Мог ли я в это верить? Сомневаюсь…

Мне всегда казалось, что у человека есть временное бессмертие: пока о нем помнят; пока его любят. Поэтому я всегда хотел уйти первым, чтобы кто-то оплакивал меня, вспоминая добрым словом. Увы, подобное может зависеть лишь от воли судьбы, ведь если бы каждый мог выбрать себе нужную смерть, то все остальное теряло бы смысл.

Печаль пронизывала меня насквозь; она въедалась в кожу, словно запах аммиака. Включая душ, я часами сидел под холодными струями воды, надеясь замерзнуть насмерть. Но жизнь, словно играя со мной в странную игру, лишь насмехалась над моими бессмысленными выходками.

– Ну вот представь, будто есть два мира. В первом мы действительно находимся, живем, дышим, а во втором только хотели бы жить.

Извечный монолог о поисках смысла стал меня немного раздражать. В знак протеста я раскрыл стеклянные двери душевой кабины, шагнул внутрь и окончательно смыл с себя остатки прошедшего сна.

Кто-то однажды сказал мне, что «наша жизнь – это всего лишь яркая вспышка длительностью в один миг». После наступит беспросветная тьма.

Меня все не покидала глупая и в то же время успокаивающая мысль: вся наша жизнь не больше, чем дурной сон. Рано или поздно мы все проснемся.

Мне всегда казалось, что все важное нужно говорить при жизни. Никто не знает, когда наступит смертный час, – если в мире вообще существует такое понятие.

На этом празднике жизни он был лишним; для него не осталось ни праздника, ни жизни.

Закончив этот странный ритуал, я собрал ношеную одежду и выбросил в мусорный пакет. Не знаю, что мною двигало; быть может, так я хотел очиститься от старого себя. Мысленно пытался ампутировать ненужный рудимент собственной боли.