Вам не понять – вы же офицер

Глава 4
Доброе утро

А поутру под дверью санузла собираются пять служителей юстиции.

– Доброе утро, Владислав Андреевич! Всем-всем доброе утро! – так когда-то в Артеке научили здороваться.

– Доброе утро, Степан Саввич! – отвечает Уточкин, приветствует остальных и продолжает: – Спорить насчет очереди в гальюн, надеюсь, не будем. Первыми удобствами пользуются те, кто моложе.

У них это быстрее получается. А пока Никита управляется, быстренько рассказываем, кому что снилось! Мне пока ничего.

– Да ладно, Владислав Андреич, не заливайте. Мы все слышали, как вы во сне кряхтели и губами причмокивали, – опровергает его Чалдонов. – Курили, наверное, да?

– Ты, Федотыч, тоже во сне не молчал, – огрызается Зам.

– Храпел, что ли?

– Не-е-т! Какого-то товарища полковника раз за разом на три буквы посылал.

– Будто вы не знаете, что я только с одним полковником могу так разговаривать, да и тот – прокурор округа…

– А я Наташку из столовой второго полка во сне убалтывал под утро, а жена в сон встряла и всё обломала. Не дала продолжить. Но это только во сне! – хвастается, не дожидаясь расспросов, Гармонин.

– А в натуре, тебе Садиков уже свои холостяцкие ключи пообещал, если Наташку уболтаешь, правда? – подает голос Никита, выходя из умывальника. – Вот мне поскорее проснуться хотелось, а то такой облом приснился.

– Не наш «глухарь», надеюсь?

– Приснилось, что прибыл из отпуска в родной военный институт и, как обычно, прохожу медосмотр.

– И у тебя свежий триппер находят! Угадал? – подкалывает Никиту Гармонин, сменяя его в туалете.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – огрызается Глушаков.

– Степан! Твоя очередь сон рассказывать, – переключает внимание подчиненных с триппера на сновидения Уточкин.

– Я в эту ночь свой сон не запомнил. Тетки пока не снятся. Рано еще им во сне являться. Могу служебными снами поделиться. Их у меня уже аж три в личной коллекции.

– О работе, что ли?

– Нет, первый об учебе. Вот два следующих – о работе.

– Давай по порядку! Только уложись, пока Гармонин на толчке.

– Излагаю. Сдал зимой на втором курсе зачеты по строевой подготовке и уголовному праву. Строевую курсовой офицер Вася Котов зачел всем автоматом и отведенную на принятие зачета пару^[30]развлекал нас армейскими байками и нестроевыми приемами с парадным клинком. В ножны его бросал как положено, а также за спиной и через голову. И все это – не глядя на срез ножен, что очень познавательно для будущих военных юристов! А педагог по уголовке быстро согласился, что курсант М, который бросил через бедро гражданина N, не виноват в его смерти, так как нет прямой причинно-следственной связи между падением N на ж^*пу и убившим его через два дня разрывом аневризмы мозгового сосуда. После зачетов убираю снег с территории возле института и вижу, как через дорогу от КПП хулиганы на трамвайной остановке парня со старшего курса, который уже на тротуаре сидит, метелят ногами, а я к ним ближе всех при этом. Бросаю лом, перебегаю улицу и ближнему злодею с подхода заряжаю прямой правой в голову. Он вверх пятками улетает в сугроб, закатывает очи и с выдохом кровью булькает. Я в ужасе! Наверное, убил! Руки мелко так трясутся. И все это, следуя со службы к очередному трамваю, видит курсовой.

– Ну ты брехать горазд, Стёпа! В полет хулигана отправил? Так только в голливудских фильмах бьют, – подает голос с толчка Гармонин.

– Как в голове запечатлелось, так и рассказываю. Вспоминай, Палыч, что в судебной психологии говорится об особенностях запоминания и запамятования событий в условиях угрозы жизни и здоровью. И вообще, какай там скорее!

– Не тяни, Стёпа, где сон? – подгоняет Уточкин.

– Рассказываю. Во сне той ночью, после сдачи зачетов и драки, где-то под утро Вася Котов подъехал ко мне на сером в яблоках скакуне, отсалютовал парадным клинком и объявил мне трое суток ареста «за избиение гражданского лица, повлекшее его смерть». А я с перепугу полказармы разбудил воплем: «Не надо под арест, в отпуск хочу!»

– Сон полезный, – заключает Уточкин, – проверку версий убийства Парнеева по неосторожности и при превышении пределов необходимой обороны в план включить не забудь!

– Ну да! Он, наверное, на часового напал, а тот в пределах необходимой обороны продырявил его очередью из автомата. А потом превысил пределы и раскроил смертельно раненному череп в трех местах, чтобы тот не мешал его в сугробе прятать. Верно я понял, Владислав Андреевич? – выходя из сортира, комментирует Гармонин.

– Не умничай, Толстый! Мало ли какие еще абсурдные или чудные обстоятельства выяснятся, – пресекает пререкания Уточкин.

Умытые и побритые, минуем перекресток гарнизонных дорог и всей конторой останавливаемся, не доходя шагов двадцать до поворота к столовой, так как со стороны штаба дивизии тоже появляется группа военных.

Они, в отличие от местных жителей, одеты не в лётное и техническое, а в повседневное обмундирование.

По двойным широким голубым кантам на брюках угадывается командарм, а по фуражке с красным околышем – прокурор армии.

Шеф что-то говорит командарму, отделяется от его свиты, которая останавливается у входа в столовую, и направляется к нам.

– Утро доброе, мужики! Выспались? Владислав Андреевич! Условия у вас нормальные? С программой на сегодня определились? – не дожидаясь ответных приветствий, спрашивает Шеф.

– Определились! Тут у Гармонина есть что сказать по поводу трупа.

– Так-так! Толс… тьфу, Гармонин! Доложи, пока эти, – кивает на стоявших с Командующим авиаторов, – не подслушивают. Так от чего он помер-то?

– От несовместимых с жизнью двух сквозных огнестрельных ранений грудной клетки и открытых ступенчатых, оскольчатых переломов костей теменно-затылочной области черепа справа.

– Тс-с! – Шеф подносит палец ко рту и вновь кивает в сторону свиты командарма. – Не дай бог раньше времени эти услышат. Никому ни слова о характере ранений. Даже Командующему! И как можно дольше!

– Так ведь им для захоронения трупа справку о смерти со дня на день выдадут. Вот все и узнают!

– Вот и позаботься, Гармонин, чтобы эксперты эту справку как можно дольше не выдавали. Ну, хотя бы дня три, а то и пять. А остальным, если вас спрашивать будут, объясняйте, что не закончили исследование, оттаивает труп, что это не кусок говядины, а промерзший за зиму мужчина в пять пудов.

– С экспертами врач здешней базы дружит. Он в заочной ординатуре военно-медицинской академии на судмедэксперта учится. Ему эксперты всё скажут, – продолжает перечить Гармонин.

– Вот! Этому ученому ты все в первую очередь и объясни! Расписку о неразглашении данных предварительного следствия у него отбери. Если хочет дальше учиться, то должен молчать, как покойный Парнеев. А пока… Слышали? Всех касается! На вопросы командиров, знакомых баб, местных жителей и прочей общественности о причинах смерти Парнеева отвечать, что они и сами всё видели, когда труп нашли. Что зарезали голубчика да голову аж до крови разбили. А подробности эксперты позже точнее скажут. Всё! Завтракать идем.

За столом командира дивизии, куда мы во главе с Шефом приглашены, завтрак проходит неторопливо.

Кто знает, что такое завтрак в летной столовой? Авиаторы, конечно, знают. Но что такое завтрак командира, принимающего вышестоящее командование, знают даже не все авиаторы.

Мне такие командирские столы видеть доводилось. И сидеть за ними тоже. Поэтому, не шибко засматриваясь на сыры, колбасы, окорока и буженину, яйца, фаршированные рыбой и рыбу, фаршированную чем-то еще, соленые грибки, черемшу, папоротник, и т. д. и т. п., от чего отвыкли в карточно-дефицитном Арканске коллеги, пододвигаю к себе скромную тихоокеанскую селедочку с лучком под постным маслицем. Среди серебристо-розовых кусочков переливаются красно-белым перламутром и чем-то желто-стеклянным ее же, селедочкины, молоки и икра.

Из предложенных пяти или шести вторых блюд прошу принести двойную порцию жареной рыбы без гарнира. Мозги перед напряженной работой настойчиво требуют фосфора. От третьего блюда отказываюсь. Не хочется расстраиваться – вдруг, как в курсантские времена, подадут чай с запахом сухофруктов, имеющих обыкновение застревать в носиках военных чайников после подачи в них компота на вчерашний обед. Душу греют лежащие в портфеле кипятильник, граненый стакан и пачка натурального молотого кофе.

Завтрак приятен, но почему-то все же завершается.

Первыми, пожелав остающимся приятного аппетита и по-свойски нежно поблагодарив официанток, из-за стола отпрашиваются офицеры штаба дивизии.

Комдив остается с Командующим и сопровождающими его членами комиссии.

Следом, соблюдая тот же ритуал, поднимаются офицеры штаба армии, прибывшие с командармом. Их тоже милостиво отпускают.

По кивку Уточкина мы тоже начинаем заканчивать, дабы оставить Шефа в интимном уединении с авиационным руководством. Но Агафонов, явно вопреки ожиданиям комдива и командарма, нас просит остаться. Что-то сложилось в его руководящей голове, пока он сидел, не прикасаясь к закускам, и на сладкий чай налегал – после вчерашнего, наверное.

Напряженное молчание застревает где-то между прокурором и командармом. Чего-то ждут друг от друга.

Не выдержав затянувшейся тишины, просит разрешения выйти из-за стола комдив. Командующий его не отпускает.

Видимо, информацию о результатах вскрытия трупа ждет командарм, а прокурор ждет, когда же уйдет свита командарма и комдива.

Дождавшись, Шеф нарушает свое давешнее указание.

Серьезным до дурашливости тоном говорит:

– Товарищ Командующий! Дайте слово коммуниста и офицера, что из всего, о чем узнаете, ничего не скажете ни жене, ни любовнице, ни собственным заместителям, а особенно политработникам, пока вон тот (указывает на меня) в очках старший лейтенант не разрешит. Он у нас уголовное дело примет к производству.

Командующий хмурится, потом видит, как увлеченно, не отрывая взгляда от тарелки, я разбираю двумя вилками жареного хека, и добродушно ухмыляется.

– Даю слово!

– Так вот, товарищ Командующий, нам уже известно, что младший сержант Парнеев Григорий Григорьевич убит двумя выстрелами из автомата в грудь навылет.

Командующий осматривается выпученными глазами по сторонам и дает волю эмоциям.

Кроме наших, Шефа и комдива рядом никого. Только официантки гремят посудой в противоположном углу столовой.

Командующий не плюется и почти не матерится, хотя, как генерал-полковник авиации, все это делать умеет. Он орет громким шепотом:

– Да здесь! Здесь, б^***ь, за КПП в «Шанхае»! Не то что ствол, водородную бомбу найти можно! Здесь же вокруг бичи и зэки живут! А офицеры с прапорщиками от них немногим отличаются! Одна половина на бичевских дочках жената, а у другой половины родители зэки! Официантки, б^***ь, которые из местных, всё недоеденное офицерами уносят своим хахалям, что с приисков зимовать спускаются! А уж те люди лихие! Здесь в любом доме охотничьи стволы имеются, в том числе нарезные! Да тут…

Выдохнув раздражение, государственный человек берет в нем верх, говорит уже не шепотом, но еще тише.

– Раз я обещал, то, конечно, никому ничего не скажу. Однако и вы уж расстарайтесь, ребята! Найдите убийцу! Вот и комдив вам скажет, что как труп обнаружили, так даже в городке, где семьи офицеров и прапорщиков живут, дворы и улицы обезлюдели. Страшно здесь на самом деле. Красноармеец Сухов говорил, что Восток – дело тонкое, а уж Дальний и подавно. Знаете, какой контингент здесь веками оседал? Люди, насквозь отмороженные! Злые как собаки! Что зэки, откинувшиеся с дальневосточных зон, что старатели с якутских и магаданских территорий, что наши отставные военные. Никто ничего не боится. Им нигде уже хуже не будет.

Объяснять Командующему, что бывают места хуже, чем Хорышево, не стали. Слово свое он сдержал. Осведомленность в том, что Парнеев застрелен, никто не проявлял, пока не дошло дело до проверки оружия.

Понимая, что прокуратура все равно вывернет дивизию наизнанку, Командующий напоследок говорит:

– Ладно, товарищи прокуроры! Не принимайте близко к сердцу мои эмоции. Я пойду, а вы, пока командир базы нормального места для работы вам не определит, здесь пошушукайтесь. Если нужно, не стесняйтесь, скажите официанткам, чтобы еще чего-нибудь принесли. Те, кто здесь останется работать, могут за этим столом и дальше питаться. Командир дивизии об этом базе указание даст. Будьте здоровы!

Командующий и комдив покидают столовую.

Оставшись с нами, Шеф продолжает свою речь.

– Теперь и я кое-какие вопросы задам. Гармонин, расскажи-ка, почему эксперты считают, что Парнеева из автомата убили.

– На трупе два пулевых канала, которые при визировании зондом от входов к выходам расходятся под очень небольшим углом в вертикальной плоскости, то есть стреляли короткой очередью. В ином случае раневые каналы были бы скрещивающимися, так как между одиночными выстрелами тело стоящего человека успевало бы изменять положение, одновременно разворачиваясь вокруг вертикальной оси и заваливаясь. Почему дистанция выстрела не меньше двух метров, объяснить не могу. Эксперты что-то про феномен Виноградова^[31]плели, а я по криминалистике троечником был. Ну и еще калибр отобразился, когда одна из пуль проходила через грудину. Она отверстие оставила в костных тканях диаметром до восьми миллиметров. Такая дырка образуется пулей калибра семь и шестьдесят две сотых миллиметра, что соответствует калибру автомата Калашникова модернизированного. Автоматы других калибров в дивизии отсутствуют.

– А таких автоматов, которые присутствуют, товарищи следователи и прокуроры, – продолжает Шеф, – только в подразделениях этой дивизии, как мне представляется, штук семьсот-восемьсот, да на складе вооружений… Чалдонов, сколько примерно заложено?

– Примерно еще столько же.

– Мы количество оружия, подлежащего проверке, сузим по возможности, но проверку его наличия по номерам и количеству нужно уже начинать. Владислав Андреевич, вы обязанности в основном распределили?

– Так точно!

– Мы с Командующим после обеда улетаем. Прощаться с вами не буду. Владислав Андреевич остается до победного конца и отлучится только для того, чтобы вам зарплату привезти. Яков Федотович будет в его отсутствие за остальными надзирать. Следственную группу возглавляет Степан Саввич! Еще вот что скажу. Преступление раскрываемое! Всё всегда проще, чем кажется. Особое внимание обратите на связи убитого. Вопросы, просьбы есть?

– Да, есть вопрос, – отвечаю Шефу. – А где находится то дело, что возбуждено в связи с оставлением Парнеевым части?

– А оно с февраля на изучении в прокуратуре округа, – отвечает за Шефа Гармонин.

– Я дело из округа немедленно истребую, – говорит Шеф. – Но расследовать, Степан, ты не его будешь, а новое дело в отношении неустановленного лица, совершившего убийство Парнеева, которое позавчера Гармонин возбудил. Или не возбудил еще? А, Толстый?

Гармонин понимает, что проштрафился (постановление о возбуждении дела и донесение об этом прокурору округа еще не написал), но не теряется.

– Возбудил, возбудил! К самолету донесение для округа и ГВП представлю.

Вслед за ним добавляю:

– Пётр Афанасьевич, вы уж, пожалуйста, побыстрее то дело истребуйте. В нем ведь какая-никакая информация полезная может оказаться, знаете же – словечко лишнее просочится, интонация сомнительная… ага?

Помнится, как получив телеграмму с требованием представить дело на изучение, Шеф громко дал Гармонину команду, которую, как и прочие его речи, слышала в Арканске вся контора: «Изъять из дела все материалы, касающиеся парнеевского армейского бизнеса». А предметами этого бизнеса числились спирт, гашиш^[32], меховое обмундирование, автозапчасти и бог знает что еще.

Все это в ту пору установил дотошный Садиков. Ну не хотел Шеф давать вышестоящей прокуратуре повода для упреков в том, что недостаточно проверяется версия убийства Парнеева с последующим сокрытием его трупа! Для такой проверки всегда есть основания, пока человек или его труп не обнаружены.

– Поедет Гармонин на побывку и привезет все, что нужно, – успокаивает Агафонов.

На том и прощаемся.

Глава 5
Место происшествия

Хозяйство Хорышевской тяжелой бомбардировочной авиационной дивизии – жилые дома, штабы, казармы, командные пункты, стоянки самолетов, склады, столовые, автопарки, мастерские, котельные, лазарет, клуб, стрельбище, магазины военторга и райпотребкооперации, почта, примыкающий ко всему этому «шанхай» и т. д. расположены на болотистой равнине. Болотистой она становится к лету, когда подтаивает вечная мерзлота.

Штаб дивизионной АТБ^[33]пребывает в бараке, построенном, как и большинство зданий гарнизона, пленными японцами в послевоенные годы. Напротив входной двери, за перегородкой из оргстекла, мутного от ежедневного протирания, располагается дежурный по части. Узкий коридор барака освещается несколькими тусклыми лампочками и упирается слева в дверь командирского кабинета, а справа – в дверь класса для занятий с личным составом штаба. В коридор выходят двери кабинетов служб и их начальников.

Входим во главе с Уточкиным в штаб базы. Дежурный из-за оргстекла в растерянности таращит глаза на толпу офицеров в фуражках с красными сухопутными околышами, но потом узнаёт Гармонина и в результате задницу от стула не отрывает. Проходим в кабинет командира.

Командир базы, подполковник Мокров, невысок ростом, бодр, подтянут и молодцеват, как будто служит не в авиации, а в пехоте. Резво поднимается навстречу и разражается длинной тирадой.

– Здравия желаю, товарищи офицеры! Ждал, что вы еще вчера зайдете, но потом дошло, что пока ваш Шеф с Командующим вместе меня топчут, не появитесь. Ягодицы мои до сих пор не сходятся. Драли меня, как кота помойного, за разную гарнизонную мерзость, которая у нас местами есть, конечно. Поэтому уж простите за негостеприимность. Знаю! Нынче всё разгребете в дивизии. Пощады не жду. Об одном прошу! Постарайтесь, пожалуйста, к нашему распорядку дня примениться.

Его не перебивают, а он рад стараться и продолжает:

– С размещением, когда Командующий улетит, придумаем что-то получше. А вот кабинет у меня в штабе всего один свободный. Остался от скоропостижно скончавшегося осенью на курорте начальника штаба. Да еще учебный класс в другом конце коридора пустует. В нем я раз в неделю итоги подвожу. Если понравится, тоже занимайте.

– А чего вдруг начштаба помер-то? – интересуется Уточкин.

– Да от любви! Втрескался на пятом десятке старый подполковник в подчиненную. По сей день не знаю, куда ее деть. В службе горючего бухгалтером трудится эта… товарищ прапорщик. Взял он ее с собой в наш авиационный дом свиданий – санаторий Чемитоквадже, позагорать. Ну, прямо на ней он там и помер. Разбила она ему сердце в самом прямом смысле. Одна радость – он давно разведен. Хоть с семьей его мороки нет… Новым начштаба назначен майор Жирков Юрий Иванович. Он пока сидит в своем прежнем кабинете в службе горючего. Специально он, что ли, свою подчиненную предшественнику подложил?.. Шучу, конечно.

Наконец Мокров кое-что говорит и по делу.

– Вам пишущие машинки понадобятся, бумага, дознаватели. Христом-богом молю, попросите у комдива! У меня с этим швах! Машинисток дать могу. Есть две-три скучающие тетки в службах разных, которые по клавишам могут стукать. И транспортом обеспечу. КамАЗ с кунгом для перевозки людей, надеюсь, подойдет? Водителем на нем рядовой Горохов. Лучший водитель в базе. Собственно, Сергей Павлович им уже пользуется. С машиной заморочка лишь одна. С семи до девяти и с шестнадцати до девятнадцати она полковых из дома на службу и со службы домой перевозит. Остальное время ваше, а если совсем туго будет, то я или Жирков свои уазики дадим.

Тут, обращаясь к Заму, встревает Гармонин:

– Владислав Андреевич! Насчет машинок, бумаги и дознавателей, которые что-то соображают и на службе не очень заняты, я в полкáх все уже решил. Вот список.

– Уговорили, – отвечает Зам. – Показывайте кабинет.

– Дежурный! Открой кабинет начштаба! – орет Мокров в решетку селектора.

Кабинет покойного начштаба взгляд не радует. Натуральный кладбищенский склеп. Сырой, темный, с зарешеченным окном, выходящим на запад. Дневной свет почти не попадает из-за громадных тополей и густого кустарника, подступивших к зданию штаба с тыльной стороны. За окном еще не зазеленевший кустарник едва скрывает дощатую стену угольного сарая.

Мокров тычет пальцем в окно:

– Возле сарая наши удобства. Для мальчиков слева, для девочек справа. Внутри штаба воды нет. Денег на водопровод и канализацию который год не выделяют. Гоняем за водой посыльного в гостиницу, где вы остановились. Там вода с водокачки и потому чище. Или из колонки, что в «шанхае», воду берем. Там она из скважины и вкуснее.

В кабинете пара сдвинутых письменных столов, столько же стульев, графин, стаканы, телефон гарнизонной АТС, опрокинутая навзничь несгораемая шкатулка-сейф и продавленный, обитый дешевым дерматином, но весьма просторный и длинный раскладной диван без ножек. Вместо них – четвертинки силикатных кирпичей.

– Располагайтесь. С чего начнете? – интересуется Мокров.

– Спасибо за хлопоты. Дайте команду собрать часа через три у вас в классе всех, кто присутствовал при осмотре места происшествия, когда труп нашли.

Мокров выходит и вновь орет: «Дежурный!»

Уточкин продолжает:

– Федотыч! Ступай свои осенние проверки завершать. Работу возобнови с проверки служебных карточек, как вчера сказано было. За обедом встретимся.

Чалдонов удаляется.

– Гармонин! С тебя и Никиты список вопросов, поручения командирам о выделении тех дознавателей, которые в твоем списке. Инструктаж им назначь на вечер или завтрашнее утро. Можешь идти за пишущими машинками и бумагой. Их сюда доставь. Нам оставь протокол позавчерашнего осмотра места происшествия!

– Так я же говорил, что его менты составляли. Начштаба дивизии Собакин меня не нашел, их сначала вызвал, а я участие в осмотре принял, когда меня отыскали.

– Ладно, не оправдывайся, иди с глаз долой! – говорит он Палычу, не выясняя, где тот шлялся накануне. Ясно, что оказаться возле трупа раньше командования можно только, если самому труп найти.

– Есть! – шепчет Гармонин, кивает Никите, и оба удаляются.

– Идем, Степан, на место происшествия, – приглашает Зам. – Где этот автопарк, я не знаю, но язык до Киева доведет. Фотоаппарат с собой? Рулетка и бумага есть? Чернила «Радуга–2» по семнадцать копеек за флакон в авторучку заправлены, надеюсь?

– Владислав Андреевич, вы же знаете, что я пером пишу ученическим номер 115 типа «Пионер». Чернил «Радуга-2» полная непроливашка^[34].

Автопарк АЭР тяготеет к северной оконечности ВПП, которая простирается почти на четыре километра. Параллельно тянутся бетонные рулежные дорожки, к ним примыкают ответвления, ведущие на обвалованные стоянки самолетов. Все это охраняется двумя гарнизонными караулами. За стоянками пространство, именуемое местными жителями Страной дураков, где между мертвыми мерзлотными озерками, покрытыми керосиновой пленкой, топорщится металлоломом гарнизонная свалка.

– Ты видел, как командир базы воспринял вчерашнюю порку, учиненную ему Командующим? – спрашивает Уточкин.

– Да с него эта порка как с гуся вода!

– Верно! Здесь «мерзость» не местами, как утверждает Мокров, а повсеместно. Вот, например, что на центральной площади гарнизона, напротив дивизионного клуба и памятника вождю мирового пролетариата, между штабом второго, если не ошибаюсь, полка и политотделом дивизии делает этот бензовоз?

На маленьком перекрестке гарнизонных дорог, мощенных выбракованными аэродромными плитами, ерзает взад-вперед, желая уехать, заблудившийся седельный тягач МАЗ с восемнадцатитонной цистерной-прицепом. Это авиационный топливозаправщик ТЗ-22. Уехать не получается. Он не вписывается в поворот, ограниченный крутыми метровыми кюветами.

– Хрен бы с ним, что он прицеп завалит в кювет, прольет через верхнюю горловину топливо, которое, может быть, еще и загорится. За это мы его в худшем случае посадим, – продолжает Уточкин. – Но как он сюда вообще попал? Почему со стороны аэродрома знак дорожный под названием «кирпич» не поставили? Неужели и на это средств не хватает, как на водопровод и канализацию для штаба базы? И где здешняя комендатура и военный автоинспектор? Просекаешь ситуацию?

– Другое не просекаю. На кой ляд Командующий целых трех представителей отдела службы войск с собой брал? Явно только чтобы «палки»^[35]считать, но не службу войск организовывать.

– Верно мыслишь! Вот посмотрим позже, как караульная служба построена. Ох, много ты тут, Стёпа, увидишь такого, что тебе в Хрекове неведомо было. Вот у нас по ходу движения справа, кажется, караульное помещение!

За дощатым забором виднеется одноэтажный барачного типа домик, на стене которого краснеет табличка: «Караульное помещение». На крыльце сидят и стоят бойцы, курят, входят и выходят в распахнутую настежь дверь.

– Порядка в карауле явно нет. Немудрено автомат скоммуниздить из такой караулки.

– Вот и подскажи Никите, чтобы включил эту версию в план.

Встречный офицер подсказывает направление. Пересекаем железнодорожный подъездной путь, рассекающий надвое складскую зону, поворачиваем налево вдоль складов. Миновав их, справа видим бетонный забор из поставленных на попа аэродромных плит и новенькое здание контрольно-технического пункта (или, по-простому, КТП) при въезде в автопарк аэродромной роты.

Через дорогу от КТП, метрах в тридцати от ворот парка, окруженное с трех сторон болотцем, сиротливо торчит здание, в котором по выступающей над воротами кран-балке узнается авторемонтная мастерская.

Ворота распахнуты. Навстречу никто не выходит. Пара машин рывками (их водители проверяют тормоза) раскатывает вокруг заросшей бурьяном клумбы, разбитой в центре автопарка. В центре клумбы оборудована курилка: пара скамеек, между которыми врыт в землю диск от колеса грузовой машины – типовая армейская «пепельница».

– Сапожники без сапог! – говорю Уточкину. – Со взлетки снег убирают, а в собственном парке за зиму не удосужились сгрести. Глядишь, труп быстрее бы нашелся.

– Найди тут кого-нибудь. Желательно офицера или прапорщика, – предлагает Уточкин.

В коридоре здания КТП два задрота-щегла усердно размазывают мокрыми мешками грязь по кафельному полу. Упертые в пол глаза на вошедшего не поднимают.

Офицера (судя по коричневым ботинкам, торчащим из штанин черного технического обмундирования) нахожу спящим на топчане в комнате дежурного по парку.

– Команди-ир, – окликаю его нежным голосом, – не спи-и, замерзне-ешь! Мы к тебе! – И легонько стучу носком своего башмака по подметке.

Офицер открывает один глаз, озирается, приподняв прямые ноги, поворачивается на пятой точке поперек топчана и садится. Не вставая, сквозь смачный зевок представляется:

– Здра-а-а-вия-а-а желаю! Командир аэродромно-эксплуатационной роты капитан Латышев. Меня в штаб дежурный по вашему указанию вызывал, но, как говорится: «Не спеши выполнять – отменят». Вот я и остался здесь, когда узнал, что вы сами сюда идете. Умотался я с этим трупом да с проверяющими нашими бестолковыми.

– А кто сказал, что мы сюда пошли?

– Да тот же дежурный перезвонил, когда вы из штаба вышли.

– Лукавите, товарищ командир. Дежурный у нас не спрашивал, куда мы направляемся.

– А куда вам еще направляться, если не на место происшествия?.. Старый воин – мудрый воин!

– Вроде того старого коня, что борозды не портит, но глубоко не пашет?..

Капитан вежливо хихикает в ответ, закуривает и продолжает о своем:

– Командующий тут с комдивом вчера на ночь глядя час меня, как те старые кони, перепахивали. Орали попеременно. Допытывались, не надоело ли мне служить и не хочу ли я под трибунал из-за этого Парнеева. Им я не признался, а вам докладываю, что мне так уже тут всё осто^***нело, представить себе не можете! Из восемнадцати календарных одиннадцатый год я этой ротой командую. Пять комдивов при мне сменилось. Один из них при мне от комэска до командарма уже выслужился. А я всё на роте упражняюсь. Впрочем, вы меня об этом, наверное, официально допросите. Пойдемте, расскажу-покажу, что сам знаю.

Подходим к Уточкину. Они с капитаном практически ровесники. Латышев ему снова представляется, докладывает, что прибыл в его распоряжение.

– Здравствуйте, капитан. Как зовут вас?

– Юрий Петрович!

– Мы, Юрий Петрович, хотим, чтобы вы нас с обстановкой в вашем автопарке ознакомили. Где что находится? Кто и чем занимается? Своими мыслями чтобы поделились – как и почему тут труп оказался? Протоколы всякие позже напишем, тем более что тут позавчера милиция что-то составляла.

– Ну да, что-то даже я подписывал. Им я тоже, как просили, все рассказал, что знаю.

– Вот и не сочтите за труд, повторите, пожалуйста! Даже когда раскроем убийство, вам не раз повторять придется. На допросах у нас, потом в суде, не говоря про партсобрание, парткомиссию и тому подобное.

– Понимаю, – тяжко вздыхает ротный. – С чего начнем?

– Давайте по святцам криминалистическим, – предлагаю ему. – Как корифеи сыскного дела рекомендуют: от входа слева направо – по часовой стрелке, от периферии к центру. Что у вас тут за сооружения, сараи, склады, боксы автомобильные, что за техника по парку катается и что стоит возле забора?

– Ну, поехали, – начинает свой рассказ Латышев. – Возле ворот – контрольно-технический пункт. В нем дежурный по парку, назначаемый обычно из солдат и сержантов моей роты, а по выходным или когда полетов много – из офицеров тоже моей роты. С ним службу несут его помощники – три солдата. Три потому, что двое из них, когда полеты в дивизии или кто-то великий на нашем аэродроме находится, выдвигаются в любое время суток в оцепление и перекрывают две подъездные дороги, ведущие на ВПП, чтобы на нее во время взлета-посадки какой-нибудь орел из нашего автобата или соседних войск не выехал. Соблазн, знаете ли, велик у водителей. Все норовят проехать пару-тройку километров по хорошей бетонке, а не петлять-ковылять в объезд по раздолбанным гарнизонным дорогам.

Дальше к КТП, стена к стене, примыкают две будки. Это мои кладовые. В одной уборочный инвентарь – ломы, лопаты, топоры, носилки, тачки, грабли, метлы. В другой разный мелкий дефицит для навесного снегоуборочного оборудования и автозапчасти. Они на сегодня нигде не оприходованы, так как я их запасал, снимая со всякой списанной техники, перед отправкой ее на разбраковку. Это я на тот случай докладываю, если вы и сохранностью материальных средств в моей роте заинтересуетесь.

– А дальше что за проем в заборе? – спрашиваю ротного, хотя и так ясно, что отсутствие двух плит вполне целесообразно. На их месте громоздится пятиметровый сугроб, к которому ведут следы снегоуборочной машины.