Они развернулись к выходу и медленно пошли, будто и не было этой людской реки, заливаемой в жерло мясорубки, будто не было стен и темноты, а были только свобода и чистый город.

И Башня рушилась и распадалась, таяла и схлопывалась, истекала и сморщивалась… Пока не остались только прозрачный воздух и солнце.

*****

– Встать!

Команда подействовала как электрический разряд, окончательно приводя в себя, но Иван не стал торопиться, поднимаясь на ватные ноги.

Перед Иваном стояли двое спецназовцев в черных масках и с короткими автоматами. Один держал планшет. Никакого конвейера. Какая-то комната, на стуле у кровати военная форма. Похоже, он в части, куда его привезли накануне. Ужасно болит голова.

– Руку, – потребовал спецназовец, включая считыватель чипов.

Иван никак не отреагировал, демонстративно посмотрев в окно и пытаясь там что-то на самом деле разглядеть. Где военные из этой части? Форма спецназовцев явно здесь чужеродная.

Спецназовец сделал быстрый короткий шаг, и Ивану прилетело кулаком в солнечное сплетение; он согнулся от боли, тщетно пытаясь вдохнуть.

Руку схватили, приподняв его тело от пола, и прибор пискнул. Голос второго спецназовца оказался хриплым и совершенно будничным:

– Этого в больничку.

Первый отпустил руку Ивана, и тот распластался на полу, слыша только свое слабое шипение при попытке вдохнуть. Послышалась возня – наверное, первый прятал прибор в чехол. Затем снова раздался его спокойный уверенный голос:

– Встать.

Есть ли смысл сопротивляться? Сначала хоть понять, что происходит. Иван начал медленно подниматься. Со второй попытки ему это удалось. Мутило. Его спокойно ждали с наручниками наготове:

– Лицом к кровати, руки за спину.

Иван развернулся к кровати, застеленной синим шерстяным одеялом, и отвел назад руки.

Холодный металл защемил кожу, и Иван вскрикнул. Его развернули и подтолкнули к двери в коридор.

Так, вчера его привезли сюда, вкололи антидот, потом заходил полковник…

Иван вдруг остановился: сразу за дверью и дальше по всему коридору на грязном полу в красных разводах лежали убитые бойцы. Изрешеченные стены и разбитые окна говорили о жестоком бое. Странно, как он мог ничего не слышать?

Жесткий толчок в спину заставил искать равновесия и шагнуть дальше.

Вот одно лицо, которое кажется знакомым. Солдат, привалившийся к стене, уставился в пол. Похож на того, кто нашел его с Николаем и Нофриным в больнице. Иван еще объяснял ему, где искать сыворотку и что лучше взять с собой доктора, он-то точно найдет.

Прямо за углом, на выходе на улицу, лежал и сам Николай в луже крови.

Перед ступеньками крыльца была сооружена баррикада из мешков с песком и каких-то металлических листов.

Перед баррикадой раскинулся, будто прилег отдохнуть, полковник Агаров. Который сказал, что выбор, как умереть, – это уже немало. Похоже, у него слова не разошлись с делом, он свой выбор сделал.

Так куда его ведут? Один из конвоиров сказал, что в больничку. Все правильно, у него неплохая медкарта. Легко он не отделается.

Наверное, повезут. Или, может, тут какая по месту рядом.

– Сержант, – крикнул спецназовец позади Ивана, тот, который говорил про больничку.

Возле баррикады на крик никто не обернулся, и Иван повертел головой. В стороне от завала, от ряда моек, белеющих на фоне розовой плитки, быстро шел, вытирая руки тряпкой, военный в форме, такой же, как у убитых.

Это был Нофрин! Ну хоть он жив!

Их взгляды встретились, и глаза Нофрина расширились. Он тоже узнал Ивана и тут же отвел взгляд.

Иван хотел ему крикнуть, но осекся. Что-то не так. Он что с ними?

– Поступаешь в распоряжение старшего лейтенанта Сорокина.

Один спецназовец вышел на шаг вперед.

– Есть, – козырнул Нофрин.

Говоривший повернулся к лейтенанту:

– Ведите этого на КПП. Там всех, кого насобирали, строите и маршем на больничку на Полярной. Он покажет. – Спецназовец кивнул на Нофрина. – Вопросы?

– Никак нет, товарищ капитан, – отчеканил старлей. – Разрешите исполнять?

– Разрешаю.

Капитан ушел обратно в здание. И Сорокин снова больно ткнул Ивана в спину, наверное, дулом автомата:

– Шагай.

Нофрин, все так же избегая смотреть на Ивана, развернулся в сторону дорожки, ведущей к плацу, и подождал, пока Иван пройдет вперед.

Иван прошел мимо, до последнего не сводя глаз с небритого лица. Раз не с нашими, значит, против нас. Предатель, получается? А Юрий его своей правой рукой считал.

Иван не удержался:

– А Юра тебе доверял.

Нофрин промолчал, все так же глядя перед собой.

– Говорил, что гордится тем, что служит с такими, как ты. Что плечом к плечу с такими и умереть не страшно.

Показалось, или сержант правда сбился с шага?

Иван продолжал:

– Тебе, я гляжу, тоже совсем не страшно, да? Умирать-то, как выяснилось, не тебе.

Они дошли до плаца, по пути обойдя два еще сгоревших и еще дымящихся уазика и перевернутый пазик. Везде то тут, то там лежали тела убитых.

Иван посмотрел выше прямо по курсу, на контрастно выделяющуюся на синем небе Башню…

Все вокруг было словно жертвоприношением ненасытному черному богу, бесцеремонно заглядывающему во двор части из-за крыш домов.

Видно, часть недавно взяли штурмом. Кто мог напасть на объект МВД? Только Минобороны.

Или что-то изменилось, и часть стала рассматриваться как противник? Что же сделал полковник?

Нофрин шагал слева, угрюмо глядя себе под ноги. Предатель. Но все-таки странно, что его не просто оставили в живых, но и не арестовали. Значит, они знали его? Работал на Минобороны?

За плацом начиналась асфальтированная дорожка к въездным воротам и помещению охраны, и Иван снова спросил:

– Нофрин, ты знаешь, я тоже горжусь тем, что знал тебя. Теперь мне тоже будет не страшно умирать. Ведь мы с тобой тоже практически плечом к плечу идем.

Сорокин позади Ивана не выдержал:

– Сержант, где вы так успели сдружиться?

– Было дело… – глухо и недружелюбно ответил Нофрин.

– Наверное, совсем пустяковое дело, раз он так на тебя взъелся? – усмехнулся Сорокин.

Вопросы, очевидно, задевали предателя, и Иван не собирался давать ему передышку:

– Теперь-то, конечно, пустяковое, да, Нофрин? Когда так удачно продал то, за что командир лег. А там, в больнице, кто-то собирался нелюдей рвать. Много нарвал? Где сложил?

Нофрин зыркнул на Ивана горящими глазами. Кинется прямо при старшем по званию?

Сорокин чуть задумчиво спросил:

– Подожди, а это не тот командир Юра, который вчера во второй городской шухер навел?

Нофрин промолчал. Ивану очень не понравились интонации капитана, и он прикусил язык, хотя не собирался останавливаться.

Сорокин продолжил:

– А ты не тот ли айтишник, который этот знаменитый ролик в Сеть выложил?

Иван пытался понять, в какую сторону заходит разговор:

– Прямо-таки и знаменитый? Его ж никто и не видел.

– Никто не видел, говоришь, падла…

Холодок по спине Ивана прошел за секунду до жестокого тычка.

– После твоего творчества сначала все куриные мозги на улицу полезли, а потом крышу и вроде бы нормальным пацанам сорвало. – Сорокин явно говорил про солдат полковника Агарова. – Мы в этом штурме полроты положили, червь кабинетный! Но есть, видать, справедливость. Щас ты в больничке за все ответишь. Начинай молиться.

Иван даже зажмурился, ожидая нового удара, но конвоир почему-то просто умолк.

Значит, ролик посмотрели? Так почему же ничего не происходит? Подавили все восстания? Как здесь, в части?

Они подошли к одноэтажному строению КПП и остановились, не заходя внутрь.

Сорокин приказал Нофрину:

– Сержант, выводи и строй всех, кто там есть.

– Есть, – Нофрин метнулся к двери.

Иван покосился на спецназовца, опасаясь продолжения разговора, но тот, похоже, уже все для себя решил относительно Ивана и не обращал на него внимания. Он окликнул бойца у ворот:

– Ну как там?

Боец поправил автомат на груди и ответил с едва заметной брезгливостью:

– На въезде расчистили, товарищ капитан. Дальше не ходили. Там скоро технику обещали…

Слова о технике как-то нехорошо отозвались в животе, но разобраться с ощущением Иван не успел: дверь снова открылась, и двое военных вынесли носилки с мужчиной с родинкой на лбу, как у индуса, за ним двое других – еще носилки с девушкой, а потом… Внутри у Ивана все опустилось: за ними следом вышел Кирилл.

Видно было, что он плакал, но сейчас, шел, распахнув глаза и выискивая кого-то вокруг. Родителей, конечно… Сердце у Ивана сжалось.

Кирилл увидел его и сорвался с места:

– Дядя Ваня!

Его никто не перехватил, и он подбежал к опустившемуся на одно колено Ивану; из-за скованных за спиной рук он не мог обнять мальчугана.

– Кирилл!

– Дядя Ваня! А где папа? Они говолят, что он не плидет! А он плидет! И мама плидет! Скажи, дядь Ваня! Скажи им, что они плидут! И что папа им всем покажет!

– Ну, конечно, Кирилл. – Иван прижался подбородком к худенькому плечику, взгляд затуманился, и он отвернулся проморгаться, чтобы мальчик не увидел его слез.

В голове, словно фотовспышка или стробоскоп, мигала одна мысль: «Надо бежать!» Брать Кирилла и бежать куда угодно подальше. Нельзя допустить, чтобы пацан попал в больницу…

Нофрин подошел к Сорокину:

– Это все.

– Не густо. Из-за них только и идти? Да еще тащить на носилках? Что у них там в картах? Ну, ясно, малька на адренохром, а этого пердуна куда?

Нофрин ответил:

– Этот сам пришел. Привел подругу уклонистку. Говорит, хотела спрятаться, а он не допустил. Хотел, чтобы его оставили. Да вот обоих и накрыл уже паралич.

– А пацан как же?

– Он тут со вчерашнего дня. Ему антидот ввели.

– Антидот, говоришь? А много там у вас его еще?

– Да немерено. Целая аптечка неиспользованная. Около ста доз.

– А если мы этим тоже уколем, они дойдут своим ходом до больнички? А там пусть потом с ними делают, что хотят.

Нофрин раздумывал секунду:

– Думаю, да.

– Ну, так действуй, сержант, а то носи еще их, как королей.

– Есть!

Через десять минут ожидания, пока Иван рассказывал Кириллу про то, как сова видит ночью, Левин и девушка, морщась и спотыкаясь, плохо координируя движения в наручниках, засеменили к выходу.

На выходе из части Нофрин взял Кирилла за руку и хотел поднять, но тот прижался и уткнул лицо в штанину Ивана, который сделал шаг между ним и Нофриным, понимая, впрочем, что ничего сделать не сможет. Только прошипеть в бессильной злобе:

– Не трогай его!

Но Нофрин не отвел взгляд:

– Ни к чему ему видеть, что там. Я его понесу.

В глазах Нофрина было что-то такое, что заставило Ивана отступить. Он взглянул на распахнутые ворота, за которыми вот уже полдня творилось то, о чем он сделал ролик, но чего сам еще не видел. И если хотя бы десятая часть из его предсказаний сбылась, Кирилла действительно лучше держать как можно подальше.

Иван наклонился к Кириллу:

– Не бойся, дядя Сережа тебя понесет, все будет хорошо. Ты мне веришь, Кирилл?

Мальчик кивнул, хоть и не очень уверенно:

– Да.

Иван тоже одобрительно кивнул:

– Ну вот и хорошо. Ничего не бойся, ладно?

– Холошо, – чуть бодрее ответил тот.

Иван поддержал его улыбкой:

– Я рядом.

Кирилл оглянулся на Нофрина. Тот поднял его и прижал к себе. Мальчик испуганно смотрел на Ивана, и тот подмигнул ему и снова улыбнулся.

Они вышли из ворот на улицу.

Нофрин повернул направо и пошел по тротуару.

Сразу возле части на проезжей части еще дымились ряды развороченных и сгоревших контейнеров. Ребристый пол морозильников был устлан почерневшими металлическими стеллажами и осколками стекла…

Наверное, это еще бойцы Агарова выходили на улицу ночью.

Через метров двадцать Нофрин остановился, пригляделся вперед, все так же держа Кирилла развернутым лицом назад к Ивану. Потом прижал голову Кирилла к своему плечу:

– А сейчас будут очень нехорошие вещи. Ты не смотри, ладно? Приляг вот так.

Сорокин нетерпеливо спросил:

– Ну что там, сержант? Почему заминка?

– Уже идем, товарищ капитан. – Нофрин пошел дальше.

Ивана подтолкнули в спину, и он зашагал вместе с поравнявшимися с ним Левиным и его подругой.

На улице было непривычно тихо. Ни шума машин, ни голосов и шагов прохожих. Город опустел.

Где-то далеко, кажется, работала какая-то строительная техника. Было похоже на бульдозер или экскаватор.

В животе похолодело, Иван судорожно вздохнул и остановил поток воздуха на полпути в легкие. А вдруг уже запах?..

Нет, так быстро не могло. Сейчас не лето, и даже если все умерли еще утром, до разложения дело дойти не могло.

Иван закончил вдох.

Ничего. Только воздух будто бы чище. Наверное, потому что нет машин.

Прямо возле части никого не было. В смысле не было трупов, которых ожидал увидеть Иван. Наверное, именно их тут и убрали солдаты.

Что же обещали тем, кого оставили в живых, обычной толпе? Как собирались удерживать контроль в дальнейшем? Только лишь на страхе? Или пообещали молочные реки всем за счет высвободившихся ресурсов? Иван не знал, но сейчас это было не важно.

У бордюров тротуара стояли припаркованные авто. Видимо, еще со вчерашнего дня. Яркое, но холодное солнце отражало от лобовых стекол и хрома.

Первое тело обнаружилось на тротуаре метрах в ста. Это был мужчина. Когда конвой приблизился, от него отбежала, облизываясь, собака.

– Ой, фу! – вскрикнула спутница Левина. – Собаки!

Иван изо всех сил старался не смотреть, но какая-то таинственная сила, нездоровое любопытство заставило его повернуть голову.

Он видел только спину в коричневой кожаной куртке, ноги в синих джинсах и бежевых ботинках. С каким-то облегчением Иван понял, что, не меняя направления движения, не увидит, что делала собака… И хорошо. И прекрасно. Значит, и Кирилл тоже.

Еще через двести метров лежала пара: молодой человек и девушка. Он одет в салатовую куртку и синие брюки и туфли, она в короткой дубленке и обтягивающих джинсах. Сапоги девушки валялись рядом, стянутые собаками, которые грызли ее ступни. Четверо псов не собирались уходить. Глухо рыча, они скалили окровавленные клыки, из пастей свисали куски красного.

Девушка снова подала голос:

– Леня, меня тошнит. Стой…

Послышались характерные звуки.

Иван отвернулся от тел, едва сдерживая рвотный позыв.

Глаза Кирилла были закрыты. Нофрин гладил мальчугана по голове и тихо приговаривал:

– Не смотри. Прикрой глазки… Не смотри…

Сорокин чуть опередил колонну, вскинул автомат и дал короткую очередь. Две псины взвизгнули и остались лежать, две другие опрометью бросились прочь, оставляя на асфальте красные следы от выпачканных лап. Они добежали до следующего тела и остановились, глядя на приближающихся людей. Но путь конвоя лежал мимо них, и они, сообразив это, затрусили дальше, а потом свернули в сторону и исчезли из виду.

Сорокин окликнул Нофрина:

– Сержант, сейчас ведь только третий час дня?

Нофрин вскинул руку с часами и подтвердил:

– Так точно, товарищ капитан. Четырнадцать двадцать пять.

Сорокин оглядывал тела, от которых теперь отворачивался Иван. Потом снова обратился, судя по всему, к Нофрину:

– Странно, что они все уже того… Наш доктор говорил, что два часа дня – это самый пик паралича. Сердце будет останавливаться через часа два-три. А сейчас им еще рано. – По голосу капитана чувствовалось, что ему не по себе. – Ошибся, значит, доктор наш. А говорил, что практически никогда не ошибается.

А еще Сорокин, похоже, пытался себя в чем-то убедить. Или, по крайней мере, о чем-то не думать.

Слюна снова стала горькой, а ноги вдруг ватными, и Иван пошатнулся, ловя равновесие.

Сорокин оглянулся на него, но никак не прокомментировал. Они секунду смотрели друг на друга, и по глазам спецназовца Иван понял, что прав: они подумали об одном.

– Стой, сержант, – остановил Сорокин конвой, все так же глядя на Ивана.

Когда сержант повернулся к нему, капитан сделал несколько шагов к крайнему телу. Иван нехотя следил за ним.

Это был лежащий на спине тучный мужчина в замызганном пальто, разрезанном на бочкообразном животе и разложенном по сторонам. Возможно, собаки, а может, и вороны недавно вытащили похожие на красных змей кишки, набухшие на черной ткани и рядом на асфальте. Но не это заставило закружиться голову Ивана. Со всего туловища была снята кожа. Наверное, ненужный кусок ее валялся тут же грязной скомканной тряпкой в луже крови.

– Я присяду, я не могу… – Девушка села прямо на асфальт спиной к Сорокину.

Левин остался стоять в прострации, не в силах отвести взгляд от картины…

Сорокин задумчиво стоял метрах в пяти от тел:

– Что-то крови много…

Нофрин подумал и выдвинул объяснение:

– Так его ж освежевали. Что ж удивительного?

Сорокин покачал головой:

– У мертвых не может так много вытекать.

– Так, может, недавно? – предположил Нофрин.

Капитан сплюнул и тяжело посмотрел на сержанта:

– А ну проверь.

Нофрин даже опешил:

– Я?

– Нет, я! Давай бегом!

Нофрин нехотя спустил Кирилла и поставил рядом с Иваном. В какой-то момент мальчик оглянулся и посмотрел на тело. У Ивана сжалось сердце, когда Кирилл подбежал с расширенными от ужаса глазами и уткнулся ему в бедро.

Нофрин почесал затылок:

– А как проверить-то?

Сорокин с нажимом уточнил:

– Сердце послушай.

Нофрин с трудом сглотнул и осторожно присел рядом с телом, стараясь не наступить на раздутых «змей» и не выпачкаться в красном. Он поднял с земли одну полу пальто и дотянул ее на лишенную кожи плоть груди. Затем наклонил голову, прижал ухо к ткани и замер.

Прошло несколько секунд, и Сорокин не выдержал:

– Ну?

Нофрин вдруг дернулся назад, наступил на скользкое место и упал на заднюю точку. В следующее мгновение он повернулся набок, и его вырвало.

Когда он поднял голову, вытирая рот рукавом, Сорокин не стал задавать никаких вопросов – все и так читалось в безумных глазах Нофрина.

– Но как?.. – Сорокин тупо смотрел на тело, а потом поднял ствол и выстрелил толстяку в голову.

Сидящая на земле девушка вскрикнула и начала всхлипывать.

Капитан забросил автомат за спину и приказал деревянным голосом:

– Пошли.

Нофрин снова взял Кирилла на руки, а Левин помог подняться на ноги жене.

Иван словно во сне переставлял ноги, не понимая, где он. Их всех погрузили в огромный аквариум или на дно моря. И они дышали в пузыре, с шипением выпуская воздух. Видели все через искажающую выгнутую поверхность. И только сердце бухало, многократно усиленное подводным эхом.

Иван споткнулся и вывалился в реальность, словно хлыстом ужаленный страхом наступить на кого-то…

Людей становилось все больше. Десятки и сотни. Иван ущипнул ногтями запястья скованных за спиной рук. Нет, он не спал.

И попадающиеся теперь тела с отрезанными конечностями и снятой кожей тоже были частью реальности.

Весь город стал бойней, разделочным цехом. И такое было везде. Не только в их городе и не только в их стране.

Это ж сколько душ…

В груди заклокотало. Иван скрипнул зубами.

Нет, лучше умереть от пули, чем дать с собой сделать такое. Надо бежать.

Пусть без всяких шансов на спасение, главное, чтоб наверняка! Чтобы не оказаться недобитым на операционном столе, не прийти в себя от того, что с тебя снимают кожу, и не обнаружить, что не можешь даже моргнуть или закричать.

Ни в коем случае не дать им это сделать с Кириллом.

Мальчик так и лежал на плече у Нофрина, крепко-накрепко зажмурив мокрые глаза.

Звук моторов строительной техники резко усилился. Они подошли к углу здания на проспекте, который и вел к больнице.

Но к ней было не пройти…

Вся проезжая часть и тротуары были завалены телами. Нет, еще живыми людьми в большинстве своем, хоть и не шевелящимися и не подающими признаков жизни.

Со скрежещущим по асфальту опущенным стальным ножом ехал бульдозер, сгребая тела в огромную кучу. Очищенная дорога блестела от крови и лоснящихся остатков плоти. К горе тел высотой уже выше бульдозера подъезжал колесный погрузчик, набирал полный ковш перемешанной плоти, и, теряя куски, разворачивался к ближайшему из выстроившихся самосвалов и выгружал в кузов…

Иван успел заметить, как упала в обморок жена Левина, и его самого все-таки скрутил приступ рвоты, заставив встать на колени.

– Твою… – выдохнул Сорокин.

Слезы залили глаза Ивана и размыли картинку, но вытереть их он не мог.

– Надо в обход, – нерешительно сказал Нофрин. – Вон, через сквер.

Иван поднялся на ноги, вытирая рот о левое плечо и пытаясь проморгать слезы.

– Давай, – севшим голосом разрешил капитан.

Левин привел в чувство жену пощечинами. Она, не понимая, уставилась на него, будто спросонья, потом, быстро перебирая руками и ногами, проползла два метра до водосточной трубы на углу здания и вцепилась в нее мертвой хваткой. Левин озадаченно оглянулся на военных.

– Давай отцепляй, – приказал Сорокин Левину.

Тот нерешительно присел рядом с женой:

– Ну что ты? Вставай…

– Нет! – заверещала она. – Я не пойду! Я не хочу! Пусть прямо здесь застрелят! Только не туда!

Иван остановился рядом с Нофриным, наклонил голову и прижал свой лоб ко лбу Кирилла. Мальчик, словно совенок ночью, огромными глазами неотрывно глядел на него.

Иван покачал головой. Потом тихо произнес:

– Не бойся. С нами все будет хорошо. Не бойся…

Жена Левина права.

Даже она скорее предпочтет пулю, чем разделочный стол. Только бы сделать так, чтоб сразу насмерть. Чтобы не дотащили раненым. Особенно Кирилла.

Совенок с голубыми глазами, потерявший всех. Пойманный, но не для клетки.

Иван потерся лбом о лоб Кирилла.

А если бежать не получиться?

Может ли он допустить, чтобы сына Юрия отвели на бойню?

Иван подмигнул и отступил на шаг. Совенок даже потянулся за ним. Иван одними губами произнес: «Ну что ты…»

И что же он сделает, если придется выбирать?

Сорокин приблизился к Левину и свалил его пинком на землю. Затем направил автомат на его жену и медленно сказал со злостью:

– Или ты, сука, встаешь и сама идешь куда надо, или я тебя в ту кучу щас прямо так брошу. Если ковшом до конца не разорвет, будешь задыхаться и захлебываться чужой кровью в кузове.

Тарахтящий, с присвистом турбины звук бульдозера снова стал громче от подувшего в их направлении ветра. Трактор напрягался, толкая, сгребая, преодолевая сопротивление…

Левина безумно смотрела на Сорокина, ее челюсть дрожала.

– А в больничке я попрошу, чтобы тебя усыпили. В порядке исключения. – Капитан передернул затвор. – Выбирай.

По щекам Левиной побежали слезы, рот перекосила гротескная улыбка:

– Правда попросите?

Взгляд Сорокина был стеклянным:

– Правда.

Девушка, всхлипывая, оперлась на водосточную трубу и встала. Ее муж тоже и пролепетал:

– А меня?

Сорокин даже не стал смотреть на него:

– И тебя. А теперь за сержантом Нофриным ша-гом марш!

Сорокин пропустил вперед втянувших голову, как под дамокловым мечом, людей и пристроился за спиной Ивана.

Они вошли под первые деревья сквера. Тут уже убрали. Тоже погрузчиком. Везде следы широких протекторов, обломанные ветки и куски человеческих тел, как обломки кирпичей на стройплощадке…

Пора. Дальше возможности уже не представится.

Пан или пропал.

Иван остановился, на всякий случай готовясь к удару, и обернулся к Сорокину:

– Мне в туалет надо.

Капитан направил на него автомат:

– В больничке сходишь.

– До больнички не дойду, – ровно и уверенно ответил Иван, демонстративно игнорируя ствол. Ну что, он его здесь положит, в двух шагах от места назначения?

Сорокин на удивление спокойно согласился:

– Ладно. Давай.

Иван не двинулся с места. Сейчас все решится: сработает его замысел или нет.

– Руки освободи.

Спецназовец задумчиво оглядел Ивана:

– А ты попроси кого-нибудь. Пусть помогут.

Иван прикусил губу и остался упрямо глядеть рослому спецназовцу в район шеи.

Неожиданно за него вступился Нофрин:

– Да ладно тебе, капитан. Дай ему последний раз поссать нормально. Хоть тут людьми останемся.

Сорокин пожевал щеку, посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. Что-то изменилось в его лице, и, не глядя на Ивана, он устало проронил:

– Ладно. Лови. – И бросил Нофрину ключ от наручников, который тот поймал одной рукой, а второй поставил на землю Кирилла.

Жаль. Иван надеялся, что капитан сам подойдет открывать наручники. А так будет стоять настороже.

Нофрин подвел Кирилла к Левину и сказал:

– Постой тут минутку, ладно?

Сержант подошел к Ивану. Небритые щеки, казалось, ввалились еще глубже, обтянув скулы.

– Я перестегну наручники спереди.

Иван кивнул и развернулся, подставляя руки. Сорокин стоял метрах в четырех. Это максимум две секунды, если тот совсем тормоз. Но много ли тормозов в спецназе?

Колючий ветер подхватил в ветвях отдалившийся присвист турбины бульдозера. Прямо под ногами у Ивана валялся пустой ботинок. Хотя нет… Не совсем пустой…

Со следующим ударом сердца Иван перевел взгляд на просвет среди голых ветвей деревьев, в который проглядывала Башня, возвышающаяся над всеми домами и словно разбухшая, налившаяся насосавшейся крови пиявкой.

Он не успеет. Пока он будет возиться с Нофриным, Сорокин его просто пристрелит.

Вдалеке в небо вдруг начала подниматься стая воронья, вспугнутая кем-то.

Достать Сорокина он точно не сможет. Единственное, что Иван мог успеть, – это добежать до Кирилла…

Щелчок, звякнувшие стальные кольца – и давление металла на запястья пропало. Иван развернулся, сводя руки перед собой.

И что же Иван сделает? Свернет пацану шею? Выстрелит, если удастся завладеть пистолетом Нофрина?

Сорокин облокотился о ствол рябины, на которой птицы еще не склевали ягоды. Небритый, похожий на Бармалея Нофрин снова защелкнул браслеты, правда уже не защемив кожу. Справа было еще одно дерево – клен вроде, и Иван сделал к нему шаг, мельком взглянув на Кирилла. Совенок сидел на корточках, обхватив колени руками, и наблюдал за ним.

– Я быстро, – хрипло выговорил Иван и подошел к стволу. Расстегнул молнию джинсов.

Руки дрожали. Колени тоже.

Он стоял и не мог помочиться; в прогалине между ветвей вороны наконец улетели, и снова показалась Башня.

Последнее желание. Обычно курят сигарету.

А рябину ближайшие дни птицы клевать не будут. Они тут все наелись…

Первые капли с болью прошли на выход через сжавшийся мочеток. И наконец струя с брызгами устремилась к дереву.

Легче всего умереть и ни за кого не отвечать. Не делать никакого выбора.

Иван встряхнул и заправился. Застегнул молнию.

Он просто не сможет причинить вред Кириллу. Как не может и допустить, чтобы мальчика довели до больницы.

Иван развернулся и сделал шаг к Нофрину.

Он не может принять ни один вариант, ни другой. В животе холодела пружина, а кровь вдруг так загустела, что удары сердца замедлились…

У него нет выбора.

Это не выбор.

Иван сделал еще шаг к сержанту и поднял руки, протягивая опять наручники.

Нофрин озадаченно оглянулся на капитана за разрешением перековать Ивана обратно.

Вот его ухо, открытая шея. На поясе кобура с оторванным кожаным клапаном и торчащей черной рукоятью пистолета.

Иван, не замедляясь, сблизился с Нофриным, и пока тот запоздало попытался сделать шаг назад, провел ложное движение руками в наручниках в голову, а когда Нофрин рефлекторно бросил руки в блок, прямо с шага ударил его ногой в пах. Когда тот начал сгибаться, Иван подскочил еще на шаг, выдернул пистолет из кобуры и догнал предателя основанием рукояти в висок. Получилось на излете, и Иван тут же присел, чтобы удобнее перехватить оружие и найти, где там сраный предохранитель.

Нофрин завалился вправо, открывая уже делающего шаг в сторону Ивана спецназовца.

Лепесток предохранителя сдвинулся, и Иван тут же направил пистолет двумя руками на Сорокина и нажал на курок. От отдачи пистолет чуть не вылетел из рук.

Сорокин дернулся, но не остановился. Почему он не падает? Стрелять еще! Выше бронежилета. В голову!

Иван снова нажал на курок, но капитан уже был рядом – как же он так быстро двигался! Жесткий удар по рукам выбил пистолет на землю, а следующий удар под дых резко бросил в лицо обломанные ветки на земле. Сияние боли поднялось от живота к замершим легким и хрипящему горлу, в котором так и застряли слова: «У меня не было выбора».

Голову Ивана резко дернули вверх и вбок, и перед ним расплылось лицо Сорокина, который медленно и негромко сказал:

– Я очень хочу тебе вырвать кадык. Еще в части хотел. И только то, что я знаю, что тебя ждет в больнице, помогает мне держать себя в руках. Я не дам тебе так легко умереть.

Иван тщетно пытался сделать вдох. Но спазм мышц не проходил, и в глазах стало темнеть. Паника же не приходила. Иван несколько отстраненно, будто со стороны, наблюдал за своим скорчившимся телом.

Ничтожество.

Он упустил шанс.

Он оставил умирать Кирилла.

Потому что испугался испачкать свои руки.

Капитан отпустил его, и Иван снова уткнулся лицом в землю, но в следующую секунду смог сделать жадный вдох. Потом закашлял и снова вдохнул, и перевернулся набок. Свет снова возвращался.

Кирилл сидел на земле, опустив лицо на колени и закрыв голову руками.

Теперь Иван не сможет ни о чем не знать. Его побег от самого себя, от ответственности провалился. Он слизняк, из-за которого подвергнется пыткам ребенок.

Сорокин присел и придавил коленом предплечья Ивана, лежащего на животе, и схватил его кисти. Голос его все так же был тускл и невыразителен:

– Из-за тебя этим утром погиб мой лучший друг. Он умер у меня на руках от потери крови, когда ему гранатой оторвало руку.

Иван, видя Сорокина со спины, понял, что тот достал нож, и почувствовал, что ему еще сильнее вывернули правую кисть. Капитан продолжил:

– Я тут подумал, им ведь печень твоя нужна? Верно? И без пары пальцев на руках ты не перестанешь быть донором, а делать глупости больше точно не захочешь.

Рядом зашевелился Нофрин.

Иван напрасно пытался вырваться. Сорокин, легко удерживая его, бросил сержанту:

– Нофрин, ну ты лох. Как ты?

– Нормально, товарищ капитан… – ответил сержант, стирая кровь с виска и морщась при сгибании.

Корпус Сорокина закрывал от Ивана его собственные руки и то, что капитан собирался сделать, но выражение лица Нофрина, который тяжело поднялся и бросил взгляд в их сторону, не оставляло иллюзий. Иван перестал биться под тысячетонной скалой тела спецназовца и, повернув голову набок, посмотрел на холодное небо с куцыми облачками.

Знает ли он, что-то такое боль? Надо привыкать. Сегодня ее будет много. Если бы только можно было взять себе и долю Кирилла.

Холодный металл коснулся основания безымянного пальца правой руки Ивана, и он, подобрав губами ветку с земли, сжал ее зубами.

Громкий выстрел заставил Сорокина дернуться и завалиться назад прямо Ивану на голову.