Правдивые байки воинов ПВО

«…Он говорит, что трое лыжников из ста пойдут, быть может, скоро в увольнение. Пойдут, конечно, но когда растает снег…»

Да и настроение после «пробежки» в 10 км у нас часто было неважным…

Однако бегали все, включая взводных и комбатов. Во главе всего этого спортивного великолепия стоял полковник Васильев, который лично присутствовал на финишах и следил за результатами участников. Нечего и говорить, что увольнения в город и отпуска находились в прямой зависимости от спортивных успехов. Не укладываешься в норматив – про увольнение забудь. Строго, но эффективно.

Особенно кисло на лыжне приходилось «бабаям». Так мы называли ребят, поступивших в училище из республик Средней Азии. Они, кстати, не обижались, и слово «бабай» было у них типа шуточной самоидентификации. Порой в казарме была слышна неуставная команда: «Бабаи – в ленкомнату!!!» Мы не удивлялись – значит, что-то обсуждают между собой наши среднеазиатские братья (которые у нас на 80% были славянского происхождения, кстати).

Нормальному – то человеку «сплохеет» после пробежки 10 км в сапогах и на тех дровах, которые нам выдавали в качестве лыж. Что и говорить о ребятах, увидевших снег впервые в училище…

Гоша Ищенко (уроженец хлебного города Ташкент и цыган по крови) бегал на лыжах особенно смешно. Сначала он пытался просто бежать по снегу, держа лыжи и палки «в охапке». Когда же убедился, что это невозможно делать, стал героически изображать бег, падая через каждые 10 метров. Вместо 58 минут по нормативу, он передвигался с лыжами 2,5 – 3 часа. Помню, курсе на 3-м я встречал его на финише. Гоша был весь покрыт ледяной коркой и абсолютно счастлив. Он покрыл дистанцию менее чем за 2 часа. «Только 67 раз упал!!!» – восторженно прокричал он мне, финишируя.

Ещё несколько слов о «национальных кадрах». Среди них попадались очень яркие индивидуумы.

Во время «курса молодого бойца» у нас в батарее был здоровенный парень Магомэд. По-русски он говорил очень плохо, приняли его (условно) как национального кадра и кандидата в мастера спорта по борьбе. В редкие свободные минуты курса мы пытались с ним разговаривать, и это всегда вызывало у участников приступы весёлого смеха. Выяснилось, что Магомэд был уверен, что в училище готовят … милиционеров. Как он объяснил, где-то в горах враги (!!!) зарезали его лучшего друга, который скончался на руках Магомэда. «Он минэ сиказал: Магомэд, атамсты!!!» – эту последнюю фразу зарезанного друга Магомэд всегда орал душераздирающим голосом, веселя слушателей до слёз. Он долго нам не верил, что училище не готовит милиционеров, а когда понял это – пришел к Комдивке и потребовал, чтобы его отчислили. Что и было сделано. Даже присягу он не принимал.

Другим необычным курсантом был курд Мамед. Он прославился на 1-м курсе, в первом же своём наряде. Будучи дневальным второй смены, он должен был бодрствовать с 1 до 4 ночи. Он уснул вместе со всей батареей, после отбоя, а вот поднять его через 2 часа для несения службы оказалось нелёгким делом. Ничего не соображая, спросонья, он категорически отказывался просыпаться и вставать с койки:

– «Вставай, ты же дневальный!!!» – яростно командовал ему дежурный сержант, тряся Мамеда за плечо и пытаясь достучаться до его сознания.

– «Я кУрдец, а не дневальный!!!» – гордо отвечал ему Мамед, отчаянно отбиваясь.

В общем, пока его подняли для несения службы, разбудили полбатареи. А его фраза: «Я кУрдец, а не дневальный!!!» – стала «притчей во языцех» нашего дивизиона.

Вернёмся к спортивной тематике.

У нас встречались индивидуумы не способные к спорту в принципе.

В начале второго курса в первой батарее появился замечательный курсант. Под 2 метра ростом, худой и удивительно нескладный внешне. Это был Гена Демьянович. Он перешел к нам в училище с 3-го курса Ленинградского Государственного Университета. Сейчас в это невозможно поверить, но тогда такие случаи не были особой редкостью, престиж военной профессии стоял высоко.

Помог, конечно, Гене перейти в училище и его батя, полковник с кафедры ЗРВ. Мы называли эту кафедру «черными полковниками» за цвет петлиц и суровое отношение к курсантам в ходе учебы. На кафедре выделялись два друга-полковника: Демьянович (Генин папаша) и Алексеев. Оба высокие, худые, с вытянутыми «лошадиными» (как у Б. Пастернака) лицами, они были даже похожи внешне, а так как еще и дружили, то частенько ходили по училищу парой, представляя довольно забавное зрелище. По аналогии с боевыми наименованиями американских ракет класса «воздух – земля», за знание ТТХ которых они нас нещадно «гоняли», эти полковники имели клички «Дядюшка СРЭМ» и «Папаша ХАУНД ДОГ».

Так вот, Гена Демьянович был сыном как раз Дядюшки СРЭМа. Гена прекрасно у нас учился, был замечательным человеком и отличным товарищем, но полным «нулем» в спорте и строевой подготовке и вообще совершенно невоенным, по складу души и характера, человеком.

Началось все с того, что Гена имел 49-й размер ноги и с неделю ходил в батарейном строю в форме, но в домашней обуви (пока ему персонально с окружных складов не привезли сапоги такого гигантского размера). За столь необычный вид он сразу же получил кличку «Дембель», которая к нему намертво прилипла.

Строевые приемы в Генином изображении в течение первого года его учебы вызывали у всех зрителей приступы неудержимого веселья. Но самое главное Дембель творил в спорте.

Одной из ведущих дисциплин в физподготовке у нас был кросс на 1 км. Норматив жесткий – 3 минуты 20 секунд – «отлично», 3 м. 35 сек. – «хорошо», 4 м. 05 сек. – «удовлетворительно». Гена первый год не мог выбежать из 6 минут, к выпуску «укладывался» в 5. Причем он не «сачковал», а старался изо всех сил, буквально «умирая» на дистанции.

Вид финиширующего «Дембеля» был незабываем: «лошадиное» лицо смертельно белого цвета, широко открытый рот и выпученные от напряжения глаза. Поразительным был стиль «дембельского» бега. Он бежал, как кенгуру, совершая скачки невероятной длины, но довольно редкие. На это зрелище всегда собиралось много зевак.

Самый зоркий курсант кричал: «Дембель бежит!!!» И все зрители начинали скандировать: «Дембель, давай! Дембель! Давай!» На финише Гена падал в полном изнеможении на асфальт.

Комбат 1-й батареи капитан Туча, впервые увидевший такой незабываемый бег подчиненного, произнес сакраментальную фразу: «Ох уж мне эти студенты!!!»

Васильев смотрел на Генины спортивные телодвижения с выражением лица человека, которого только что «хватила кондрашка», но он еще этого не осознал. Поняв, что из Гены стайер не получится ни при каких условиях, Васильев дал команду ставить Гену в наряд на все официальные состязания и проверки.

Характерной особенностью тех славных лет была привычка к проведению митингов и собраний на различные темы. Чаще всего они проводились «для галочки», не давая ничего для ума и сердца участников. Редкие исключения только подчеркивали справедливость этого правила.

А раз были частыми митинги, нужны были и выступающие на них. У нас в дивизионе был завзятый и записной выступающий на любых митингах, торжественных собраниях и встречах. Это был Вова Сидоренко, «Сидор Лютый» по-нашему. Вот кто был настоящим любимцем Изюминки!

Сидор мог выступать по любому поводу и говорить долго и красиво, как по-писанному, но без бумажки, экспромтом. Нас поражала его способность нести ахинею на любую тему, выступать вдохновенно и эмоционально, словом, оратор он был прирожденный.

Только один разок его «занесло». Была встреча с ветеранами, в честь очередной годовщины Победы. Как водится, в клуб привезли ветеранов (человек пятнадцать), посадили их в президиум, с ними рядом уселись Делегат с Гиббоном, и мероприятие пошло своим чередом…

Ветеран ветерану – рознь, и наряду с действительно героическими людьми и интересными рассказчиками встречались любители прихвастнуть своими подвигами или ораторы, которых было невозможно стащить с трибуны.

И в этот раз нам «повезло», и какой-то ветеран занял трибуну «надолго и всерьез». Он сначала усыпил всех присутствовавших в клубе занудным голосом. Когда время его пребывания у микрофона превысило все разумные пределы, Гиббон на разные лады стал намекать разошедшемуся докладчику на «регламент», но помогало мало, и ветеран только еще больше «расходился». Мы с тоской смотрели на остальных ветеранов, которые тоже были не прочь что-нибудь нам рассказать, а пока нестройно призывали оратора «слезть с трибуны». Мероприятие грозило затянуться до немыслимых временных пределов.

Наконец Гиббон буквально за руку увел упирающегося ветерана с трибуны в президиум и сделал «ход конем», предоставив слово Сидору Лютому.

И Сидор не подвел. Он закатил грандиозную речугу о роли ветеранов в воспитании подрастающего поколения (т. е. нас).

Завершил свою речь Сидор блестящим ораторским приемом.

«Вас остается с каждым годом все меньше и меньше…

Редеют ряды ветеранов! Смерть косит вас беспощадно. Вы тоже скоро все помрете!!! Но ваше дело – в наших надежных руках!!! И мы высоко понесем знамя, которое выпадет из ваших ладоней!!!» – тут Сидор замолчал, не понимая, почему на лицах ветеранов президиума написан неподдельный ужас, а вся аудитория весело смеется от его пророчества.

Больше желающих выступить среди ветеранов не нашлось.

Воспоминание о Сидоре невольно приводит к другой тесно связанной с ним теме. После выпуска (лет через 10) прошел слух, что Сидор уже в войсках оказался «голубым»…

Эта тема требует отдельного разговора. Дело в том, что во времена «мрачного тоталитаризма» этой проблеме не уделяли такого большого внимания как сейчас. И это, наверное, очень плохо…

Мне лично кажется, что единственное действительно достойное слово, которое сказал Никита Сергеевич Хрущев за все 10 лет своего правления – было его блестящее определение художников-авангардистов на знаменитой выставке в Манеже: «Пидарасы!!!»

Именно так мы и называли любителей содомского греха. Подобное же определение: «педерастия» было в статье УК РСФСР, и никто тогда не считал данное слово ругательством.

Откуда взялись в русском языке политкорректные «голубые» для их определения – загадка.

Почему для определения древнего хобби жителей Содома и Гоморры ныне избран этот красивый цвет???

Аристократы веками с гордостью говорили о том, что в их жилах течет «голубая кровь».

Мы часто пели известную песню Дольского с припевом:

 
«Господа офицеры, голубые князья,
Я, конечно не первый, и последний не я…»
 

И никому в голову не приходили ассоциации с педерастическим уклоном при этом.

В те годы, в армии во всяком случае, этот цвет для определения «сексменьшинств» был совершенно не популярен и не применялся. Помню, как в конце 80-х, когда я уже в Москве учился в академии, мне старый друг Рудольфыч сообщил, между прочим, что популярный кучерявый певец, скакавший тогда часами по телеэкранам – «голубой». Я, совершенно не зная о таком новомодном определении «пидарасов», подумал, что певец из бывших десантников, и выразил сомнение приятелю, что сей «попрыгун» вообще служил в армии.

Рудольфыч со смехом просветил меня в новом значении этого цвета.

В училище же мы вообще в массе своей считали, что данное отклонение существует на развращенном Западе и у нас в тюрьмах, среди уголовников. Такие мы были «моральные уроды», по нынешним понятиям.

Валера Самосвалов однажды вернулся из увольнения раньше срока и очень мрачный. После долгих расспросов он рассказал, что стряслось. К слову, он был небольшого роста, но штангист, и очень силен физически.

«В сортире Балтийского вокзала один придурок на меня уставился», – поведал Валера. «Потом он мне предложил такое…» – после чего Валера снова потрясенно замолк. (Он кстати, так никогда и не рассказал нам, что конкретно сказал ему туалетный гей-любитель).

«Ну я и йоднул ему разок так, что эта сволочь дверку сортирной кабинки проломила и на толчке успокоилась», – закончил рассказ о первом в жизни знакомстве с представителем гей-культуры Валера.

Мы тоже были немало потрясены наличием таких негодяев на свободе. Раздавались даже призывы отправиться в «самоход» на Балтийский вокзал, чтобы «замочить в сортире» недобитого Валерой извращенца. Такое было отношение к данному явлению.

Этой темой мы просто брезговали. Не было ни популярных ныне шуток, ни многочисленных анекдотов на «пидарастические» темы. Слишком назойливое ерничание по этому вопросу вызывало неприятие и жесткую реакцию у нашей аудитории.

Сейчас когда своей «ГОЛУБИЗНОЙ» стало принято «козырять», телевизионный экран стал воистину «голубым», а попасть туда стало возможно в основном «через папу, или через попу» – это, наверное, кажется диким.

«Здравствуй, племя „голубое“, незнакомое!» – порой хочется повторить вслед за поэтом, глядя на экран «волшебного ящика». «Здравствуй – и до свидания!».

«Новые песни придумала жизнь», и далеко не всегда мне эти песни по душе.

То ли дело – девушки!!! Отношение к прекрасному полу в военных училищах всегда было и будет особым. Девушек боготворят и ими любуются, любую женщину от 15 до 70 лет строй всегда провожает обжигающими взглядами.

Танцы в училище – всегда праздник.

«Отчего обмелело Гореловское озеро?» – была у нас популярная шутка.

«Оттого, что все крокодилы ушли на танцы в училище!» – гласил ответ.

А где танцы – там и любовь и свадьбы.

Первым в дивизионе у нас женился Винни Пух (из Первой батареи), чуть ли не в сентябре, на первом курсе. Ему едва стукнуло 18. (Он действительно «смахивал» на Винни Пуха из мультика, такой же круглолицый, пухлый и задумчивый).

Как-то в выходной день на училищное КПП к нему приехала молодая жена, и Пух пригласил нас «на смотрины». Жена Пуха произвела на нас тяжкое впечатление. «Молодая» курила одну «беломорину» за другой, лихо сплевывала сквозь зубы, громко разговаривала боцманским баритоном и ржала на все КПП так, что окружающие вздрагивали. В довершение ко всему, она еще и изредка материлась, что тогда для приличных девушек (а не привокзальных шалав) было совершенно немыслимым, в мужской компании во всяком случае. Внешне виннипуховая жена напоминала колхозную бригадиршу-орденоносца. Что в ней нашел Пух, чтобы связать себя узами Гименея, оставалось тайной. Как венец всего, на голове у пуховой супруги красовался меховой головной убор, замысловатого фасона. Друг Стёпа обычно именовал такие шапки коротко, но ёмко: «Малахай старого киргиза!»

Мы ничего не сказали Пуху, но по выражениям наших лиц он понял, что мадам нам «не глянулась».

Надо отдать Винни Пуху должное – первым он у нас женился, первым через месяц и развелся, что тоже было не так просто сделать.

До самого четвертого курса свадьбы были довольно редким явлением, и многие из нас были «девственниками» до самой свадьбы.

Степа вспоминал, что когда он женился (уже на 4-м курсе) и приехал из увольнения после брачной ночи в училище, человек 15 приятелей из его батареи подходили и спрашивали: «Ну, как?!», заглядывая ему в глаза.

«Что мне было им отвечать?!» — злобно интересовался Степа.

Но были и исключения. Редкую активность на ниве семейной жизни проявил наш Миша Рудько. Он имел такую фигуру, что популярный впоследствии Шварценеггер мог бы повеситься от зависти. Упражнение на перекладине «подъем переворотом» нам требовалось на «отлично» исполнить 6 раз; Миша легко крутил эти перевороты по 150 – 200 раз без видимого напряжения.

Первый раз он женился на 2-м курсе по «залету» подруги. Едва та родила, как Миша нашел новую любовь, и его подруга №2 прибыла в училище с огромным пузом требовать развода с первой женой и новой женитьбы Миши на ней. Был неслабый скандал, т. к. первому ребенку не исполнилось и года, и закон запрещал развод. В конце концов все утряслось, но на 4-м курсе на беседу к нашему замполиту Изюминке прибыла очередная беременная пассия Миши вместе с мамашей. Две представительницы прекрасной половины человечества закатили Изюминке с Мишей жуткую истерику, стращая их всевозможными карами за совращение девушки.

Тут Изюминка проявил незаурядный дипломатический талант. В разгар воплей и стенаний о невинно загубленной Мишей девичьей чести он вдруг обнаружил на кителе оторванную пуговицу и захотел ее немедленно пришить.

Изюминка долго вставлял в нитку иголку, это никак у него не получалось.

«Совсем я слепой стал, помогите, пожалуйста!» – попросил он мамашу Мишиной жены №3.

Та стала «тыкать» ниткой в ушко иголки, которую держал Изюминка, тоже ничего не выходило.

«Помоги хоть ты, голубушка, у тебя глаза молодые», – обратился он тогда к зареванной Мишиной подруге.

Та стала «тыкать» ниткой в ушко иголки, стараясь попасть в него, но Изюминка в последний момент незаметно отодвигал иголку в сторону.

«Вы же ушко отодвигаете!!!» – капризно заявила претендентка на Мишину руку и сердце.

«Так ведь без обоюдного желания и нитку в иголку не вставишь!!!» – хитро ответил ей Изюминка.

Это была, пожалуй, его самая мудрая мысль за все годы нашего знакомства.

Рассказ о наших ратных буднях будет неполным без упоминания о несении караульной службы. Караул в училище был большой, постов 8—9, и заступала в него целая группа во главе с командиром взвода. В нашем последнем карауле взводным был старший лейтенант Валера Сынулин, под чьим руководством мы и отправились выполнять боевую задачу.

Ввиду того, что мы уже заканчивали 3-й курс, и все были опытные воины, случилась небольшая «расслабуха». После завтрака и смены постов вся караулка во главе с Сынулиным завалилась спать. И тут, на свою беду, приперся нас проверять дежурный по училищу – начальник физподготовки подполковник Бадюля. (Это у него такая фамилия была, легко рифмовавшаяся с неприличным словом).

(Вообще-то необычных фамилий у нас было – хоть отбавляй. Кроме уже упоминавшихся Лысого, Кучерявого и Плоскоголового, можно вспомнить курсантов Жмань, Ерей (кличку даже угадывать не надо), Носочкова, Семикозлова, Чоботова и Хоботова, в хилевском взводе была небольшая эскадра в составе «Крейсера «Стогул» и «Канонерской лодки «Корейко», ну а бесспорным лидером среди оригинальных ФИО значился курсант Цибикдоржиев Дашу-Нема Догбаевич. Его, для простоты, звали Цибиком, а сам себя он именовал Димой).

Однако я отвлекся от темы, вернемся к описываемым событиям.

Прибывший с проверкой Бадюля был удивлен тем, что на 2-м посту (склады у караулки) никого не было, и он беспрепятственно дошел почти до входа. Тут его внимание привлек какой-то караульный, который носился по полянке у складов с карабином наперевес и пытался заколоть штыком прыгающего перед ним суслика. Это был, конечно же, Артуша. Ему не спалось, и он вышел «на охоту» за сусликом, нору которого приметил с вечера. Увлеченный охотничьим азартом Артуша оглашал окрестности индейскими боевыми воплями и русскими комментариями шустрости суслика, в которого он никак не мог угодить штыком.

Бадюля принял Артушу за часового и принялся призывать его к порядку. Артуша понял, что опять «залетел», и сник, угрюмо глядя на Бадюлю.

«Стой, стрелять буду!!!» – вдруг раздался грозный уставной окрик, Бадюля обернулся и увидел наведенный ему в лоб ствол карабина. Это проснулся настоящий часовой Вова Колосов, который прикорнул за складом. Он очнулся от воплей Бадюли и спросонья перепутал уставные команды.

На счастье Бадюли из караулки выскочил заспанный Валера Сынулин и успокоил Вову, который смотрел на Бадюлю взглядом знаменитого пограничника Карацупы и, с испугу, мог действительно стрельнуть.

Взбешенный Бадюля проследовал за Сынулиным в караулку, и там состоялся их знаменитый диалог.

Бадюля пообещал Сынулину, что немедленно доложит о вскрытых в карауле безобразиях Делегату, и потребовал постовую ведомость, чтобы записать эти неслыханные нарушения.

Валера, сохраняя ледяное спокойствие, парировал Бадюлин наскок, заявив ему, что он в таком случае САМ доложит Делегату, что Бадюля ночью караул не проверял, хотя это была его обязанность, а запись о проверке сделал утром, когда ему Валера принес в дежурку ведомость (что и было в реальности).

«Это не партийный подход!» – заявил Бадюля, пораженный такой наглостью.

«А меня это – не (и тут Валера применил короткий русский глагол, который переводчики в американских фильмах ныне заменяют унылым выражением «заниматься любовью»)!!!!

На этот аргумент Бадюля не нашелся, что ответить, и бесславно покинул караулку.

Нечего и говорить, что акции Валеры в наших глазах после этого подвига резко пошли вверх, а Бадюля стал злейшим врагом нашей группы.

В другом случае активность и принципиальность дежурного по училищу едва не привела к трагедии.

На кафедре военной топографии служил полковник Блинов. Из бывших моряков, попавший в ЗРВ по хрущевскому сокращению флота (таких офицеров у нас было, кстати, немало), он ничем особенно не выделялся до поры до времени…

В одну прекрасную ленинградскую белую летнюю ночь Блинов, будучи дежурным по училищу, отправился проверять караул, в котором стояли курсанты младшего курса.

У нас имелся удаленный пост на полигоне, до которого надо было идти километра 2 по дороге через военный городок летчиков гореловского аэродрома. Там же квартировали и стройбатовцы.

И вот, Блинова черт дернул отправиться поверять смену этого отдаленного поста. Взяв с собой сержанта разводящего и пару караульных, он следовал через ночной городок.

Навстречу им попалась группа пьяных солдат – стройбатовцев в ночной самоволке. Разумеется, никакой «чести» они не отдали.

Другой бы промолчал, но в Блинове взыграла морская выучка, и он сделал замечание самому здоровому и наглому строителю, после чего был тут же грубо «послан» под хохоток остальной стайки самовольщиков.

Далее события развивались стремительно.

«Взять его!!!» – приказывает оскорбленный в лучших чувствах Блинов сержанту – разводящему.

Тот, глупо улыбаясь, подходит к громиле – стройбатовцу и говорит ему: «Ну, пойдем!», – после чего получает от того ослепительный удар в доброе лицо.

Стройбатовцы бросаются врассыпную, но сержант, не говоря больше худого слова, сдергивает с плеча карабин и открывает огонь по улепетывающему громиле. Ведет интенсивную стрельбу: сначала стоя, а потом и с колена. Стройбатовец, услышав свист пуль над ушами, стал делать удивительные по мощи и разнообразию прыжки в разных направлениях, не давая сержанту как следует прицелиться.

После пятого выстрела, поняв, что его дело – швах, громила без всякого разбега перепрыгнул 3-х метровый забор и скрылся из сектора стрельбы!!!

Сержант выпустил по нему еще три пули «влет», после чего встал с колена, хряпнул прикладом карабина об асфальт и с досадой выкрикнул:

«Эх, ушел!!!».

Чувствовалось, что если бы не уникальный прыжок, он бы все же уложил громилу наповал.

Блинов на протяжении всего короткого инцидента стоял, как громом пораженный, утратив дар речи.

Наутро построили все училище, и Делегат с Гиббоном долго и занудно вещали нам о ценности человеческой жизни. (Тогда еще никому и в голову не могло прийти, что через десяток лет безо всякой мировой войны человеческая жизнь на территории многих регионов страны будет стоить копейку и даже меньше…)

Блинова навечно отстранили от несения службы дежурным по училищу. Громила – стройбатовец остался невредим и отделался нервным срывом.

«Несение караульной службы – есть выполнение боевой задачи!» УГ и КС.