236. Геракл предлагает Эрику «договорный» поединок
Говорят, что, когда измученный Геракл гнал стадо ленивых коров Гериона по побережью острова Сицилия, среброногие нимфы сделали так, что из земли забили теплые источники, приготовив тем самым сыну Зевса теплую купель, чтобы он мог омыться и отдохнуть от изнурительных странствий. Таких купелей было две, и назывались они по имени местностей – Гимерские и Сегестийские. Омывшись в обеих купелях, Геракл вышел в долину Эрика (или Эрикса), который там царствовал над элимами.
Любвеобильный, как Зевс, Посейдон – Нимфагет однажды заметил, что Афродита одиноко прогуливается по берегу вечно шумящего моря в Сицилии и тут же мощно овладел ею. Не бывает бесплодно семя могучего бога и, забеременев, всегда улыбчивая Киприда родила сына, которого назвала Эрик.
Говорят, что обожавшая все красивое фиалковенчанная Пафийка, не удержавшись от страстного желания получить от Черновласого Владыки морей много жемчужин редкостной красоты, страстно отдалась ему за них, и стала первой на земле гетерой. Эрикс воспитывался на Сицилии у Бута – туземного царя, как Геракл воспитывался у Амфитриона. Некоторые считают Эрикса родным сыном этого Бута и даже имя его изменили, убрав последнюю букву.
Окруженный почтением туземцев по причине своего божественного происхождения со стороны матери, Эрик вскоре стал царем большей части острова. Он основал также расположенный на возвышенности город, которому дал свое имя. На окраине этого города он воздвиг святилище в честь своей матери – самой древней олимпийской богини, замечательное красивым храмом, а в последствии и обилием посвятительных даров.
Как было сказано в начале предыдущей истории, в области Регия один молодой очень резвый бык отбился от красномастного герионова стада. Увидев огненно-красного быка, дивного цветом и статью, Эрик сразу приказал загнать его в свое стадо.
Между тем, Геракл, обнаружив пропажу, передал стадо своим спутникам, а сам отправился на поиски этого быка. По необычным для этих мест следам пропавшего быка, он без труда нашел его в стаде Эрика, но сын фиалковенчанной Афродиты высокомерно отказался добровольно расстаться с прекрасным быком.
Эрик с детства обожал борьбу и кулачный бой и слыл лучшим бойцом на всей Сицилии. Славой борцовской Эрик был обязан в первую очередь многолетним тренировкам и, конечно, своему царскому положению, ибо многие сильные борцы ему поддавались, и он вызвал на поединок в панкратии Геракла, когда тот пришел за быком. По предложению сына Алкмены герои решили не просто бороться, а побиться об заклад.
Знаменитый истребитель чудовищ, давно изнывавший под эврисфеевой властью, все чаще мечтал сам стать владыкой какой-нибудь прекрасной страны или большого острова и потому, старательно пряча мечтательную улыбку, небрежным голосом предложил:
– Эрик, сын многославный могучего Посейдона! Ты, так же сын самой красивой в мире богини любящей улыбки и смех. От матери щедро ты одарен красотой, а от родителя большим ростом и недюжинной силой, и не зря ты, как я слышал, слывешь здесь лучшим бойцом. Раз уж ты сам предложил мне бороться, то давай сделаем это на спор. Ты на спор поставь страну всю свою, а если я проиграю, то лишусь не только быка, которого ты самовольно загнал в свое стадо, а всех дивных коров Гериона. Если ты победишь, то тебе, как владельцу лучших в мире коров, завидовать будут все в многославной Элладе. А ты можешь меня победить, ведь измотан я очень коровами этими.
Однако Эрик считал себя хитроумным и так просто не согласился. Он, быстро подвигав красиво изогнутыми бровями, праведно вознегодовал и недовольно надул свои женственные красные губы:
– В битве кулачной на земле мало мне равных: по праву горжусь, боец я здесь первый! Плоть до костей прошибить я могу и все кости противнику изломать. Но то, что ты предложил – не справедливо, и потому я на это не соглашусь никогда! Даже все стадо таких прекрасных коров значительно уступает ценой моим обширным владениям, очень приятным для жизни.
Тогда необорно могучий герой нарочно стукнул громко ладонью по своей мощной ляжке и, как будто, находясь весь во власти азарта, громко воскликнул:
– Если ты считаешь, что одних коров с моей стороны мало, пусть будет так. Не в моей породе пустое упрямство. Очень хочется мне попытать хрупкое счастье в поединке с тобой, заодно и поспорить, и потому я со своей стороны добавляю то, о чем мечтают все люди, смерти причастные! Я готов лишиться не только самых прекрасных в мире коров, но еще и бесстаростного бессмертия, обещанного мне богами после совершения всех высокой судьбой предназначенных мне 10 подвигов, и я сейчас выполняю последний.
237. Геракл убивает на поединке Эрика
Эрик слышал от милой матери Афродиты о том, что сам Зевс – Мойрагет, красуясь между богами, обещал бессмертие, не знающее ни труда, ни тревоги, своему лучшему смертному сыну от прекрасноволосой Алкмены. Он опять быстро-быстро зашевелил чудесными своими бровями, которые были, словно живые, и сочными ярко-красными губами стал прикидывать вслух:
– Точно даже сам я не знаю, от кого великая подательница любви Афродита, мать моя милая меня зачала – от Бута, причастного к смерти или от бессмертного владыки морей Посейдона. Если от Бута, который с раннего детства вскормил меня и воспитал, то бессмертие мне очень необходимо. А если от Посейдона, то добавочное бессмертие от тебя мне обузой не будет… Я согласен! Правила я назначаю такие: Единоборство должно продолжаться до тех пор, пока один из нас не упадет на землю и не сможет сразу подняться. Будем биться только два раза, если пальма первенства оба раза достанется одному, если же каждый победит по разу, то кому достанутся лавры победителя пусть выявит третий решающий поединок.
И вот бойцы опоясали руки красиво кроенными прочными сыромятными ремнями из убитого секирой степного вола, и вышли на середину утоптанной песчаной площадки с глиной и восковой мазью для борьбы и кулачного боя, на которой Эрик обычно устраивал поединки.
Сын фиалковенчанной Афродиты, как буря налетел на сына смертной Алкмены, который явно не ожидал такого яростного напора и стал даже отступать, прикрывая от быстрых ударов удивленное лицо руками, крепко замотанными воловьей кожей.
Однако Геракл отступил ненадолго, и первая схватка быстро закончилась его бесспорной победой – Эрик от могучего удара в плечо, как сноп повалился на землю и долго ее покинуть не мог. Сын могучего Сотрясателя земли (или туземного царя Бута) и прекраснейшей из богинь оказался совсем слабым бойцом по сравнению с непобедимым Гераклом, и вторая схватка тоже длилась недолго, хоть отпрыск Зевеса изменил своим правилам и нарочно бился не в полную силу. Алкид не сильно ударил Эрика в грудь, и когда тот на спину упал и сразу не встал, миролюбиво промолвил:
– Ты показал себя очень крепким бойцом, но я все же оказался сильнее. Два раза ты подолгу лежал на земле и потому, согласно договору, давай прекратим дальнейшую борьбу и сраженье.
Возможно, состязание и закончилось бы бескровно, однако разгоряченный Эрик, не заметивший, что Геракл ему чуть ли не поддается, пренебрегая договоренностью, нагло потребовал еще одного поединка:
– Нет, я не согласен! Вторая твоя победа не в счет. Ты победил потому, что я сам поскользнулся, и потом я быстро поднялся. Поэтому, по справедливости, я требую еще одного поединка! Не забывай, что я царь, а ты – погонщик коров и, если я провозгласил, что победителя выявит третий решающий поединок, то так все и будет.
Муж всесокрушающей мощи не на шутку рассердился, ведь Эрик нарушает договор, а это не справедливо, а несправедливость, тем более по отношению к себе, зевсов сын не выносил. И еще царь его – овеянного славой героя великого унизил, погонщиком коров обозвав. Поэтому, когда поединок начался в третий раз, Алкид, сдвинув злобно на переносице брови, уже изо всей силы ударил кулаком, крепко обмотанным толстой кожей воловьей, противника в голову.
С шумом на землю рухнул сын Афродиты, кусая зубами бескрайную землю, и тут же прахом темным покрылся. Из бренного тела сына богини любви через открывшиеся в последний раз уста тихо бессмертная душа излетела. Несколько мгновений она чудно так с надеждой на Эрика глядела, как души смотрят с высоты на ими брошенное тело и, потеряв Элпиду, к Аиду с надрывным плачем устремилась, горько сетуя на свой печальный жребий.
И долго потом люди приходили на тот берег песчаный и смотрели на брошенные Гераклом красиво скроенные наручные кожаные ремни из преднамеренно убитого степного вола, один из которых забрызган был потемневшей кровью и серым мозгом Эрика, решившегося на пагубный бой с мужем, могучестью всех превзошедшим.
238. Сыновья Промах и Эхеврон от Псофиды
(Рассказ Темона)
Среди спутников Геракла, помогавших ему гнать герионово стадо, был некий Темон, юноша с мальчишеским телом, с кожей медового цвета и томным, мерцающим в тени густых ресниц взором. Не чуждый Каллиопы (Прекрасноголосая), Музы, своим красноречием вызывающей восторг слушателей, черноглазый Темон, новый близкий друг сердца Геракла, как и Иолай, любил рассказывать о разных событиях в его жизни, которым он сам был свидетелем.
О встрече с Псофидой, произошедшей сразу после убийства на поединке Эрика, Темон обычно рассказывал так:
– Геракл пригласил меня помогать ему перегонять стадо прекрасных коров сразу после его поединка с туземным царем Эриксом, который, как говорят был сыном самой Афродиты. Мы сразу стали большими друзьями, и я был счастлив, что меня почтил дружбой величайший герой Эллады, о подвигах которого я столько слышал, но сейчас я не об этом хочу рассказать.
Моему любимому другу Гераклу досталось царство побежденного им Эрикса, но он был еще подневольным и должен был дослуживать Эврисфею. Поэтому он перепоручил выигранные на поединке земли одному из лучших местных жителей до тех пор, пока кто-нибудь из его потомков не придет и не предъявит свои права на сицилийский престол.
Имя этого жителя я не запомнил, но хорошо помню имя прекрасной ликом юницы, дочери речного бога Ксанфа, удочеренной Эриксом. Этот Эрикс был похотлив, как мать и отец, и собирался сделать приемную дочь любовницей, когда она чуть-чуть подрастет, но не успел. Деву эту звали Псофида.
Великий Геракл, скинув наручные ремни после боя и в морской омывшись воде вместе со мною, потирая чистые руки, пригласил и меня неспешно по берегу погулять, чтобы получше рассмотреть вновь обретенные земли, я, разумеется, с радостью согласился. Лучше провести время с моим прекрасным другом, чем за коровами бегать, на это у нас были наняты пастухи.
Пройдя несколько стадиев мы увидели вдали прекраснокудрявую деву, когда та, нагая, в волнах прозрачных беззаботно плескалась, белым телом ослепительно на солнце сияя. Геракл сказал мне, что не следует нам оставаться вдали и лишь глазами упиваться видом белокожей девицы, лучше приблизиться к ней, чтобы по-настоящему насладиться не только глазами, но и руками и всем телом.
Когда мы неслышно приблизились к деве он мне передал на хранение и свою знаменитую львиную шкуру вдобавок к дубине и луку, которые я постоянно носил. Вблизи непорочная дева сияла безупречной смуглорозовой кожей, сквозь искрящуюся, как алмазные капли, прозрачную влагу на солнце блещущих струй. Словно влажнодорожная нимфа по реке на спине дева изящно скользила, и ни единая повязка круглых, как яблоки, ее небольших упругих грудей не скрывала, и соски призывно мерцали, нежно розовея во влаге прозрачной.
Когда юница увидела обнаженного Геракла, ростом очень высокого и мощного телом, то сразу выскочила на берег, и, как была нагая, так и бросилась, вся, замирая от страха, бежать, гулким топотом дробным окрестности наполняя. Самый могучий между героев не напрасно много свободного времени уделял упражнениям в беге, даже сейчас, когда гнал герионово стадо, он при всякой возможности бегал. Поэтому он быстро деву настиг, словно стремительный сокол голубку.
Я сильно отстал и когда подошел, то увидел, что забыла про все на свете юница, лишь неопытную душу томил ей бледный страх неизвестности. Нежная смуглая кожа ее от стыдливости вся покрылась густым румянцем, в глазах слезы стояли. По ее взгляду мне казалось, что очень тревожило ее то, что происходило против воли ее и против рассудка. Видно было, что сил завороженной страхом деве не хватало даже колени вперед иль назад передвинуть, обе застыли ступни у нее, как будто с землею срослись.
Друг же возлюбленный мой, только узнав, что деву Псофидой зовут и что она приемная царская дочь, легким движением рук опрокинул ее на спину и тут же мощно проник в ее лоно, не обращая внимания на ее слабые крики. У Геракла самые мощные руки, какие я только знаю. Вдоволь утолив вожделенье, он тут же в сладкий сон погрузился. Я хорошо знаю эту его привычку после всего сразу спать. Поэтому я тоже лег спать рядом с ними и сразу же крепко заснул.
Утром я проснулся, услышав, как мой друг с видом серьезным (он вообще всегда очень серьезный), промолвил торжественно:
– Радуйся, Псофида, нашей любви! С могучим героем ты этой ночью спозналась! Так выше главою юница! Страсти неистовей, чем страсть моя, ты не найдешь среди смертных героев. В положенный срок славных родишь ты от меня сыновей, ибо ложе такого мужа, как я, быть не может бесплодным, и ты уже несешь в своем лоне мой чистый посев. Сейчас же ты в дом свой воротись, где раньше жила, я скажу, и никто тебя не прогонит. Там счастливо живи и гордись, что с тобой сопрягался безмерной любовью великий Геракл, победитель самых страшных чудовищ.
Так юница Псофида познала с моим другом, великим героем сладко-горькую негу любви и дурманящую усладу его могучих объятий.
Потом я узнал, что через девять месяцев, когда Оры, прекрасные дщери Фемиды и Зевса, в багреце своем на три четверти годовой круг завершили, Псофида, как и предрекал могучий Геракл, родила близнецов, получивших имена Промах (сражающийся впереди) и Эхефрон.
Геракл, как и других дев, с которыми он в этом походе сочетался любовью, Псофиду в свой дом не имел возможности ввести, ведь до его дома в Тиринфе был не один день пути. Да, если бы и имел, то, насколько я его узнал, не ввел бы, и потому воспитывались близнецы в городе Фегия.
Возмужав, этот город братья переименовали в Псофиду, в честь своей матери милой. Они построили святилище Афродиты Эрикины в землях, ранее принадлежавших Эрику, говорят оно очень почитаемое и по пышности и богатству не уступает главному храму богини любви в Палай Пафосе кипрском, где курится в храме сабейский ладан на всех алтарях и венки вокруг аромат источают. Сыновьям Псофиды Промаху и Эхефрону, как героям, после смерти были сооружены скромные святилища, ничем особенным не примечательные.
239. Кельтинга. Кельт
Как сообщает Диодор Сицилийский, Алкид прибыл в Кельтику (которую римляне называли Галлией) с не привычно для него большим войском. Пройдя через эту страну, Геракл упразднил обычные для этих диких мест противозакония. Очень не любили здесь иноземных людей и враждебно их принимали, а порой даже их убивали только за то, что они чужестранцы. Геракл основал там на высоком холме, у подошвы которого протекали две полноводных реки, великолепный город, названный Алесией (блуждающая) в память об этом путешествии.
В этом городе Геракл кроме участников своего похода поселил также многих туземных жителей, некоторые из которых себя звали галлами, а другие – кельтами (римляне кельтов называли галлами). Поскольку вскоре туземцы превзошли численностью всех прочих поселенцев, город оказался варварским. Кельты почитают этот город как ядро всей Кельтики.
В это время в Кельтике царствовал Бретан, выдающийся муж, у которого была дочь огромного роста Кельтинга, значительно превосходившая всех женщин небывалой красотой лица и силой тела. Возгордившись из-за своей телесной силы, восхитительной красоты лица и кожи молочной белизны, девушка высокомерно отказывала всем, кто сватался к ней, полагая, что никто из смертных женихов не достоин ее.
Когда Кельтинга впервые увидела героя, мощнейшего между мужами, смерти подвластными, строившего в ее стране город Алезию, в ее до сих пор бесчувственное сердце впилась пернатая стрелка из кипариса с острым зазубренным крючком на конце, пущенная шаловливым Эротом. И дева тут же пришла в неистовый восторг от одного вида мощи тела и нечеловеческой силы лучшего зевсова смертного сына. Поэтому она первая подошла к нему и с величайшей охотой пригласила его в свой дом такими приветливыми словами:
– Радуйся основатель могучий прекрасной Алезии! Вижу, что на простолюдина ты совсем не похож, своим видом могучим ты подобен доблестному и благородному мужу. Видно, что боги не поскупились, когда силой тебя одевали. Раз к нам сюда ты явился, то в нашей стране ты ни в чем никакой нужды не увидишь. Зовут меня Кельтингой, и я сама о тебе заботиться буду. Дочерью я прихожусь Бретану, вождю нашей страны высокому ростом и отважному духом; на нем держится все кельтов могущество и величье. Тебе же, как мне милое сердце подсказывает, ваш Зевс даровал воздвигнуть у нас славный город Алезию и дикость наших племен смирить своим истинным правосудьем. Но все это будет позже, а сейчас я приглашаю тебя в свою крепкосделанную повозку, и мы поедем ко мне во дворец.
Ослепительно белолицая Кельтинга сама омыла горячей водой Геракла в чане огромном, а после натерла его мощное тело маслом душистым и в новый одела хитон из льняной ткани тончайшей, а потом накинула на его мощные плечи теплый плащ шерстяной. Затем дочка Бретана, ростом и красотой на богиню похожая, прекрасный кувшин золотой с рукомойной водою в тазе серебряном перед ним на пол поставила, и стол крепкий и гладкий установила сама и только, что сорванной мятой душистой натерла. Свежий хлеб на стол положила Кельтинга тоже сама, много кушаний разных из жареного на углях мяса прибавив. Вино душистое в кратере она так же собственноручно сама замешала, настоянной на меде воды лишь немного прибавив, и вместе с отпрыском Зевса выпила его немало сама.
После того, как Геракл основательно утолил голод и жажду, Кельтинга отвела его в спальню и там сама быстро разделась, не оставив на теле ни единой повязки. Блистая телом, чистым и белым, как только, что выпавший снег и, сверкая смеющимися от сознания неотразимости своей красоты глазами, она подвела его к своему ложу и вызывающе дерзко сказала:
– Я не робкая дева и уже не раз на поприще вашей Афродиты сражалась. А теперь и тебя приглашаю на бой, в котором жены бьются телами с героями ночью! Ведь каждый любовник – воин. Только боец да любовник выносят безумные ночи. Один города осаждает, а другой спальню подруги. Как в бою опытен доблестный воин, так и хороший любовник искусен на ложе. Счастливыми становятся те, кто воюет ночью в постели. Ни в чем не уступлю я тебе, и спины моей даже на миг ты не увидишь. Если ты – действительно герой величайший, покажи мне всю свою безудержную силу и смелость, атакуй и нападай с жаром любовным.
Отпрыска Зевса, в делах Афродиты, сравнимого только с богами, долго уговаривать не пришлось, и он пылко воскликнул:
– В упоительную первую ночь я, даже будучи тяжко больным, не уступлю ни одной деве, как бы сильна она не была, ведь это ночь тайн – самая сладостная из ночей.
Геракл, в битвах любовных очень искусный, бурно сочеталась лаской с Кельтингой на огромном пурпурном ложе, и неистовый бой, без перемирий, до утра полыхал, как яркий факел сладострастного Гимерота. Могучий герой, голод утоляя любовный, как всегда, доблестно бился, добиваясь безоговорочной полной победы, однако в этой битве не было проигравших, в ней всю бурную ночь неистово пылала любовь и пьянил ненасытный восторг сладострастных объятий. В этой восхитительной битве никто не погиб, победили противники оба, и людей на широкогрудой земле в результате этого полыхавшего бурно сражения стало больше на одного. От связи с Гераклом могучая дева Кельтинга родила прекрасного сына Кельта, который значительно превосходил своих соплеменников и дерзостной доблестью духа, и ростом огромным, и неимоверной силой телесной. Кельт дал своим соплеменникам название кельтов, а страну после его правления стали называть Кельтикой.
240. В поисках коней Геракл встречает туземную Змеедеву
(Рассказ Темона)
Во дворец Кельтинга и мой друг Геракл меня не взяли по понятным причинам, но что было после того, как он после первой же ночи покинул ее, я расскажу в том, числе многое со слов самого Геракла, которые я помню отлично, ведь у меня прекрасная память и в табличку стилосом перед сном я самое важное заношу.
Не достроив Алезию, Геракл после ночи, проведенной с Кельтингой, покинул ее страну. С несколькими пастухами, и, конечно, со мной, перегоняя быков Гериона, он прибыл в тогда еще малонаселенную страну. Здесь, на северном береге Понта Эвксинского мы не видели ни единого города, ни одной каменной крепости. Насколько я знаю, еще очень нескоро эти дикие земли плотно заселят многочисленные скифские народы: саки, сарматы, массагеты и прочие варвары.
Там, в местечке, называемом Гилея, нас застала непогода, дул сильный пронизывающий ветер и было очень холодно. В одну из таких студеных ночей, во время песчаной бури, мы с Гераклом вдвоем завернулись вместе в его любимую львиную шкуру, которую и я успел полюбить и крепко уснули в скромном шатре поблизости от охраняемого нашими пастухами прекрасного стада краснобоких скотин Гериона на склоне пологого каменистого холма. Проснулись мы ни свет, ни заря, еще до того, как рано рожденная заря умылась в волнах мировой реки Океана, обтекающей кругом всю обитаемую Ойкумену.
Выйдя из шатра, мы с удивлением обнаружили, что все 4 упряжные кони колесницы Геракла, привязанные вечером в толстым деревьям, исчезли, притом, самым чудесным образом. Конечно, была песчаная буря, но от их копыт нигде не осталось ни малейших следов, как будто все они по воздуху ускакали. Геракл редко пользовался колесницей, в основном я на ней перевозил наш нехитрый скарб: шатер, одеяло, посуду, немного одежды. Он предпочитал ходить и бегать на собственных крепких и быстрых ногах. Геракл решил несмотря на то, что ветер полностью замел все следы, все равно своих коней отыскать, ведь не таскать же мне еще и шатер на себе.
Поручив другим спутникам и впредь охранять коров Гериона, Геракл, ласково попрощался со мной и, сосредоточенно нахмурив густые низкие брови, отправился на поиски пропавших коней. Свой лук и стрелы, подаренные на свадьбу Аполлоном, он оставил на хранение мне, а сам пошел на поиски коней с другим луком огромным, который совсем недавно сделал себе, сказав, что надо опробовать этот лук, который никто, кроме него не мог натянуть.
Вернулся Геракл через несколько дней и, конечно, с конями, а о том, что с ним случилось во время этих затянувшихся поисков лошадей, мне поведал, и я приведу весь его рассказ, который на табличках так записал:
– Знаешь ты, мой верный помощник Темон, что я очень упорный во всяком труде и потому без устали я исходил все земли непаханые этой дикой страны. Вчера я оказался в огромной роще, в которой росли мощные дубы в три обхвата, раскидистые вязы, осина и ольха и, самое главное, невдалеке слышалось мычанье быков и конское ржание. Обрадованный я со всех ног побежал туда, откуда доносилось ржание, однако своих лошадей я не нашел в этой роще – это ржали дикие кони, которых можно часто встретить в тамошних лесах и равнинах. Продолжая поиски исчезнувших лошадей, я, должно быть, по воле самой Мойры Лахесис, к вечеру набрел на большую пещеру. Густо разросшийся лес плотным кольцом окружал повсюду эту пещеру, между зеленых древесных ветвей дивные длиннокрылые птицы гнездились. Увидев идущий из зева пещеры яркий свет от костра, я вошел в просторное помещение с высоким арочным потолком и обнаружил там очень необычную женщину около сложенного из камня очага, в котором жаркое пламя пылало, и запах ольхи и осины, и разных благовоний, горящих распространялся кругом. Там я увидел особенную женщину, походившую одновременно и на демона, и на богиню прекрасную. Это была красивая черноволосая женщина с прекрасным лицом, пронзительными большими темными глазами, гибкой девичьей талией и высокой грудью, напоминавшей два больших яблока. Однако, при виде низа ее ног я почувствовал, как глаза мои совсем округлились – мне показалось, что ее в меру округлые дивные бедра ниже коленей переходили в два толстых змеиных тела, на которых она скользила по своей пещере необычайно проворно. Высокая, прекрасно сложенная до колен змеедева была совершенно голой, без единой повязки, на ней вместо одежды были лишь пышные черные волосы без каких-либо украшений.