На этих курсах я встретил Зверева Валеру, окончившего наш институт вместе со мной. Учились на одном факультете. Он в студенческие годы занимался гимнастикой. К окончанию института выполнил норму кандидата мастера спорта. Женился в институте тоже на гимнастке. Была отличная пара с красивыми фигурами. Мы ходили на соревнования специально посмотреть на фигуры именно этой пары. Как мы встретились?
В первый день, после первой же лекции я вышел на лестничную площадку перекурить. Вдруг кто-то сзади руками закрывает мне глаза. Ну и попробуйте угадать в Москве, где нет ни одного знакомого, кто же закрыл тебе глаза. Так и объяснил. Он открывает мне глаза и смеётся. Я смотрю на него и говорю, что я его и с открытыми глазами не узнаю. Тогда он назвал себя.
После окончания института к тому времени прошло 10 лет. Я его за эти годы ни разу не видел. На тот момент он работал начальником вагонного отдела Братского отделения Восточно-Сибирской железной дороги. Но как изменился. От стройной фигуры гимнаста ничего не осталось. Он стал какой-то квадратный и, по-моему, удвоил вес. Позже я высказал ему своё мнение по этому поводу. Ну а тогда я, конечно, обрадовался встрече. Мы вместе бродили по Москве. Конечно, побывали и в Третьяковке, и в Останкинской башне (сидели в ресторане, который вращается). Посещали театры и другие музеи. Время было проведено интересно. Он оставался таким же принципиальным, честным, доброжелательным и не расставался с юмором.
С Валерой я встречусь потом ещё раз в 1985 году, когда механики будут отмечать в ХабИИЖТе двадцатую годовщину окончания института. В то время партия и правительство боролись с пьянством, поэтому употреблять алкогольные напитки было опасно для карьеры. Но Зверев настоял, отмечать встречу в ресторане. Сам он никогда алкоголем не злоупотреблял. Но таким образом он протестовал против шаблонного подхода к любой проблеме.
А ещё через несколько лет я приеду в командировку в Иркутск и попаду на его похороны. Излишний вес его задавил. Отказало сердце. Как сказала его жена Эля, он умер во сне. Ему было 45 лет.
Наши курсы приходились на апрель и май. На первомайский праздник я поехал в город Клинцы Брянской области. Это моя малая Родина. В Клинцах жил мой двоюродный брат Виктор, который был и моим одногодком. В конце 50-х и в начале 60-х годов он жил у моих родителей на Дальнем Востоке. От них он призвался в армию, к ним вернулся и после демобилизации. Я с ним много общался, так как домой приезжал часто. Вот к нему я и ехал. Тем более что до этого на своей Родине не бывал. Увезли меня на Дальний Восток в 1940 году, когда мне было всего один год. Из писем знал, что брат женат, имел двоих детей. Строил большой (по нашим скромным запросам) шлакобетонный дом.
В поезде я смотрел всё время в окно, выискивая следы войны, воронки, заросшие окопы. Ведь я впервые находился на территории, по которой прошла жестокая война. Этот вопрос больше всего меня интересовал и в Клинцах. Я долго расспрашивал отца Виктора, Василия Ивановича Ишутина, о годах оккупации. Он оставался с семьёй (как он выразился) «под немцами». Крайне плохо отзывался о местных партизанах, называя их бандитами. И в то же время хвалил белорусских партизан, которые наведывались и на Брянщину. На мой вопрос, убивали ли местные партизаны немцев, он ответил: «Никого они не убивали. Один раз поставили мину, так у соседа корова подорвалась».
Тогда же Василий Иванович привёл и такой факт. Его дом стоял на окраине деревни. Рядом был лес. Хоть немцы приезжали, останавливались пьянствовать в его доме, хоть партизаны – водку пили тоже у него. «А мне какая разница, чья граната влетит в окно!» – закончил он свой рассказ. Вот эта тонкость войны до того мне была неведома. Когда Брянщину освободили от фашистов, Василия Ивановича призвали в Красную Армию. В первом же бою он был тяжело ранен. По-моему, после госпиталя он уже на фронт не попадал. Но все юбилейные медали и орден «Отечественной войны» имел.
Ещё Василий Иванович рассказал, что он построил небольшую плотину (там били ключи, вода была очень чистой, что на Дальнем Востоке вспоминала часто и моя мать), образовался пруд. В нём он развёл карпов. Вся небольшая деревня этим пользовалась. Но ловили карпов на удочку. Позже, когда народ стал приобретать мотоциклы, приехала группа браконьеров с сеткой и “выгребла всех карпов” (его слова) одновременно. Он плотину разобрал и воду спустил.
А День Победы праздновался мной уже в Москве. Надо отметить, что это было тридцатилетие Победы, поэтому в Москву съехалось много участников войны. Они большими группами ходили по столице. А я их в основном видел возле музея Вооружённых сил. На всех ряды орденов и медалей. Юбилейных тогда ещё было мало, поэтому внимательно рассматривал каждую группу победителей, фотографировавшихся на фоне музея. Это были защитники, внёсшие наибольший вклад в Победу. Цвет наших защитников!
А в тот музей я ходил много раз, т. к. за один раз его осмотреть невозможно. Там же увидел космонавта Г.Берегового. Он фотографировался с победителями социалистического соревнования у Знамени Победы. А много раз мне пришлось ходить ещё и потому, что обязательно хотелось дойти до зала, в котором хранилось это Знамя. (Два раза не доходил до зала со Знаменем Победы, т.к. сильно уставал и успевал проголодаться.) Ранее я вычитал, что пока это знамя несли воины на Рейхстаг, оно было пробито пулями. Описывались и места попадания пуль. Зная, что наши правители большие мастера по фальсификации событий, мне хотелось увидеть то знамя для убеждения в его подлинности. Убедился. Оно подлинное. А надпись на знамени была сделана позже. Я об этом тоже читал.
Групп Победителей было так много, а на их груди было столько “Золотых Звёзд”, что я в письме жене написал: «Москва внезапно постарела, но и стала дороже». Участники боёв были тогда уже в таком возрасте, что их стали называть Ветеранами войны.
При осмотре залов музея Вооруженных Сил СССР ко мне подошёл один из посетителей и стал рядом, рассматривая стенд с фотографиями, относящихся к 30-м годам прошлого века. Затем он обратил моё внимание на фотографию, на которой запечатлены участники какого-то совещания офицеров Красной Армии, и сказал, что почти все они расстреляны. При этом добавил, что и он участник того совещания, но в живых остался потому, что его звание было на один ранг ниже тех, кого расстреляли. Команда была уничтожить всех «от … и выше». У него звание оказалось «ниже». Жалею, что из-за ограниченности времени (а хотелось посмотреть как можно больше) не расспросил его о подробностях того события.
Отметить День Победы с В. Зверевым решили в ресторане. В центре Москвы рестораны были отданы на «спецобслуживание» победителей. Мы поехали в Сокольники. Там нам выделили два свободных места за столиком, за которым уже сидела пожилая парочка. Они страстно целовались, не обращая внимания на наше присутствие. А из их разговоров между собой мы поняли, что они оба участники войны. Воевали в одной части. Постоянно перебирали фамилии фронтовиков и говорили, если знали, об их дальнейшей судьбе. Ещё мы поняли, что они тогда любили друг друга, но конец войны их разлучил. Потом у них у каждого сложилась своя судьба и своя семья. И вот через тридцать с лишним лет они встретились. Мы их осудить не могли, тем более что они периодически перед нами извинялись.
В конце курсов повышения квалификации нам организовали экскурсию по ряду западных депо. Были в Ленинграде, Орше, Минске и Бресте. В Ленинграде мне один из участников наших курсов (ленинградец) рассказывал о своём городе, о блокадных днях. Помню, что особо выделял заслуги писательницы Ольги Берггольц, пережившей там всю блокаду. Он же предоставил мне машину, поручив шофёру показать всё, что меня в том городе интересует. Я поехал первым делом на Пулковские высоты. Они интересовали потому, что Г.К. Жуков именно перед ними остановил фашистов и, не смотря на многократные их попытки овладеть теми высотами, их не отдал. Почему? Оказывается, с этих высот в бинокль весь город хорошо просматривается. Устанавливай пушки и выборочно поражай цели. В этом я и убедился.
В Орше мне запомнился вечер-банкет на природе. О том, что под Оршей наши легендарные «катюши» нанесли немцам сильный удар, повергший их в шок, я знал. Знал и о том, что Герой Советского Союза Константин Заслонов работал в оккупации начальником локомотивного депо Орша, организовал там диверсионное подполье, затем и партизанский отряд и наносил ощутимые удары по фашистам. Знал, что он перед войной работал у нас на Дальнем Востоке в локомотивном депо Вяземская. Знал и о том, что он после одной из боевых партизанских операций, погиб. Но подробностей этого события не знал. А с нами на природе был начальник отдела кадров депо Орша. Он же в прошлом был и адъютант К. Заслонова. (Так нам его представили хозяева того пикника). Имел за участие в партизанских боях орден Ленина. После третьей рюмки я отозвал его к берегу реки Днепр и расспросил о тех подробностях, которых не знал. И вот что он мне рассказал.
На Дальнем Востоке Заслонов оказался потому, что его родителей репрессировали. Его самого исключили из комсомола. Чтобы не быть ещё и самому репрессированным как сыну врагов народа, он и уехал на Дальний Восток. Тогда так делали многие, в том числе, по воспоминаниям моего дяди Василия Ивановича Ишутина, это же подтолкнуло к переезду в Хабаровский край моего отца. Отец перед войной работал председателем колхоза. Председатель, как и любой руководитель, всем хорошим быть не мог. Когда на него пошли в «органы» письма, он и уехал на Восток
В самом начале войны с фашисткой Германией К.Заслонов предложил свои услуги Государственному Комитету Обороны. Суть их в том, что немцы ему, как сыну репрессированных родителей, поверят. Значит, доверят. Так и случилось. Из двадцати человек, переходящих границу вместе с Заслоновым для создания подпольного отряда, до Орши дошло трое. В том числе и сам Заслонов. Немцы проверили и убедились, что он жертва советского ЧК. Как опытному железнодорожнику доверили руководить локомотивным депо. После войны показывали фильм «Константин Заслонов». В нём, обходя острые углы в его биографии, показали, как летели под откос поезда, ведомые паровозами из того депо. Взрывчатку закладывали в уголь, которым топился котёл паровоза.
Когда немцы стали подозревать начальника депо в диверсионных делах, он ушёл с подпольщиками в лес, где уже действовал партизанский отряд, им же сформированный. По словам главного кадровика депо, воевал он очень умно. Осуществив нападение на фашистскую часть, его партизаны рассасывались группами по два-три человека в разные стороны на 360 градусов. Немцы теряли след хоть с собаками, хоть без оных. “Потерь мы почти не имели”– говорил бывший партизан. После собирались в какой-то заранее оговорённой точке.
А погиб Заслонов по причине русской массовой болезни – пьянство. После очередной удачной операции он с маленькой группой своих партизан остановился в одной из деревень “обмыть победу”. Кто-то немцам об этом «шепнул». Появился карательный отряд. Охрана заметила немцев сразу. «Нам бы отойти в лес – говорил мой собеседник,– дом-то рядом с лесом». Немцы стреляли разрывными пулями, которые при соприкосновении с любой веткой, взрываются. Это партизан спасало многократно. Но тут, будучи под Бахусом, командир принял решение дать бой. Залегли. У фашистов, по мнению рассказчика, был посажен где-то снайпер. Поэтому, находившийся рядом с Заслоновым, партизан был ранен первой же пулей. Заслонов унёс его в дом, а когда выходил из дома, прямо в двери был смертельно ранен в грудь и он. Оставшиеся партизаны забрали тело командира и раненого и отступили в лес. Больше потерь в том бою не было.
О Брестской крепости написано, рассказано и показано много. Нашей группе там тоже была организована экскурсия. Дыхание замирает, когда входишь в крепость под удары метронома и звуки песни « Вставай, страна огромная». Впечатляют все памятники. Молодцы белорусы. Умеют хранить память и памятники.
После плановой экскурсии по крепости я сделал сам себе «внеплановую». Пошёл посмотреть её и со стороны нападавших. Когда–то читал, что данную крепость посещал и А.В.Суворов. Он был из тех военных, которые в обороне не сидели. Поэтому, думаю, его интересовал вопрос взятия её штурмом Я не военный, но интересно же, что она представляла собой снаружи. Экскурсантов водят всё время внутри. Что увидел? Больше половины стены крепости нет. Будь вторая экскурсия, я бы задал вопрос о разрушителях. Предполагаю, что это всё-таки работа немецкой артиллерии и авиации. Да и в кино показывают, что последние защитники обороняются уже в подвалах крепости. Раскопана на тот момент была только третья часть, поэтому, думаю, что там хранится ещё много военных тайн.
Хотя бы такая. По всем рассказам и показам, самое высокое звание защитника крепости – майор (Гаврилов). Но по всем признакам, защитников оказалось несколько тысяч. А это уже даже не полк, а дивизия. Значит, там должны были быть и подполковники, и полковники, и генерал. Куда они делись? Позже от одного железнодорожника из Бреста я услышу, что город Брест был захвачен фашистами ещё 21 июня. Если это действительно так, то тогда понятно, где и как были уничтожены высшие чины тех войск. (По дороге в крепость их ждала засада!)
Заходил я и на тот мост, с которого кидался в реку один из защитников крепости, когда пленных вели по нему на запад. (Там, за мостом уже Польша). Не знаю, какое в этой реке было течение в июне 41 года, но на тот момент, когда я смотрел на Буг, кидаться в реку можно было только за тем, чтобы просто расстреляли. Вода стоячая. Течение не видно. Наверное, тот красноармеец и предпочёл быть убитым, чем пленным!
Выходя из крепости, я решил уточнить дорогу на вокзал. Попалась женщина лет пятидесяти. Она вышла из магазина и несла большую хозяйственную сумку с продуктами. Будучи уверенным, что это местная жительница, обратился к ней с вопросом: «Выйду ли я этой дорогой к вокзалу?». Женщина осмотрела меня и сказала: «Чи выйдете, чи не!». И пошла далее. Тут и вспомнилось, что нахожусь – то в западной Белоруссии, т.е. на территории бывшей Польши, присоединённой к Советскому Союзу Сталиным в 1939 году по согласованному плану с Гитлером (план Молотова-Риббентропа). Ответ стал понятен. Позже я пойму, что и высшее командование Брестской крепости было уничтожено утром 22 июня 1941 года с помощью местных жителей – бандеровцев, с которыми, я думаю, фашисты установили связь ещё до нападения на СССР.
Но вернёмся к службе в службе. Каждое утро на стол начальника дороги, всех его заместителей и начальников служб ложились несколько длинных бумаг, выданных вычислительным центром. Мы их называли портянками. Из них руководители дороги узнавали подробности о работе всей дороги за отчётные сутки. Там были и данные о поездах, сорванных с графика, как по отправлению, так и по проследованию. Можно было поезд отправить и вовремя, но привести на станцию прибытия позже назначенного времени. Срывы поездов в основном происходили по вине движенцев (они их формировали), локомотивщиков (они выдавали локомотив к моменту отправления готового поезда и потом вели его по участку), вагонников (обрабатывали сформированный поезд и давали ему техническую готовность на проследование) и путейцев, которые содержали в исправном состоянии путь, по которому и следовал поезд. Остальные службы меньше влияли на своевременность движения поездов.
Из анализа работы дороги почти всегда выходило, что больше всего выбивают поезда с графика локомотивщики. Чистыми они, конечно, не были, но поражало слишком большое количество тех поездов. Информация о работе дороги исходила от движенцев. Точно знал, что в их работе есть масса нарушений, которые видны были невооружённым глазом, но на бумаге они выглядели прилично.
Пример. Работая старшим мастером цеха подъёмочного ремонта тепловозов, мне приходилось заниматься и отправлением дизелей в заводской ремонт. Их полагалось увязывать на платформе, на специальной подставке с креплением специальной (торговой) проволокой. Время давалось одинаковое, что для завода, который ежедневно отправляет несколько дизелей, т.е. у него этот процесс отлажен, что для депо, которое отправляет их несколько штук в год. За простой вагона сверх нормы – штраф. Ни разу мы не уложились в тот «умный простой», который задавали в министерстве. Но, имея контакт с приёмосдатчиками грузов, можно было их уговорить, закрыть глаза на несколько часов перепростоя. Но в тоже время, приходилось уговаривать и слесарей задержаться после окончания рабочего времени, чтобы доделать увязку дизеля и сдать вагон грузовикам. Так мне пришлось уговорить несколько слесарей закончить увязку дизелей и сдать вагон приёмщикам. Одним из них был Николай Шитов. Их рабочее время закончилось в 17 часов, а вагон мы сдали только после двадцати часов. Поблагодарив слесарей, я дал заявку дежурному по депо выставить тот вагон на склад топлива, куда станция выставляла вагоны с грузом для депо. Там же она вагоны и забирала.
На следующее утро идём на работу и видим, что вагон стоит. Станция его не забрала. Но так бывало часто, поэтому «глаз не резало». Но когда и вечером, идя с работы на второй день, увидели, что тот вагон стоит, а затем и утром на третьи сутки он находился всё там же, Шитов меня спросил: «Мастер, а зачем мы оставались позавчера вечером?». Мне сказать было нечего. Фраза, что мы своё дело сделали, а дальше это нас не касается, выглядела бы глупо. Касается. Должно касаться!
Ещё пример. Производя ночную проверку на станции Хабаровск-2, выявил, что составители поездов в обед вместо чая пили вино. Спросил у машиниста маневрового локомотива, где они его взяли? Машинист ответил, что на станции уже несколько суток стоит крытый вагон, в котором проводник торгует вином. Я сказал, что такого не может быть, т.к. вагоны все на учёте и за простоем их следят. Машинист рассмеялся. – Вагон будет стоять столько, сколько надо проводнику вагона. О прицепке его для дальнейшего следования он подскажет начальнику станции. У них это всё согласовано. Вот такой информацией я тогда овладел.
Овладел я и другой информацией от начальника той же станции. Но по другому вопросу. О работе сортировочной горки. И он, жалуясь на тяжёлую работу этого сооружения, заявил, что редкая ночь обходится без схода вагона с рельсов. Но по анализу работы службы движения это почему-то не влияло, ни на формирование поездов, ни на их отправление. И даже сход вагона не регистрировался как брак.
Зато щедро анализ был усыпан выбитыми поездами по вине локомотивщиков. Ещё раз говорю, что не были деповчане святыми, но проверка показывала, что там было и много ложных данных. К сожалению, проверить всё до доклада у начальника дороги не было возможным. На это и был расчёт. Кроме того, что нового «выкинет» начальник службы движения на докладе у начальника дороги, он никому заранее не говорил. А после доклада, на котором начальник дороги уже выдаст по заслугам в соответствии с данными ВЦ и ещё по докладу начальника службы движения всем службам, но больше всего – локомотивной, эта информация уже никого не интересовала.
Иногда меня брало зло, и я искал причину долго и упорно. Например, числилось, что на одной станции участка Архара – Облучье поезд простоял 40 минут по причине ремонта локомотива. У дежурного по депо Облучье такой информации нет. Нашёл его уже дома, т.к. он сменился и заступит на дежурство только сегодня в ночь. Он утверждал, что ему и диспетчер об этом случае ничего не говорил, хотя перед концом смены он его всегда о замечаниях за смену спрашивает. Ищу машиниста того поезда. А тот уже вызван в поездку и ведёт поезд на Архару. Заказываю дежурного по оборотному депо Архара и даю задание связать меня с этим машинистом, когда тот прибудет в оборотное депо. Свяжет. Машинист помнит, что стоял на этой станции. Горел на светофоре красный сигнал. На соседнем пути тоже стоял поезд того же направления, и ему на светофоре светил красный огонь. Когда загорался зелёный, поезда отправлялись. Почему стояли, он не знает. Значит, избавившись от совести, отдельные специалисты службы движения делали виноватыми невиновных. При этом сами, грязные по уши, выглядели прилично. Но подчёркиваю, эта информация на следующий день начальника дороги уже не интересовала. Он и слушать её не хотел. Наверное, потому, что был и сам движенец, и ещё потому, что к этому времени накопилась масса свежей грязи.
Был и такой случай. В субботу я был ответственный дежурный по службе. Утром даже по той «портянке», которую выдаёт вычислительный центр, замечаний почти не было. Обзвонил депо. Там тоже порядок. Иду на доклад к начальнику дороги. Первым, как всегда, докладывает Г. Поддубный – начальник службы движения – заместитель начальника дороги. И что я слышу. Ночью со станции Хабаровск-2 сорвано около десяти поездов по отправлению по той причине, что машинисты депо не хотят нести маршрут к дежурному по депо пешком, а отцепляют локомотив, и едут на нём в депо, как на такси. Все чётные грузовые поезда в Хабаровске идут на разборку, т.е. на переформирование. И годами локомотивы от них отцепляются и идут в депо. Но в графике заложили некоторым локомотивам перецепляться под другой поезд без захода в депо. Для этого диспетчер должен ставить в известность дежурного по депо, т.к. туда (на станцию) надо привезти локомотивную бригаду.
На вопрос начальника дороги А. Андреева, я ответил, что дежурный по депо доложил об отсутствии замечаний. Андреев посылает меня в депо. Там я должен этот вопрос выяснить и доложить ему вечером по телефону на квартиру. Прибываю в депо. Повторяю этот же вопрос дежурному по депо Г. Панову. Тот даже обиделся. «Я же Вам сказал, что не было таких заявлений от дежурных по станции. Вы что, мне не верите?» – спросил он. Дежурные по депо тоже разные. Но Панова я знаю как честного и трудолюбивого человека. Кстати, трудолюбивые люди менее всего склонны врать. Целый день я спрашиваю по каждому тепловозу, заходящему в депо, почему не берут под следующий поезд. Ответ один и тот же: «Не нужен!» Вечером доложил начальнику дороги. Ожидал, что завтра за враньё он Поддубного отчистит. Ничего подобного. Ворон ворону в глаз не клюёт.
Где-то в конце второго года работы в управлении дороги лживость Поддубного меня уже выводила из себя. Как-то заместитель начальника депо Хабаровск-2 (по эксплуатации) мне рассказал, что движенцы и мелочную информацию, о которой машинист говорит дежурному по депо с контрольного поста перед заходом на смотровую канаву (Зачистить контакты реле, например) дежурная по контрольному посту (она в штате станции) записывает и передаёт потом дежурному по станции. А тот фиксирует эту информацию для статистиков, как причину срыва поезда по отправлению из-за неисправности локомотива. Хотя, пока тепловоз экипируется топливом, водой, песком и смазкой, это реле пять раз можно зачистить. А говорит машинист это для того, чтобы дежурный предупредил мастера техосмотра. То есть это делается как раз, чтобы тепловоз своевременно вышел из депо под поезд. Он и выходит своевременно. А получается обратная картина. Лживая!
И вот однажды доклад принимал Поддубный. Он, как заместитель начальника дороги, имеет такое право. Начальник дороги ему доверяет. На этом докладе, говоря о вчерашнем моём планировании выхода тепловозов из ремонта, я сказал, что по выходу одного тепловоза я ошибся. «А Вы не часто ли ошибаетесь, товарищ Ишутин?» – следует вопрос. Вот тут меня и прорвало. Нет, говорю, серьёзно я ошибся один раз. «Это когда же?» – второй вопрос. «Когда в институте делал курсовые работы для движенцев!» – отвечаю. После некоторого раздумья он говорит: « Выйдите из моего кабинета и больше никогда сюда не заходите». Я больше у него никогда и не был, а он меня не искал, хотя я по-прежнему бывал и потом ответственным дежурным по службе.
Хочу подчеркнуть и такую деталь. Все начальники служб просто начальники службы. И только начальник службы движения был тогда (думаю, что и сейчас) ещё и заместитель начальника дороги. Я долго думал, зачем такое выделение? Почему он не может выполнять свои обязанности без «тире заместитель начальника дороги»? Это же и повышенная зарплата. Это и дополнительная власть! Зачем? Тем более, я узнал, что ранее такого не было. Стало только при Бещеве. Потом понял, что дополнительная власть нужна при прочих равных условиях людям, не имеющим авторитета, чести и совести. Для защиты от тех, кто всё это имеет и может эту контрастность оттенить. Но заместителю начальника дороги из-за субординации этого делать нельзя.
В 1975 году начальник дороги делал осмотр дороги и предприятий. Посетил он и локомотивное депо Хабаровск. Ему очень не понравилась замазученность полов в цехах, и он дал главному инженеру депо срок две недели на наведение порядка. Вообще-то депо готовилось к посещению начальника дороги, отмывалось, насколько это было возможно. Но любое тепловозное депо с большим парком тепловозов всегда производит впечатление грязного. С тепловозов капает масло. Он весь опутан трубами и трубочками, в которых под давлением течёт вода, воздух, топливо и смазка. Трубки вибрируют, протираются, крепление их слабнет (а при обезличенной езде их и закрепить некому – бригаде надо только довести поезд, потом он на этот тепловоз долго ещё не попадёт), поэтому течь трубок и смазки по лючкам дизеля наблюдается почти на каждом тепловозе. Я уж не говорю про обрывы трубок, которые тоже случаются. А с тепловоза всё это течёт на пол депо.
Главным инженером в депо на тот момент работал Л.М. Коренко. Я о нём уже упоминал как о заместителе начальника депо в период моей работы в цехе подъёмочного ремонта. Он оставил слишком хлопотную должность заместителя по ремонту и стал главным инженером. Данный начальником дороги срок на наведение порядка мог быть и короче, и длиннее. Суть дела от этого не менялось. Чище депо сделать невозможно. Ну, разве что, чуть-чуть. Поэтому и в службе, и в депо все восприняли это, как факт отсроченного снятия главного инженера с должности. Леонид Мартынович это понимал и сам. В разговоре со мной сожалел, что не успел рассчитаться с долгом за купленный автомобиль. Понижение в должности будет одновременно и понижением в зарплате.
Но вот в управление дороги приходит телеграмма, извещающая, что начальником локомотивного главка МПС назначен Коренко Геннадий Мартынович. Начальник дороги поинтересовался у меня, кем доводится тот московский Коренко нашему, дальневосточному. Я ответил, что они родные братья. «А почему Леонид Мартынович работает здесь?» – следует вопрос. Многим тындинцам, да и вообще дальневосточникам, не совсем будет понятен смысл этого вопроса. Но в понятиях карьеристов всегда увязывается, если хоть один родственник выбился «наверх», то автоматически туда должна перебраться вся ближняя родня. Я пояснил, что Леонид Мартынович не хочет опираться на чужую помощь, и рассчитывает только на себя. Если до этого Андрей Григорьевич мне напоминал о сроке вторичного посещения депо, то с этого дня всё стихло. Будущий Герой Социалистического Труда струсил.
В 1976 году исполнялось двадцать лет со дня окончания школы. Меня организаторы вечера встречи попросили найти во Владивостоке одноклассника. Звали его Гена. Гена в 9-м и 10-м классе был комсоргом класса. Комсорг не формальный, а деловой, как тогда и писалось в книгах и газетах. Болел за класс искренне. Если кому-то плохо (не важно, почему), он прилагал все свои силы, подключал других, чтобы ему стало лучше. И добивался этого.
Когда окончили школу, Гена отработал год на заводе (так требовала тогда партия), а потом поступил в университет во Владивостоке. Там его уже на втором курсе изберут секретарём комитета ВЛКСМ университета (должность, приравненная к секретарю райкома ВЛКСМ, и оплачиваемая), кем он и будет работать до окончания учёбы в вузе. Каждые каникулы он возглавлял какой-нибудь студенческий отряд. Ловили и обрабатывали рыбу, что-нибудь строили. Он часто получал почётные грамоты и благодарности. После окончания университета он всего год поработал учителем в какой-то школе, и его взяли инструктором в Приморский краевой комитет партии. Мы гордились своим одноклассником. Именно таких людей, честных и трудолюбивых, и надо двигать во власть, и, прежде всего, в партийную. Всем будет хорошо. Так считали его одноклассники, и я в том числе.
Но прошло много лет. Его одноклассники выросли за это время. Был и капитан, правда, речного судна. Кто-то уже трудился в Индии на объектах, строящихся Советским Союзом. Я был заместитель начальника службы. А Геннадий оставался всё это время инструктором. В чём дело, гадали мы? Неужели мы что-то в нём не разглядели?
Я нашёл Геннадия в Крайкоме КПСС. Два часа гуляли по улицам Владивостока. В его голосе чувствовалась какая-то обида. Но, ни он, ни я тогда не могли понять причину его «заморозки» в должности инструктора. Я знал, что мой однокашник по институту, которого я назвал Николай, в это время уже работал первым секретарём одного из хабаровских райкомов КПСС, хотя он высокой чистотой взглядов и поступков не отличался.
Позднее пойму, что именно чистота Геннадия мешала его продвижению по служебной лестнице. Но как я к этому приду, расскажу тоже позднее. Но этот случай у меня в памяти осядет.
В конце августа 1976 года МПС проведёт на Куйбышевской дороге в Башкирии сетевое совещание по техническому состоянию локомотивного парка. От ДВЖД на нём буду присутствовать я. О том совещании в памяти сохранилось два момента.
Первый, что там встречусь с В. М. Хазанским, который покинул депо Хабаровск-2 после назначения Палихова А.М. начальником того депо. Валентин Матвеевич в то время работал начальником депо Стерлитамак на той же дороге. Он не был участником совещания, но приехал специально, зная, что там будет кто-то и от ДВЖД. Поговорить решили в ресторане “Уфа”. К нашему удивлению, в самом именитом башкирском ресторане не было ни одного мясного блюда. После длительного уговора официантка принесла нам банку тушёнки. Расспрашивал в основном Валентин Матвеевич. Его интересовала судьба всех, кто с ним работал. И не только это. Чувствовалось, что у него по-прежнему болит душа за депо Хабаровск.
Я так и не понял, почему его тогда не могли назначить начальником депо. У него всё для этого уже было. Думал, что мешала его национальность. Но на Куйбышевской дороге она не стала препятствием.