Стихотворения

Запрос новому веку

 
Всесильного крылатый вестник,
Столетья ветхого наследник!
Все слышали гром страшных врат,
Как ты влетал чрез них шумливо
В сию вселенну горделиво, –
Все – небо, дол земной и ад.
Повеждь, какие нам блестят
Надежды на челе сих врат?
 
 
Ужасны выли непогоды
Средь царств и мира и природы,
Ужасны, видим сами то,
Но что знаменовали? что?
 
 
Тогда как бурная вселенна,
Крамольной бранью возмущенна,
Ложилась в мирну сень уже,
Природа встала в мятеже.
Там бездны, преступя пределы,
Глотали целые уделы;
А здесь источников скупых
Глубоки долы обнажились;
Меж тем как рыб стада теснились
На ветвиях кустов густых,
Открылись памятники скрыты,
Труды седых веков забыты.
Там странны гласы в облаках
В полнощи ухо поражали;
Здесь горы в каменных дождях
На землю с тверди ниспадали.
 
 
Ужель в природе оборот?
Или великий новый год?
Ужели божества природы
Забыли долг обычный свой?
Чудитеся, земные роды!
Брань в небе! – тамо Марс земной
Бросает грады каменисты;
Перун, что был непостижим,
Теперь довольно изъясним.
 
 
Не стрелы ль грома те кремнисты,
Что тайно древний Зевс метал,
Чем правильно народ считал?
Вулкан из Этны выступает,
Оставя труд подземный свой,
Озера, реки иссушает,
Где, утомленные тоской,
Вздыхают горько нимфы бедны,
А нереиды на брегах
Тоскуют по отчизне, бледны,
Не в силах быв дышать в полях.
 
 
В природе бунт, – мир в мире дышит;
Над Западом дуга цветет;
И на брегах Секваны пишет
Таинственный король расчет
Иль зиждет, может быть, мир новый;
То скажет век, – мы внять готовы;
Но в Севере краса чудес,
Мудрец в монархе добрый, юный,
Строптивы удержав перуны,
Блюдет полувселенной вес.
 
 
Но о судеб посол небесный,
Надолго ль радостна дуга
Хранит над миром цвет прелестный
И пестрая ее нога
Стоит над мирными холмами?
Ах! сколь далёко б дух наш шел,
Хотя природа временами
И забывает свой предел?
 

1802 или 1803

Предчувственный отзыв века

 
Сын мой! сын праха! сын юдоли!
Ты видишь, видишь, что и в самом
Смятении вещей теперь,
В порыве самом естества,
Ум человеческий не дремлет,
Мятется, реет, мчится вдаль,
Одолевает век – меня –
И ищет новых царств себе
По ту страну времен парящих,
Где ждет его венец бессмертный.
 
 
Нетерпеливый, бодрый ум,
Ум самовластный, ум державный,
Перестает отныне строить
В отвагу мысленные замки;
Собрав сил меры седьмеричны,
Стремится чрез предел обычный.
Се начинает человек
В небесной высоте дышать!
Он с зноем мразы проницает,
Он в тверди климаты пронзает,
К колесам солнечным дерзает.
Под ним Земля – как муравейник.
 
 
Ревнуя умственному взору,
Что видит он миры незримы,
Взор бренный странствует отважно
По отдаленным высотам,
Существенны миры находит
В эфирных чуждых областях.
 
 
Там он встречает над главой
Вселенны новы величайши;
А здесь – вселенные малейши
В безвестном мраке под стопой.
 
 
Тут он летает в мелком мире;
А здесь – в пучину не вступая,
Пронзает страшну даль пучины;
Без стоп в юдоли вод нисходит
И близит блещущи потери.
 
 
Там слабо око, ополчаясь,
Сражается со глубиною
И пользою венчает подвиг;
А здесь стопа отважна ходит
По бурной зыби, как по суше,
Без крыл, без лодии, без чуда.
 
 
Там дух в уединеньи реет,
А здесь пред светом крылатеет.
Ужасны подвиги его!
Се ветха область издыхает!
Растут из праха царства новы;
Падет личина Магомета;
И что ж? – в Пророке Аравийском
Пред светом обнажился – льстец;
Теперь ступя с бурливым блеском
На лжесвященну персть его,
Иной стоит – и сталью машет.
 
 
Меж тем как тамо силой чуждой
Возобновляется Мемфис
И манит в тьму своих развалин
Рыть некий драгоценный тлен,
Сокровище умов ветшало,
Иль извлекаются насильно
Из седьмеричной ветхой ночи
Ужасны духи древних римлян,
Здесь венценосный гений россов
Благий дух предков вызывает
И скипетром златым счастливит
Очарованну полпланету.
 
 
Вот, сын мой, сколь велико рвенье
Недремлющего ныне духа,
Сего бессмертна чада света
И небожителя во бреньи!
Ты хочешь знать, к чему еще
Сей полуангел, дух во прахе,
В ристалище своем блестящем
При мне поступит ныне дале
Или какие впредь надежды
В прозримой дальности блеснут?
 
 
Ты зришь, что он стремится вечно
От совершенства к совершенству,
От одного дово́да реет
К другим бессмертия дово́дам,
Как светозарная черта
Неусыпляемой зарницы
В торжественных явленьях нощи
Летит, туда же протяженна,
Отколе низлетает быстро;
Ты зришь, что мыслящее существо
Бежит со мною совокупно,
Бежит далече – неусыпно,
Меня он выпередить тщится;
И правда – времени смеется,
Хоть плоть ему и уступает.
 
 
Вот что вещает небо мне!
Тогда как миролюбный плуг
В браздах по тридцати веснах
Отсвечивать при солнце будет,
Блудящий пламенный мир некий,
Как странник тверди огневласый,
Сойдет в сию долину неба
И сблизится тогда с землей.
Что, сын мой? – Ты бледнеешь – тщетно;
Не лучше ль ободряться чувством
И той гадательною мыслью,
Что сей небесный посетитель
Провозвестит земле средь молний
Премудрости и славы полдни?
Или какой Кумеин век
Восставит на холмах вселенной?
Не будет ли едино стадо
Под пастырем единым в мире?
Иль будет снова в Византии
Из-под срацинских рук Рим новый
Или на западе Рим древний?
Не новые ли Сципионы
И вседержители ужасны
По средиземным глубинам
Помчатся с громом в кораблях?
Иль паки грозны Ганнибалы
Из глубины гробов возникнут
И ступят на утесы Альпов?
Или с Платонами Афины,
С Периклами, с ареопагом
Прейдут в Сармацию на диво?
 
 
Гордяся крыльями моими,
Мудрец не может ли достигнуть
До врат последних естества?
Иль оного исходит, первых.
И наконец – дерзнет в пучину?
Оттоль с отвагой пронесясь
Среди огнистой колесницы,
Коснется, может быть, – престола,
Где предстоит, поникши долу
И персты робкие сложа,
Всех мать, природа многогруда,
Вдали безмолвная судьба,
Пространство, долгота, движенье,
Иль вес, иль мера и число,
Порядок, сила, красота
И наконец – духов различных жребий;
Тогда, – так, – и тогда постигнет
Непостижимого! – но ах!
Предместник мой – минувший век –
Его свидетель покушений;
Мудрец едва не приближался
К пределам тайным естества;
И вдруг, увы! – как человек,
Нашел себя в ужасной бездне
И в ту ж минуту меж великих
Двух бесконечностей безмерных.
 
 
Дух должен быть героем сильным,
Когда потребна человеку
Всемерная возможность сил
Быть совершенным человеком,
Чтоб человека же познать,
Познать себя, всего себя.
Ах! что ж потребно мудрецу?
Ему быть должно? – быть божеством,
Дабы уведать божество
Или в зачатьи – естество?..
И самый ангел воплощенный,
Невтон – бледнеет изумленный,
Остановляяся меж сих
Двух бесконечностей ужасных,
И ощущает омрак в духе,
Непостижимый, неисследный.
Перед его же страшным троном
Природа робко мимо и́дет,
Не разделяет вечных прав
С иным совместником каким;
Он всю оставил мрачну тайну
Единому себе, – себе…
А может быть… но ты трепещешь!
Не содрогайся, сын мой, ныне!
Но лучше сим великим чувством,
Великой мыслью сей дыши!
Дух человеческий бессмертен;
Он сроден вечно простираться
По тайной лествице до края,
Хоть край – бежит от взоров вечно.
Ты жди, как я, – иль мой наместник,
Иной громопернатый вестник,
Поставим на вратах времен
Надежды светоносный факел!
Тогда питай сие предчувство,
Что колесо природы скрыто
Великий обращает год,
Что в плоти серафим иной,
Иль Петр, или Екатерина,
Другой Невтон, и Локк другой,
Или другой здесь Ломоносов
Торжественной стопою внидут
В врата Кумеиных времен;
А может быть – переселится
Восток и юг чудесно в север;
Не отрицай сих чувств – и жди,
Как путник на брегу морском!
 

1802 или 1803

Дань благотворению

 
Его Высокопревосходительству
господину адмиралу и разных орденов
кавалеру Николаю Семеновичу
Мордвинову, милостивому государю
и благотворителю с благодарнейшим
сердцем приносит
 
 
Вотще тюльпан в долине спит,
Коль на чело его склоненно
Скатился с тверди Маргарит,
Подъяв чело одушевленно;
 
 
Как в злачном храме, он в долине
Приносит тонкий фимиам
Багряной утренней богине.
 
 
Благотворитель! – я тобой
К блаженству ныне примирился
С жестокосердою судьбой,
Твоей душой одушевился.
 
 
Денница мне – твоя душа;
Она своей росой целебной,
В очах ток слезный осуша,
Врачует мой недуг душевный
 
 
И духи жизненные вспять
Моей Камене обращает,
Да пламя Фебово опять
По томным жилам в ней взыграет.
 
 
О сердце! – биться не престань
В горящих чувствах бестревожно,
Доколе парка непреложна
С тебя известну взыщет дань.
 

4 марта 1802

Торжественный день столетия от основания града св. Петра

 
Кто там, подобная деннице
В венце горящем над главой,
В величественной багрянице
Блистает в славе над Невой?
Столетня юность с красотою,
С улыбкой важность в ней цветет;
В деснице дань она несет
Богоподобному Герою,
Не призрак ли я зрю теперь?
Нет – зрю Петрополя я дщерь.
 
 
«Сто лет, потомки восхищенны! –
Так дщерь престольна вопиет, –
Сто лет уже, как град священный
Возник из тьмы ничтожной в свет.
И кто? какой сей дух небесный,
Дух приснопамятный в веках,
Одушевя недвижный прах,
Воздвигнул стены толь чудесны?
Немврод? – Орфей? – иль  Озирид?
Нет – Петр, полночный наш Алкид.
 
 
О полубог полувселенной,
Живый востока в высоте!
Сойди! Сойди с горы священной!
Се возрождённый в лепоте
Взывает росс в гремящем лике!
Се дышит он хвалой к тебе
И славу воздает судьбе,
Как первозданный, в шумном клике!
О тень! божественная тень!
Да будет свят навек сей день!
 
 
В сей день, толико мне желанный,
Праправнук августейший твой,
Небесным сердцем одаренный,
Екатерины внук драгой,
Предыдя в блеске славы ратной
Потомственным твоим полкам,
Велит торжествовать громам.
Вдруг гром в полках гремит трикратный;
Вдруг миллионом повторен:
«О Петр! – живи! – ты нам священ».
 
 
Живя ты в вечности, – в том мире,
Живешь еще и в сих веках;
Ты жив в громах, – жив в тихой лире
Ты жив в державе, – жив в душах,
Ты в чувствах вечен и негиблем,
Так памятник твой свеж и юн;
Храм грома, – там горит перун;
Храм правды, – он вовек незыблем;
Храм мирных муз, – тебя он чтит.
Великий! – всё тебя твердит…
 
 
Дивятся царства изумленны,
Что столь огромный сей колосс,
На зыбкой персти утвержденный,
Через столетие возрос.
Вселенной чудо, храм Дианы
Для блеска и твердыни сил
Три века с златом поглотил;
А здесь не храм – но град державный
Престол полмира, через век
На степень доблести востек.
 
 
Гордящась чистыми струями,
Препоясующа сей град
Нева, чуждаясь меж стенами,
Мне мнится, хочет течь назад;
Чело зелено воздымая
Из-под волнистых кровов вод
И разверзая влажный свод,
Недоумеет, взор вращает.
Вдруг глас раздался волновой,
И гул помчался над водой:
 
 
«Как? Стены предо мною ныне!
Ужель в стенах бегут струи?
Мне кажется, в иной долине
Пустынны я вела край.
Доселе со́сна, ель тенисты
Гляделися в моих водах;
Досель теснились в жидкий прах
Граниты стропотны, лесисты,
Где волчий взор в дубраве рдел,
Как огнь в зелену ночь горел.
 
 
А ныне там, где скромно крались
Рыбачьи челны близ брегов,
С бесценным бременем помчались
Отважны сонмища судов.
Ермий, сей купли вождь, со славой
Развешивая легкий флаг,
Меж полюсами на зыбях
Летит с гордыней величавой,
Летит то с севера на юг,
То с запада в восточный круг.
 
 
Досель страшились робки боты
Предать себя речным водам,
А ныне ополченны флоты
С отвагой скачут по морям;
Кипящу бездну рассекают,
Хребет царя морей нагнув,
И, звучны своды вод давнув,
Пучину славой наполняют.
Но кто виновник их побед? –
Сей ботик, – их почтенный дед…
 
 
Доселе, дебри где дремали,
Там убран сад, цветет лицей;
Где мертвенны утесы спали,
Там, из могилы встав своей,
Скудели в зданиях багреют;
Где ил тонул под серым мхом,
Там прянул водомет сребром;
Там куполы в огне краснеют;
Там стогны в мрачну даль идут
Или стражницы твердь секут.
Бессмертный! кто тебе подобен!
Зевесов иль Филиппов сын
С тобой равняться б был удобен
Иль Цезарь, римский исполин!
Их памятник – бесчеловечность;
А ты – урок дал естеству,
Как ты подобен божеству;
Ты про́йдешь целу славы вечность,
Подобно как Нева меж рек», –
Рек невский гений и потек.
Так, россы! – зрите ль, что вершины
Надменных гор перед Петром
Поникнувши легли в долины
И пали в страхе ниц челом,
А тамо, где долина крылась,
Возникнул холм, напружа дол,
И холм в блестящу твердь взошел?
Так точно гордость низложилась,
А дар души из тьмы воззван,
Ценен, – возвышен, – осиян.
 
 
Се там хранилища закона
В священном ужасе стоят!
Се там Паллады, Аполлона
И муз святилища блестят,
Где усмирял он древню дикость
И злобу стер, где змий шипел,
Где самый рок он одолел,
Открыл души своей великость
И всё, едва не всё возмог,
Как полпланеты полубог.
Се храмина, чертог законов,
Отколе боголепный глас
Решил судьбину миллионов;
Отколе не единый раз
Пылал перун, сопутник славы,
Карал вражду внутри и вне;
Отколь престолам, – царствам, – мне, –
Векам – твердилися уставы!
Се славы колыбель! о росс!
Чудись, как в славе ты возрос!
 
 
О Первый Петр! во всем ты первый,
Хоть кратко факел твой светил;
Но твой праправнук, внук Минервы,
В себе его возобновил;
А ты, – ты в климатах безвестных;
Се гроб! – тут спит твой прах;
Тут торжествую – во слезах.
Ужасна тень! – зри с гор небесных!
Се дань на гроб сердца кладут!
И благодарны слезы льют!
 
 
Но, о премудрый основатель!
Одних ли сих творец ты стен?
Одних ли сих чудес ты здатель?
Народ тобою сотворен;
Народ – трофей в трофеях главный!
А ты – России всей творец.
О росс! благословляй венец
Петровых стен столетья славный!» –
Так дщерь Петрополя рекла
И жертву с страхом воздала.
 

Май 1803