Гимгилимы -1. Добро пожаловать на Яппу!

– У них есть мясоходы. Их мясо вполне съедобно. И фрукты есть, и овощи, и сладкое. Всё вполне удобоваримое.

Появился Михудор, переодевшийся в тёплую фланелевую рубашку, галстук-шнурок, джинсы, чёрные туфли. В руке чёрный стетсон.

– Наконец-то, – проворчал Улит, несмотря на то, что Михудор вернулся раньше обещанного.

– Вот и моя красотка на колёсах! Прошу любить! – представил свою машину Михудор в подземном гараже. «Красотка» Михудора представляла собой четырёхколёсную прямоугольную железную коробку красноватого цвета с кабиной, прямоугольной коробкой поменьше, голубоватого цвета. На швах корпус держали потемневшие от старости заклёпки.

Михудор открыл капот, обнажая помятый куб с ржавой решёткой, обвитый пучками медной проволоки и красной пружиной, сжатой медной зацепкой. Он долго копался в чреве своей «красотки», после чего та брызнула чем-то из резиновой трубки, издала короткий всхлип, свистнула, затрещала, а затем и вовсе взревела. Из выхлопной трубы повалил едкий угольный дым. Улит опасливо покосился на выделения «красотки», отступил назад, зажал нос и крайне растерянно посмотрел на Верума.

– Ничего, тут отличная вентиляция! Сейчас разогреется и замурлычет, как котёнок! – гордо заверил Михудор. – Купил по дешёвке у одного торгаша.

– Как-то сей агрегат не вызывает доверия, – промямлил Улит и жалобно посмотрел на Верума. – Может, автобуса подождём?

– Ты сам настаивал на поездке с первым попавш… Михудором, – жёстко ответил Верум, открыл дверцу и бросил сумку на заднее сиденье.

Осознание того, что халявная тысяча готовится упорхнуть мимо заботливо приоткрытого кармана, заставило усатого мгновенно подыскать «те самые слова»:

– С виду старьё, но понесёт не хуже молодой кобылки, уж мне можете верить!

«Уж тебе обязательно», – подумал Верум, влезая в машину.

Тут «красотка» перестала выделять едкий дым, а тарахтение мотора стало тише.

– Ну вот, я же говорил, – прокомментировал Михудор.

Он вывел машину из подземной автостоянки наружу, несколько раз свернул и дальше поехал по прямой. Михудор притормозил у охранной будки, напротив двухстворчатых серебристо-серых ворот. Возле ворот стояли военные. Двое с автоматами остались на месте, а третий с рукой на приоткрытой коричневой кобуре с пистолетом подошёл к ним. Он имел лошадиную физиономию, усыпанную вперемешку прыщами и веснушками, и крупную, выдающуюся челюсть. Глаза дежурного скрывали испанские очки.

– Приветствую, сержант! – Михудор коснулся ногтем большого пальца края своей ковбойской шляпы и передал пропуска. Дежурный глянул янтарные карточки, пропипикал их на круглом приборчике, закреплённом на груди, кивнул, вернул пропуска Михудору и двумя пальцами указал на ворота, которые тут же стали открываться.

Машина выехала за территорию космодрома. Михудор сплюнул в окошко.

– Редкостный болван этот сержант. Во-первых, физиономию мою усатую запомнить не может, а во-вторых, всё время молчит. Я ему привет, а он молчит… Пижон прыщавый.

– Побыстрее нельзя… эээ… как там тебя… Мажордом?

– Михудор, – весело поправил Михудор, выкручивая рычаг в деревянной панели управления, – быстрее нельзя. Муслины ещё не додумались до более быстрых машин. Ха-ха! Сорок километров в час – не так уж и медленно для Яппы!

– Лучше бы мы поехали на автобусе, – проворчал Улит.

– А я предлагал на автобусе, но ты всегда прав, – сказал Верум. – Только ты и только всегда.

– Заткнись! – злобно бросил Улит.

– Не ругайтесь, – миролюбиво произнёс Михудор, – плюсы поездки со мной очевидны: не пришлось шататься до вечера по космопорту и делать ненужный крюк в Язду.

– Давно на Яппе? – спросил Верум.

– Два года как. Подумал, может быть здесь достанется вожделенный кусочек торта под названием успех. Не всё же другим его лопать. Мне ведь тоже сладенького хочется! Ха-ха! Есть у меня одно соображеньице, мыслишка одна… Так вы здесь по делу?

– Да, – ожил Улит при словах «так вы по делу», пока Верум обдумывал ответ. – По очень важному делу. Ты читал книги Ылита Тутли?

Излюбленной тактикой Улита было сходу бросаться на новых знакомых с громким именем своего отца.

– Не читал, но об Ылите Тутли слышал. Он вроде как известная личность.

– Да, – приосанился Улит, – он очень признанный и очень известный писатель, а я его сын, Улит Тутли. А это друг моего отца, Верум.

– Тоже известный писатель?

– Нет, просто Верум. – Улит помолчал и добавил: – И он не входит в тысячу самых богатых людей Земли, а мой отец входит. Верум даже в сто тысяч-то самых богатых людей не входит.

– Михудор, не знаешь, где в Гимгилимах есть библиотека? – спросил Верум и убил сразу двух зайцев: заткнул Улита и направил разговор в русло более безопасное, чем денежная тема, которая рано или поздно могла коснуться содержимого кейса.

– Библиотека? – озадачился Михудор. – А там есть библиотека? Не, может и есть. Я не интересовался. Я не особо люблю книжки. Предпочитаю красоток и деньги. Ха!

– А я вот собираю редкие книги с разных планет, – похвастался Улит. – Каждая книга оригинально оформлена и по-своему красива.

– Вот как значит… – Михудор задумался. – Это и есть ваше важное дело – редкие книги муслинов?

– Нет. По поручению отца я прилетел изучать историю муслинов.

– Вот оно как… – протянул Михудор, стараясь извлечь из Улита как можно больше сведений, которые могли бы пригодиться в дальнейшем. – А чего Ылит Тутли заинтересовался историей муслинов?

– Ему нужны факты для написания запланированной трилогии о муслинах.

Улит, оседлав любимого конька – болтовню об отце, ЭКЛИ и своём исключительном положении сына известного писателя, – выдал на-гора полезных сведений. Михудор полностью определился с тем, кого он везёт. Он размышлял, как бы заставить Улита профинансировать ту самую мыслишку, которая давно просилась воплотиться в жизнь.

И тут «красотка» захрипела и заглохла.

– Несколько минут! – бодро пообещал Михудор, вылезая из «красотки».

Он подошёл к капоту и поднял крышку.

– Что-то серьёзное? – спросил Верум, заглядывая через плечо.

Улит продолжал сидеть в машине с невозмутимым видом, будто точно знал, что автомобиль снова поедет самое большое через пятнадцать секунд.

– Пустяк! – заверил Михудор, задумчиво разглядывая разорванную красную пружину. – Красотка иногда любит показать свой норов. Она у меня с характером. Отвёртка, гаечный ключ, и я устраню поломку. Две минуты!

В процессе устранения пустяковой поломки отвёртка и гаечный ключ разрослись до куска потрёпанной мешковины, расстеленной под днищем "красотки", ящика запчастей, ящика инструментов и отборных ругательств водителя, ноги которого торчали из-под красотки большую часть тех четырёх часов, в которые разрослись две минуты. Верум подавал детали и нужные инструменты потному и испачкавшемуся в мазуте и масле Михудору. Улит же все четыре часа проходил вокруг машины с задумчивой и недовольной физиономией и продремал на задних сидениях, подложив ладони под голову и поджав ноги.

Автомобиль с порядком вымотанными Верумом и Михудором и выспавшимся Улитом въехал в Гимгилимы без четверти 48 (муслинский час почти равен по продолжительности половине земного часа, а сутки на Яппе почти равны земным суткам). Редкие газовые фонари скупо освещали окутанные мраком пустынные улицы, частично мощёные брусчаткой. Самые высокие дома имели пять этажей. Некоторые окна слабо освещались жёлтыми огоньками.

– Любопытная архитектура… Не очень современная, правда. У них нет электричества? – тревожно спросил Улит, оглядывая улицу. – Не вижу неона.

– У них есть электричество, а вот неона как раз таки и нет, – успокоил его Михудор. – Не доросли они ещё до неона. Наши, ради скрепления отношений, оборудовали электрогенераторами такие городки, как Гимгилимы. Но на ночь муслины свет обрубают. Мой приятель Гумбалдун говорил, что это как-то связано с тем, что их предки предпочитали темноту свету и вели преимущественно ночной образ жизни. Традиции чтут.

«Красотка» остановилась перед каменным трёхэтажным зданием лососевых тонов с плоской крышей. Крыльцо освещал уличный фонарь.

Михудор вылез из машины, потянулся и подождал, пока Улит с Верумом выберутся сами и вытащат свой багаж.

– Вы ведь выучили муслинский язык? – спросил он.

– В лингвозерской «Гаргапана», – сказал Верум.

– Я вот тоже с помощью гаргапанского лингвозера выучал. Не знаю, как сейчас, но два года назад лингвозер коверкал половину слов. Пришлось практиковаться самостоятельно, но теперь дам фору любому лингвозеристу. Кстати, по поводу библиотеки. Скорее всего, в их языке такого слова нет, но книга на муслинском звучит как «хзыжначчача».

– Э… «написанная бумага»? – перевёл Верум.

– Что же, лингвозеры за два года значительно улучшились. Почти правильно. Исписанная бумага, так будет точнее, – поправил Михудор. – Ну-с, обещание своё я выполнил, до гостиницы довёз…

Улит намёк понял. Он вытащил из кармана вишнёвый бумажник и отсчитал тысячу ерджи. Ухмыльнувшись в полумраке, Михудор спрятал деньги в карман.

– Гостиницей владеет Чикфанил. Передайте ему, что за разбитое стекло Гумбалдун расплатится завтра. У него как раз пенсия.

Из темноты, дальше по улице, донеся протяжный сиплый вопль. Улит охнул и покрепче сжал трость. Верум удивлённо посмотрел на Михудора, тот рассмеялся.

– Вот и старина Гумбалдун собственной персоной. Возвращается в свою берлогу из какого-нибудь бара. Или наоборот, из своей берлоги возвращается в какой-нибудь бар. И учтите, по причине глубокой старости Чикфанил иногда заговаривается. Но это простительно. Как-никак, Чикфанилу 117 годков. Но трудностей с ним не возникнет.

– Долгожитель, – заметил Верум.

– Для муслинов это норма, – пояснил Михудор.

Попрощавшись, Михудор влез в «красотку», и машина скрылась в ночи, а прибывшие вошли в холл и очутились в кромешной тьме. Если снаружи горели газовые фонари, слабые огоньки из окон, фары михудоровой «красотки», то внутри гостиница ничем таким не освещалась.

– Эй, есть кто?! – крикнул Улит и спросил Верума: – Почему так темно?

– Михудор же говорил, что на ночь они электричество вырубают. Это вроде как дань уважения прошлому.

– Дурацкая какая-то дань, – буркнул Улит и крикнул: – Эй, мы пришли, есть кто? Чукагекафил!

– Чикфанил, – поправил Верум. – И чего ты на земном разорался?

Улит поджал губы, но стал кричать по-муслински:

– Чикфанил, ты где?! У тебя важные гости!

– Не ори, идёт кто-то.

Кто-то, старательно шаркая и кряхтя, направлялся к ним. Впереди скрипнула дверь, и мрак частично разогнал свет фонаря. В открывшемся проёме возник зеленокожий лысый и согбенный старец в свалявшемся халате. Старец чем-то походил на дряхлую черепаху, которую в молодости извлекли из панциря и как следует обработали палками, уделяя особое внимание голове. С годами сплющенный череп оброс дополнительной защитой в виде складок кожи. У кожистого старца оказался на редкость скрипуче-скрежещущий голос, которым вполне могли бы говорить самые древние гостиничные двери.

– Иэх, – скрипел он. – Иэх, иэх.

На девятый иэх он добрался до конторки, осветил ночных гостей и поставил фонарь на верхнюю полку.

– Да вы земляне?! – изумлённо проскрипел старец. – Иэх!.. Как там учил горовождь… кхе-кхе… Добро пожаловать, уважаемые земляне, добро пожаловать! Я хозяин гостиницы Чикфанил Кич.

– Мы очень важные гости, – сказал Улит, – особенно я. Я сын известного п и с а т е л я Земли, а это Верум. Любопытно, любопытно, а ведь весь зелёный. Можно потрогать?

И, не дожидаясь разрешения, ткнул старика пальцем в лоб. Лысая, складчатая голова Чикфанила качнулась назад.

– Хе-хе, – захихикал Чикфанил, выпрямляясь и потирая лоб. – Вы, земляне, так здороваетесь?

И в ответ ткнул острым ногтем Улита в нос.

– Ай! – взвизгнул Улит и отпрыгнул назад, угрожающе выставив перед собой трость. – Ты что себе позволяешь, дегенерат?!

– А ты что себе позволяешь? – спросил Верум.

– Все иногда позволяют себе лишнее, – философски изрёк Улит. – Чикаге…

– Чикфанил, – подсказал Верум.

– Чикфанил, нам бы два… Верум, как по-муслински «номер»? Не могу подыскать нужного слова.

– Хм… я тоже… Чикфанил, нам бы две отдельные комнаты.

– Иэх! – проскрипел древний хозяин, доставая с нижней полки исписанный бумажный лист, и сверился с записями. – Есть свободная гостеквартира на две персоны на втором этаже под номером 22.

– Нет, вы не поняли, – сказал Верум. – Нам нужны две отдельные комнаты. Каждая должна быть на одного гостя.

– Иэх? – спросил Чикфанил исписанную бумагу. – Но в наличии только одна гостеквартира на две персоны. Там имеется всё необходимое для двух жильцов: две отдельные спальни, два отдельных шкафа…

– Хорошо, пусть будет гостеквартира на две персоны.

Чикфанил порылся в ящике конторки и извлёк оттуда ключ. И тут глаза старца остекленели. Казалось, старец перестал дышать. Он так и застыл перед постояльцами с ключом в руке.

– Иэх! – опомнился он через несколько секунд, воззрился на землян, задумчиво пожевал губами и изумлённо проскрипел: – Да вы земляне! Как там учил горовождь… С приездом, уважаемые земляне! Меня зовут… иэх… как же меня зовут-то?.. А, Чикфанил Кич. Я хозяин этого сонодома… И этого ли? И я ли?

Старец беспомощно оглянулся.

– Вам 117 кругов, – Верум попытался вернуть вменяемость Чикфанилу. – Михудор просил передать, что Гумбалдун расплатится за разбитое стекло завтра.

– Или уже сегодня, – зевнул Улит. – Вроде и спал, а ещё бы не прочь вздремнуть.

– Иэх! – кожисто-складчатое лицо Чикфанила просветлело. – Вспомнил, вы же новые жильцы! А Гумбалдун, скандалист и пьяница, пусть приходит, пусть платит за разбитое стекло. Дам вам совет, если вы когда-нибудь захотите содержать свой сонодом, никогда не допускайте, чтобы вам били стёкла и не платили за них, иначе быстро разоритесь. Я вот всё хочу изловчиться и придумать, как бы мне бить конкурентам стёкла и чтобы они платили мне за это, а? Хе-хе.

При свете фонаря взгляд Чикфанила казался вполне безумным.

– Похоже, у старика шарики за ролики закатываются, – прошептал на земном Улит.

Старец сделал нужные записи, а Улит заплатил 1500 ерджи, на месяц вперёд, или за три десятины, если считать муслинскими десятидневками. Десятины переходят в няши, месяцы. 24 няши составляют круг – муслинский год.

– Не хило тебя ободрал усатый, – заметил Верум. – Целую тысячу ерджи загнул.

– Ты редкий зануда, Верум, – покачал головой Улит и посмотрел на своего товарища как на безнадёжного дурачка. – У меня ещё 497.000, не считая мелочи.

– Всего-то? В выходные можно разгуляться и тратить по 50.000 за ночь. Айда в Язду, оторвёмся со шлюхами подороже!

– Умолкни, зануда! Тебе лишь бы со шлюхами отрываться.

– Ну да, угораздило меня родиться мужчиной.

Они взяли у Чикфанила ключ от номера, зажженный фонарь со спичками, которые хозяин вынес нарочно для них, и поднялись на второй этаж. Войдя в 22-ую гостеквартиру, Улит нащупал выключатель. Свет не загорелся.

– Ах да, – с досадой сказал он, – дань уважения ночному прошлому.

И ушёл с фонарём в дальнюю комнату.

– Это будет моя комната! – крикнул он оттуда. – Вот только где кровать? У тебя есть кровать?

– Нет. У меня только шкаф, стол и стул.

– И меня только шкаф, стол и стул.

Улит вернулся. Верум открыл шкаф и заглянул внутрь.

– Этот Чикфанил о кроватях и словом не обмолвился. Может, у муслинов принято спать на полу?

Верум вытащил и расстелил на полу крепко сбитый, но мягкий матрац, достал простыни и подушки с одеялом, сшитые из чьей-то шкуры с коричневым мехом. Улит безмолвно наблюдал за ним. Потом развернулся и ушёл в свою комнату.

– Замечательно! – раздраженно пнул он сумку. – С приездом нас в варварскую страну, где все спят на полу!

2. Особенности муслинских нравов

Улит, привычный к соблюдению режима дня, отчаянно зевал. Постелив на полу, он переоделся в ночную сорочку, забрался под одеяло и мгновенно уснул. Проспал, впрочем, недолго. Разбудили его непонятные и, главное, непрекращающиеся звуки откуда-то снизу. Хлопая спросонок глазами, он прислушался.

Звуки эти походили на заунывно-нарастающий и заунывно-стихающий вибрирующий стон голодной кошки, пятый день запертой в чулане. Ещё звуки отдалённо напоминали неторопливую игру на расстроенной скрипке. Резкий взвизг и заунывный вой. Короткая тишина. Взвизг и заунывный стон. Тишина. От жутких звуков веяло тоской, отчаянием и хотелось повеситься. Это в случае, если заранее проснуться и настроиться на нужный лад. А если подобное будит посреди ночи, то ничего кроме раздражения и ненависти не вызывает.

Улит испуганно вглядывался в темноту и прислушивался к доносящимся из неё неестественным визгам и совершенно мистическим завываниям. А потом, когда вспомнил, что находится на Яппе, среди зеленокожих варваров, жрущих червей, спящих на полу и обладающих отсталой цивилизацией 19 века, осмелел и выругался, грязно и с чувством. Затем с фонарём и тростью прошёл в соседнюю комнату, опустился перед Верумом на колени и потряс его за плечо.

– Верум, проснись, – громко окликнул Улит.

– А? – приподнял голову Верум и чуть не стукнулся лбом о железную решётку фонаря, который Улит сунул ему едва ли не в лицо. Верум сощурился на фонарь и закрылся рукой. – Что такое, Улит?.. Чего вскочил?

– Верум, как ты можешь спать при таком гвалте?! – рассердился Улит. – Вставай! Надо узнать, что за жуткие стоны внизу! Выяснить, что творится в гостинице этого старого маньяка! – Улит сильнее потряс Верума и чихнул ему прямо в лицо. Верум перевернулся на бок и закрылся одеялом.

– А, чтоб тебя!

И Улит в ночной сорочке и шлёпанцах, с фонарём и тростью вышел в коридор.

Взвизг-стон. Тишина. Взвизг-стон. Улит добрался до лестницы и, держась за перила рукой, которой одновременно держал и трость, спустился в холл. Звуки становились громче. Понемногу землянин приближался к их источнику, разгоняя темноту огнём фонаря.

Посреди холла на табурете восседала избитая в молодости черепаха Чикфанил. Престарелый хозяин удерживал перед собой некую бандуру, напоминающую размером и формами виолончель. Инструмент имел гриф, овальный корпус и единственную струну, по которой самозабвенно водил смычком владелец гостиницы, склонив голову набок и прикрыв глаза. От соприкосновения смычка со струной инструмент и визжал как сумасшедшая кошка. Чикфанил дул в трубочку в верхней части корпуса, вот тогда и раздавался заунывный вой. Каменные стены способствовали возникновению небольшого эха. Получалась великолепная мозговыносящая какофония.

Улит раскрыл рот и вытаращил глаза, а после, подавив желание обрушить масляный фонарь на зелёную лысину Чикфанила, подошел нему и заорал, естественно, на земном:

– Ты что, ненормальный?!

Потом опомнился и повторил фразу на муслинском.

Чикфанил открыл глаза и недоумённо посмотрел на Улита.

– Не кричите, – попросил он. – Все уже спят.

– Спят?! – Улит, которого чуть ли не колотило от ярости, ткнул фонарём на инструмент, зажатый коленями муслина. – Как кто-нибудь может спать вот под это?!

Чикфанил явно не понимал причин возмущения землянина.

– Вы чем-то недовольны? – Чикфанил улыбнулся. Улыбка получилась и робкой, и хищной. Так могла бы оскалиться черепаха, решившая напасть на проплывающую мимо рыбёху.

– Недоволен?! – заорал Улит. – Да ты надо мной издеваешься, старик!

Позабыв о манерах и благородном происхождении, Улит бросил трость на пол, выхватил у Чикфанила смычок и хотел уже злобно обломать его, как с лестницы надменно раздалось:

– Ты ещё что за урод?

Улит тут же вернул Чикфанилу смычок, но не оттого, что испугался, а затем, чтобы подобрать трость и принять боевую стойку. По лестнице величаво спускался высокий, подтянутый муслин в серой стёганной пижаме, перехваченной кушаком. У него было вытянутое брюзгливое лицо и длинные тощие ноги в резиновых тапках. Белоснежные волосы муслина были уложены под позолоченной сеточкой. В руке он держал такой же, как у Улита, зажжённый фонарь. Сам же полный и босоногий Улит с растрёпанными рыжими кудрями, в сорочке и с выставленной вперёд тростью выглядел не столь величаво. К тому же полы сорочки тесно обтягивали крепкие, тренированные икры, готовясь подло сковать движения.

– Ты что за урод? – спустившись лестницы, надменно повторил муслин. – Чего разорался? Все спят. Между прочим, спал и я.

Несколько лет занятий фехтованием дали о себе знать. Улит усмирил эмоции и сосредоточился на потенциальном противнике. Он холодно посмотрел на наглеца и улыбнулся кончиками губ. Однако змеиный взгляд не произвёл ожидаемого впечатления. Вернее, произвёл, но скорее обратное. Впоследствии Улит благоразумно вычеркнул змеиный взгляд из арсенала своих выражений-заготовок, чем полностью его опустошил. Взгляд муслина в пижаме состоял из чистого, отборнейшего презрения.

– Так ты один из хвалёных землян? – сказал он. – Думаешь, если твоя цивилизация более развита, чем наша, так ты можешь орать по ночам, перебудить половину постояльцев и меня заодно?! Что-то не нравится? Спи на улице. Помочь?

Муслин шагнул вперёд и попытался схватить Улита за руку. Улит, предугадав движение противника, отскочил назад и при этом стукнул самоуверенного муслина тростью по носу.

– Что, получил, зеленомордый? – воскликнул Улит, опустил трость и постучал по полу. – Не желаешь ли ещё, дурень?

Высокий муслин опешил и тряхнул головой. Из его глаз сами собой выступили слёзы, как всегда бывает, если пребольно стукнуть по самому кончику носа.

– Ах, ты, жиротряс говорящий! – прорычал он и запустил фонарём в землянина.

Улит ловко увернулся и повалил тонкостенную конторку. Пролетевший мимо фонарь разбился и расплескал горящее масло по полу. Муслин бросился на Улита. Его потемневшее от ярости лицо походило цветом на изумруд, пронзенный лучом солнца поздней осенью, или на пучок жухлого шпината.

Отпрыгивая вбок, Улит успел огреть нападавшего тростью по шее, но тут подвела узкополая сорочка. Улит, не удержав равновесия, уселся на пол. Высокий муслин тут же прыгнул на него с намерением оседлать. В последний момент землянин успел перехватить его за грудки и дёрнуть так, что муслин по инерции пролетел чуть дальше, чем предполагал, но тут же вскочил и снова напал на раскрасневшегося и озверевшего Улита. Противники сцепились и, кряхтя и отдуваясь, стали кататься по полу. Муслин старался задушить Улита кушаком от халата, а Улит старался этого не допустить.

От криков и шума набежала прислуга и постояльцы. Вестибюль ярко осветился дюжиной фонарей. В первых рядах явился Верум и первым бросился разнимать дерущихся. Ему помогли. Муслины удерживали своего, пока Верум оттаскивал Улита, так и норовящего лягнуть напоследок наглеца в резиновых тапках.

Верум силком усадил сына известного писателя на диван. Улит тяжело дышал, по подбородку размазалась кровь, сочившаяся из разбитой губы, щёки раскраснелись, а правое расцарапанное плечо оголилось – разодралась сорочка. Всё это придавало Улиту сходство с образом гладиатора, единственного выжившего после схватки тридцати воинов, десяти бронированных крокодилов, пяти медведей с балалайками, тигра с ядовитыми зубами и полсотни гигантских крыс, ничем особым не вооружённых. Подошёл Чикфанил, неизвестно где до этого прятавшийся.

– Неловко вышло, – промямлил старец и печально иэхнул.

– Да уж, неловко, – саркастически усмехнулся проходящий мимо муслин в резиновых тапках, дёргая болтавшийся рукав пижамы. Коротко треснув, рукав оторвался, и муслин брезгливо отшвырнул его. – Явился на наши земли, занимает гостеквартиры в наших сонодомах, и музыка болот ему не нравится! Мой любимый инструментал из ночных, а ему не нравится. А сам белый, как высохшее дерьмо! Га-га-га!

Муслин, гогоча, скрылся в умывальне.

Верум удержал вскочившего Улита.

– Ты устроил скандал? – спросил он.

Уборщица подмела осколки, вытерла масляное пятно и вместе с поваром подняла конторку. Решив, что инцидент исчерпан, все расходились. Кто-то из постояльцев подал Улиту трость, кто-то пару смоченных в воде салфеток.

– Спасибо, – сказал Верум.

А Улит схватил трость и ткнул ею в Чикфанила.

– Это старый хрен разбудил меня своими завываниями и взвизгами!

– Тише, успокойся, – сказал Верум. – Чикфанил, вы завывали и взвизгивали?

Чикфанил не успел ответить, потому что Улит соскочил с дивана, увернувшись от рук Верума, и бросился к стоящему в углу струнно-духовому инструменту.

– Вот! – крикнул он. – Вот этим он визжал! Я будил тебя, а ты не проснулся!

– Улит, чёрт бы тебя побрал, перестань истерить!

Улит вернулся на диван.

– Чикфанил, можете объяснить, что случилось?

– Я играл ночную музыку болот, – принялся рассказывать Чикфанил.

– Что за ночная музыка болот?

– Старинные народные мелодии – напоминания о былом. Когда мне не спится, а мне часто не спится, я исполняю музыку болот для постояльцев, чтобы им спалось крепче. Пришёл важный Улит, принялся кричать и отобрал смычок. Он явно был чем-то недоволен, но чем, понять не могу. На крики спустился один из постояльцев, Уддок Док. Он что-то сказал, и они начали драться.

– А Уддок Док, что он хотел?

– В морду, – буркнул Улит. – Он меня уродом назвал и хотел выставить на улицу.

– А может ты и вел себя как урод?

– Я не вёл себя как урод, я хотел спать, а старый маразматик пиликал на этой железке!

– Не было пиликания, – поспешил заверить Чикфанил. – Я играл ночную музыку болот. Ничего приятнее и полезнее для сна не бывает. Это каждому муслину известно.

Улит открыл было рот, но Верум показал ему кулак.

– Улит, иди спать, нам завтра ещё библиотеку искать.

Улит, продолжая ворчать, поднялся в гостеквартиру.

Подождав, когда скроется свет фонаря, Верум сказал:

– Чикфанил, я прошу прощения за бурное поведение моего друга. Это какое-то недоразумение.

– Ничего, ничего, – пробормотал старик. – Сегодня уж играть не буду.

– Не недоразумение, – поправил Уддок, выходя из умывальни. В руке он держал свою спальную сеточку, а волосы обмотал полотенцем на манер тюрбана. – Типичное поведение землянина, явившегося в наши земли и думающего, что ему всё дозволено только из-за того, что его цивилизация более развита, чем наша. Если бы я знал, что в этом доме живут земляне, я бы объехал грязный городишко и переночевал на ферме.

– Если Улит вас чем-то оскорбил… – не совсем удачно начал Верум.

– Оскорбил? – Уддок издевательски расхохотался. – Он вывалял… уронил меня на грязный пол. Перебудил весь сонодом, а мне пришлось принимать душ посреди ночи.

– Предлагаю подождать до утра.

– А что утро? – искренне удивился Уддок. – Утром я собираю вещи и уезжаю. Засим всё, инопланетное ничтожество!

Уддок с гордо поднятой головой поднялся по лестнице, скрипя мокрыми тапками из резины. Верум понадеялся, что Улит, затушив фонарь, не устроил засаду с табуреткой в руках где-нибудь в темноте.

– Кто этот Уддок? – спросил Верум хозяина гостиницы.

– Он приехал десятину назад, – сказал Чикфанил. – Говорит, что хочет присмотреть землю. Он востоковец. А востоковцы, – тут хозяин гостиницы понизил голос, – недолюбливают землян. Говорят…

– Что? – подбодрил старика Верум. – Почему востоковцы недолюбливают нас?

– Боюсь, – промямлил старик, – это может вас оскорбить. Я бы не хотел ссориться с такими важными особами, как вы.

– Мы не важные особы, – поправил Верум, – просто Улит мастак в головологии, любит пускать пыль в глаза. Я не обижусь, говорите.

– Но только между нами. – Чикфанил быстро зашептал: – На Востоке Материка вы, как бы сказать, не очень-то и популярны. Вам там совсем нет веры. Востоковцы думают, что вы хотите обмануть всех муслинов и поработить нас.

– Спасибо за разъяснения, – кивнул Верум. – Надеюсь, утром всё наладится.

Он вернулся в номер. Улит лежал в постели, будто и не покидал её.

– Утром извинись перед муслином, с которым вы сцепились, как два уличных кота, – сказал Верум. – Помнишь слова начальника космопорта о востоковцах? Этот тип как раз с Востока. Может шум поднять, своим министрам пожаловаться, или кто там у них. А если в нашем посольстве узнают о твоей выходке, то возьмут под арест и вышлют с Яппы. Что отцу скажешь?

Сын известного писателя хранил молчание.

Утром Верум, спросив у Чикфанила номер комнаты Уддока, постучался к востоковцу. Уддок крикнул, что кто бы там ни был, может убираться, так как он, Уддок, занят тем, что собирает вещи и намеревается покинуть насквозь провонявший землянами сонодом.

Поняв, что разговаривать с ним бессмысленно, Верум присоединился к Улиту, который умывался в душевой на первом этаже.

– Я поднимался к тому типу, – сказал Верум, намыливая подбородок, – он собирает вещи. Боюсь, нажалуется властям, и у нас могут быть неприятности, в том числе и у тебя с отцом. Ты бы поднялся к нему и извинился.

Улит зловеще молчал. И с ним разговаривать было бессмысленно.

Перекусив в гостиничной столовой вполне съедобным – может, несколько солоноватым – мясом и запив его местным – может, несколько кисловатым – чаем, Верум решил приступить к поискам библиотеки. Чикфанил понятия не имел о том, где искать "библиотека".

Однако на улице их ожидал сюрприз. Перед гостиницей стояли дюжины две муслинов и все, как один, уставились на землян. У шестерых на лямке через шею висели какие-то приспособления. Высокий муслин, похожий на передвижную миницистерну, с толстыми руками и ногами и мясистым лицом с мясистым носом и тремя подбородками, одетый во всё зелёное, под цвет муслинской кожи, махнул рукой.

Трое муслинов с помощью своих аппаратов, судя по всему музыкальных инструментов, начали издавать на редкость отвратные звуки, заунывно-скрипучие и тоскливо-визжащие. А громче всех старательно сипел муслин, усиленно дувший в желтый металлический шар с дырочками снизу и мундштуком сверху.

Три полные муслинки крутили ручки жёлтых ящиков, извлекая из них мерный скрип. В такт ему они громко и утробно ревели и рычали. Трудно было поверить, что кто-то, тем более женщины, пусть и не земные, могут так громко и страшно рычать. Густые голоса муслинок легко выделялись из сопровождающей их гамообразной муслинской музыки. Возможно, их рычащее песнопение было самым приятным из того, что обрушилось на барабанные перепонки бедных землян. В чём заключалась суть происходящего, Верум с Улитом не понимали.

– Вот! – мрачно произнёс молчавший до этого Улит, показывая пальцем на оркестр и певичек. – Теперь и ты слышишь это!

– Слышу, – согласился Верум, – только не истерю. Веди себя спокойно. Давай посмотрим, что будет дальше. Послушай, ведь хорошо рычат, громко и с чувством.

Очередной взмах руки цисцерноподобного муслина в зелёном завершил музыкальное представление. Муслин о трёх подбородках шагнул вперед, выставил могучую грудь, плавно переходящую в могучий живот, и внушительно произнёс:

– Я, Трощ Орт, горовождь Гимгилимов, желаю славных ночей столь важным гостям с великой и важной Земли! Обещаю, что время, проведённое в нашем замечательном городе, станет для вас незабываемым! Ыа! Ыа! Ыа!