Конец расставания, был столь же душевен, как вздорно его начало. Поверив в искренность слов и уверенности взгляда, и Нин успокоилась, взяв однако слово, что он будет беречься.

– Что со мной может случиться? Я же уже побывал там, и меня оттуда выгнали. – Как будто в шутку сказал Аш, заверив однако: – Конечно, я буду беречься, зная, что меня ждут; что у меня есть дом.

Он с легким сердцем зашагал в сторону Нибиру, а скоморохи глядя ему вслед, провожали с сожалением. Даже и Эги, отошедшая от гнева, благословляла его от опасности.

***

Вернувшиеся скитальцы, с удручением замечали, как изменился их родной край, с тех пор как они его покинули, отправившись в далекий путь. Прошло совсем немного времени, а скоморохи не узнавали, в мрачных и серых лицах, прежних своих земляков, верящих в чудо и радовавшихся их появлениям как дети. Если раньше люди одаривали их мерами зерна, а кто побогаче не скупился и на серебряники, то теперь было непросто выпросить и засохшего кусочка. А показывать проделки плутоватого бедняка, стало опасно, ибо, только прослышав о том, что где-то хулят власть, стражи тут же бросали все силы на поимку хулителей, и те не отделались бы простыми побоями. И подвиг Бильгамеса – древнего правителя Унука, где богоравный побеждал древнего царя Киша, упоминать строго воспрещалось. Другие скоморохи, давно нашли ему замену, воспевая деяния кишских урсов, с легкостью присваивая им подвиги славного унукца, или просто называя его древним царем Киша; но скитальцы Пузура, слишком чтили древние сказания, чтобы ради серебряников, красть прославленные деяния у любимого удальца. Их спасали, их чудесные умения в ловкости и силе, пользовавшиеся у людей неизменным успехом, и песни, которых у скитальцев, побывавших на дальних окраинах, прибавилось. Но особую любовь, у людей снискала Нин, исполнявшая песни юного эштарота. Не содержащие ничего богохульного и направленного против власти, они тем не менее, заставляли задуматься о несправедливости мира, а их напевы, вышибали скупую слезу и у самого черствосердного. Нин все время выговаривала своих друзей, сетовавших на скупость людей, за уныние. И, несмотря на то, что они не могли поделиться с людьми всем тем, что они почерпнули в своих странствиях, предлагала их повторять и заучивать, чтоб не забыть. «Как вы можете жаловаться на то, что нам мало подают, когда люди сами едва могут наполнить свои желудки?» – Возмущалась она. «Ничего, когда Аш будет с нами, он обязательно, что-нибудь придумает. Он великий выдумщик». – Подбодряла она их. А ее старшие товарищи, со стыдом думали, что это они сейчас, должны были подбадривать ее. Это было особенно горько, оттого, что они догадывались как Нин относится к храмовому послушнику и понимали, что так она больше подбадривает себя. При том, никто из них не верил, что Аш вернется, если даже ничего с ним не случится.

***

По-старушечьи ковыляя, опираясь на посох, Аш с удовлетворением заметил, что годы проведенные в стенах храма, были все же не напрасны. Жизнь послушника дарительницы женской плодовитости, и ежедневные повторения женских повадок и движений, дали свои плоды. Да так, что не будь он защищен клятвенным словом верховной жрицы и частым отлучениям у абгала, он подобно другим послушникам-гала, забыв все мужские привычки, уже бы и не помнил, что был рожден когда-то мальчиком. Да и особое положение эштарота, обязывало оттачивать и мужские навыки, дабы показывать несчастье мужа Инанны-Эштар, или обоеполое воплощение самой богини, в гневе поражающую врагов оружием. Тяготившийся таким положением, он находил этому и свои преимущества, ведь теперь это помогало ему проникать в самые заповедные места, не вызывая подозрения или ненужного внимания. Никто из встречающихся ему людей – простых прохожих или внимательных стражей, не заподозрил в дряхлой нищенке, мужа годного к битвам, вполне могшего оказаться и соглядатаем Киша.

– Куда прешь, старая?! – Прикрикнул на него стражник, отталкивая древком копья, когда он попытался проникнуть в верхний город. – Не знаешь, что бродягам сюда ход заказан?!

– Мне бы в храме помолиться, милок. – Прокряхтел Аш, подражая Ама, повторив ее ужимки и умоляюще глядя в глаза привратнику, протягивая серебряник. – Внучка на сносях, боюсь как-бы дурно не вышло. Где как не в доме самой Инанны, выпросить помощи для благополучных родов?

– Откуда у тебя ги? – Недовольно проворчал привратник, разглядывая серебряник. – Украла небось? … Признавайся, кого ограбила?!

– Что ты милок, Энлиль тебя береги. Как я – старая, ограбить кого-то б смогла? Миилоостью божьей живеем.

– Да кто вас старых знает. Ладно, проходи. – Милостиво разрешил стражник, засовывая ги в шубату.

Поблагодарив и кланяясь, Аш поспешно отковылял, усмехаясь, что привратник его не узнал. Сам эштарот, сразу приметил, одного из тех, кто так усердно его избивал, служа единодержцу; а теперь, столь же усердно прислуживая новым хозяевам. Аш хорошо помнил, что именно этот стражник, старался попасть ему непременно по лицу: а стало быть, не мог не узнать в нем сейчас мятежного эштарота, не будь он измазан болотной слизью, сделавшей кожу смуглой и стянувшей в морщины. Радуясь, что его хитрость удалась и оказалась столь искусно исполнена, Аш поспешил к родному храму.

***

По дороге к храму, эштарот обратил внимание на то, как мрачно стало вокруг. Кругом не было ни души, и лишь величественные здания, потрепанные безумием торжествующего победителя, нависали над ним посеревшими стенами, и зияя рваными ранами, угрюмо смотрели на одинокого прохожего, будто желая прогнать незваного гостя, опасаясь, что и он пришел чинить им боль разрушений. И пыльная площадь, терпевшая на себе прах никем не убираемого пепла, гоняемого понурыми внуками Энлиля, да и само небо, нависавшее налитым свинцом, будто скорбели о былом великолепии преданного города. Пройдя через весь город, добираясь до его сердцевины, он уже видел, что оставило после себя веселье победителей, но здесь, в обиталище богов, город хоть почти не тронут, но оттого даже более мрачен в своем одиночестве.

Тихо постучавшись в высокие двери и не дождавшись ответа, Аш постучал настойчивей, и еще и еще, пока не услышал скрип сдвигаемых засовов. В двери показалось сонное лицо привратника. Им оказался любимчик вельмож и ротозеев Иммал-иги, прозываемый также своими почитателями – Лугаль-гала. Это удивило его, но вспомнив, о том, что случилось с городом, он смекнул, что должно быть, всех рабов перебили или забрали новые хозяева, послушники и послушницы же, были разобраны для утех. А самого Иммал-иги не тронули, вероятно, оттого что кто-то из высших покровителей успел за него вступиться. Нахмурив брови, и с пренебрежением пройдясь волооким взором по лохмотьям нищенки, посмевшей стучаться в столь позднее время, гала прикрикнув на нее, за то, что она мешает жрицам и послушникам возносить молитвы великой заступнице, хотел закрыть тяжелые двери. Аш, спешно скинул с головы накидку и выпрямившись стройностью стана, ухватился за дверь и заорал:

– Эй, Кунга, это я – Аш!

Круглые, всегда будто удивленные глаза Иммал-иги, стали еще больше от изумления. В стенах храма, за глаза все его называли ослом. Давний завистник Аша. Хотя сам Аш будучи здесь, и не думал с ним тягаться, думая лишь о том, как-бы поскорее покинуть это место. Недоуменно заморгав большими, подкрашенными веками, гала едва вымолвил:

– Паучок???

– Да-да, это я. Живой, как видишь. Светлейшая Эн-Нин-Ан здесь? Я хочу ее видеть. Только не лги, что ее нет. – Почувствовав подвох, предупредительно схватил он крепкой рукой, разодетого в пух уду, за красиво убранную бахромой накидку. – Ты меня знаешь, я этого не спущу.

– Что ты, что ты? Я даже и не думал. – Испуганно защебетал Кунга. – Пойдем, я отведу тебя.

– Ты думаешь, мне память отшибли?

– Я посвечу.

– Так оставь мне огонь.

Помявшись, гала промямлил, что светлейшая приказала беречь масло, так как времена наступили тяжкие, а прихожан все меньше.

– А что, светильники в проходах убрали? … Ладно, позволь хоть смыть пыль дорог. – Выдохнул Аш, не пробив упрямство молодого скопца.

Войдя в полумрак здания, Аш убедился, что Иммал-иги не врал. Следуя за виляющим задом долгоногого певчего, он с опаской поглядывал по сторонам, опасаясь вдруг нарваться на засаду, хотя и знал, что новой власти до него нет дела.

Великая жрица Великой Госпожи, стоя на коленях, шептала молитву. Спиной почуяв присутствие, жрица не оборачиваясь, поприветствовала его:

– Здравствуй Аш-тур. Я знала, что ты вернешься к нам. Избранник Великой Госпожи, не может сгинуть без следа.

Аш изумился, как она, так легко его распознала.

– Я вырастила тебя как сына, хоть ты этого никогда не ценил. И ты думаешь, за эти годы, что ты с нами, я не успела запомнить стук твоих шагов и шелест движений? – Сказала жрица, оставив, наконец, свои моления.

– Верный послух благости Госпожи неба, счастлив снова быть в ее прекрасной обители, и рад видеть ее добрую настоятельницу, светлейшую Эн-Нин-Ан во здравии. – Проглатывая звуки, поздоровался Аш, преклоняясь.

Его всегда здесь, одолевала робость перед старшими, хоть он и старался держаться независимо. Осмелев на воле, он думал, что избавился от нее, но стоило ему только войти в стены храма, как прежняя неуверенность поселилась в нем снова, предательски выдавая себя в отведенном взгляде и в тихом голосе.

– И я рада, вновь увидеть тебя, мой мальчик. – Ответила она на приветствие, подойдя к нему.

Разглядев ее лучше, Аш поразился, насколько она изменилась, не узнавая в этой усталой женщине строгую наставницу. В ее глазах не было прежнего пламени жизни, перемешанного с холодностью взора. В них теперь холодилась тихая печаль, и теплился огонь человеческой любви, и набежавшие от нечаянной радости морщины, собрались в расправленные крылья. Перестав пользоваться накладными волосами, она перестала стричь свои, и начинающаяся проседь выдавала ее старение.

– Дай, я посмотрю на тебя. – Сказала она, привлекая его к свету. И осмотрев, оценила. – Да, ты возмужал за время скитаний. Надеюсь, ты все же не забыл мои уроки?

– Мне не забыть те знания и навыки, что я получил у наставников и у светлейшей Эн-Нин-Ан. – Поклоняясь, с искренним уважением поблагодарил Аш наставницу. – Они мне не раз помогли в моем скитании.

– Отрадно это слышать от упрямца, что считал постыдным само пребывание у нас.

Эти слова, несколько охладили пыл эштарота, и, выпрямившись, он ответил проявляя достоинство:

– Да простит меня великая жрица, но хоть я благодарен строгим наставникам и добрым жрицам за науку, я никогда не переменю своего мнения относительно моего пребывания здесь; и считаю его принужденным заточением, для вольного человека постыдного. Да простит меня светлейшая, за дерзостность слов.

– Я вижу, ты возмужал не только телом, но и разумом. – Оценила подобающий ответ жрица. – Я всегда ценила тебя за твое вольнолюбие, хотя пребывание у нас лишает воли, особенно мальчиков. Ты продолжал смотреть волком, даже тогда, когда тебя опаивали зельем подавляющим силу. Ты так и не стал настоящим гала, ты стал лучше. Все твои сверстники-мальчики, давно стали подобны валухам и смиренно следуют за пастырями. И только ты, переполняемый юношеской страстью, противился нашим пожеланиям, что казалось, тебя не брали никакие снадобья. И мужал, взрастая отроком, будто в тебя не влагали как в других, иной особенности, лишь по мере надобности являя эту сущность. И сущность эта – совершенна. Такое случается очень редко, раз в сотню, а может в тысячу лет. Лишь анунаки, или даже сами первородные, имеют такие свойства. Это свойство, подобно свойству самой Властительницы, только иное. Не сведущий и не распознает эту твою особенность. Я всегда знала, что она сама избрала тебя, как только увидела: когда диким, пугливым волчонком, не умеющим даже сказать по-нашему, тебя привел к нам старый абгал. Я тогда уже поняла, что неспроста ты переступил порог нашего пристанища, и тебе уготована судьба служить Великой заступнице.

Аш слушал внимательно, из учтивости не перебивая наставницы, но по мере ее откровений, он вникал в ее слова. С ужасом понимая, какая участь ему была уготована и какая постигла. А Эн-Нин-Ан все говорила:

– Потому мы и держали тебя отдельно от остальных воспитанников, что послушницы воспылали к тебе страстью, вопреки нашим предчертаньям – не сходиться жрицам и послушницам с гала. А послушники завидовали что, приобретя новую, ты не утратил прежней особенности, которой лишены они. Гладколицые ишибы, предлагали решить эту загвоздку, старым, проверенным способом, так же как пастухи разрешают природу ретивых агнцев. Но я не дала этому случиться, ибо священной клятвы не обманешь, и сама я прикипела к тебе душой. И я объявила тебя выбором небесной царицы своим возлюбленным, узрев в том, явление божественного чуда самой Инанны, знак нам – ее служителям, как предупреждение о скором нисхождении воли богов.

"Что она от меня хочет?" – Мелькнуло в голове эштарота. И на всякий случай, он выказал свою признательность, чтоб, наконец, старая успокоилась. На что получил гневную отповедь, заставившую его втянуть шею от неловкости:

– Глупый мальчишка, думаешь я для того это говорю, чтоб ты мне поклоны бил?!

И продолжила, так же спокойно, как начала:

– Ты видел уже Иммал-иги? Из послушников он здесь только и остался, в надежде в скором времени принять сан ишиба, чтоб быть на равных с нами и вещать от имени Инанны. Ведь скоро сюда прибывает сам Лугальзагесси, чтоб принять помазание на царствование над всем Каламом. И наш ослик уже вовсю суетится, чтоб выслужиться перед новым государем. Вот и бегает теперь в дом неба и земли жестокосердного Энлиля, где тамошние жрецы, готовят жертвенник и престол к священнодейству.

– Но, ведь город пуст и порушен! – Не удержался Аш, пораженный лицемерием завоевателей. Узнавая пылкий нрав своего любимца, жрица усмехнулась, одновременно радуясь этому и потешаясь над незадачливыми унукцами.

– Пусть это не заботит, ни тебя, ни меня. Пускай о том их головы трещат. Для столь могущественного воинства, это не будет трудным. Но, уж думаю, их повелитель, не собирается проводить свое торжество, в мертвой тиши среди развалин. Наместник уже отдал повеление, оставшимся глиномесам и ваятелям. А народ, – наставница тяжело вздохнула, – народ всегда можно новый нагнать. Не сомневаюсь, что людей с юга сюда уже сгоняют. А среди них и строители найдутся, да и умельцев хватает.... Опустела наша обитель: покинули свои гнезда, прекрасные вестницы ее; поманили их обещания о лучшей доле в ее пристанище в Унуке, а с ними потянулись и глупые послушники-гала. Нет с нами и доброго уду, что обучал тебя премудростям песнопения. Принял он смиренно гнев Мес-Э, за надругательственные песни против государя.

У Аша, зашевелились волосы от этих слов, он осознал, что его необдуманная дерзость, коснулась не только его, но и людей соприкасавшихся с ним. Бедный, добрый уду, как терпелив был он с ним, обучая игре на за-ми, когда он отказывался повторять его уроки, как смиренно переносил все его выходки, заставив взяться за обучение, невольно затрагивая струны его совести. И ушел так же смиренно и тихо как жил, ни разу не упрекнув нехорошим словом ученика из-за которого погибал.

– Я знаю, для чего ты вернулся. Судьба абгала, твоего мудрого учителя, беспокоит твое сердце. Увы, но и я не сумею его успокоить, слишком замысловаты его пути, мне не разобрать их. Я слышала, он еще оставался в Нибиру, когда отправил тебя дорогами странствий, но уже вскоре, я не застала его в его клети. Наверно, про него известно Азуфу. К нему он обращался, чтобы вызволить тебя. и Азуф помог.

– Козлобородый?? – Догадался Аш, вспомнив разговоры о могущественном и таинственном человеке.

– А ведь и правда, у него лишь на подбородоке борода, щеки же, будто и он из уду, и щетины не знали;. Как ты ловко подметил. – Рассмеялась жрица. – Ты знаешь его?

– Нет. Учитель рассказывал.

– Значит, завтра я отправлю жрицу к нему в Киш. Божественных прислужниц, слава богам, пока еще пропускают через заставы. Она разузнает у него про абгала.

– В Киш???

– А где еще искать чашника Ур-Забабы? Он отбыл туда, незадолго до прихода унукцев. И думаю, возвращаться пока не собирается.... Как??! А ты не знал? – Осеклась наставница, поняв, что сболтнула лишнего.

– Значит, мне надо срочно обратно. – Засобирался Аш, чувствуя подвох.

Эн-Нин-Ан, как-то сразу оживилась, беспокоясь, что снова потеряет любимца богини:

– Погоди, тебе слишком опасно теперь. И если тебе повезло, что тебя не раскрыли и не повязали, это не значит, что в этот раз этого не случится. Я же пообещала, что отправлю посыльных.

– Нет, я должен сам. Меня там… – Аш прикусил язык, но было поздно.

– Тебя там, ждет кто-то? Аш-тур, ты посвящен самой Инанне-Эштар, а она пренебрежения не терпит. Гляди, не гневи нашу госпожу, это плохо кончится.

Ничего не ответив, набросив на голову накидку, Аш молча встал, чтобы уйти, но по хлопку наставницы, перед ним выросли два здоровенных уду и схватили так, что нельзя шевельнутся.

– Ты думал, мы тебя снова отпустим, после всего? – С прежним бесстрастием сказала наставница. – Ты посвящен Инанне, и твой дом здесь, в ее обители у нас. Где это видано, чтобы жених покидал свою невесту?

6. Всевышней волей.

– Стоой!!! – От громогласного крика ослы застыли от страха, и колеса со скрипом увязли в выбоине, отчего возок, с находившимися в нем седоками, накренившись, тут же завалился на бок. – Именем великого лугаля!

Пузур соскочив с передка, испуганно, вперевалку заспешил к ополченцам, боясь их прогневить, хотя они стояли тут же рядом. Старший из них, обратился к нему, важно выпячивая пузо:

– Наш великий лугаль, единодержец четырех сторон обитаемого мира, призывает всех мужей способных держать оружие, вступать в великое ополчение, против ополчившихся на нас ведьменшьих полчищ. Пойдешь с нами. Есть еще мужи?

Услышавшая разговор мужа с военными, Эги вцепилась в мужа, набросившись на дружинников, как гиена на провинившихся самцов:

– Э-э-э! Куда это вы, моего мужа потащили?! Иш чего удумали, уже и стариков хватаете! Не видите разве, что он стар и немощен!

– Повеление великого лугаля. – Повторил опешивший десятник, но уже не так уверенно.

– Наш великий лугаль и многославный единодержец, и без него справится! Или вы сомневаетесь в силе нашего государя, и думаете, будто он уже и немощных в вояки берет?

Не зная, что ответить, старший предусмотрительно смолчал, начав со своими людьми осмотр повозки.

– Ну вот, я вижу настоящего бойца, да какого. – Обрадовался десятник, искавший повода, чтоб оправдать свои действия. – Ну как великан, пойдешь в воинство великого лугаля?

– Он не понимает.

– Я не тебя девочка, спрашиваю. Ну чего мычишь? Отвечай, когда тебя спрашивают.

В ответ, Хувава лишь приветливо скалился.

– Эээ, – снова вмешалась Эги, вызвав раздражение на лице десятника, – вы чего это?! Совсем ополоумели изверги – блаженных в войско?! Где это видано?!

– Да какой он блаженный? Вполне годный для битвы боец. Правда ведь, урса?

– Ху-ава-ва, ху-ава-ва.

– Дайте ему оружие… Нет, погодите, … дайте лучше оглоблю. Каков урса. Красавец.

– Ху-ава-ва, ху-ава-ва.

– Ну-ка покажи, на что ты способен удалец! Вот так, так-так, молодец. Еще-еще. Поглядите на этого молодца, всем бойцам, боец! Э-э-ээ, осторожней-осторожней! Осторожней!!… Ааа…!!! Кто-нибудь, остановите его!!! Заберите у него дубину!! Чего стоите?!!!

Но никто из его вояк не спешил подставляться под оглоблю, и только подсуетившиеся подруги великана, смогли спасти головы воякам, попрятавшимся от разошедшегося в радостном буйстве Хувавы, возгордившегося от похвалы.

– Ну их, эти бродяги все полоумные. Забирайте ослов и уходим отсюда.

– Господин, за что ж ослов забираете? – Плаксиво потянул Пузур, заискивающе заглядывая в глаза предводителю дружинников.

– Ослы пойдут, на нужды войска великого лугаля. Вы же не можете воевать. Пусть хоть ваши ослы, послужат общему делу.

– Они ж не годны для войны, они совсем паршивые. – Продолжал ныть Пузур.

А десятник предупредительно нахмурил брови, давая понять, что не шутит:

– И жену свою придержи, а то мы ее как смутьянку повяжем. Отвязывай!

– Ха, да тут еще один прячется! – Раздался победный возглас, одного из ополченцев.

Обступившие возок ополченцы, загляделись на заспанное лицо Гира, когда он ничего не понимающий, вылезал из вороха сена.

– Что такое? Что случилось? – Просипел он, протирая глаза.

– Кир-Угу! Кир-Угу! – Вскричал один из ополченцев. – Братцы, это же Кир-Угу! Помните, я про него рассказывал?! Здорово Кир-Угу – дружище!

– Аа? Здорово. Что случилось?

– Ха-ха, узнаю нашего невозмутимого Кира. Пошли-пошли, я тебе все объясню. – Отвел он Гира в сторонку, где они о чем-то заговорили.

Скоморохи стояли понурив головы, не решаясь перечить грозным воякам, уводившим их ослов, и ждали своего товарища. Теперь им предстояло, как-то обходиться, без их верных, упрямых друзей. Тут же, с виноватым видом стоял и Хувава, расстроенный оттого что те, кто его вначале расхваливал, затем отчего-то рассердились и ругались на него. По-детски насупив губы, выпячивая нижнюю, он чуть не плакал, обиженно лепеча под нос.

Наконец, Гир перестав беседовать со старым приятелем, направился в их сторону, но вопреки ожиданиям, не сел как прежде на облучок, но остановился в некотором расстоянии перед ними. Это их насторожило, и их опасения подтвердились.

– Пузур, я ухожу. Говорят, лугаль собирает ополчение.

Пузур давно ожидавший подобное от бывшего воина, понимающе кивнул, Эги тоже смолчала, и только слабый отклик отчаяния Нин, дал понять, насколько тяжело для них предстоящее расставание.

– Нет!

Увидев ее перекошенное лицо, Гир виновато опустил глаза.

– Гир, ты же это не взаправду?! Ты же пошутил?!

Коснувшись ее предплечий, Гир пытаясь убедить в правильности своего шага, заглядывал ей в глаза, от волнения, ставшие еще больше:

– Нин, милая Нин. Послушай своего преданного, своего любящего и несчастного Гира. Вот я перед тобой, полный ожидания твоего слова. Для себя я решил, но твое слово может изменить все. Я воин. И как воин, я не могу быть в стороне, когда родная земля подвергается опасности. У меня – в моем родном краю, осталась моя родова, моя бедная жена....

– Но она тебя предала, она давно с другим…! Ой. Прости.

– Меня нет рядом с ними, но я могу и хочу им помочь. – Будто не заметив, своего нечаянного осрамления и раскаянного смущения девушки, ответил Гир. – Не важно, вижу я их или нет, даже не зная как они, и живы ли вообще…, меня все еще заботит их судьба. Я не мог им помочь, хотя Пузур свидетель, я никогда не забывал о них, но теперь даже мои ничтожные усилия, может быть, помогут сдержать силы несущие им смерть и мучение.

– Пусть лугали воюют друг с другом. Зачем простолюдину их война?

– Воюют лугали и их дружины, а страдают простолюдины. Ты же видела, что творится на землях Загесси; ты же слышала, что стало с Нибиру. Ты же не хочешь, чтоб и сюда это пришло?

Нин испуганно замотала головой.

– Ну, вот видишь?

– Но тебя там убьют.

– Что ты как плакальщица, хоронишь меня раньше времени? – Рассмеялся Гир. – Вот увидишь, я еще приду с победой. И мы с тобой еще покажем Кишу, то, чего не видели и придворные игрецы; ты не успеешь соскучиться, и я уже буду с вами.

– Аш, тоже так говорил.

Поняв что шутка не нашла отклика, Гир решил, что время скрытности прошло:

– Аш обязательно вернется, и вы будете вместе. Ну, а я… Ты же не любишь меня… А, я буду помнить, что у меня есть дом. Пусть на колесах, но мой родной дом. И семья. Вы же все стали моей семьей: ты и Пузур, и Аги и Ам…, и наш малыш Хувава… – и встретившись с ней взглядом, – и Аш тоже. Куда я без вас?

Ничего не сказала Нин, лишь ее глаза исполненные слез, выдавали боль отчаяния и обиды негодования. Приняв ее молчание за согласие, Гир присоединился к ополченцам. Замешкав, старший что-то приказал своим подчиненным, и те отвязав одного из ослов Пузура, оставили его посреди дороги.

***

– Именем Лугальзагесси – истинного и единственного царя и повелителя Калама! – Грозовой возглас, пронесшийся по проходам, заставил бесполых привратников пропустить стражей, бессильно опустив руки. Новые-старые городовые, принятые и брошенные пустынниками, и два раза на дню успевшие отчураться и присягнуть новым хозяевам, решительно ворвались внутрь.

"Кунга" – Догадавшись, заключила про себя, выскочившая из молельни жрица. И ее подозрения, тут же подтвердились, когда за спинами стражей, она увидела победно-ликующее лицо гала-уду.

– Здесь скрывается кишский лазутчик! Выдайте его!

– Какой лазутчик?! Здесь лишь служители великой госпожи! Падите ниц несчастные, вы оскверняете обитель великой Инанны!! – Попыталась образумить их настоятельница, но привычные без должного почтения относиться к подчиненным богам, стражи не обратили внимания на гневные предостережения жрицы.

– Нет, говоришь? А это кто?!

– Да какой это лазутчик?! Это эштарот – избранник самой Заступницы!

– Ого. Он-то нам и нужен! – Выволокли они из клети юношу. – Ну, что весельчак, думал – улизнул?

***

Стражники, пригнали пленника во дворец с ярмом на шее, как опасного преступника, по пути еще изрядно над ним поиздевавшись.

– Преступник доставлен! – Бодро отчитался старший, о выполненном распоряжении.

Увидев побитого пленника и самодовольных стражей, всем видом выражавшим ожидание поощрения, а то и награды за свое рвение в исполнении приказа, нимиец рассвирепел в ужасе и гневе от холопской бестолковости.

– Что вы наделали?!! Ослопы!!! – Орал он, весь мокрый и раскрасневшийся от переполнявших чувств, совсем потеряв самообладание. – Кто велел вам?!! … Я вас самих в иго!!! Немешкотно вызволите его!! Я просил пригласиить! Пригласить, а не как татя вдоставить! Не разбираете разницу?! Оооо, да вы его еще и били!!

– Но… но…, мы…

– Убирайтесь, пока целы!!

Приведенные в замешательство и насмерть перепуганные стражи, толкаясь, пока нимиец не передумал, камнем выскочили наружу, страшась перемены своего и без того шаткого положения.

– Что они с тобой сделали, бездари. – Суетливо крутился вокруг него торговец. – Ну, ничего-ничего, не познав боли, не узнаешь радости победы.

Аш удивлялся, с чего бы какому-то неизвестному иноземцу, беспокоиться о нем и его здоровье. В голову приходила неприятная, но лишь одна возможная причина. И участливые слова иноземца, казалось, лишь подтверждали его подозрения.

– Ну, что вы стоите?! Подготовьте гостю мовь с дороги и накормите! – Кричал иноземец на слуг, отчего-то виновато опустивших головы.

И совершенно учтиво, чуть не ласково, добавил: -

– Досточтимый А-Аш-Ме-Ди, должно быть проголодался.

И слуги поспешили исполнять его приказание, тут же уведя Аша в купальни.

***

Не сопротивляясь обмывавшим его чернокожим служанкам, присланных хитрым нимийцем для большей покладистости гостя, обнаженных и казавшихся еще более страстными от вспененного мыльного корня, Аш размышлял о том, как бы избежать незавидного положения у какого-то иноземного торговца. Как не стать тем, кем сулил ему быть пустынный лугаль; как вернуться к ставшим уже родными скоморохам, к Нин, которой он клятвенно обещал вернуться. От столь мрачных мыслей не возникало плотских желаний, хоть рабыни из неведомых земель, будто случайно, невзначай, своими разгоряченными телесами задевали чувственные места, изрядно стараясь разбудить в нем страсть; не хотелось есть. И слуги, раскланиваясь ему как большому господину, вышли оставив его наедине с его мыслями. Убежать сейчас, не представлялось возможным: внутри всюду были рабы, а снаружи стражи; и попытайся он хотя бы сделать движение к выходу, они тут же поднимут тревогу. Оставалось дожидаться удобного случая, а это возможно только ближе к ночи. Пока он размышлял, слуги успели доложиться хозяину, и вскоре, все так же раскланиваясь, отвели его к нему.

– Мне доложили, что ты отказался от ужина. Не боится ли, любимый ученик нашего друга, покушения на живот свой? – Спросил его иноземный торговец.

Аш поняв, что дело касается абгала, ответил кратко, но так, чтобы еще и спросить:

– Я безмерно благодарен доброму хозяину сего замечательного дома и его услужливым работникам, за заботу; после прогулки с доблестными стражами, это было как дождь после засухи. Но, вот кусок нейдет, когда не знаешь, что ждет.

Иноземец оценил находчивость эштарота, и, следуя его пожеланию, тут же перешел к делу:

– Да, это плохо вышло. Не беспокойся, твоя прогулка не пройдет не оплаченной: стражи будут наказаны за свое самовольство. Но, ты не терпишь узнать, зачем ты здесь? Известно, что твой учитель, был кладезь знаний великих.

Видя недоверчивый взгляд эштарота, он пояснил:

– Досточтимый Аашмеди уже знает, что я был другом твоего учителя. Мы знались с ним, еще до того, как он стал нам помогать бороться с кознями чародеев Ур-Забабы: этого врага мира и разжигателя войн, угнетателя самовольством захватившего священный город. А, вежды знают и чтят удальца, не струсившего и выступившего против самодурства его, высмеяв и его самого, и лизоблюдов его; и за то, подвергнутого истязаниям великим и брошенного в темницу, и теперь еще преследуемого и вынужденного скрываться от его ищеек.

– Мне льстят слова благородного господина, чье имя к сожалению не известно мне. Но право не знаю, чем я могу быть полезен вам. Я сам давно не видел своего учителя, и как раз надеялся встретить его здесь, а не застав, хотел узнать у досточтимого господина Азуфа о его местопребывании. Но, к сожалению, мне сказали, что и он покинул город. Может быть, доброму господину известно, где он?

– Все зовут меня просто торговец или иноземец, друзья и знакомцы называют торговец Симашки, и ты меня так называй. – Утолил любопытство Аша иноземец. – Я знаю, что ты не знаешь где твой учитель. Мне нужно от тебя другое. Буду краток. Тебе не надо в Киш, ибо там ты не найдешь его.

– Почему?

– Не косись на дверь, я не хочу держать тебя, но хочу лишь, чтоб ты знал. – Сказал иноземец и тяжело вздохнул, заметив, что Аш, оглядывает помещение, чтобы найти возможность улизнуть. – Твоего учителя нет больше среди живых. Его мертвое тело было найдено под стенами еще до начала осады. Тогда, когда толпы диких варваров кружив вокруг города, лишь издали присматривались жадными очами к великолепию города. Это дело рук людей Киша, больше некому. Они мстили тебе, за осрамление их царька. Конечно, они не стали бы марать рук своих и нарушать законы Нибиру, ведь старик не был ни в чем повинен, но наняли не гнушающихся ничем, лугашумов из предела нищих.