Спустя несколько часов. Там же
Клиника «Реабилитационный центр Доброй Воли» находился почти в самом центре города Аракчеев.
Хороший ремонт, тактичный и предусмотрительный персонал, симпатичные медсестры. Белый кафель на полу, светло-бежевые однотонные обои, на стенах коллажи «зависимых» с их исцелившимися копиями.
Противно.
Под присмотром Сашки, я проследовал в кабинет.
Хорошая, мягкая кушетка. Чистый, почти стерильный закуток здоровья. У окна, рядом с кушеткой, тренога для капельниц, уже заряженная тремя бутылками, неведомого мне, вещества. Медсестра, аппетитную фигурку которой облегал белый халатик, выступила навстречу.
– Ложитесь, пожалуйста, – она указала рукой на лежанку.
Я выдохнул многодневным перегаром прямо в лицо молодой медсестре:
– Не имеете права! Я не желаю!
Миниатюрная блондинистая девчуля, судя по глазам, ведь нижнюю часть лица скрывала медицинская маска, улыбнулась.
– Вы не беспокойтесь, пожалуйста. Мы лишь оказываем вам необходимую помощь.
В подтверждении ее слов, я получил весомый удар в правый бок от брата:
– Ложись, сволочь, – прохрипел он.
Я покорно лег, ведь выбора у меня теперь не было.
Она сделала шаг вперед и прицелилась иглой в сгиб локтя.
– Сейчас вам будет легче.
Я отключился.
* * *
Снег шел уже четвертый, долбаный день!
Достал этот снег. Этот кафель и эта стерильность клиники!
Гадкие кашки на завтрак, не менее гадкие куриные котлеты с пюре на обед и перловая каша с тушенкой на ужин. Хоть и с вариациями.
Задолбало!
* * *
Снег перестал идти. Наконец.
Я сидел в кабинете врача, что нудно рассказывал про вред моей пагубной привычки. Детально и в красках, расписывал про негативные последствия. Ха, как будто мне не было это известно. Чудак.
В мозгу пульсировала лишь одна мысль – выпить. Неважно чего, неважно как, лишь бы губы и глотку обжег спирт. Что бы голова закружилась, настроение вверх и весь мир в ярких красках…Зависимый. Черт, не так я себе представлял это состояние.
Доктор продолжал что-то бубнить и показывать картинки, а я ушел в свой мир, в котором нет места боли, злу и тревоги.
– Ну, что, Петрусь, – явно услышал я голос любимой, ныне покойной бабки. – Маесси?
– Маюсь, бабуль, – прошептал я в ответ.
– Ничего, Петрусь, быват так, сложно и трудно, но потом можно все побороть. Тока сдаваться нельзя.
– Не буду, бабуль, – я всхлипнул и утер нос рукавом.
– Ну, что ж ты будешь делать то! – Возмутилась бабка. – Скока раз тебе твердить, не надо рукавом соплю то тереть!
Я машинально пригнулся, ожидая удара полотенцем или тряпкой.
– Вы что? – Встрепенулся доктор.
– Да, так. Вспомнил кое-что, – ответил я и уперся взглядом в окно, за которым опять пошел снег.
Заброшенная деревня Сеево, 200 км восточнее г. Аракчеева
Машина переваливалась на колдобинах, скрипела всем, чем только можно. Сашка остервенело крутил руль и переключал передачи. Из-под колес летела грязь вперемешку со снегом.
«Паджеро» надрывно ревя мотором, наконец, выбрался из очередной ямы и покатил, по вполне ровной дороге среди леса.
Почти всю дорогу до съезда с трассы мы молчали. Я лениво тянул чай из термоса и курил сигарету за сигаретой. Брат, набычившись, рулил машиной и, судя по его настрою, не был расположен к разговорам.
Однако когда машина весело покатила по заснеженной дороге, он вдруг повеселел.
– Помнишь, Петька, как мы пацанами пытались утечь из деревни? – Он весело на меня взглянул. – Ты тогда ногу еще поранил об пенек.
– Помню, – мне же лень было разговаривать, да и позитивного настроя брата я не разделял.
– А помнишь, – начал было радостно он.
– Я все прекрасно помню, – прервал его я и выщелкнул очередной окурок в приоткрытое окно. – Все помню, кроме одного, когда ты таким стал.
Саша скрипнул зубами, хмыкнул и перестал говорить и улыбаться.
Остаток пути мы провели в поной тишине.
* * *
Старый дом изнутри пах плесенью и лежалыми тряпками. Половицы страдальчески скрипели под ногами, когда я подошел к подслеповатому оконцу, затянутому паутиной и пылью, что собиралась многие года.
– Будет как-то так, – Саша, неловко переминаясь с ноги на ногу, зло на меня поглядел. – Пойми, старик…