– Тоже пропадающая сила.
– Что?
– Российская «Аграфена».
– Это разумеется. Если бы она так же умела приказывать, как «не пущать»…
– Какой длинный обоз… Какая рвань… Какая грязь… И это тоже люди, и это тоже души.
– И это тоже граждане.
– Вот и вопрос – что раньше нужно, условия или права?
– А что было раньше, курица или яйцо? Когда причина и следствие совмещаются в одном, то нечего спрашивать, что нужно раньше.
– А что же это одно, в чем вы видите причину и следствие?
– Человек.
– Сам человек не виноват, другой человек виноват.
– Пожалуйста, знаем, наизусть знаем вашу столичную прибавку. «И я таким когда-то был».
– Что же вас вылечило?
– Водка.
– Вы стали пить? Не поверю.
– Не я стал пить, а увидал вокруг себя, как пьют.
– Ну и мы тоже знаем вашу помещичью прибаутку. «Водка, водка». Ведь нужно тоже иногда забыться.
– А! Вот оно самое любимое слово! Не забыться, а проснуться надо.
– Не очень-то приятно просыпаться, когда наяву и холодно, и голодно.
– «Холод» надо измерять не температурой…
– А чем?
– «Голод» – не тем, что съедается.
– А чем же?
– А тем, мог ли бы он протопиться, мог ли бы прокормиться.
– Очевидно, не мог бы, коли не может.
– Ну, цифру того, что он мог бы, вы найдете не в его дому.
– А где же?
– В винной лавке.
– Ну уж этому я никогда не поверю. Я понимаю, говорить о растлевающем влиянии пьянства на здоровье, на нравственность, наконец, видеть в пьянстве один из факторов экономического разорения, сказать, что человек пьяный не может работать; но измерять пьянство рублем, это теория, это для отводу глаз, это ваше помещичье упокоение на лаврах барства. Так легко сказать: ничего нельзя сделать.
– Теория!.. Ах вы, городской практик!
– Ругаться можете, а только это не доказательство.
– Что ж мне с вами делать, если вы не хотите цифрам верить.
– Я не говорю, что не поверю цифрам, а я только говорю, что если бы я, например, отказался от театров и иных развлечений, то вряд ли бы это составило такое увеличение моего достатка, о котором бы говорить стоило.
– То вы, а то крестьянин. Я вам одну цифру скажу. Есть у нас село Мучкап, одно из самых крупных и зажиточных в уезде. За этот год оно не внесло ни одного рубля земских повинностей.
– Большая недоимка?
– 30 тысяч.
– Плохой год?
– Уж я вижу, – вам хочется сказать: «Край родной долготерпенья, край ты русского народа». Не правда ли?
– Вы знаете, что я не славянофил.
– Да, но в вопросах экономических часто, как во время наводнений, на одном холме спасаются славянофильские агнцы и анархистские тигры.
– Позвольте, я еще меньше анархист.
– Что верно для крайностей, то верно и для промежуточных инстанций.
– Ну так я, как промежуточная инстанция, без слезливости, но и без ярости спрошу вас: как же можно в плохой год ставить в укор невзнос податей?
– Не отвечаю на ваш вопрос, потому что это теория, а ведь вы, кажется, любите практику? Продолжаю, что не кончил. Знаете ли, сколько это самое село Мучкап в тот же «плохой» год выпило водки?
– Сколько?
– Сто пятнадцать тысяч.
– Чего?
– Рублей.
– Это цифра!
– Если бы каждый вместо штофа выпивал полштофа, то у них бы в три года был общественный капитал в сто семьдесят пять тысяч рублей. Да отнесите на приход убытки от пожаров.
– Вероятно, большое проезжее село?
– Да.
– Ну так не одни местные пьют…
– Ну положите вдвое, – в шесть лет сто семьдесят пять тысяч. А знаете, сколько пропил наш уезд?
– Сколько?
– Миллион семьсот тысяч. Это тоже «цифра», не правда ли? А хотите знать профессию? Лет пятнадцать тому назад было полмиллиона.