При эвакуации от имени… чуть ли, не самого Сталина, выдавалась бумага, по которой гарантировался возврат в родные Пенаты после окончания войны. Кто-то после войны уехал, но большинство бысто привыкло к тёплому и как тогда говорили „хлебному“ Ташкенту. К сладкому винограду и дымку свежей лепёшки. Однако аромат фруктов хорош, когда ежедневно не живёшь на вулкане, причём в буквальном смысле этого слова. Потянулся цвет заводской в кадры. Увольняться задумали. К тому времени старые, довоенные хибары мало у кого сохранились на их „исторической Родине“, но в Москве и подмосковье, на рабочих спецов голод. Промышленность развивается, плодятся заводы, а квалифицированного токаря или фрезеровщика с огнём не сыщешь. Это тебе не очкарик с диссертацией, каких пруд пруди. Это же элита и цвет любой промышленности. Квартиру, если не сразу, то через пару лет точно дадут, а без лепёшечного дымка и перебиться можно. В министерстве московском, срочно комиссию создали, дабы кадры в отрасли оставить. Стали увольняемых, по другим заводам распихивать, обещая коврижки.
Часть завода, рассположенная в эпицентре, не самая большая, другая -агрегатная значительно больше, да и финишная. Заводское начальство всё больше на той, главной площадке. Завод громадный, самый большой в отрасли. Если хочешь к директору на приём попасть, месяца за 3 запишешься может очередь и подойдёт. А тут небывалое.
У нас на площадке приём чуть ли не каждый день, да ещё в полевых условиях под открытым небом идёт. Демократия в действии. Деньги на ремонт, кто просит, прям чуть не из кармана вынают. Все на приём тащутся, некоторые просто из любопытсва с директором поручкаться. В то время я решил к инженерному труду приобщиться. Половина института пройдена, сколько научного гранита, вместе с техникумовскими пирожками перемолото да и опыт определённый за пять лет появился. Очень меня привлекала конструкторская деятельность, что– то было в ней таинственное, высокое и потому очень заманчивое. Опять же культура производственных отношений безукоризненная, по сравнению даже с цеховыми инженерными службами, чистота и полнейшее отсутствие даже намёка на необходимость выполнения планово-матерных ежемесячных показателей.
У нас в институтской группе было несколько ребят, которые уже имели среднеспециальное образование и трудились на инженерном поприще, кто где. Марат, будучи начальником техбюро цеха, имел устойчивый „блат“ с руководителем бригады „крыла“ СКО. Правильной расшифровки аббревиатуры этого конструкторского монстра(там работало до 1000 человек) я не зал. По серости, думал специальным конструкторским делом заняты, понятие истинного их имени пришло позже. На удивление моё тогда, на эту армию конструкторского сопровождения изделий даже ржавого кульмана не наблюдалось. Кругом роились обыкновенные столы, на которых были разложены рулоны кальки и многосотенный улей гудел скрипом безопасных лезвий. Инженером, без полного верхнего образования не брали, зато готовы были принять в бригаду на должность слесаря. Зачем специалист по обработке металлов требовался не ясно, но в штатном расписании такая должность была. Заявление, с просьбой о переводе я накатал и начальник бригады двинул с моей переводной запиской по длинной цепи заводских кабинетов. Возражений у конструкторского начальства, как я понял не было. Однако стоило начальнику моего цеха позвонить в кадры и бригадира с моей бумагой попёрли куда подальше, да ещё пригрозили в цех, для усиления конструкторской мысли, непосредственно в производственном процессе направить. На рожон он лезть не собирался, тем более доказать ценность кадра, приобретаемого бригадой крыла в лице моей персоны было практически невозможно. Подержав на столе, чтобы было не так неудобно перед Маратом с полмесяца мои бумажки, он передал их ему с грустным видом, мол, сделал всё что мог, но уж больно твой малец „для производства ценен“. Марат в свою чередь, сунул их мне. Со словами, мол иди к высшему начальству сам, могёт чего и выйдет. Высшее начальство-директор завода, совмещал свою многотрудную директорскую должность с заведованием в ликбезе кафедрой конструкции летательных аппаратов. Нам он ещё не читал. Дисциплина только со второго семестра четвёртого курса начиналась, поэтому с преподом-директором лично общаться ещё не довелось. Видал его близко только раз, когда на учёбу зачисляли. Тема эта безусловно достойна отдельного внимания, но вне рамок этого рассказа. Так вот.