Два огненных круга спустя
Мудрый шаман Шуо бесшумно ступил в хижину вождя, чуть склонил голову и, дождавшись разрешения, сказал:
– Великий вождь, ты знаешь, нам трудно кормить чужаков, когда свои голодают. Все, кто отправился на великую охоту, возвращаются почти без добычи. Скажи, найдены ли те, кто ворует наши запасы из священной пещеры?
– Шуо, я думаю, что мы можем объединиться с темнокожими. Мы победим широконосых, и у нас будет всё, – чуть помедлив, ответил вождь.
– Люди голодают. Сюда пришло всё племя. Выйди к ним, сообщи о своём решении. Они ждут тебя.
– А что говорят духи?
– Духи молчат, но я чувствую, что дело не в войне. Она нам не нужна. Мы должны найти пищу. Надо уходить. Всем. В сторону Синей горы, туда, где теплее.
Великий вождь кивнул, поднялся с устланного шкурами ложа и вышел к людям.
Он говорил о скорой войне, о том, что племя заслуживает лучшего; победив, они заберут припасы врагов. Широконосые – враги. Из-за них в окрестных лесах не стало дичи.
Племя с надеждой ловило каждое его слово. В толпе раздавались возгласы: «А кто крадёт запасы? Что нам делать, Великий вождь? Что говорят духи? Пусть скажет мудрый Шуо!»
И тогда вышел шаман:
– Наша беда – не широконосые! Мы сами себе враги! Это не широконосые не могут найти нам мясо. Это мы…
Не дослушав, вперёд выступил лучший охотник племени. Это был Оуг:
– А что говорят духи, мудрый Шуо?
– Духи молчат!
– Значит, ты сейчас говоришь только от своего имени. И, если ты не слышишь духов это так же плохо, как и то, что мы не можем найти дичь! Может, дело в этом? Может, нам нужен новый шаман? – Оуг, грустный, отступил назад.
После этого наступила тишина. Никто не сказал ни слова. Было слышно, как плакали от голода маленькие дети на руках измученных матерей. Откуда-то из-под ног появился молодой волчонок с тёмным пятном на боку, давно приручённый светловолосой дочерью охотника Оуга; он подошёл и сел к ногам Шуо.
– А вот и знак! – И Шуо указал на зверя. – Это он крадёт наши припасы из пещеры. Хватайте его скорее! Принесём его в жертву Большой пещере, и охотники вернутся с добычей!
Племя приветствовало «мудрого Шуо», племя радовалось. Люди воздавали ему хвалу. Волчонка схватили, но дочка охотника Оуга вцепилась в него намертво, никак не хотела отдавать своего лучшего друга. Двое охотников не могли отнять зверька у девчонки. Щенок выл, кусался, брыкался, но в итоге его скрутили. Девочка умоляла отца и мать помочь, но они покорно стояли и молчали.
Волчонка отнесли к пещере, подвесили за задние лапы. Вокруг собралось всё племя.
Кто-то положил рядом с волчонком на землю дубину. Великий вождь ударил первым, слегка. Волчонок легонько взвизгнул. Вторым ударил Шуо. Удар пришёлся по лапам. Зверь взвился от боли, попытался достать пастью до задних лап. Племя молчало, молчал и лес. Тишину разрывали только вой животного и рыдания девочки. По очереди стали подходить другие. С каждым новым ударом волчонок отзывался всё тише. Наконец пришла очередь Оуга. Охотник посмотрел на слезящиеся глаза щенка, посмотрел на дочь, поднял дубину и… опустил её на землю.
Великий вождь сделал шаг вперёд. Он принял дубину из рук Оуга.
– Довольно. Снимите.
Волчонка отвязали, положили на землю. Девочка вырвалась из рук матери, бросилась к нему. Обняла, стала гладить. Девочка не кричала, лишь слёзы капали из её глаз на окровавленную мордочку. Зверь лежал с перебитыми лапами, тихо повизгивал, слизывал с лица своей хозяйки розовые от его крови слёзы. Племя понуро расходилось. Всех охотников Великий вождь послал на большую охоту – последнюю. От неё зависела судьба племени: уход, война или смерть.
Уход, война и железная банка
Участковый пришёл, как и грозился, – в девять утра. Старики предусмотрительно убрались около восьми на «Ваньку». Бабзин отправилась к Рафику на подработку, а дед собирался продать пару банок «химического» печенья из немецкого пайка. Светка заявила, что ей значительно лучше, и хозяйничала на кухне, готовилась к приходу участкового. Под терпкий аромат свежезаваренного чая на тарелке распластались бутерброды с варёной колбасой. О празднике напоминала и красивая железная банка «химического» печенья, и три мандаринки на крохотном блюдце, пересыпанные карамельками. Встретив участкового, Степан предложил пройти на кухню. Как и в прошлый раз, тот вошёл, не разуваясь и не снимая шапки; кивнув Светке, сразу приступил к делу:
– Ну, Грачёв с сестрой, что будем делать?
Светка поспешила выйти, Степан сел напротив:
– Бери бутербродики, вот печенье… чайку давай налью.
– Слушай, я не за бутербродами пришёл, – участковый положил на колени банку с печеньем, стал открывать тугую крышку.
– За печеньем? – и Степан улыбнулся.
– И не за пе-чень-ем, – кряхтя, повторил участковый, так и не совладав с крышкой, тем не менее оставил банку на коленях. – «Хорошее начало – половина успеха, Банк Империал», не помнишь?
Степан попробовал ещё раз провернуть трюк с родственником из главка.
– Не помню… Слушай, лейтенант, ну зачем нам обоим проблемы? У меня в Новосибе родич в главке.
Участковый хмыкнул:
– Да, я знаю. Мне Галочкин все уши прожужжал. И что? Честно говоря, мне по барабану. У меня родственник поближе. Здесь, в отделении, – замначальника. Усёк?
– Я могу только тысячу пятьсот. Разово. Не потяну я каждый месяц. Войди в положение, – почти взмолился Степан.
– Что мне твоё положение? Я ж тебе говорю: родственник есть ещё, ты не усёк?
– Знаешь что, пошёл ты лесом, служитель закона! – вспылил Степан. – Паспорт у меня в порядке, никого сейчас дома нет. А в гости ко мне человек пришёл – моё дело. Так что…
Участковый, не говоря ни слова, встал и направился к выходу. Коробку с печеньем нёс под мышкой. Степан шёл следом. В прихожей, перед самой дверью, милиционер обернулся и протянул визитку:
– Зря ругаешься, Грачёв. Вот тебе мой номер телефона. Времени даю до вечера. Без вариантов. Нет звонка – завтра будет другой разговор. «При всём богатстве выбора другой альтернативы нет». Не помню, откуда это, но как точно сказано, – он засмеялся и вдруг добавил:
– Интересный вы человек! Всё у вас в порядке. Удивительно, с таким счастьем – и на свободе, – ввинтил на прощание очередную фразу Остапа Бендера.
Вечером Светка со стариками принялись собирать вещи. Она объявила Степану:
– Мы понимаем, Стёпа. Никаких вариантов нет. Мы уйдем, тогда этот хмырь к тебе не подкопается. Чтоб он, паразит, этим печеньем отравился. Прости Господи!
Ровно в девять пятнадцать у Степана заныл сотовый. Звонили хозяева квартиры. Степан ушёл разговаривать на кухню. Через несколько минут он вернулся и спокойно объявил:
– Теперь будем гостить у вас, примете? Хозяева выперли меня. Дали времени до завтрашнего вечера. Они меня обвинили во всех смертных грехах: что поселил тут семью бомжей, что с соседями проблемы и прочее… Говорят, мол, договор нарушил, и им ещё с милицией разбираться. Формально они, конечно, правы. Короче – участковый это устроил. С утра надо переезжать. Я не задержусь у вас, квартиру буду искать.
***
На следующий день новогодний минус сменился слякотным нулём; обычная зимняя мгла, с самого утра нависшая над Н-ском, стирала воспоминания о празднике. Степан отпросился с работы до обеденного перерыва, и теперь, чтобы успеть переехать, он спешно грузил вещи в нанятую «Газель». Два больших матраца, компьютер, несколько челночных сумок, чемодан и маленькая, украшенная новогодняя ёлочка. Рассчитывали на две ходки. Сначала перевозили вещи. Деда и Светку пока оставили дома. Степан залез в кузов, устроился у борта, придерживая матрацы. Бабзин села в кабину. Машина тронулась, но тут Степан увидел, что дверь подъезда открылась и из него в сторону машины заспешила старушка. В длинном, почти до пят, пальто, еле ковыляя, она подняла трость, в попытке привлечь внимание отъезжающих. Степан постучал по кабине, автомобиль остановился. Из машины вышла Бабзин и сразу заявила:
– Выползла змеюка. Это же та бабка-стукачка!
– Да я узнал. Ругаться будет, что ли?
Бабка наконец доковыляла до машины. Перевела дух, вытащила из кармана и протянула Бабзине варежки:
– Ты потеряла у подъезда. Я из окна видела. Перед Новым годом ещё. Пока спустилась, ты уж ускакала.
– Спасибо тебе за доброту твою, – вкрадчиво ответила Зина.
Старушка опустила глаза и затараторила:
– Простите, я не думала, что так обернётся. Я же тут старшая по дому. От алкоголиков, дебоширов и бом…. – старушка осеклась. – И чтобы в подъезде не ссали, и чистота, и порядок. Вы не такие, знаю. Песню ту – казацкую, что вы на Новый год пели, я ещё девкой пела, – старушка явно смутилась. – Я не подслушивала, на лестничной площадке стояла. Телевизор надоел… Я вообще зла не желала. Пенсия, сами знаете… Мне прибавку иногда со штрафа платит участковый. И так же в каждом доме заведено. Я же за порядок. Вот раньше, ещё до войны, оно как было…
– Ладно, мать, не надо. Не в тебе дело, – завершил разговор Степан. – Мы зла не держим. Всё понятно.
Старушка выудила что-то из другого кармана пальто. Протянула Бабзине маленький целлофановый пакетик.
– Вот, возьмите, я сама пекла на Новый год. С капустой и яйцом. А мне одной много не нужно, думала угостить, а вы уезжаете. Подогрела только что на пару.
Сквозь запотевшую плёнку виднелась пара бледных пирожков. Бабзин, помедлив, взяла пакет:
– Спасибо. Прости и нас, если что. Всё как-то…
Степан углядел, что глаза Бабзины вдруг оказались на мокром месте.
Машина уже заворачивала за угол, а маленькая старушка всё стояла на дороге, опираясь о выставленную вперёд клюку.
Семейный сьют
Степан переступил порог подвала следом за Бабзиной и сразу услышал, как Высоцкий грозит «пропасть на дне колодца, как в Бермудах, – навсегда». В помещении горела одна тусклая лампочка, высвечивая порыжевшие от времени клочья минеральной ваты, свисавшие между трубами. У окна в приямок, пуская клубы табачного дыма, стоял невысокий толстячок – лица не разобрать. Бабзин привычно нащупала на стене у входа выключатель, стало светло. Бабзин всплеснула руками:
– О, Захарка! А я думаю, что за трубочист к нам залез и дымит! А ты что тут делаешь? Задымил нам всё тут, иди дома кури.
Парень ответил не сразу. Потушил сигарету в жестяной банке из-под консервов. Сделал музыку потише. Подошёл, узнав Степана, кивнул и обиженно ответил Бабзине:
– И ты туда же. Трубочи-ист, чёрный! Теперь, Зина, я тут живу. А ты чего вернулась? Светка где, дед? Тапки ещё не отбросил, старый матерщинник?
Степан сразу заметил, что у Захара сильно разбита губа, левый глаз практически полностью заплыл.
– Что ты на меня уставился, дядя Стёпа-милиционер, или как тебя там? Толстого негра с родным русским языком, да еще с разбитой харей не видал? Хотя да… Где ещё увидишь, – Захар невесело усмехнулся, – Полюбуйся, вот он я – единственный на всю область. Хоть в книгу рекордов записывай. Как дед Петя говорит, чего я там жертва? Олимпиады?
Парень со злостью пнул стоящее в углу ведро, отвернулся и быстро отошёл к окну. Достал новую сигарету, закурил:
– Этот фашист долбаный – братец мой сводный с дружбаном своим меня так отбуцкали, что два дня кровью ссал. Еле ноги унёс.. Орал мне вслед, что таких, как я, надо мочить в сортире! Как вам, а?
Зина подошла к Захарке. Чуть дотронулась пальцами до его спины:
– Ну, сынок, не надо. Прости. Пошутила глупо. Мы вот тоже вернулись. Ничего, всё образуется как-нибудь. Сам увидишь. Сейчас «спасателем» тебя помажу – завтра будешь как огурэц.
– Да понятно. – Захар с раздражением дёрнул плечом, ткнулся лбом в замёрзшее стекло, – а недавно брательник мой сделал себе тату «Слава великой Руси», а у самого свастика на локте. Нацепит на себя кожанку, боты – эсесовец хренов.
– Ладно, Захар, – вступил Степан, – поговорим потом. Нам ещё деда со Светкой везти. Бабзин тут по хозяйству, а ты помоги разгрузиться. Там матрацы, сумки, раскладушка. Я на работу дико опаздываю. Захар отстранился от окна. Кивнул.
***
Вечером, возвращаясь с работы, Степан по привычке свернул к своему бывшему дому. Только у подъезда он осознал: если и стоило возвращаться – только чтобы передать ключи хозяевам квартиры. Те уже ждали Степана. Общение было коротким и нервным. На столе лежала страница договора: пункт «Обязанности арендатора» желтел ядовитым маркером на словах о том, что проживать в квартире будет один Степан. Ссылаясь на это, хозяева квартиры депозит возвращать категорически отказались. Осмотрев квартиру и пересчитав все чашки и ложки, стороны написали две расписки об отсутствии взаимных претензий. На том и разошлись.
Степан учуял запах Бабзининого борща, спускаясь в подвал.
– Всем привет, а вот и я. Не прогоните? – громко поздоровался Степан.
Дед Петя сидел, развалившись в обезноженном кресле, под невесть откуда взявшимся старым торшером с жёлтым абажуром. Старик крутил настройки радиоприёмника и задумчиво чесал бороду. Торшер светил ярко, и оттого помещение подвала, в первый раз показавшееся Степану огромным, обрело очертания. Старик с деланной серьёзностью отреагировал раньше других:
– А мы с тобой, уважаемый Степан Степанович, сейчас договор на аренду заключать будем, чтобы бомжей не водил к нам, – и дед захохотал во всё горло.
Светка тихо захихикала и тут же зашлась в кашле. Она лежала на диване под толстым одеялом. За её спиной со стены свисал большой малиновый ковер с оленями и львом. Захарка, стоя на ящике, с усилием тянул угол ковра к металлическому крючку, торчащему из стены.
– Степан, привет. Давай-ка потяни, не могу один. Крюк вбил неровно, темновато тут, – с натугой просипел Захарка.
Вдвоём они кое-как одолели оленя, одна нога которого теперь выглядела короче другой, а у притаившегося в кустах льва морда стала обиженно-недовольной.
– Прямо отель «пять звёзд»! Президентский сьют, – отходя от кашля, просипела Светка.
– Знаешь, Свет, я, когда сюда пробирался, дверь легко открыл, – сообщил Захар. – Уж простите. Замок сразу починил. Но что меня тут убило наповал? – Захар возбуждённо обратился к Степану:
– Ты видел вот это?
Захар показал в дальний угол. Степан с удивлением обнаружил неизвестно откуда взявшуюся стиральную машинку.
– Ни фига себе, – вырвалось у него, – и работает!?
– А то! – деда Петя горделиво подбоченился. – Это мы с девками припёрли на тачке с «Ваньки». Там партию этих машинок привезли, одна упала с грузовика. Хоть и в коробке была, но видишь, бок помятый какой. Нетоварный вид, значит. Куда девать? Мы за это чудо техники потом два месяца отдувались.
Бабзин деловито возилась у деревянного стола, вытирая клеёнку, расставляла тарелки.
– Да ты бы лучше рассказал, как её подключил! Вот история была.
Дед поднял вверх указательный палец:
– К сливу подключить – то дело нехитрое, а вот как воду подвести? Я врезался в трубу, незаметненько так.
– Правда, сначала «незаметненько» он залил полподвала, подушку мою пуховую выкинули потом, – вставила Бабзин.
– Ну и что? «Аварийка» приезжала. Шум-гам сначала, но наш участковый отмазал. И ребята из «аварийки» нормальные оказались, мне сами всё сделали! Фарт, да и только! Мы один бутылёк с ними раздавили за нардами. Они через недельку в канализационный стояк нам трубу вбабахали и отхожее место приладили. Вон, отодвинь занавеску, в уголке. Правда, не очень удобно, мало места, но всё лучше, чем до «Ваньки» бегать. Так что у нас тут коммунизм по этому поводу. Каждому по потребностям, так сказать, – дед икнул от удовольствия и продолжил:
– Для стиралки порошок нужно доставать. А он всегда в хозяйственном при разгрузке имеется. Пачка мятая или рваная в контейнере раз в месяц находится. Наша Зинка тут как тут. Нам бы ванную ещё соорудить, мраморную! Прямо гостиница по первому разряду выйдет. А, старая пройдоха?
– Сам ты старый, Жулик ты был, жуликом и остался, пан Беспальчик, – беззлобно парировала Бабзин.
– Ну вот, опять началось…– подала голос Светка.
– Лежи тихо, – переключилась на подопечную Зина. – Говорила тебе шапку надеть – не слушала, до машины в капюшоне шкандыбала? Опять температуру нагнала. Ладно, все идите к рукомойнику, лапы мойте. Борщец на ужин, мальчики и девочки! – сообщила она с нескрываемой гордостью. – Правда, на сметану денег не хватило, зато чеснок есть. Старый, ты чеснок почистил, радиолюбитель?
Степан присел на край кровати к Светке:
– Температуришь?
– Стёпа, я в порядке. Ты как? Что с хозяевами квартиры вышло? Расскажи.
– Да всё нормально. Ключи сдал.
Бабзин снова начала ворчать:
– Ну что ты пристала, коза такая, с разговорами и обсуждениями. Человек устал, не ел ничего. Я уже налила, стынет. Идите есть, я же старалась. Посмотри, какой знатный борщец, – она обиженно поджала губы.
Степан улыбнулся, но серьёзно добавил:
– Да ладно тебе, Бабзин, борщ куда денется? Света, спасибо, что спросила. Конечно, это важно. Неприятный разговор был, но уж всё позади.
Бабзин недовольно хмыкнула и принялась нарезать хлеб тоненькими ломтиками.
После ужина продолжили обустраиваться. Оказалось, что Захарка, пока брат не сменил замок в двери, кроме настенного ковра успел перетащить в подвал и торшер, и стул. И ещё три неразобранные картонные коробки с вещами и всяким домашним скарбом. Степан сидел в углу, наблюдая, как Бабзин с разрешения Захарки принялась за их разбор. Окинув взглядом помещение, Степан заметил на полу какое-то еле уловимое движение. Большущий таракан перламутрового цвета тихо шевелил усами. Степан сделал резкое движение – таракан не пошевелился. Степан слегка топнул ногой – таракан, присев на задние лапки, застыл, как бы глядя на человека. Степану это показалось забавным. Таракан вёл себя как пёс, только вместо хвоста забавно шевелил усищами. Степан скинул со стола крошку. Та, подпрыгнув на клеёнке, упала рядом с перламутровым гостем. Таракан перестал шевелить усами, развернулся вокруг своей оси, словно детский электрический автомобильчик, и не торопясь пополз под диван. Степан вспомнил, что однажды уже видел точно такого же странного таракана – много лет назад, в квартире у приютившего его Коляна. Степан сидел и думал. Он никак не мог взять в толк, как получилось, что он вновь оказался без крыши над головой. Словно откатившись на десяток лет назад, он вспомнил давно забытое ощущение – отсутствие дома. «И как теперь жить? Искать квартиру – денег нет». Степан посмотрел на Захара. Тот что-то объяснял Бабзине, светил фонариком вглубь коробки, разворачивал свёртки.
– Захар, послушай, а ты чем занимаешься? Учишься, работаешь?
Захар отдал фонарик Бабзине и подошёл к Степану. Присел на корточки:
– Учусь в финансово-экономическом колледже – последний курс. Работаю там же. По хозяйственной части пока. Здание старое – то краны текут, то двери перекособочит, то электрика. Зарплата, конечно, смешная. Только-только поесть да за коммуналку. Зато расписание свободное. Считай, если всё в порядке, то по нескольку дней не дёргают. А вот летом – да. К учебному году много работы всякой. Но у меня кореш есть, обещает в «обмен валюты» устроить. На «Ваньку». Баблишко у хозяев обменника всегда водится. Думаю, перспективное дело. Со временем, может, и свою точку смогу открыть. А ты, я так понял, на хлебозаводе? Был я у вас год назад в экономическом отделе на практике.
– Ты молодец, – похвалил Степан. – Так что у тебя с братом вышло? Квартира чья? Может, с ним поговорить по душам?
– С ним по душам – сразу в рыло. А я воевать не хочу. Какой ни есть – а мать у нас одна была. Он утверждает, что ему квартиру мама обещала, как старшему, что он настоящий продолжатель рода, а не я – «жирный, черномордый ниггер». Конечно, мне жильё нужно, но он не отступится, если надо, и убить может. Выходит, либо я, либо он. Мне такой выбор не нужен.
Светка, до этого момента молча слушавшая разговор, вдруг перебила:
– Ты много думаешь! Нечего церемониться с ним, воюй за квартиру. Поверь, Захар, вот тут поживёшь в холода и мнение свое бы-ыстренько поменяешь. У нас зимой плюс десять – не больше.
Дед встрепенулся, отнял от уха тихо работающий радиоприёмник и выдал:
– Тётя Рива, тётя Рива, а шо такое общественное мнение? Общественное мнение, Марик, – это мнение тех, кого не спрашивали. Так вот, тебя и меня не спрашивали покамест, Светик-семицветик. Видишь, у парня какая ситуёвина – либо жить, как мышь в норе, либо брата убивать. Последнее дело, когда брат на брата. Вон в гражданскую, да и в Отечественную… А сейчас в Чечне? Ты хоть понимаешь, что советуешь? Лежи уж смирно. Раньше выздоровеешь, раньше бабке помогать начнёшь. My you understandlich – verstndlich me?2
– А что ты, лингвист, предлагаешь пацану? Так жить? Ни толком помыться, ни позаниматься в этой норе. Ты об этом подумал, великий гуманист? – Светка неожиданно резво вскочила с дивана, дотянулась до торшера и пододвинула его к себе. Повернула абажур, открыла книгу и принялась читать.
Оставшийся в тени дед недовольно хмыкнул, но спорить не стал.
Захар вдруг задумчиво протянул:
– Да всё равно в стране давно идет война – брат на брата. Убить или не убить – не такая уже большая разница получается. Все к этому давно привыкли. Ненавидит брат меня остервенело. Значит, война не только по телику. Хоть убегай, куда глаза глядят. Откуда мне знать, может, сейчас ещё и не самое печальное дело происходит. Хотя такое время, что незамаранным остаться невозможно.
Бабзин подошла к столу и поставила на него две большие упаковки:
– Молодец, Захар, философ. Главное – рис и макароны догадался притащить. Там, в ящике, я ещё чай видела и какую-то пачку, но не пойму, что в ней. Вообще, народ, надо нам обсудить наше житие-бытие. Мы, ежели какое-то время вместе тут будем обретаться, так и о финансах нужно подумать. Как покупать продукты будем, кто принесёт, деньги опять же… Да много чего. Вот завтра борщ кончится. Картохи дня на три. Степан, как считаешь? Ты с нами останешься?
– Бабзин, думаю, на месяц-два. Потом съеду. Сами понимаете. Ну а пока – как решим, так и буду со всеми вместе. По общим правилам.
Зина понимающе покачала головой и нашла новую жертву для своих указаний:
– И ты, дед, тоже не отшучивайся. У Степана зарплата есть. У тебя, старый, как и у меня, тоже доход постоянный. Пенсии у нас невеликие, но их пока никто ещё не отменял. А вот как молодёжь будет решать вопрос? Да, всех касается разговор. Зина повернулась к Светке и Захару.
***
Засиделись далеко за полночь. Сначала обсуждали финансы. Решили, что каждый вносит в «кассу» на продукты пока по тысяче двести. На местного участкового тоже придётся скидываться, но с этим всё налажено. Он не такая сволочь, как тот кровопийца, что из квартиры их выжил. Светке из-за болезни дали поблажку с домашними делами, но только на ближайшие пару недель. Она объявила, что зарабатывать должна больше. Давно собиралась, но сейчас окончательно решила: расклеит объявления об уроках английского языка. Деда Петя сразу скептически оценил этот порыв. Дед многозначительно кивнул на только что включенную стиральную машинку. Он не верил, что затея с репетиторством даст какой-то приработок. Но Зина, украдкой глядя на Степана, заступилась за Светку и целиком её поддержала: «Светлана должна привести себя в порядок, обновить гардероб». Та еле остановила подругу, которая уже принялась перечислять, какие прабабкины юбки-панье и платья да наряды в стиле «модерн», с многочисленными элементами, напоминающими растения и цветы, она помнит с детства. Захар приободрил Светку, сказав, что лично знает в техникуме нескольких студентов, которые хотели бы заняться английским, но городские курсы ничего не дают и слишком дорогие, а в область не наездишься. Во всеобщих «коммунальных мечтаниях», как назвал этот разговор Захар, он пошёл ещё дальше. Захарка достал из коробки небольшой металлический сундучок с ручкой на крышке. Поколдовав над замочком, торжественно открыл его. Всё богатство парня составляли несколько тысяч рублей, десять долларов, цепочка с крестиком, паспорт, школьный аттестат и свидетельство о рождении. Захар предложил сложить в этот мини-сейф все документы и деньги. При условии, что всё сложенное не становится общей собственностью. Просто хранится вместе – удобно на случай непредвиденных обстоятельств и проблем «семьи». Прозвучавшая «семья» вызвала всеобщее веселье, вспомнили о мафии. А Светка смеялась нервно и дольше всех. На вопрос Захарки, что её так развеселило, она процитировала английскую поговорку: «A happy family is but an earlier heaven». И потом, нервно всхлипывая, пояснила:
– Не помню, из какой книги, но поговорка примерно переводится как «счастливая семья – досрочный рай, уже рай». У нас тут «уже рай». В подвале. Среди мышей и холода. Зато семья. Хорошо живём. Ладно, держи, Захар, мои бумажки и денежку. Тысяча восемьсот. Надо бы отметить, кто сколько положил. – Ключи Светка предложила оставить у Захарки, а сам сейф держать в подвале под присмотром деда, «который почти всегда дома».
Больше всех идея не понравилась Бабзине, но и она после недолгих обсуждений, у кого будут ключи от железной коробки, сложила в неё полиэтиленовый пакетик со своими документами и деньгами. В пакетик положила бумажечку, где своей рукой вывела имя, фамилию и сумму.
– У нас тут как в раю – спокойно, ты права, Светка, – вдруг заметил деда Петя, – но вчера видел типчика мутного. Крутился вокруг.
После этих слов деда Петя поднялся с кресла и, заложив руки за спину, после несколько театральной паузы назвал себя старожилом. Далее напомнил всем, что-де именно он открыл этот подвал, первым тут поселился, договорился с участковым, и даже в ДЕЗ-е у него негласные договорённости. Теперь в подвале хранились разные дворницкие принадлежности. Потом старик, вдруг назвавшись Петром Мчиславовичем, сказал, что именно он головой отвечает перед ДЕЗ-ом за их сохранность и техническое состояние. В итоге дед высказал требование, чтобы ключи от подвала хранились только у него. Аргументы деда Пети сводились к тому, что, будучи почти всегда дома – а выходил он зимой на улицу действительно нечасто, – он будет отвечать за общее добро. Сначала его требование было встречено в штыки. Больше всех опять возмущалась Зина. Но уже через несколько минут, после того как Степан поддержал деда, все согласились доверить входной ключ старику. Второй ключ он обещал отнести в ДЕЗ, где под стеклом в кабинете главного инженера висел целый ряд похожих ключей от подсобных помещений всего микрорайона.
Степан почти не вступал в споры. Он с интересом наблюдал, как идёт обсуждение. Хранить всё ценное на работе в письменном столе невозможно. Степан полагал, что уже через пару-тройку месяцев подкопит денег и снимет отдельную квартиру, а пока – что ж, будет с кого спросить за сохранность своего добра.