Белый шайен. Длинный Нож из форта Кинли. Их мечтой была Канада. Золото гор Уичита. Токеча

«Это единственный путь к спасению, – подумал я. – Если ноги и легкие не подведут меня, то смогу, возможно, уйти от своры краснокожих гончих».

– У меня нет выбора, Тони. Надеюсь, после моей смерти Лауре как-нибудь удастся избавиться от подонка.

– Вот и отлично!.. Попробую дать тебе совет, Кэтлин. Если ты побежишь к Танг-Ривер, а, похоже, так оно и будет, изо всех сил попытайся добраться до ее берегов и гам скрой свои следы. Пауни – искусные бегуны и следопыты, но и их можно провести… А теперь, держи мою руку.

– Ты настоящий человек, Тони, – обменявшись с ним рукопожатиями, расчувствовался я. – Может, лучший из встретившихся мне в жизни.

– Брось, Кэтлин, у меня куча недостатков. – Сквозь черноту густых усов и бороды блеснула его белозубая улыбка. – Не обольщайся.

– Ладно, но как ты предупредишь Лауру?

– Уж как-нибудь постараюсь. Удачи тебе.

Пауни остались стеречь меня, а сам Сайкз направился к стоянке.

Я стал следить за ним с замиранием сердца. Вот он подошел к Блэкберну и Лауре. Сказал им что-то… Лаура всплеснула руками и вскрикнула. Блэкберн выхватил револьвер и решительно двинулся в мою сторону. Сайкз остановил бросившуюся было за ним Лауру. Переговорил с ней. Они вместе догнали Блэкберна… Состоялся жаркий спор между ним и Лаурой… Блэкберн утихомирился, сунув оружие в кобуру и вернувшись с Лаурой к стоянке.

Мне можно было перевести дыхание.

В долине к этому времени стало тихо. Длинные Ножи и наемники прогнали арапахов далеко на юг. Оттуда слышалась затихающая стрельба.

Сайкз вернулся и отослал всех пауни, кроме одного, пленившего меня, к Блэкберну. Получив распоряжения, они сложили в кучу огнестрельное оружие, оставив при себе лишь ножи, томагавки и копья. Один из них подошел ко мне. Поговорив с моим пауни. он снял с меня лассо и знаком показал подниматься. Я встал.

– Сними мокасины, – приказал индеец на плохом английском.

Я посмотрел на Сайкза.

– Тебе придется сделать это, Кэтлин, – сказал он. – Таков у них обычай. Беглец остается без оружия и без обуви, они – без огнестрельного оружия.

Я повиновался, прикинув, что будет с моими ступнями, когда они побегут по каменистой земле предгорий, покрытой колючками, кактусами и камнями.

– Пошли, – сказал пауни, крепко схватив меня за руку.

И мы пошли. Толпа пауни наблюдала за мной, готовая в любую секунду начать охоту. Чуть позади стояла Лаура. Я помахал ей свободной рукой. Она мне ответила тем же и опустила голову. Поравнявшись с индейцами, мы тронулись в открытую долину. Я стал машинально отсчитывать шаги. На двадцатом пришлось остановиться.

– Отсюда дойдешь вон до того маленького куста, – произнес пауни. – Пойдешь медленно. Поравнявшись с ним, беги!

Пауни повернулся и зашагал к своим соплеменникам. Я помолился и, не торопясь, пошел к кусту дикой розы, одиноко растущему посреди трав. До самого последнего момента я почти не испытывал страха. Теперь, когда с каждым шагом роковая отметка становилась все ближе, меня начала бить мелкая дрожь. Во рту пересохло, сердце отчаянно колотилось.

Не совладав с волнением, я бросился бежать, не дойдя до розы двух-трех шагов. И клянусь, никогда в жизни я не срывался с места столь стремительно! Одновременно сзади послышалось рычание гончей стаи: воины пауни кинулись вслед за мной!

Я побежал по прямой через усыпанную камнями и колючками местность. Мои ступни почти сразу закровоточили, но я не обратил на это никакого внимания, ибо знал – или бег или смерть! Единственное чего я хотел – это как можно дальше оторваться от преследователей. У меня даже не было времени оглянуться. Я только заметил, как несколько томагавков пронеслось мимо.

«Танг-Ривер, Танг-Ривер!» – вертелось в мозгу. Река была далеко, но все мои помыслы были о ней. Одна она для меня оставалась великим шансом и последней надеждой. Ни в прерии, ни в лощинах, ни в лесах я не смогу от них скрыться. Мой окровавленный след всегда будет перед ними. На земле я пропаду, в студеных водах реки мое спасение!

Спустя четверть часа я рискнул обернуться и с облегчением увидел, что мои преследователи растянулись в длинную цепочку. Это был хороший знак. Значит, не все они были достойными бегунами.

Я был молод, полон сил и энергии. Через полчаса я бежал так же быстро, как и в начале гонки. Я чувствовал, что если будет нужно, то смогу даже прибавить в скорости. Мое дыхание оставалось ровным и глубоким. Ноги работали четко. Очередные камни и колючки, вонзавшиеся в мои незащищенные ступни, больше не причиняли мне боли. Я попросту позабыл про все на свете, кроме огромного желания скрыться от погони. Остальное было выброшено из головы.

Я понимал, что самое трудное еще впереди. Было покрыто большое расстояние, но до Танг-Ривер оставалось не менее десяти миль.

Я пробежал две мили, потом еще одну. Мои ноги оставляли на земле кровавый след. Наплевать! Я весь ушел в стремительный бег. Мне казалось, что я бегу вечно. И я буду это делать, пока не упаду бездыханным.

Как далеко преследующая стая?

Я оглянулся. Индейцы рассыпались по предгорьям, а большая их часть совсем скрылась из вида. Но один высокий быстроногий пауни догонял меня. В его правой руке блестел на солнце наконечник копья.

Теперь пришло время прибавить в беге. Мои ноги задвигались быстрей. Я оглянулся. Оказалось, что пауни сумел прибавить тоже. Избрав высочайший темп, я бежал как одержимый. Но тот упрямый пауни не отставал.

Покрыв еще мили три, я начал задыхаться. Второе дыхание снизошло на меня, как манна небесная. Я воспрянул духом, но лишь на короткое время. Снова пришла усталость. До реки оставалось не более двух миль, а мои глаза застилала пелена. Дыхание участилось, и воздух с хрипом вырывался из горла. Надо было забыть и об острой боли в груди и о хрипе и стремиться лишь к тому, чтобы мои ватные ноги продолжали передвигаться.

Я понимал, что индеец совсем недалеко и оглянулся. Он был всего в пятнадцати ярдах от меня и уже поднял копье, чтобы в удобный момент вонзить наконечник в мою дрожащую от усталости спину.

Он был уже рядом, но почему-то медлил с броском.

– Ты… сейчас… умрешь! – донесся до моего слуха хриплый прерывистый голос.

Роковые слова заставили меня оглянуться и посмотреть в глаза того, кто собрался отправить мой дух в Места Богатые Дичью. Это и спасло меня! Не видя перед собой дороги, я зацепил носком ноги за торчавший из земли валун. Мое тело еще летело вниз, когда не предвидевший моего падения пауни со всего размаха споткнулся об меня и, кувыркнувшись, сломал под собой копье. Если я упал раньше, то и опомнился быстрее. Через мгновение обломок копья со стальным наконечником был в моих руках и я всадил его в грудь быстроногого врага.

Я выпрямился. Моя грудь тяжело вздымалась. Клочья пены слетали с губ на землю вместе с каплями крови из разбитого носа.

Я услышал позади топот ног и оглянулся. На верхушке ближайшего холма появился очередной преследователь. Но силы этого бегуна, очевидно, были на исходе. Его голова раскачивалась в стороны, а поступь бега не отличалась уверенностью.

Увидев распростертое тело своего товарища, пауни, казалось, взбодрился и бросился ко мне с поднятым над головой томагавком. От усталости он не сумел среагировать на мой прыжок в сторону, и, когда тело воина проносилось мимо, я сделал выпад, с силой вогнав наконечник копья в его открытый бок.

Я нацепил на себя расшитый бисером пояс этого индейца, на котором висел длинный охотничий нож, поднял с земли томагавк и оглянулся еще раз. Преследователей не было ни видно, ни слышно.

Я бросился бежать на запад, к спасительным водам Танг-Ривер.

Спустя некоторое время позади послышались негодующие крики: пауни обнаружили своих более быстрых, но менее удачливых соплеменников!

Я прибавил шагу. До реки оставались какие-то считанные футы. Я уже ощущал ее свежий влажный воздух. Я понял, что достиг желаемого, когда прохладная вода Танг-Ривер скрыла меня с головой.

Я вынырнул и огляделся. Течение в этих местах было сильным, и я, не раздумывая, поплыл вниз за ближайший поворот.

Через триста ярдов на моем пути возникла небольшая плавучая куча из полузатонувших стволов деревьев и хвороста, застрявшая в русле. До меня быстро дошло, что тут кроется шанс на спасение. Возможно, среди ветвей и коряг есть пространство, куда я смогу просунуть голову для дыхания! Я нырнул под кучу и в ее переплетенной толще стал искать нужную брешь. После утомительных и бесплодных усилий, задыхаясь, я вынырнул на поверхность. Голоса пауни были слышны там, где я бросился в воду за поворотом. Со страхом и надеждой, набрав в грудь воздуха, я снова нырнул. С отчаянием обреченного, я судорожно шарил руками по скользким, покрытыми песком и илом, корягам. Мне пришлось вынырнуть, чтобы с ужасом узнать, что пауни идут вниз по течению. Надежды таяли с каждой секундой. Я еще мог успеть выскочить на другой берег, но до леса было далеко, и моя одинокая фигура сразу бы попалась на глаза пауни. Оставалась эта проклятая плавучая куча! Мой затравленный взгляд скользил по ней в десятый раз, и, когда я уже почти обезумел от страха, мне на глаза попался большой полый ствол вяза, лежавший на спутанных ветвях и хворосте. Я рванулся к нему и полез в его трухлявое нутро. У меня это получилось, но я почти задохнулся от попавшей в рот и ноздри трухи и от повысившегося уровня воды, хлынувшей из-за моей тяжести в оба конца полого ствола. Тем не менее, это уже было что-то. Дышать я мог, и это главное.

А голоса пауни приближались. Вскоре они раздались невдалеке от меня, на берегу. Потом послышался всплеск. Это один из воинов прыгнул в реку. Надо ли говорить, какие я испытывал чувства, когда понял, что он направляется к моей куче.

Я услышал, как он плывет вокруг нее. Затем зазвучал треск хвороста: воин взобрался наверх. Внезапно я почувствовал, что ухожу под воду, и едва успел набрать в грудь воздуха. Хвала небесам, что пауни не задержался на моем стволе, а лишь прошелся по нему.

Какое-то время любопытный воин продолжал осмотр. Когда же я услышал, как он прыгнул в воду и поплыл к берегу, для меня не было счастливее момента в жизни. Затратить столько усилий и дожить до того, что они не напрасны, это ли не счастье?

Всю оставшуюся часть дня пауни не переставали прочесывать ближайших окрестностей. Наконец, незадолго до сумерек их резкие голоса затихли где-то вдали. Ничто больше не нарушало вечерней тишины, кроме случайных всплесков резвящихся на поверхности рыб.

С опустившейся на речную долину тихой летней ночью, я выбрался из ствола и поплыл к западному берегу. Я делал это так осторожно и бесшумно, что чуть было не столкнулся с семейством речной выдры, в смертельном страхе исчезнувшем в глубинах водного потока. Я выбрался на сушу, но не ступив и двух шагов, свалился на каменистый берег. Нестерпимая боль в израненных и кровоточащих ступнях пульсирующими волнами разлилась по телу. Пока я находился в прохладной воде, боль едва давала о себе знать, теперь же мне довелось почувствовать ее.

И все же надо было подниматься. Стиснув зубы, я встал и побрел к западу от реки.

Глава 13

Я шел медленными, тяжелыми шагами, припадая к земле всякий раз, когда мои ступни натыкались на острые камни и колючки. Ближе к рассвету я позволил себе остановиться в небольшой рощице. Хотелось отдохнуть и подумать.

Итак, на восток мне путь был заказан. Там были пауни, и они, скорее всего, не оставили надежды завладеть моим скальпом. Самым верным направлением было то, по которому я и пошел. В лощинах и скалах хребта Биг-Хорнс можно будет найти какое-нибудь укромное место, где откроется возможность переждать опасность. А опасность оставалась. Пауни, пусть даже не вся свора, будут искать мой след. Кроме ответственности перед хозяином, задето их самолюбие и самые тщеславные из них не вернутся на восток, пока не потеряют всякие надежды. Понимая это, я еще в полночь постарался перевязать кровоточащие ступни полосками с набедренной повязки. Хотя сделать это надо было значительно раньше. У пауни перед глазами будет начало моего кровавого следа на прибрежной гальке Танг-Ривер. А найдя след, редко какой краснокожий не сумеет прочесть его до конца, даже если отметками на пути останется чуть примятая трава.

Отдохнув, я снова тронулся в дорогу. Вскоре начались поросшие лесом хребты Биг-Хорнс. Я углубился в первозданную чащу под свист проснувшихся птиц и начал искать пути к верхним этажам хребта. Скоро я нашел, что искал. Это была узенькая звериная тропа, терявшаяся в нагромождении скал и холмов. Я стал медленно по ней подниматься. Она была едва заметной и вилась по крутому склону на вершину утеса, покрытого березой, осиной и карликовым вязом.

Взобравшись на него, я бросил внимательный взгляд на восток, на свой пройденный путь. Сейчас он был безлюден, как и любое другое место восточных отрогов Биг-Хорнс. Потом я огляделся в надежде отыскать что-то похожее на убежище. Вдруг мой взгляд упал на горную куропатку, которая, не замечая меня, преспокойно кормилась чем-то вблизи обрыва. Голод гут же дал о себе знать. Подняв с земли увесистый камень, я осторожно стал подкрадываться. Когда до птицы оставалось не более двадцати ярдов, я резко метнул в нее камень. Удар был точен, но куропатки пропал и след: вместе с камнем она упала с обрыва.

– Проклятье! – вырвалось у меня. – Придется за ней спускаться.

Подойдя к краю обрыва, я заглянул вниз. Вместо того чтобы увидеть птицу на дне ущелья, я обнаружил ее в ветвях карликового вяза, торчавшего из расщелины. Это цепкое дерево росло в восьми футах от края обрыва, а чуть выше торчал узкий выступ горной породы.

Я закинул пояс с ножом и томагавком за спину и осторожно опустился на этот выступ. Когда я лег на него, чтобы снять с ветвей птицу, моим глазам открылась незабываемая картина. Прямо под выступом, скрытое от мира густой кроной карликового вяза, зияло отверстие пещеры.

Ох, и порадовался я этой находке! Вот где было то самое искомое место.

Я без труда достал куропатку, заткнул ее за пояс и, ухватившись руками за крепкий ствол вяза, спрыгнул на порог пещеры.

Она была небольшой, всего несколько футов в диаметре.

«Вполне подходящее укрытие для такого бедолаги, как я», – подумалось мне.

Немного передохнув, я начал размышлять над тем, как мне приготовить завтрак из подбитой куропатки. Ни кремня, ни тем более спичек у меня не было. Разве что попробовать добыть огонь самым древним способом? О нем мне когда-то рассказывал Том Уокер. Желание отведать жаркое стоило того, чтобы сделать попытку.

Я поднялся на вершину утеса и, раздобыв все необходимое, тем же способом спустился в пещеру.

Прежде всего, я заострил ножом сухой сук сосны, превратившийся в добротное сверло. Затем в куске сухой березы проделал неглубокую дырку. Наложив вокруг нее древесных волокон, я приступил к осуществлению своего замысла. Взяв в руки деревянное сверло, я воткнул заостренный конец сквозь волокна в дырку и, крепко зажав между ладоней тупой конец, быстро начал вращать сверло. После продолжительных усилий сначала появился легкий дымок, а потом и крошечный язычок пламени. Вскоре у меня горел аккуратный костерок, на котором было приготовлено вкуснейшее жаркое. Во время жарки я не спускал глаз с востока, готовый в любой момент затушить костер. Но преследователей нигде не было видно, и я довел дело до конца.

Утолив голод, я свалился прямо на дно пещеры и крепко заснул.

Я проснулся, когда солнце уже опускалось за западные горы. Опять посмотрел на восток и увидел то, чего так страшился: едва видимые точки в безлесных предгорьях, которые двигались. Четверо пауни шли той же дорогой, что и я, а значит – по моим следам!

Мои предчувствия оказались верными.

К счастью, над хребтами Биг-Хорнс уже опускались сумерки. Я мог чувствовать себя в безопасности до наступления утра.

А что же потом?

Следя за движущимися индейцами, я прокрутил в голове складывающуюся обстановку. Итак, как я и предполагал, среди пауни нашлись воины, проследившие мой путь. Без сомнений, они были опытными ищейками. Если они сели мне на хвост, то будут держаться до последнего. Вот это меня и тревожило. Первоначальная радость того, что я обрел для себя убежище, постепенно сменилась неподдельным беспокойством. В любом случае, пауни выйдут на утес утром. Что же они обнаружат? Естественно, мой след, терявшийся на бровке обрыва Но даже будь они самыми темными людьми в своем племени, следопыты вряд ли поверят в мое вознесение на небеса с отвесной скалы. Они посмотрят вниз и увидят выступ горной породы…

– Черт побери! – выругался я, с внутренней дрожью представив, как расписанное боевыми красками лицо пауни заглядывает в мою пещеру.

Я продолжал следить за индейцами, пока темная стена лесов не поглотила их.

Затем я прилег, но не для того, чтобы уснуть, нет, спать я не имел права. В моей голове зрели кое-какие задумки, и я рассчитывал, что до наступления рассвета они выстроятся в четко разработанный план.

За два часа до зари я стряхнул с себя сонливость и встал на ноги. Они по-прежнему болели. Но нужно было забыть о боли, ибо на карту ставилась моя жизнь.

Я поднялся на утес и спустился в лес той же тропинкой, что привела меня наверх.

Я осторожно пошел по лесу. Луна мягко разливала бледный свет сквозь густой шатер листвы. Предутренний ветерок слегка шевелил кронами деревьев, словно боясь потревожить глубокий сон лесных обитателей. В эти часы все живое, казалось, вымерло. Ни звука, ни движения, ничего, кроме темной громады леса, купавшегося в мягком лунном сиянии.

Я шел туда, где, по моим расчетам, четверо пауни разбили свой ночной бивак. Запах от дыма костра безошибочно вел меня в нужном направлении.

Только мерцающие звезды и бледная луна могли видеть мою темную фигуру, неслышно, но уверенно приближавшуюся к лесной опушке. И одинокий койот, быстро исчезнувший с пути ночного скитальца.

Морщась от постоянной боли, я медленно, но неотвратимо брел между вековых деревьев к цели. Я старался ступать, насколько это было возможно, беззвучно, вздрагивая всякий раз, когда ломался под моими ногами сучек или стебель.

Наконец я достиг того места, где темная стена леса отступала перед высокими травами лесной опушки. Пробравшись к краю низкорослого подлеска, я выпрямился во весь рост. Моим глазам открылась круглая поляна, в центре которой горел небольшой костер. Трое пауни, протянув к нему ноги, спали, закутавшись в одеяла.

«Откуда на них одеяла? – Возник у меня вполне закономерный вопрос. – Ведь во время гонки на них ничего не было, кроме легин и летних охотничьих курток!».

Четвертый индеец, прислонившись спиной к огромному валуну, торчавшему в дальнем от меня конце поляны, стоял на страже.

Идиллическая картина индейской стоянки! Но я пришел за тем, чтобы нанести на нее последний, нужный мне штрих.

Я пристальнее присмотрелся к часовому, и холодок страха заморозил мне рот. Индеец, не отводя глаз, смотрел на меня! Я затаил дыхание, боясь даже моргнуть, и вздохнул с облегчением, когда пауни, сменив позу, отвернулся.

«Черт возьми, как он заметит меня, если я стою в тени леса?!»

Мысленно выругав себя за беспричинный страх, я отступил в чащу подлеска и с той же осторожностью обогнул поляну, чтобы выйти на нее позади валуна.

Сначала надо было расправиться с часовым, а потом уж приниматься за спящую троиц) у костра. Однако снять часового во враждебной для него стране – нелегкое дело. Ждать, пока он задремлет, не имело смысла: в малочисленных военных отрядах ночная стража всегда исполняла свой долг исправно. Здесь нужна была хитрость, и после недолгих размышлений мне на ум пришли некоторые соображения.

Вокруг лежало множество небольших камней, и я. подобрав один из них, неслышной поступью приблизился к задней стенке валуна. Бросив камешек в сторону и услыхав его падение, я тут же выглянул из-за валуна. Краснокожий не был глухим. Он тоже услышал падение камешка. Он смотрел в противоположную от меня сторону, его тело, до этого такое расслабленное, напружинилось. Его поза напоминала стойку пумы, готовой к прыжку. Армейское одеяло, облегавшее мускулистую фигуру, у меня на глазах медленно сползло на землю. Это был тот момент, когда нельзя было терять и секунды. Я рванулся к индейцу и погрузил лезвие ножа ему в спину. Он резко выгнулся и захрипел. Я зажал ему рот ладонью и не отпускал до тех пор, пока его тело не вытянулось на земле.

Вытащив нож, я лег на землю и пополз к спящим пауни. Приблизившись к самому ближнему, я неслышно поднялся на колени. Он спал глубоким сном. Его грудь методично вздымалась и опускалась. Узкое скуластое лицо, расписанное боевыми красками, хранило безмятежное выражение. Отличительный знак племени – выбритая на висках голова со скальповой прядью – была утыкана короткими орлиными перьями. Я недолго любовался им и точным ударом ножа в сердце отослал его дух во владения Ти-ра-вы, верховного божества народа пауни.

Он умер тихо, как и двое других индейцев, отдавших божеству души после моих выверенных ударов. Не прошло и минуты, как все было кончено.

Немного успокоившись, я увидел, что пауни были снабжены не только одеялами. Возле одного лежали кожаные парфлеши, набитые пеммиканом. Подле другого – кисеты с трубкой и табаком. Рядом с третьим покоилось огнестрельное оружие – карабин системы «спенсер», похожий на тот, что остался в седельной кобуре Маркиза! Откуда все это?

Прикинув что к чему, я понял, что не кто иной, как сам Стив Блэкберн доставил пауни эти вещи. Интересуясь результатами погони, он, наверное, нашел обнаруживших мой след индейцев и обязал их двигаться за мной, снабдив всем необходимым.

Как бы то ни было, а теперь я оказался владельцем и еды, и оружия. Едва прикрывавшая меня набедренная повязка, в которой я походил на затравленного дикаря, была заменена добротными штанами и курткой. Пусть меня назовут мародером, но и мокасины одного из пауни пришлись мне по душе и впору. Великий Дух Ти-ра-ва, я уверен, будет рад и голому пауни, лишь бы его скальповая прядь оставалась на месте. Будь вместо меня любой из шайенов или лакота, он бы вернулся к соплеменникам с раздутой, как у индюка, грудью и с четырьмя скальпами, которые не преминул бы повесить к поясу спереди. Но я уже говорил, что обычай сдирать с врагов волосы, не вызывал у меня одобрения.

Прилично одетый, обремененный сумкой с пеммиканом и карабином, с дымившейся во рту трубкой я, бросив последний взгляд на поляну, углубился в чащу подлеска. Чувство глубокого удовлетворения по праву поселилось в моем сердце. Мой план сработал так, как я задумал, и это наполняло меня гордостью.

Вернувшись в пещеру, я подкрепился приобретенной едой и крепко заснул.

Глава 14

Человек, которого подстерегают опасности, обычно спит чутким сном. Я не был исключением из правил. Сквозь сон до моего затуманенного сознания донесся шорох скатывающихся с обрыва мелких камней. Взяв в руки «спенсер», я подошел к отверстию пещеры. Был уже полдень. Кто же мог быть там, наверху?.. Я почти не дышал, пытаясь уловить малейший звук. И тут сильный мускусный запах ударил мне в ноздри. На вершине утеса стоял хозяин Скалистых гор – серый гризли! Когда я взглянул наверх, его лохматая морда уставилась на меня, маленькие черные глазки глядели удивленно, а голова наклонялась то туда, то сюда, как у собаки, разглядывающей незнакомца. Знакомиться с этой серой громадиной у меня не было никакого желания. Поэтому я, громко закричав, прогнал его с бровки утеса. Через минуту медведя не было слышно. С перепугу он, видимо, убрался далеко.

Оставаться в пещере больше не имело никакого смысла. Я решил сегодня же отправиться на восток, к долине Паудер-Ривер.

Я выбрался на утес и, окинув взглядом окрестности, невольно залюбовался открывшимся видом. Так далеко на запад, в горы, я попал впервые. И теперь, после напряженного состояния последних дней, с удовольствием взирал на здешние места. В горах Биг-Хорнс во всем великолепии красок властвовал сентябрь – у индейцев, Месяц Сухой Травы или Когда Олень Бьет Копытом Землю. Я бы назвал это время года по-своему – Месяцем Лесного Очарования! Казалось, природа одела горные склоны в свои самые лучшие одежды. По берегам небольших студеных ручьев, пробивающих себе путь сквозь нагромождение скал, стояли в разноцветной листве ольха и плакучая ива, тонколистая береза и сучковатый вяз. Над ними, подобно застывшим богатырям, высились колоннады могучих сосен. Грациозные голубые ели, облаченные в вечнозеленый наряд, пышно окутали предгорья головокружительных пиков, уносивших свои острые вершины в синее бездонное небо.

Я долго простоял на утесе, вдыхая полной грудою, любуясь прекрасным ландшафтом. Затем, пройдя по следу медведя до зарослей и, убедившись, что косолапый великан действительно скрылся, я спустился в предгорья, чтобы, продвинувшись сначала к северу, прямиком пойти на восток. Зная о том, что гризли весьма любопытные звери, я. время от времени, оглядывался, держа «спенсер» наготове. Любопытность. может, и была безобидной чертой гризли, но не в те дни, когда его огромный желудок нуждался в пище.

В мягких мокасинах мои ступни уже не болели так сильно. Я даже позволял себе напевать под нос, срывая по пути перезрелую землянику. Иногда я останавливался перекусить пеммиканом, заедая его дикими яблоками и сливами, также пополнившими мой скромный рацион.

К вечеру я вышел к истокам небольшого ручья, который, по всей видимости, впадал в Танг-Ривер. Солнце жарило весь день, и я взмок от пота. При виде чистого ручья я побросал оружие с сумкой на гальку и прямо в одежде выкупался. Выйдя на берег, я почувствовал жажду. Чтобы напиться незамутненной воды, мне пришлось отойти чуть вверх по течению. Там я встал на колени и припал к воде губами. Она была очень вкусной. Когда же я выпрямился и повернулся к том) месту, где лежал «спенсер», всепроницающая слабость охватила меня с ног до головы: в двадцати футах от меня и в десяти от карабина стоял мохнатый гризли, поводя носом в воздухе! Я помню, как застучали мои зубы, помню, как дрожащей рукой вытер со лба проступивший холодный пот. Произошло то, чего я так боялся. Гризли шел весь день за мной. А я допустил страшную, непоправимую ошибку, выпустив из рук оружие!

С минуту я стоял, выпучив глаза, не моргая ими. Гризли также не двигался с места, сверля меня темным злобным взглядом. Затем способность думать и двигаться вернулись ко мне. Я сделал шаг к «спенсеру». Медведь оставался на месте. Я сделал еще один, не сводя с него глаз. Он мотнул головой и, обнажив грозные клыки, зарычал. От его рыка волосы на моем затылке приняли вид ощетинившегося собачьего загривка.

Шагать было невозможно. Это вызывало ярость серого хищника. Я начал продвигаться к «спенсеру» незаметно, дюйм за дюймом. Медведь, как будто догадываясь о моих намерениях, тронулся вперед и остановился в пяти-шести футах от оружия. Теперь он рычал постоянно, его передняя лапа с огромными загнутыми когтями с силой разбрасывала в стороны прибрежную гальку.

Я продолжал медленно двигаться. До лежавшего на берегу карабина оставалось не более двух футов. Мои нервы сдали. Я кинулся к «спенсеру» и, подняв его, попытался спустить курок. Проклятье! Мой дрожавший палец промахнулся. Этого оказалось достаточным, чтобы гризли в считанные доли секунды был рядом. Мои резкие движения разбудили в нем убийцу. В следующее мгновение он встал на дыбы. Его передняя лапа, описав короткую дугу, выбила из моих рук карабин, который завертевшись в воздухе, улетел в кусты. Гризли возвышался надо мной как гора. Его сильная лапа снова сделала такое же движение, но сейчас уже моя голова служила мишенью. Я резко пригнулся и выхватил охотничий нож. Когтистая лапа со свистом пронеслась мимо, взъерошив на голове волосы. Я не успел увернуться от другой лапы с выпущенными когтями, прочертившими над моим ухом глубокие борозды. Меня опалила острая боль. На когтях медведя остались не только волосы, но и полоски скальповой кожи. Теплая кровь ручьем хлынула на мою левую щеку. Я понял, что это была схватка не на жизнь, а на смерть. Еще одно движение лапой, и вместо моей головы будет кровавое месиво! Ничего не оставалось, как идти на сближение с хищником. Я проделал это не без последствий: левое плечо испытало на себе острые когти зверя. Но я добился своего, уткнувшись лицом в его мохнатый и вонючий живот.

Он по-прежнему размахивал лапами, только теперь ею мощные удары не достигали цели.

Мое тело вплотную приникло к нему. Я изловчился и ударил ножом ему между ребер. Лезвие по рукоятку проникло во внутренности зверя – он зарычал от боли. Я ударил еще раз – он заревел. Вся его туша содрогалась от рева. Я это чувствовал, прижавшись израненным виском к его кровоточащему животу. И тут он переменил тактику, перестав бесцельно махать лапами. Его страшные когти начали бороздить мою спину снизу-вверх, причиняя мне невыносимые страдания. Вместе с клоками оленьей куртки они вырывали со спины клочья кожи. Мои жалобные крики заглушали остервенелый рык медведя. Он в ярости продолжал терзать мою спину, а я раз за разом вгонял лезвие в его смрадное нутро. Потоки горячей крови заливали мне глаза, руки, плечи. Я попытался вонзить ему нож в сердце, но лезвие уперлось в грудную кость. Я кричал от боли, чувствуя, как его когти цепляют мои ребра. Я уже терял сознание. Необходимо было на что-то решиться.

И я сделал это, отстранившись от гризли и вогнав нож ему в сердце. Вновь прижаться к нему мне было не суждено. Его клыки вонзились в мое истерзанное плечо. Хватка была бульдожьей. Он мотал головой, а я трепыхался как заяц в зубах беспощадного волка. В полубессознательном состоянии я видел свой нож, вбитый в сердце зверя по рукоятку.

«Когда же придет конец этому чудовищу?» – промелькнуло в голове.

Гризли был жив. Он снова схватил меня, теперь – за ногу. Я был беззащитен, на грани смерти. Он ожесточенно терзал меня, потом бросил на землю во второй раз. При падении моя нога сломалась. Этой боли я не выдержал. Я больше ничего не чувствовал и не помнил. Сознание покинуло меня.

Я очнулся от резкого клекота. Попытался открыть глаза, но впустую. Еще раз – и опять безрезультатно.

Я лежал и думал о том, что со мной, где я? Сознание работало со скрипом.

Я купался в ручье… Пил его студеную воду. О! Неожиданное появление гризли!

Я вспомнил ту схватку. Это было кошмаром! Если я остался жив, то только чудом. Почему я не могу открыть глаза? Я сделал невероятное усилие, и слипшиеся от затвердевшей крови ресницы разомкнулись, позволив мне увидеть синее небо.

Я пошевелил головой. Послышалось жужжание. Крупные зеленые мухи поднялись в воздух. В нескольких футах от себя я заметил тонкошеих стервятников, издававших резкий противный клекот.