В заключение подчеркну важнейший момент: константно не восприятие, как ошибочно принято считать, константны объекты окружающего нас мира и сам этот мир, что еще раз подтверждает роль моделей-репрезентаций, а не изменчивых образов восприятия в построении этой константности мира.
1.8.3. Реальность
Б. Рассел (2001а) приводит положение Д. Беркли, согласно которому:
…реальность чувственных вещей состоит в том, что они воспринимаются [с. 760].
Это действительно так. Но почему воспринимаемое обладает для нас качеством реальности? Мне представляется, что субъективная «реальность чувственных вещей» или, точнее, всего воспринимаемого мира обусловлена тем, что в формировании репрезентаций мира каким-то неясным пока образом участвует появляющаяся у нас с раннего детства постоянная и привычная глобальная модель-репрезентация окружающего, которая и придает им субъективное качество реальности.
А. Д. Логвиненко (2002а) напоминает об интересных явлениях, возникающих при надевании очков, переворачивающих образ восприятия мира:
…все исследователи инвертированного зрения, начиная со Стрэттона, указывали на картинность, нереальность, иллюзорность визуального пространства при инверсии. «…И хотя все эти образы, – писал Стрэттон, имея в виду образы при инвертированном зрении, – были четкими и определенными, они вначале не производили впечатления реальных вещей, подобно объектам, которые мы видим при нормальном зрении, а выглядели неуместными, фальшивыми или иллюзорными образами (Стрэттона. – А. Л.), помещенными между наблюдателем и самими объектами или вещами». При чтении дневника, который Стрэттон вел по ходу своего эксперимента, обращает на себя внимание настойчивость, с которой им подчеркивается «нереальность» образов инвертированного зрения. В нормальных условиях мы видим предметы, а при инверсии переживаем наличие образов – так можно было бы резюмировать его наблюдение [с. 574–575].
Из этого следует, что ощущение реальности образов восприятия окружающего появляется у нас, вероятно, не сразу, а лишь со временем, с опытом, приобретаемым в процессе психомоторной активности и нашего взаимодействия с воспринимаемым миром.
Инверсия «визуального поля» в результате ношения переворачивающих изображение очков приводит, как справедливо полагает А. Д. Логвиненко [2002а, с. 576], к разрушению существующего у испытуемого «видимого мира». Я сказал бы – к разрыву привычных естественных связей между образом восприятия мира и привычной моделью-репрезентацией этого мира. И это сопровождается появлением ощущения нереальности «видимого поля» – новых образов восприятия [см.: А. Д. Логвиненко, 2002а, с. 574–575]. Можно поэтому предположить, что ощущение реальности образов восприятия окружающего обусловлено именно прочными и естественными связями этих двух феноменологических составляющих. Другими словами, субъективную реальность нашему образу восприятия придает его неразрывная связь и внутреннее единство с вспоминаемой и представляемой нами моделью-репрезентацией окружающего мира.
Кстати, А. Н. Леонтьев (1983а), обсуждая образ мира, являющийся, как будет показано ниже, глобальной моделью-репрезентацией окружающего, говорит, что:
…сенсорные модальности ни в коем случае не кодируют реальность. Они несут ее в себе. Поэтому-то распадение чувственности… порождает психологическую ирреальность мира [с. 261].
Думаю, что он тоже совершенно не просто так говорит об ирреальности мира, обсуждая восприятие и именно в связи с образом мира.
1.8.4. Тождественность
Д. Юм (1996) пишет:
…когда мы ошибочно приписываем тождество изменчивым или прерывистым объектам, то наша ошибка не ограничивается одним способом выражения: мы обычно присоединяем сюда фикцию чего-то неизменного и непрерывного, чего-то таинственного и необъяснимого или по крайней мере чувствуем склонность к подобным фикциям [с. 300–301].
Любой наш образ и ощущение, как уже обсуждалось выше, не могут никогда повториться в том же виде. Не существует ни абсолютной тождественности неизменных (как мы привыкли считать) предметов, ни тождественности наших образов этих предметов. Что же тогда обусловливает наше внутреннее убеждение в тождественности окружающих нас объектов, в том числе даже тех, которые очевидно меняются на наших глазах. Причем, даже регистрируя эти изменения и отдавая себе в этом отчет, мы упорно продолжаем считать объекты теми же.
Так, например, мы привычно считаем, что под нашим окном растет тождественное самому себе дерево, несмотря на то что в прошлом году оно было существенно меньше, ветви его имели другую форму, листьев на нем было иное количество, они были иного цвета и т. д. Пальто, которое мы носили вчера, имеет сегодня пятна и потертости, которых вчера не было. Иными словами, эти объекты изменились, стали сегодня несколько иными, чем были. Тем не менее мы считаем их теми же самыми, тождественными самим себе. И Д. Юм прав, говоря о том, что мы «ошибочно приписываем тождество изменчивым или прерывистым объектам». Почему мы это делаем?
Д. Юм (1996) пишет:
…мы не склонны считать… прерывистые восприятия различными (каковы они суть в действительности), но, наоборот, признаем их, в силу их сходства, индивидуально тождественными. Но так как этот перерыв в их существовании противоположен их полному тождеству и заставляет нас признать, что первое впечатление исчезло, а второе возникло заново, то мы чувствуем себя находящимися в затруднении и запутавшимися в каком-то противоречии. Чтобы выйти из этого затруднения, мы по возможности маскируем перерыв или, вернее, совершенно устраняем его, предполагая, что эти прерывистые восприятия связаны некоторым реальным существованием, не воспринимаемым нами [с. 302].
Мне представляется, что мы приписываем тождество «прерывистым объектам» исключительно благодаря наличию в нашем сознании их моделей-репрезентаций, субъективно тождественных самим себе. Наши «прерывистые восприятия» то появляющегося, то исчезающего объекта связаны между собой его моделью-репрезентацией, которая позволяет нам игнорировать перерывы между его восприятиями и придает ему внутреннюю тождественность. При повторном восприятии того же объекта даже в иных условиях восприятия мы осознаем, что воспринимаем все тот же объект, несмотря на то что образы его восприятия могут сильно различаться. Д. Юм (1996) указывает:
Мы без труда допускаем, что объект может оставаться тождественным в своей единичности, хотя бы он несколько раз исчезал и (снова) был дан чувствам, и, несмотря на перерыв в восприятии, приписываем ему тождество, каждый раз заключаем, что он давал бы нам неизменное и непрерывное восприятие, если бы мы все время не спускали с него глаз… [с. 131].
Несмотря на то что объект перестает восприниматься, так как, например, его закрывают от наблюдателя другие объекты, он продолжает существовать в сознании наблюдателя как часть глобальной модели-репрезентации окружающей реальности. Причем модель-репрезентация объекта способна даже изменяться в структуре глобальной модели-репрезентации окружающего, предвосхищая реальные изменения объекта. Например, репрезентировать передвижение с определенной скоростью скрытого пока от наблюдателя объекта, что позволяет ему предвидеть появление объекта в определенном месте воспринимаемого пространства и в определенное время. Новые и всякий раз иные образы восприятия объекта актуализируют в сознании наблюдателя каждый раз одну и ту же модель-репрезентацию объекта, и именно субъективное постоянство последней придает новым и разным образам его восприятия качество, которое принято называть тождественностью объекта.
Д. Юм (1996) спрашивает:
…каждое отдельное восприятие, входящее в состав ума, есть отдельное существование, отличное… от всякого другого восприятия, одновременного ему или следующего за ним. Но так как, несмотря на это различие… мы тем не менее предполагаем, что весь ход восприятий объединяется посредством некоторого тождества, то по поводу этого отношения тождества, естественно, возникает следующий вопрос: есть ли оно – нечто реально объединяющее наши отдельные восприятия? [С. 304–305.]
Ему можно ответить утвердительно. Это «нечто, реально объединяющее наши отдельные восприятия», и есть модель-репрезентация воспринимаемого объекта.
Каждая вновь повторно актуализирующаяся в сознании модель-репрезентация сопровождается особым ощущением ее известности, знакомости субъекту. М. Вартофский (1988) цитирует А. Уайтхеда:
Осознание объекта как устойчивого фактора, не затрагиваемого постоянным движением природы, я называю «узнаванием». Невозможно узнать некоторое событие, поскольку каждое событие принципиально отлично от любого другого события. Узнавание есть осознание тождественности… Я называю узнаванием внеинтеллектуальное чувственное восприятие, связывающее мышление с устойчивыми факторами природы [с. 320].
Перцептивные сенсорные впечатления, вызванные тем же или похожим объектом, явлением, событием, актуализируют в сознании модель-репрезентацию этого определенного объекта, явления, события, воспринятого в прошлом, которая и расценивается воспринимающим как тождественный прошлому объект, явление, событие. Если же в результате восприятия у наблюдателя не актуализируются имеющиеся модели-репрезентации каких-либо объектов, явлений, событий, то у него появляется ощущение новизны и незнакомости воспринимаемого им.
Д. Юм (1996) пишет о том, что мы редко придерживаемся точности в своем мышлении и наше восприятие изменений «пропорционально целому»:
Прибавление или убавление горы оказалось бы недостаточным для того, чтобы произвести изменения в планете (в модели-репрезентации планеты. – Авт.), тогда как тождество некоторых тел могло бы быть нарушено прибавлением или убавлением всего нескольких дюймов (опять же в нашей модели-репрезентации данного тела. Авт.). …Изменение значительной части какого-нибудь тела нарушает его тождество; но замечательно, что, когда изменение происходит постепенно и незаметно, мы менее склонны приписывать ему такое действие [с. 301–302].
…Значительная, но ожидаемая перемена в действительности представляется воображению меньшей, чем самое маленькое, но необычное изменение. …Первая перемена меньше способствует уничтожению тождества [с. 304].
Сами наши модели-репрезентации окружающих объектов постепенно меняются вслед за незначительно и постоянно меняющейся физической реальностью. Мы обычно не замечаем этих постепенных и незначительных изменений и с удивлением обнаруживаем в какой-то момент, как сильно изменилась, например, старая вещь, случайно увидев аналогичную новую. Даже сильные изменения вещей мы замечаем, но продолжаем рассматривать изменившиеся вещи как тождественные самим себе. Тем не менее возникает момент, когда, как пишет Д. Юм (1996), «мы уже не решаемся приписывать тождество различным объектам», имея в виду разницу между начальным и конечным состоянием первоначально одной и той же вещи. В какой-то момент, например, вода в холодильнике превращается в лед, ее репрезентация в нашем сознании трансформируется в другой объект. Это происходит потому, что новые сенсорные впечатления актуализируют в сознании уже не модель-репрезентацию воды, а иную модель-репрезентацию, что и переводит воспринимаемый предмет в другую категорию объектов.
Итак, «тождественность» объекта физической реальности – это всегда тождественность не физического объекта, изменяющегося во времени, а тождественность его психической модели-репрезентации. Д. Юм (1996) справедливо указывает:
…тождество не есть нечто реальное, принадлежащее… различным восприятиям и объединяющее их… оно лишь качество, которое мы приписываем восприятиям в силу того, что, наблюдая их идеи, находим последние связанными в воображении [с. 305].
Сказанное Д. Юмом можно дополнить тем, что модель-репрезентация действительно не «есть нечто реальное» и существующее в физическом мире. Это психическая сущность, порождающая «качество, которое мы приписываем восприятиям». Д. Юм (1996) прав, когда говорит, что:
…тождество находится в зависимости от отношений идей… Все споры, касающиеся тождества связанных друг с другом объектов, – чисто словесные [с. 307].
Тождественность и различие объектов моделируются нами на двух уровнях: сенсорном – уровне моделей-репрезентаций, который мы только что рассмотрели, и вербальном, где объект представлен понятием, значением которого является уже особая вербальная конструкция. На уровне понятий и вербальных конструкций возникает проблема синонимии и тождественности—нетождественности значений этих психических конструкций.
Наличие абстрактных собирательных сенсорных моделей-репрезентаций геометрических фигур, например, объясняет понятие геометрического тождества, когда совершенно разные по размерам квадраты для нас тождественны в том смысле, что являются квадратами, а разные треугольники – треугольниками, тогда как, например, составленные из тех же линий иные фигуры этим геометрическим фигурам не тождественны.
1.8.5. Инвариантность
Согласно теории Дж. Гибсона (1988), человек живет в потоке света, многократно отраженного от объектов окружающей его реальности. Некоторые характеристики потока света остаются инвариантными, тогда как другие меняются. Он выделяет инварианты оптической структуры при изменении оптического строя, при изменении точки наблюдения, при локальных возмущениях структуры оптического строя и инварианты осуществления выборки из объемлющего оптического строя. Дж. Гибсон (1988) спрашивает:
Какой же должна быть теория, объясняющая восприятия?
и сам же отвечает:
Прежде всего она должна основываться на извлечении информации. …Воспринимать – значит фиксировать определенные параметры инвариантности в стимульном потоке наряду с определенными параметрами возмущения. Инварианты – это инварианты структуры, а возмущения – это возмущения структуры. Структура для зрения – это структура объемлющего оптического строя. Инварианты задают как постоянство окружающей среды, так и постоянство наблюдателя. Возмущения задают изменения в окружающей среде и изменения, касающиеся наблюдателя. …Например, один из таких инвариантов создается заслоняющим краем носа, он задает «Я». Другой представляет собой градиент оптической структуры, которая задается материальной текстурой субстрата; он задает основное окружение. …Различным событиям во внешнем мире соответствуют различные параметры оптического возмущения, причем к ним относятся не только прибавление – утрата, но и радиальное течение… сжатие, преобразование, замещение и другие [с. 337–354].
Автор полагает, что окружающему миру присуща глубинная структура и она проявляется в нашем восприятии. Эту глубинную структуру составляет все, что инвариантно, несмотря на изменения мира. Глубинное обнаруживает себя в процессе изменения внешнего. Внешняя форма становится иной, но скрывающаяся за ней глубинная форма остается той же самой. Дж. Гибсон (1988) продолжает:
…как мы видим прямоугольные поверхности, такие, например, как поверхность стола? …Что задает очертания этой жесткой поверхности, если точка наблюдения, в которую она проецируется, движется? Изменение углов и пропорций трапециевидных проекций – неоспоримый факт, но неизменность соотношений между четырьмя углами и инвариантные пропорции в множестве проекций – тоже бесспорный факт, и не менее важный, и они оба задают прямоугольную поверхность единственно возможным образом [с. 118–119].
…глубинные инварианты строя (оптического. – Авт.): отношения, градиенты, разрывы и другие соотношения в объемлющем свете… существуют благодаря постоянным деталям окружающего мира. …Существуют четыре вида инвариантов: инварианты изменения освещения; инварианты изменения точки наблюдения; инварианты частичного наложения выборок; инварианты локальных возмущений структуры [с. 432–434].
Поначалу аргумент Дж. Гибсона, действительно, кажется верным. Представляется очевидным, что противоположные углы квадратной столешницы равны, а стороны параллельны. И все же, «неизменность соотношений между четырьмя углами и инвариантные пропорции в множестве проекций» вызывают некоторое сомнение. По крайней мере, эти инвариантные пропорции очень трудно уловить при рассматривании, например, даже столов с прямоугольной столешницей из разных точек наблюдения. Когда же начинаешь экспериментировать, «неизменности соотношений» вовсе исчезают. Предлагаю рассмотреть рис. 28, на котором представлены фотографии квадрата со стороной 89 мм, сделанные из разных точек.
Рис. 28. Фотографии квадрата со стороной 89 мм, сделанные из разных точек
Оказывается, противоположные углы квадрата воспринимаются равными, а стороны – параллельными, только если глаза наблюдателя находятся на одном расстоянии до ближайших правого и левого углов квадрата, что случается довольно редко (см. рис. 28, а, б, частично рис. 28, в). Если же расстояние до углов разное, то стороны и углы квадрата сразу же становятся неравными (см. рис. 28, г, д, е), а две противоположные стороны из четырех – еще и непараллельными (см. рис. 28, б, д, е, г). Самое замечательное, однако, то, что все стороны и углы на рис. 28, г и д вообще оказались неравны. Что же касается «инвариантности пропорций», которая должна помочь нам отличить прямоугольник от квадрата, попробуйте определить на рис. 29, где квадрат со стороной 89 мм, а где прямоугольник со сторонами 75×105 мм[62]. О каких же «инвариантных пропорциях в множестве проекций» мы можем после этого говорить?
Рис. 29. Фотографии квадрата и прямоугольника[63]
И тем не менее в нашем сознании стол действительно инвариантен. Почему? Исключительно потому, что в сознании существуют модели-репрезентации стола вообще и столов с прямоугольной и квадратной столешницами в частности, включающие в себя бесчисленное количество зрительных образов воспоминания громадного множества столов, воспринятых в самых разных условиях и с самых разных точек. Они даже позволяют сознанию создавать совершенно новые образы представления любого стола в новых, не виданных ранее проекциях. Поэтому даже самый неожиданный новый образ восприятия объекта, похожего чем-то на стол, немедленно актуализирует в сознании хорошо знакомую модель-репрезентацию стола.
Именно модель-репрезентация стола в сознании наблюдателя, а не нечто неизменное в самом столе или отражаемом столом световом потоке и является тем «инвариантом», который якобы существует в окружающей нас реальности. Этот «инвариант» есть на самом деле не что иное, как психическая конструкция, создаваемая нашим сознанием и репрезентирующая особую сущность, выполняющую в нашей жизни специальные функции. Она же репрезентирует типичную динамику изменения перцептивного образа стола с квадратной столешницей, например при передвижении наблюдателя вокруг стола, и ответственна за константность стола для воспринимающего, хотя образы восприятия стола очевидно и постоянно меняются.
Мне кажется, что и сам Дж. Гибсон склоняется к сходным предположениям. Так, он (1988) задает вопрос:
…откуда берется в объемлющем свете его инвариантная структура? —
и сам же отвечает:
Для меня стало сейчас ясно то, чего я не понимал прежде, – что структура как таковая, застывшая структура, есть миф или, по крайней мере, предельный случай. Инварианты структуры не существуют иначе как в неразрывной связи с ее вариантами [с. 136].
Я бы сказал даже более категорично: в окружающем нас мире нет ничего идентичного, тождественного и инвариантного. Нет ни одной одинаковой поверхности, в том числе их «компоновки, пигментации и затененности». Тем более нет ни одной пары одинаковых вещей. Свет, как и любой другой физический объект, всегда разный. Нельзя войти в одну и ту же реку, в том числе «световую», дважды. Сам Дж. Гибсон (1988) отмечает, что даже неподвижные предметы непрерывно изменяются, потому что движутся источники освещения – солнце и луна. Соответственно, никакой инвариантности в мире нет и быть не может. Инвариантность создается исключительно человеческим сознанием, которое таким образом пытается обобщить и упростить бесконечно многообразную реальность, чтобы ее познать. Соответственно, инвариантность может появляться только в психических феноменах, создаваемых сознанием.
Дж. Гибсон (1988) говорит:
Наблюдатель погружен в океан физической энергии. Этот океан находится в постоянном движении, он изменчив, и его изменчивость периодична. В частности, периодическим изменениям подвержены температура и освещение. В процессе жизнедеятельности между организмом наблюдателя и средой совершается обмен энергией. На долю стимуляции, которая обеспечивает организм информацией, приходится лишь малая толика этого океана окружающей энергии [с. 98].
Наше сознание моделирует результаты взаимодействия нашего тела с «окружающим изменчивым океаном». Эти модели опосредованно структурируют для сознания «океан внешней энергии», превращают его в привычный нам окружающий физический мир. Моделируя и выделяя в качестве якобы внешних сущностей сходные изменения в физических системах собственного организма, сознание тем самым опосредованно выявляет в «окружающем океане» в чем-то сходные повторяющиеся элементы – инварианты – объекты, их свойства, действия и т. д. Оно же – сознание – наполняет «окружающий океан» понятной для себя информацией, которой в этом «океане» исходно не содержится.
Дж. Гибсон (1988) полагает, что:
…в соответствии с теорией восприятия, которую можно было бы назвать теорией непрерывного извлечения информации, постижение постоянства представляет собой просто акт обнаружения инвариантности. Точно так же из фотографической теории зрения следует, что единственным способом постижения изменений является сравнение того, что представляет собой нечто, с тем, что оно представляло собой в прошлом, с последующей оценкой и вынесением суждений о наличии различий, тогда как из теории извлечения информации следует, что в этом случае происходит осознание преобразований. Происходит просто извлечение либо факта совпадения строя с самим собой, либо факта его диспарантности по отношению к самому себе, причем последнее встречается чаще [с. 351].
Действительно, для того чтобы «обнаружить инвариантность», надо новый образ восприятия сравнить со старым. Но они порой настолько различны, что даже человек, хорошо знакомый с объектом восприятия, сомневается в том, тот ли объект он видит, что и раньше. Тем не менее инвариантность откуда-то появляется даже при сравнении двух сильно различающихся образов восприятия, если объект опознается как известный. Откуда она берется? Ясно, что инвариантность заключена не в разных образах восприятия, а в той психической сущности, с которой каждый новый образ восприятия сравнивается. Точнее, в той, которую каждый новый образ восприятия того же или сходного объекта актуализирует в сознании наблюдателя. Другими словами, инвариантность заключена в моделях-репрезентациях того же и сходных с ним объектов.
Ж.-Ф. Лиотар (2001) полагает, что:
…объект есть «любая некая вещь», например число 2, нота до, круг, любое суждение, чувственная данность. …Сущность, или эйдос, объекта конституируется инвариантой, которая пребывает тождественной во всех вариациях. Таким образом, если производят варьирование с объектом чувственной вещи, то получается само бытие вещи… [с. 14–15].
Инвариант, а котором говорит здесь Ж.-Ф. Лиотар, – не что иное, как модель-репрезентация объекта, существующего в сознании. И именно инвариант в форме модели-репрезентации объекта «конституирует сущность объекта» и придает объекту тождественность.
Еще раз повторюсь. В объемлющем свете нет инвариантной структуры. Она создается в нашем сознании. Она строится с участием объемлющего света, но в самом свете ее нет. Как нет инвариантности даже в повторяющейся мелодии. Как нет никакого постоянства и тождества ни в одном элементе окружающей нас реальности. Одна и та же мелодия, исполняемая тем же музыкантом повторно, – уже иная. Она в принципе не может быть идентична в физическом смысле первой по множеству причин: изменение состояния инструмента, исполнителя, среды, иная сила надавливания на клавиши и т. д. Но благодаря своей модели-репрезентации мы ее воспринимаем тем не менее как идентичную.
Дж. Гибсон (1988) отмечает:
Независимо от того, насколько далеко находится объект, он пересекает или заслоняет одно и то же число текстурных элементов Земли. Это число является инвариантным.
…На каком бы расстоянии ни находилась веха, отношение, в котором ее делит горизонт, также является инвариантным [с. 233].
На первый взгляд, это так, особенно если мы воспринимаем объект в той же проекции. Однако «числа текстурных элементов Земли» нет вне нашего сознания. Тем более мы никогда не считаем «текстурные элементы Земли». Второе замечание Дж. Гибсона кажется еще более серьезным аргументом в пользу наличия инвариантности в окружающем мире. Действительно, рассматриваемое автором «постоянное отношение» представляется физической инвариантой. Но в окружающем мире нет и отношений. Они есть лишь в нашем сознании.
Для решения вопроса о наличии или отсутствии инвариантности во внешнем мире проще рассмотреть вслед за Дж. Гибсоном один и тот же стол – трижды с минутным интервалом. Если вы будете всякий раз воспринимать его из одной точки, стоя в 2 м от него, то сможете легко убедить себя в наличии во внешнем мире инвариант. Но если вы первый раз посмотрите на него из этой точки, второй – из под него, а третий – с него, куда ради чистоты эксперимента, забыв о том, что это стол, залезете, то у вас возникнут сомнения в наличии инвариантности в ваших перцептивных образах.
Так называемые структурные инварианты, якобы находящиеся, как полагает Дж. Гибсон (1988), во внешней среде, на самом деле являются нашими психическими инвариантами и существуют в виде моделей-репрезентаций объектов и явлений, их свойств, действий и т. д. в нашем сознании. Ребенок далеко не сразу начинает воспринимать глубину и удаленность пространства, воспринимать градиент текстуры поверхностей. Постулаты о том, что размеры плиток пола, на котором мы стоим, субъективно уменьшаются по мере удаления от нас так же, как и размеры колонн, вертикально стоящих на этом полу, усваиваются только в процессе личного опыта, превращаясь при этом в субъективные инварианты нашего сознания. Именно эти внутренние инварианты заставляют нас автоматически воспринимать в качестве одинаковых предметы, занимающие определенное количество плиток на уходящем от нас вдаль полу.
Наше сознание обнаруживает «инвариантность» в непрерывно меняющейся во времени реальности только потому, что сходные сенсорные впечатления от всегда разных аспектов реальности актуализируют в нем те же самые (точнее, оцениваемые сознанием как «те же самые») модели-репрезентации. В действительности если мы вспомним слова Д. Юма, то поймем, что и последние тоже не инварианты, так как составляющие их, казалось бы, те же психические явления не тождественны в разные моменты времени. То есть они лишь субъективно тождественны.
Обсуждая джеймсовскую метафору «потока сознания», Н. Н. Ланге (2005) пишет:
Если даже тот же самый внешний предмет вторично нами воспринимается, то новое переживание его не может никогда вполне быть сходным с предыдущим восприятием, ибо в каждое психическое переживание включено влияние всей предыдущей психической жизни данного индивидуума и, следовательно, психический поток никогда не представляет полного возвращения к предыдущему, он есть всегда нечто, отчасти, по крайней мере, новое, еще не бывшее. Уже это обстоятельство делает невозможным воззрение на психическую жизнь как на перетасовки и ассоциации одних и тех же сохраняющихся идей, как то было в ассоциативной психологии [с. 173].
Таким образом, сами психические инварианты являются таковыми лишь по нашей субъективной оценке.
Рассматриваемая Дж. Гибсоном «скрывающаяся за внешней глубинная форма» объекта есть не что иное, как наша психическая модель-репрезентация этого объекта, существующая только в нашем сознании. Даже воспринимаемого нами объекта нет в физической реальности вне ее взаимодействия с нашим сознанием. В ней нет, например, вне нашего сознания красной благоухающей розы, а есть амодальная, невидимая и необоняемая часть «реальности в себе». Понятие инвариант ничем не лучше и не хуже понятия объект. Вводя вместо понятия объект понятие инвариант, мы ничего не выигрываем в своем понимании реальности, а лишь меняем систему координат, плоскость анализа, что дает нам, правда, незначительное преимущество за счет новой точки наблюдения. Учитывая, что объект конституируется нашим сознанием в процессе взаимодействия с реальностью, мы не можем не признать того же в отношении инварианта. Следовательно, и инварианта, как и объекта, нет в окружающей нас реальности без нас. Хотя и сама реальность, и условная повторяемость ее элементов (но лишь для нашего сознания), безусловно, есть.
Видимо, подспудно понимая это, Дж. Гибсон (1988) пишет:
Я считаю, что в том случае, когда предметы остаются постоянными, воспринимающая система просто извлекает инварианты из текущего строя; можно сказать, что она резонирует на инвариантные структуры или что она на них настроена. Я возьму на себя смелость предположить, что в том случае, когда предметы существенно различаются, воспринимающая система должна абстрагировать инварианты. …Инвариант – всего лишь подобие, а не постоянство (курсив мой. – Авт.) [с. 353].
А раз инвариант – «всего лишь подобие, а не постоянство», раз он «абстрагируется сознанием», то он и не может быть ничем, кроме нашей психической модели определенного аспекта реальности.
Мне кажется, что Д. Бом (2002), например, пришел к тому же, о чем говорю я. Он пишет:
Представляется ясным, что из удивительно разнообразного и изменчивого потока движений (в процессе ощупывания и переворачивания невидимого предмета. – Авт.) и связанных с ними ответных ощущений мозг способен абстрагировать относительно инвариантную структуру ощущаемого объекта. Эта инвариантная структура с очевидностью не сводится к отдельным операциям и ощущениям и может быть абстрагирована лишь из полной совокупности таковых за некоторый период времени. …И в зрительном восприятии… структура того, что мы видим, абстрагируется из аналогичных инвариантных взаимосвязей между определенными движениями и теми изменениями зрительных ощущений, которыми глаз отвечает на эти движения… без движений или изменений изображения на сетчатке глаза восприятия вообще не происходит… характер этих вариаций играет важную роль в определении реальной видимой нами картины. …Вариации являются не только результатами изменений, естественным образом происходящих вокруг нас, но… они могут вызываться активно с помощью движений органов чувств самого наблюдателя. Сами по себе эти изменения не ощущаются, ощущается лишь нечто относительно инвариантное, например контуры и форма какого-либо предмета, тот факт, что данная линия – прямая, размеры и форма вещей и т. д. и т. п. Однако сама инвариантность не могла бы восприниматься, если бы активно не изменялось изображение [с. 209–210].
Последняя фраза Д. Бома чрезвычайно важна. Из сказанного можно заключить, что инвариантность обнаруживается человеком-наблюдателем в множестве изменчивых образов восприятия. Она не присутствует во внешней реальности, а конституируется сознанием в форме инвариантной структуры воспринимаемого объекта.