Агент вождя

Чтобы не тревожить жену, Славка тихонько поднялся и пошёл на кухню, окна которой выходили на новое шоссе. Отодвинул шторки и пристально вгляделся вдаль.

Неужели война?

Не зря же её тошнотворный запах висел в воздухе уже несколько лет!

А?

Предчувствия не обманули Ярослава Плечова.

Несколько часов тому назад передовые части Белорусского и Украинского фронтов перешли советско-польскую границу. И сейчас за ними следом в западном направлении спешно устремились вспомогательные и тыловые службы…

Теперь – пара слов об этой, ныне непопулярной войне, которая имела налицо все признаки, как считают многие, заурядной миротворческой операции.

Итак…

Советским войскам категорически запрещалось подвергать авиационной и артиллерийской бомбардировке любые населенные пункты и уничтожать не оказывающего вооружённого сопротивления противника.

До и во время операции личному составу Красной армии неоднократно разъяснялось, что наша армия пришла в Западную Белоруссию и Западную Украину «не как завоеватель, а как освободитель украинских и белорусских братьев».

Кроме того, командиры и политработники были обязаны при каждом удобном случае указывать подчинённым «на необходимость соблюдения должного такта и вежливости по отношению к местному населению». При этом непременно подчеркивать, что их главная задача – «не допустить захвата Германией земель, населённых братскими нам народами».

Кроме этого, особое внимание следовало обращать на необходимость охраны жизни и имущества всех украинских и белорусских граждан, тактичного и лояльного отношения к польскому населению, особенно – к государственным служащим и военным.

Кстати, чуть не забыл: всем беженцам из западных регионов Польши предоставлялось право беспрепятственно перемещения в глубь Страны Советов.

При всём при этом РККА всячески старалась избегать прямого вооруженного соприкосновения с частями польских вооруженных сил.

И на земле, и в воздухе.

Славные красные соколы не могли открывать огонь по вражеским самолетам, если те не вели бомбометание или обстрел наступающих советских войск.

Польские части, не оказывавшие сопротивления и добровольно сложившие оружие, практически сразу же распускались по домам. Интернировались исключительно офицеры.

В то же время частям Красной армии предписывалось «действовать решительно и продвигаться быстро» при соприкосновении с вроде бы как «дружественными», как теперь говорят, чуть ли не «союзными» немецкими войсками, дабы не дать им возможность захватить районы, издревле заселенные этническими украинцами и белорусами.

При попытке же противника (читайте – подразделений вермахта!) завязать встречный бой надлежало, не стесняясь в средствах, оказывать ожесточённый вооружённый отпор.

И отдельные боевые столкновения между двумя армиями, которые сейчас многие хотят поставить на одну доску, обвиняя в одинаково агрессивных планах, действительно случались. Кто бы и что не говорил!

Так, уже в первый день освободительного похода, части 21-го немецкого армейского корпуса восточнее Белостока^[9] подверглись бомбардировке с воздуха советской авиацией и понесли значительные потери убитыми и ранеными.

В свою очередь, вечером 18 сентября у местечка Вишневец^[10], что в 85 километрах от Минска, вражеская бронетехника обстреляла расположение 6-й стрелковой дивизии РККА; при этом погибли четверо красноармейцев.

Всего же потери Белорусского фронта составили 316 человек убитыми и 642 ранеными.

Да… Ещё…

Одна маленькая, но очень важная деталь: местные жители встречали советские войска красными знаменами, плакатами «Да здравствует СССР!», цветами и конечно же неизменным хлебом-солью.

Но сегодня об этом многие уже забыли…

Ну а интересующий нас Несвиж был освобождён в числе первых населённых пунктов в Западной Белоруссии – в 4 часа утра 17 сентября 1939 года.

Уже на следующий день там было введено Временное управление. Его председателем избрали выходца из беднейших белорусских крестьян Николая Ивановича Сиротко.

С этим человеком, точнее, с его фамилией, связана невероятная, чуть ли не анекдотическая история…

В Несвижском замке с 1935 года проживал один из Радзивиллов – Леон. В ночь с 18 на 19 сентября 1939 года его разбудил телефонный звонок.

– Кто? – строго спросил наследник замка.

– Николай Сиротко, – представился незнакомец.

А ведь именно так (только с окончанием «а» в конце фамилии) звали основателя Несвижской династии Радзивиллов! Естественно, Леон подумал, что его разыгрывают – и бросил трубку.

Пришлось звонить ещё раз:

– Я – комиссар Сиротко и хочу встретиться с вами!

Позже Леон очутился в застенках НКВД и в конечном итоге был обменян на группу итальянских коммунистов, в числе которых оказался и всемирно известный Пальмиро Тольятти.

Николая же Ивановича вскоре (в октябре 1939 года) утвердили первым секретарём Несвижского РК КП(б) Белоруссии, а чуть позже – в марте 1940 года – избрали депутатом Верховного Совета БССР.

Но уже в конце 1941 году он пал смертью храбрых, освобождая одну из деревень Тульской области РСФСР в ходе героического контрнаступления советских войск под Москвой…

Народную милицию (Красную гвардию) Несвижского района возглавил товарищ Косичкин. Начальником райотдела внутренних дел стал Сурнин, старшим оперуполномоченным – бывший подпольщик К. П. Кудин (к сожалению, больше ничего об этих, несомненно, достойных людях, автору узнать не удалось). Только что созданные местные управления и крестьянские комитеты сразу взяли на учет всё государственное имущество и без промедления приступили к разделу помещичьей земли…

* * *

Фролушкин рвался, не медля, посетить свою малую родину. Но визит пришлось отложить до следующего воскресенья – работа! Да и концерт, на просмотр которого он вместе с другими членами семьи дал согласие наркому внутренних дел, пропускать вроде бы никак нельзя…

Компанию профессору в тот вечер составляла Ольга, примерявшая новое вечернее платье и теперь выглядевшая самой настоящей русской красавицей.

За няньку, как вы, должно быть, уже догадались, остался бедный Плечов.

В принципе он не очень и возражал – общение с первенцем, на лету хватавшим всё новые и новые впечатления своей пока ещё короткой безмятежной жизни и непосредственно, по-детски, но с доставшимся по наследству философским уклоном, осмысливавшим каждую секунду своего счастливого бытия, доставляло молодому отцу всё больше и больше неподдельного удовольствия.

* * *

Отчётный концерт исполнителей и творческих коллективов Белорусской Советской Социалистической Республики, как и ожидалось, удался на славу.

Фигина, с восторгом следила за мастерскими трюками удалых танцоров и с восхищением принимала каждую строчку задушевных белорусских песен.

Время пролетело незаметно.

А когда начали звучать первые аккорды финального произведения, исполняемого огромным сводным хором, незнакомая женщина, сидевшая справа от профессора, неожиданно оставила своё место, освобождая его, как выяснится вскоре, для… Лаврентия Фомича Цанавы, который доселе наслаждался ярчайшим действом в правительственной ложе.

– И как вам зрелище? – тихо поинтересовался нарком, обращаясь к изумлённой Ольге.

– Великолепно!

– А где ваш муж?

– Предпочёл остаться дома.

– За няньку?

– Так точно! Кажется, так полагается отвечать военным людям по Уставу?

– Вас это совершенно не касается, очаровательная Ольга Александровна.

– Спасибо.

– Вы добирались сюда пешком?

– Нет. На такси.

– Разрешите в таком случае предложить вам свои услуги. Покамест – только транспортные. Домой поедем все вместе – в моём служебном автомобиле.

– С удовольствием.

– Профессора с собой берём?

– И не надейтесь, – поспешил подать голос всё видящий и всё слышащий Фёдор Алексеевич. – Избавиться от меня вам не удастся.

– Ну-у… Это мы ещё посмотрим! – улыбнулся старший майор.

– И в дальнейшем, пожалуйста, ведите себя прилично. Иначе сдам Славке, он из вас обоих котлеты сделает, – попытался обратить всё в шутку учёный.

– Слушаюсь! – с серьёзным видом согласился Лаврентий Фомич. – Да, кстати, на ближайших тренировках меня не ждите – выезжаю на освобождённые территории. С инспекцией.

– Эх, как бы я хотел отправиться туда вместе с вами…

– Так в чём же дело?

– Служба, мил человек!

– Так и мы вроде как без дела не сидим…

– Вашего отсутствия никто и не заметит. А у меня – сотни, нет – тысячи студентов. Уеду – кто будет сеять доброе, разумное, вечное?

– Логично, чёрт побери!

– Вот, даст Бог, доживу до выходного – и в Несвиж.

– Вы там родились, если не ошибаюсь?

– Именно, милейший Лаврентий Фомич. Так точно!

– А давайте так… Я постараюсь быстренько уладить свои дела и на выходной присоединиться к вам. Если не будете возражать, конечно.

– Но как вы нас найдёте?

– Это мои проблемы. Заодно костёл Тела Господня^[11] посетим. Говорят, краса – неописуемая.

– Ещё бы!

– По рукам?

– По рукам, товарищ нарком!

* * *

23 сентября 1939 года в Стране Советов, как и положено, был короткий рабочий день. Суббота!

Фролушкин и Плечов читали лекции в разных корпусах университета и никак не надеялись на встречу.

Но она состоялась.

Случайно.

Фёдор Алексеевич выходил на улицу и в дверях едва не столкнулся с главным продолжателем своего дела.

И хотя особого дефицита общения друг с другом наши герои явно не испытывали – всё же с момента возвращения в Минск профессор продолжал жить, как он сам не раз говаривал, – вместе с молодожёнами, – в их уютной «двушке», радости их не было предела.

– Что, батя, наконец-то – свобода?

– Нас встретила с тобой у входа…

– Точно. Я только забегу ненадолго в деканат – и пойдём домой. А завтра утром вместе отправимся в Несвиж! Машина прибудет в семь утра.

– Ты уже договорился?

– Да. С Толиком. Вы его знаете.

– Это он возил тебя на вокзал в тот день, когда я вернулся из Белокаменной?

– Ага.

– Прекрасно. Вот только сейчас я не могу составить тебе компанию – хочу посетить старую квартиру, проветрить помещения, вытереть пыль…

– Может, сделаем это вместе?

– Не стоит, сынок. Ольга уже надорвала руки – то с малым, то с домашним хозяйством; лучше подмени её на часок-другой.

– Слушаюсь, товарищ профессор!

– Долго я не задержусь. Так что готовьте ужин. Кстати, картошка у нас есть?

– Нет. Вчера закончилась.

– Плохо.

– Сам знаю.

– Сделай милость, купи по дороге немного бульбы^[12], уж больно драников^[13] захотелось.

– Будет исполнено, отец!

– Спасибо, родной…

* * *

Плечова разбирало любопытство (очень уж неожиданно Фёдор Алексеевич решил уборкой заняться), но совесть – неизменная спутница каждого истинного интеллигента – не позволяла следить за человеком, которого он безмерно уважал. Да что там уважал – обожал, любил больше отца родного!

Поэтому Ярослав коротко обнял своего учителя и направился в другом, противоположном направлении.

А зря!

Иначе бы он стал свидетелем очередной встречи профессора с таинственным священником и, возможно, признал в нём кое-кого из своих старых знакомых, после чего уже тогда стал бы готовиться к неизбежным неприятностям. Недаром ведь люди говорят: «Предупреждён – значит, вооружён». Значит, сможешь вовремя принять все необходимые меры, чтобы изменить ход событий и в конечном итоге избежать трагического исхода…

Но этого не случилось.

И произошло то, что произошло…

* * *

Первые шаги Санька начал делать ещё несколько месяцев тому назад. Теперь он не просто ходил – летал по квартире, пытаясь везде сунуть свой маленький носик.

Из спальни – в кухню, из кухни по коридору – в комнату любимого «деда».

Потом, нагонявшись за день до седьмого пота, пацан беспробудно дрыхнул до следующего утра.

Но в этот раз что-то пошло не так.

Несмотря на моросивший за окном дождь, обычно благоприятствующий крепости сна, малыш всю ночь ворочался с боку на бок, часто всхлипывал и звал любимую мамку.

Часам к шести утра Ярославу это изрядно надоело, и он ушёл на кухню.

А там уже колдовал Фёдор Алексеевич!

– Чай будешь, сынок?

– Не откажусь… Но, может, сначала всё-таки пробежимся? Согласно нашей давней традиции…

– Нет уж. Уволь. У меня – законный выходной! Положено. Один раз в неделю.

– От спорта только тогда есть польза, когда занятия ежедневны, систематичны…

– Да знаю я, знаю… Только скакать по лужам мне, старому хрычу, противопоказано. Не дай бог, схвачу какую-нибудь заразу и слягу. В такой ответственный момент, когда «планов громадьё»…

– Ну-ка, ну-ка, о чём вы?

– Ты в окно глянь – дождь всю ночь лил.

– Я не о погоде… Я о планах.

– Тогда пододвигайся ближе… Сахарку брось. Побольше. И мне, и себе… Спасибо, сынок. А теперь – слушай… Да постарайся запомнить.

– Я весь – внимание!

– Моя прапрапрабабушка служила у одного из Радзивиллов. Надеюсь, кто они такие, тебе объяснять не надо?

– Обижаете…

– Никак нет, дорогой мой, никак нет – даже не пытаюсь.

– Спасибо. Можете продолжать, уважаемый Фёдор Алексеевич.

– С тех пор из поколения в поколения в нашем роду передаётся миф о несметных княжьих богатствах, которые бабка вроде бы как видела собственными глазами. Честно говоря, поначалу я в это не очень верил… Пока не вырос и не ознакомился с донесением Николая Репнина – российского посла в Речи Посполитой, которое он однажды направил царице Екатерине Второй… Цитирую:

«После блестящего обеда на 300 особ король спустился в подземелье замка и увидел золотые слитки, уложенные до самого потолка. Золота было на сотни пудов, множество золотых украшений да двенадцать апостолов из этого металла и серебра, усыпанных драгоценными камнями»…

– Однако у вас и память!

– Не жалуюсь… С тех пор я заразился идеей разыскать клад и передать его нашему народу. Одобряете такое решение, товарищ аспирант?

– Естественно. Мы ведь уже говорили однажды на эту тему. Но… Как говорится, есть одно «но»: сначала надо найти этих апостолов.

– Вот! Вот! Большинство исследователей уверены в том, что сокровища находятся в огромном тоннеле, который в XVII веке соединял два замка Радзивиллов – Несвижский и Мирский^[14]… Между ними что-то около тридцати километров…

– Немало!

– Там их, конечно, искали многие авантюристы: и в 1812-м, и в 1815-м, и гораздо позже… Однако, насколько мне известно, успех не сопутствовал никому из них.

– Но ведь отсутствие результатов не означает, что мы должны поставить под сомнение сам факт существования золотых апостолов?

– Нет конечно. Слишком многие исторические персонажи видели реликвию и в деталях описали её в своих воспоминаниях.

– Погодите… Выходит, у вас есть вполне обоснованная уверенность, что клад так и находится на прежнем месте?

– Похоже на то. И думаю, мне удалось вычислить, где именно…

– Дайте мне лопату. Немедленно! – встрепенулся Ярослав.

– Погоди. Мы ведь ещё до Несвижа не добрались.

Глава вторая. Поиск в темноте

По роскоши Несвижский замок ничуть не уступает ни одному всемирно известному монаршему дворцу.

Одно лишь количество комнат – 365 (по числу дней в году) на протяжении многих веков неизменно изумляет и впечатляет любого путешественника.

По этому поводу местные старожилы любят шутить (а некоторые и вовсе утверждают со всей серьёзностью!), что, согласно древней традиции, очередной владелец хором еженощно укладывался спать в новом месте^[15]…

Кто знает, как было на самом деле?

Ведь давно известно: хозяин – барин! И у каждого, как говорится, свои тараканы!

Однако продолжим наше повествование…

Каждое помещение украшали королевская мебель, редкие персидские ковры, полотна именитых художников, уникальные коллекции хрусталя, оружия, монет и медалей.

Кроме того, в замке находилась уникальная библиотека из двадцати тысяч томов и архив Великого княжества Литовского.

Но всё это великолепие моментально меркло перед привезенными из Константинополя золотыми статуями евангельских апостолов, отлитыми, как уже неоднократно говорилось, в полный рост.

Хранились они в тайном месте – «скарбце», то есть специальном хранилище, оборудованном глубоко под землёй.

Однако дверь, скрывавшая ведущие вниз ступеньки, оказалась на замке. И профессор Фролушкин в первый (но не в последний) раз искренне пожалел об отсутствии Лаврентия Фомича.

Столь несущественные проблемы всемогущий нарком разрешил бы в мгновенье ока.

Однако не всё ещё потеряно – ведь Цанава обещал присоединиться к ним, как только покончит со своими служебными делами…

* * *

Путь к святая святых, то есть к месту, где хранились золотые статуи, первоначально был известен лишь князю и его управляющему замком.

Но шло время, и тоннель стал доступен для более широкого круга лиц, который включал в себя и научных сотрудников, и действующих священников, и даже любознательных местных мальчишек.

Однако, как мы знаем, за минувшие столетия ничего особенно выдающегося в Несвиже никто так и не нашёл. А саму дверь, ведущую в подземелье, церковники надёжно заперли, дабы уберечь историческое место от наплыва разного рода авантюристов и ротозеев.

Что делать?

Фролушкин предложил дожидаться Лаврентия Фомича Цанаву.

А пока…

К примеру, можно было посетить расположенный на территории дворцового комплекса костёл Наисвятейшего Божьего Тела, построенный итальянским зодчим Джованни Бернардони по собственному проекту ещё в шестнадцатом веке.

Плечов, втайне от профессора много месяцев подряд штудировавший особенности европейской средневековой архитектуры, только этого и ждал.

Спустя всего несколько минут они оба уже наслаждались незабываемым видом центрального фасада величественного древнего сооружения, увенчанного цитатой из 8-го стиха 5-го псалма Давида, естественно – на латыни: «Поклонюсь святому храму твоему в страхе Твоём».

Оставалось только войти в гостеприимно распахнутые двери.

А там…

Чего там только не было!

Ярослав, естественно, давно знал в деталях обо всех достоинствах и недостатках нефов^[16], апсид^[17] и прочих оригинальных элементов архитектуры Несвижской жемчужины. И всё равно продолжал восторженно оглядываться по сторонам, восхищаясь и вдохновляясь окружающей его красотой…

Особенно впечатлило молодого учёного монументальное полотно «Тайная вечеря» кисти придворного художника Радзивиллов Ксаверия Доминика Геского, украшающее главный алтарь католического храма.

Поражённый до глубины души, Яра не мог сдвинуться с места до тех пор, пока на его плечо не опустилась рука, тяжесть которой агент уже знал.

– Товарищ нарком? – вопросительно пробормотал он, медленно поворачивая голову.

– Так точно. Собственной персоной.

– А где батя?

– Чей?

– Мой… Фёдор Алексеевич…

– Это я у тебя хотел спросить.

– Странно… Что-то на сердце у меня сегодня неспокойно… Может, какую беду вещует?

– Предчувствия игнорировать нельзя. Так что – сплюнь! И – быстро во двор! Я налево, ты – направо. Если раньше не встретимся – жди меня у центральных ворот костёла через пятнадцать минут.

– Слушаюсь, товарищ нарком.

– Кстати, со мной ещё несколько человек. Может, их тоже подключим к поиску?

– Не вижу необходимости. Пока.

– Согласен.

Они одновременно выбежали на улицу и стали действовать по намеченному плану.

Сначала повезло Цанаве. Именно ему удалось обнаружить пропавшего профессора в расположенной неподалёку часовне.

Фролушкин стоял на коленях перед облачённым в монашеское одеяние худощавым парнем не старше тридцати лет, безучастное бледное лицо которого покрывал нетронутый юношеский пушок, совершенно не свойственный мужчинам такого, достаточно зрелого, возраста, и… безутешно рыдал.

* * *

Небольшая приземистая часовня (у католиков – капличка) с узким окошком по фронтону была построена в середине XVIII века неким Скандербегом Булгариным, предком русского писателя Фаддея Булгарина.

Нередко её называют «Башней Убийцы».

Почему?

Однажды Скандербег застрелил из ружья своего соседа – помещика Узловского, и в соответствии с Литовским Статутом был обязан заплатить его родственникам «виру» («поголовье»), то есть, по сути, отступные или откупные – кому как угодно.

Состоявшийся вскоре суд постановил отдать потерпевшим целый ряд деревень и вместе с ними – крестьянских душ. Но ещё задолго до этого решения родственники погибшего начали шантажировать обвиняемого с целью увеличения размера компенсации. Вот он и решил во искупление грехов построить «вежу» – небольшую башню, куда стали помещать невольных убийц.

С тех пор в костёле, по просьбе Булгарина, неподдельно сожалевшего о случившемся, ежегодно стали служить мессу-молебен по невинно убиенному помещику Узловскому. За это Скандербег заплатил служителям храма на 350 лет вперед…

В этой самой часовне и нашёл Плечов своих «подельников».

Картина вызывала умиление и сострадание.

Явно неадекватный монах.

Всемирно известный учёный, стоящий перед ним на коленях.

И утешающий его нарком НКВД с далеко не однозначной репутацией…

* * *

– Батя, кто это? – еле выдохнул Плечов, поднимая профессора с колен.

– Мой сын… Павлик…

– Он что, не разговаривает?

– Нет.

– А понимает?

– Не всё…

Послушник кивнул узким, выпирающим подбородком и криво улыбнулся, обнажая редкие, начинающие чернеть зубы. После этого без лишних слов задрал рукав рясы и продемонстрировал присутствующим свои руки – тощие, покрытые глубокими кровавыми ссадинами и фиолетовыми синяками. То ли его держали связанным, то ли пытали, избивая какими-то, как любят выражаться эксперты-криминалисты, «колюще-режущими предметами…»

– Кто так издевался над ним? – зло спросил Цанава.

– Бог его знает, – тяжело вздохнул Фёдор Алексеевич. – Я хотел поговорить с епископом, но не смог его найти.

Вдруг снаружи донёсся какой-то шум. Противно заскрипели давно не смазываемые петли. Куда-то девалась (как будто испарилась!) и без того узкая щель между дверью и коробкой, через которую в глубь часовни ещё недавно проникали слабеющие с каждым осенним днём солнечные лучи…

Лаврентий Фомич обнажил пистолет и бросился к выходу.

Он был заперт!

– А, чёрт… Хотите верьте, хотите – нет, но я нутром чувствовал, что благодаря вам непременно влипну в какое-то дерьмо… С нашей гнилой интеллигенцией надо круглосуточно держать ухо востро. Эй, там, снаружи, кто-то слышит меня?

В ответ – только гулкое эхо.

Тогда Цанава направил ствол в потолок и нажал на спусковой крючок, удостоившись за это укоризненных взоров товарищей по несчастью, искренне переживавших за сохранность народного добра.

Несколько минут спустя в дверь кто-то постучал. Сначала рукой, затем прикладом.

– Товарищ нарком, вы там?

– Тут, конечно, где же ещё! Это ты, Балабанов?

– Так точно!

– Открывай немедленно.

– Чем? У меня ключа нет.

– Попробуй стрельнуть в замок…

– Не поможет… Здесь такая махина – три дня сбивать кувалдой придётся.

– Понял… Ты один или с кем-то ещё?

– Один. Козырев за углом остался.

– Так свистни его сюда. Быстрей!

– Лёха!

– Ов!

– Ко мне!

– Иду…

– Сколько раз можно повторять? Отвечать надобно исключительно по Уставу!

– Слушаюсь!

– Не «слушаюсь», а «есть»…

– Что есть?

– Есть, товарищ сержант госбезопасности.

– А… Понял…

– Учи Устав, Лёха, не то ты у меня из наряда до конца дней своих не вылезешь…

– Так точно, товарищ сержант!

– Что «так точно», что «так точно»?

– Отставить, Балабанов! – заорал Цанава из глубины часовни. – Меньше говори – больше делай!

– Есть!

– Пошли Козырева за настоятелем, а сам оставайся возле двери.

– Есть!

– И не вздумай отойти – голову сверну…

* * *

– Мы-ы-ы, – громко промычал юродивый послушник, тыча пальцем себе под ноги.

Профессор жестом отослал неразумного сынка в дальний левый угол помещения и принялся рьяно разгребать землю в указанном им месте. Вскоре его руки нащупали нечто вроде деревянного настила, посреди которого торчало металлическое кольцо. Подоспевший на помощь Ярослав потянул за него, и взорам собравшихся открылся вход в подземелье.

Павлик, взявший на себя роль проводника, первым начал спускаться вниз; потом – старший майор Цанава; за ними – Плечов и Фролушкин.

Правой рукой Лаврентий Фомич твёрдо сжимал рукоять пистолета, левой – продолговатый корпус ручного фонарика.

Похоже, нарком оказался единственным из всех членов дружного коллектива, кто давно предполагал именно такое развитие событий и заранее готовился к нему.

Что это? Интуиция, профессиональная, так сказать, «чуйка»? Или же ему больше остальных было известно о сокровищах Несвижского замка?

Последнее предположение в глазах маститых учёных выглядело весьма сомнительным, но всё же…

Тоннель оказался достаточно широким, к тому же с каждым метром он всё больше увеличивался в размерах, пока не стал таким, что в нём мог свободно передвигаться, даже не нагибаясь, человек самого высокого роста.

– Красота… – обнажил белые ровные зубы Лаврентий Фомич. – Будто в метро гуляем!

– Про метро вы, конечно, загнули, – возразил Фролушкин. – Однако – чистая правда – никакого дискомфорта я лично пока не ощущаю.

– В отличие от Балабанова и Козырева, – усмехнулся старший майор. – Представляю, какие чувства будут испытывать они, когда войдут в часовню и обнаружат, что там никого нет.

– И это правда. Насчёт нас с Ярой они переживать не станут, а вот ваше отсутствие наверняка повергнет их в ужас!

– Ничего. Небольшой стресс иногда полезен для общего здоровья!

– Стресс… Вы даже такие слова знаете?

– А то! Я недавно читал работы Уолтера Кэннона^[18]. Причём – в оригинале!

– Вы нас искренне удивили, Лаврентий Фомич. Даже не удивили, сразили, как говорится, наповал.

– То ли ещё будет, господа!..

– Ме-бе-ме, – опять забормотал Павел, останавливаясь у развилки, после которой тоннель делился на две ветки – так, видимо, он пытался указать направление, в котором им следовало двигаться, то есть вправо.

Но только компания вошла в поворот, как впереди оглушительно громыхнул одинокий выстрел.

– Ложись! – мгновенно среагировал Цанава.

– Ба-бах! – снова раздался угрожающий звук, и что-то просвистело над головами.

– Покушение на наркома… – зло констатировал Лаврентий Фомич, без промедления бросаясь в погоню. – Тридцать лет расстрела без права переписки!

* * *

– Ого-го, – указал в противоположную сторону юродивый. – Ай-яй-яй!!!

– Что, что ты хочешь сказать, сынок?

Сумасшедший послушник сначала развёл в стороны неуклюжие руки, затем несколько раз подряд сомкнул их на животе.

– Похоже, что там, впереди, тоннель снова сходится…

– У-у-у, – закивал Павел.

– Я понял, – хмуро улыбнулся Плечов. – Он предупреждает, что нас могут обойти сзади и напасть с тыла. Ладно… Ждите меня здесь. Я скоро!

– Будь осторожен, Яра.

– Не волнуйся, отец. Ничего с нами не случится. До самой смерти.

Он бросился назад, к развилке, и в кромешной тьме повернул налево. Прильнул спиной к стене тоннеля и начал медленно двигаться вперёд.

И вдруг вдали блеснул тусклый огонёк.

«Нет, это конечно же не фонарь Цанавы»…

К счастью, через несколько метров в стене оказалась какая-то неглубокая вмятина, ниша, в которой когда-то, судя по всему, стояла статуя.

Плечов забился в неё и стал терпеливо ждать.

Когда сгорбленная фигура в сутане с зажжённой керосинкой в правой руке наконец поравнялась с ним, Ярослав что было сил залепил своим неслабым кулаком по скрывавшемуся под балахоном лицу.

Такого удара не смог бы вынести ни один самый тренированный соперник.

Однако незнакомец каким-то странным образом всё же устоял на ногах!

Он только взвыл диким голосом не столько от боли, сколько от неожиданности и попытался выхватить заткнутый за широкий пояс пистолет.

Но не тут-то было!

Заученным движением Плечов выбил оружие и принялся наносить удар за ударом, пока противник не упал.

Яра посветил лампой.

«Чёрт, больно знакомая рожа… Только – чья? Жаль… немного перестарался, так разукрасил несчастного, что его и мать родная теперь не сразу узнает!»

* * *

Плечов схватил за ноги недвижимое тело и поволок туда, где его поджидали Фролушкин и Павел.

Как вдруг…

Сзади раздался грозный окрик.

– Стой! Стрелять буду! Руки вверх!

Конечно, в других условиях Яра сразу бы узнал Цанаву, но здесь, в тёмном подземелье, где многоликое эхо до неузнаваемости искажает каждый голос, ошибиться было немудрено.

Он бросил поверженного врага посреди тоннеля и начал медленно поднимать руки, одновременно поворачивая голову на звук.

В это время «труп» ожил, вскочил, ударил Ярослава, развернулся и, петляя, помчался прямо на Лаврентия Фомича.

От неожиданно нарком опешил и вместо того, чтобы выстрелить в противника, отпрянул в сторону.

– Упустили! Прошляпили! – орал на него Плечов, но было уже поздно – незнакомца и след простыл.

* * *

– Откуда я мог знать, что это ты? – неуклюже оправдывался Цанава, прекрасно осознавая свою вину.

Яра молчал.

– Ну, скажи хоть что-нибудь…

– Тьфу на вас! Легче?

– Конечно, дорогой. Конечно, легче… Я ведь уже было подумал, что ты онемел от досады. – И вообще никуда этот гад от нас не денется. Достанем – и обезвредим. Вопрос времени… Вот выберемся наверх – и дам указание оцепить город. Только никому не рассказывай о моём косяке…

– Ладно. Будете должны.

– Ты только скажи – я сразу… Договорились?

– Лады, товарищ старший майор!

В подземном тоннеле царили мрак и холод, Павел начал мёрзнуть. Отец прижал его к себе и накрыл пиджаком, хотя сам был одет ещё более легко.

И тут где-то вдали вдруг блеснул одинокий тусклый лучик. Затем – ещё раз. Уже ближе.

Причём не с того направления, в котором ушёл Цанава, а с противоположного.

Но ведь Плечов, как известно, с собой фонаря не брал…

Фёдор Алексеевич приподнялся, похлопал сына по плечу, мол: «Беги!» – и принял боевую стойку.

Павел несогласно покачал головой в ответ.

Сначала из темноты вынырнул один силуэт, за ним – другой.

«Кто же это, кто?», – терялся в догадках профессор, но с каждым мгновением всё больше убеждался – свои!

Вскоре все наши герои воссоединились и отправились в обратный путь…

* * *

В старинной часовне горевали двое подчинённых Лаврентия Фомича. Каждый из них в мыслях рисовал самые мрачные картины.

Всем ведь уже ясно, что наркома похитили коварные враги, уведя его в неизвестном направлении через так и оставшийся незапертым подземный ход.

А раз так, то теперь им точно не сносить головы…

Когда из подземелья послышались шаги, оба решили занять «круговую оборону». Но из открытого люка показалась сначала рука с зажжённым фонарём, а затем и форменная фуражка с васильковой тульёй, и парни наконец-то смогли вздохнуть с облегчением.

– Товарищ нарком, родненький, где вы так долго пропадали? – восторженно протарахтел Балабанов, пользуясь правом старшего по званию.

– Где, где… В общем, люди взрослые, сами знаете в каком месте.

– Печально, но ключ мы так и не нашли…

– А дверь как открыли?

– Я стрелял из карабина, целый магазин патронов израсходовал, а Козырев, как проклятый, безостановочно махал пудовой кувалдой… Так, общими усилиями, и достигли цели.

– Теперь сообща новый замок покупать будете.

– Но, товарищ нарком…