– Понимаю.
– Скажи лучше, с чего такой переполох, что и прибывших обирают?
– Скажи спасибо, что вы кишцы, и я об том ведаю. С чужеземцев и плата выше. А если б, вы были унукцами скажем, то лучше б вам здесь совсем не появляться.
– А, что так?
– Разве вы не слышали, что вероломные помыслы Лугальзагесси, привели наши города к войне?!
– Ну, слышали… краем уха.
Стражник недовольно напыжился, но ничего не сказал, лишь попытав, куда ездоки намерены отправиться дальше.
– Как куда? В Нибиру. После долгой дороги, принести дары и отдать свои почести всемилостивейшему Энлилю, покровительствующему нашему благословленному лугалю Ур-Забабе, да длятся вечно его годы. – Удивившись вопросу, ответил гальнар.
– Сворачивайте свой возок. Туда хода нет.
Не ожидавший такого оборота, скоморох вскинул бровями:
– Что значит – сворачивайте?
– Ну да, вы ж наверно, не слышали. – В голосе стража слышалась обида.
– О чем, не слышали?! Что случилось?! – Слова земляка, заставили учащенно забиться сердце Пузура.
Стражник ответил не сразу, но пережидая, посверлил глазами, будто испытывая взглядом, потом выронил, тяжело как свинец:
– Нибиру пал.
– Каак…?! – В ужасе, то ли прошептал, то ли вскрикнул Пузур.
***
Засидевшись за раскладом, и поглощенный подготовкой очередной мести, Азуф не заметил как наступило утро и пришла пора встречать новый день. А он еще и не ложился. Случалось и раньше, что он забывал о сне, но тому были куда более приятные причины. Не одна ветреница, одаривала его сладострастной улыбкой, восхищенная неутомимостью киурийского льва, блаженно вспоминая бурные ночи; не одна порочница исстеклась желанием, грезя о его крепких объятиях. Азуф горько усмехнулся. Узнав о судьбе Нибиру и об участи ее лучших жителей, которым он поклялся в безопасности, он совершенно потерял покой: в нем зашевелилось, чувство похожее на совесть. Да и ночи в последние дни, перестали радовать успехами с прелестницами. В другое время, он бы обратился с этим недугом к старому средству, но оно иссякло, а тот единственный человек, который его когда-то для него готовил, и мог бы помочь и теперь, преданный им, лежит где-то под стенами разрушенного города. Впрочем, вряд ли оно бы сейчас помогло; настолько он был подавлен.
Он изменился и внешне, осунувшись и потеряв былую подтянутость. Хотя никто и не мог сказать, что он утратил хватку и уверенность в себе. Напротив, в последнее время в нем прибавилось и напора и боевитости, и не многие решались перечить ему. Ужом обвив подножие престола, он строго следил за тем, чтобы никто не поднес лугалю что-то неугодное его умыслам, будь то хоть сам великий лагар. Лишь удостоверившись в том, что у просителя нет худого для него, он не препятствовал их встрече. Казалось, под неусыпным взором он держал все, что творилось в рассыпающихся его старанием землях Единодержия, и без его ведома, не проскочила бы и мышь. Но увы, советник Киша не мог влиять на государя настолько, чтобы совершенно управлять его мыслями. Ур-Забаба был слишком подозрителен для этого, и казнил всякого, кто по его мнению пытался это делать. Потому, личный чашеносец великого лугаля был предельно осторожен, поворачивая все так, чтоб и сам единодержец не догадывался, что идет чьим-то проторенным руслом. Азуф понимал, что это путь к разрушению, но он знал также, что только так он может ухватить удачу, ибо только путем разрушения и того, что когда-то создавал сам, государь шел не опасаясь измены.
Отовсюду, на ногах легкокрылых гонцов и их резвых кунгалов, запряженных в многобежные колесницы, к нему стекались вести о том, что творится в обитаемых землях и за его пределами. И первым из всех в Кише, узнав о падении Нибиру, он был потрясен до глубины. Лично готовивший заговор, и склонявший его лучших людей к измене, через них влияя и на мнение горожан, он был уверен, что Лугальзагесси, обязанный ему всем, послушает его и пощадит город и его жителей. И потому, он был подавлен теперь и разбит в сердце; столь неожиданным для него было это известие. Ему было жаль горожан, ему было жаль города, ему было жаль поверженные святыни и разоренные храмы; но больше, его одолевало чувство стыда, негодования и бессильной злобы, от того, что им воспользовались и бросили как ненужную ветошь. И кто?! – Его ставленник, которого он подобрал где-то в глуши болот, какого-то захолустного городка. Ну, ничего. Как он его поднял, так он его и уронит. Союз городов Юга не прочен, и держится волей градоправителей, объединившихся против единого врага не без его помощи, и может легко рухнуть, как обрушается снег в горах от нечаянного шума. У него еще есть и сила и влияние, он может способствовать этому, а замену лугалю он легко найдет среди энси соседних городов. Нашел же он этого ведьменыша, когда старый энси Унука отказался подчиниться его воле и восстать против власти Киша. И если Загеса рассчитывает на своего великого соседа, то напрасно. Ним сейчас даже не в состоянии, самостоятельно вытащить заносу из своей задницы, в виде захиревшего Лагаша, что уж говорить о далеком и сильном государстве Киша. Нибирийцы, только и вступили в заговор, оттого, что заручились его поддержкой, а другого, такого же влиятельного мужа, в Каламе, ныне разделенном благодаря его стараниям, им не найти....
– Господин. – Еле слышно, чтоб не нарушать спокойствия, обратился к нему вошедший слуга, учтиво склонившись в поклоне. – Прибыл торговец из Нима.
– Нима? Ну-ка давай, зови его. – Оживился Азуф, ожидая увидеть нимийца.
Но вместо черного соглядатая, в проем просунулась, смущенная рожа тайного посланника Лугальзагесси.
– Ааа, это ты! … Ну что?! Твой государь, все же решился прислать гонца, чтобы сообщить о подлой измене?! И что же ты? Не боишься, стать ради него, жертвой на заклание??? – Встретил он тайного посланника, не успевшего, приветствовать его как подобает.
Посланник, в ответ лишь скорбно склонил голову:
– Досточтимому господину, уже донесли печальную весть о разграблении города?
– Ха-ха-ха, твой вероломный господин, прислал тебя, чтоб ты посмотрел и рассказал ему, о том, как меня добивает эта весть; а он бы посмеялся? Не выйдет. Он решил, что он теперь власть, и я не смогу ничего ему сделать. Однако он забывает, что то, что легко дается, так же легко уходит. И в моих силах еще, раздавить даже такого вонючего клопа....
– Оо, господина верно неправильно известили. – Заспешил опровергнуть страшные подозрения царедворца, напуганный посланник. – Мой государь не причастен к разграблению города, то, все самовольства черни, повинностью приданных городами в его ополчение. Их зачинщики уже выявлены и казнены, остальные тоже примерно наказаны. Но увы, главный зачинщик и разбойник всего этого, ушел из города со своим сбродом, еще до того как подоспело наше войско.
– Уфф… Ловко… И кто ж, такой смелый? – Без злобы, скорее с восхищением произнес Азуф, после непродолжительного молчания, осознавая слова посланника.
– То, не из наших. Дикий пустынник, грабящий торговые возы и деревни. Лушар великого лугаля, неосмотрительно нанял его для своего похода, за что и поплатился жестокой и позорной смертью.
– Расскажи о нем. Мне надо все знать о человеке, который посмел пойти против самого Лугальзагесси, и может порушить все наши замыслы.
– Досточтимый господин Азуф, может о том не беспокоится. Ненависть Аш-Шу к вашему повелителю столь велика, что он ради нее, пошел на союз с нами, несмотря на взаимную неприязнь. Да и ваш правитель, точит на него зуб, за то, что он вытворял в его… в ваших землях.
– Ты сказал, его зовут Аш?
– Да, господин. Аш-Шу.
– Хм. – Азуф в раздумье прикусил губу, услышав, что-то знакомое. – Ладно, ступай. На гостином дворе, тебя хорошо приветят. Я распоряжусь.
На мгновенье у чашника екнуло в сердце, но опытный царедворец умел скрывать чувства и управлять собой. Пока посланник раскланивался в благодарностях, он уже сумел собраться с мыслями.
– Погоди. Он молод? Этот твой разбойник. – Спросил он, пока лжеторговец не успел уйти.
– Нет, господин. Он еще не стар, но серебро уже коснулось его бороды.
– Хорошо, ступай.
Вздохнув с облегчением, изможденный вершитель судеб был счастлив, оттого что, наконец, может спокойно отдохнуть, и окунулся в глубины сна.
– Господин… Господин. – Доносился откуда-то издали, робкий, но навязчивый голос.
Разодрав глаза, Азуф увидел над собой, чье-то лицо. Окончательно отойдя ото сна, он с неудовольствием признал в нем своего домоправителя.
– Ну, что еще? – Недовольно буркнул чашник, прикинув про себя, что не проспал и часа.
– Приходил посыльный. Государь срочно созывает совет.
***
Несмотря на то, что власть не желала распространяться о том, что случилось с Нибиру, весь Киш уже гудел о том, что случилось со священным пристанищем верховного бога. Слухи до людей доходили быстрее царских указов. Каждый день, с юга прибывали все новые толпы беженцев, из окрестностей близких к Нибиру, и рассказывали ужасы про жестокость южан к жителям покоренного города. Лишь поняв бессмысленность и безнадежность закрывать всем рты, власть перестала это делать, найдя в слухах для себя выгоду. И напротив, раздувая из них еще больше страхов, чтобы держать людей в еще большем повиновении. Беженцев же, недолго думая отправили возводить великий дом земли и неба, строящийся во славу великого Ана и сына его Энлиля.
Элилу, как и все нибирийцы пребывающие в Кише, была встревожена доходившими вестями с родины. Поглаживая округлившийся живот, градоначальша несчастного города, только намеревавшаяся вместе с мужем, влиться в вельможные пределы средоточия мира, с тревогой думала о том, что теперь, когда ее города больше нет в подданстве Киша, путь в свет для нее будет заказан. Вспомнив, в связи с случившимся, и о родителях оставленных в Нибиру, она впервые, по-настоящему обеспокоилась о родных людях, наделивших ее, кроме обеспеченности и благородством крови, еще и взбалмошным и самовлюбленным нравом. К счастью для нее и нарождавшейся в ней жизни, они были столь же увертливы, как и их дочь, и были одними из первых в рядах беженцев, успев предупредить о своем скором прибытии, еще до того как стало известно о постигшей город беде, и ненужное волнение, не успело коснуться беременности. К прочему, в отличие от других, они успели прихватить кое-что из своих сокровищниц, для сытой и безбедной жизни в столице, что также, не могло не порадовать их дитя.
Устав сидеть взаперти в гостевом доме, но в то же время, опасаясь еще выходить в свет, чтобы избежать косых взглядов столичной знати, как на жену градоначальника, не удержавшего священный Нибиру, Элилу захотела прогуляться по местному торгу и приказала прислуге собирать себя. Выехав в город на носилках, несомых сильными рабами, она с проворством шаловливой девчонки, ловко соскочила с них, как только они оказались у торговых рядов. С чувством женщины совершившей гражданский подвиг, она напирала в толпу, гордо выпячивая пузо, и люди с удивлением расступались перед странной иногородкой. Служанка сопровождавшая ее, суетливо семенила за ней, неся корзину для возможных покупок, стараясь не отставать и прислушиваясь к каждому пожеланию хозяйки. А большие, сильные рабы, угодливым оскалом, давали понять, что обижать госпожу не безопасно.
Устав бродить по торгу, и не замечая на себе восхищенных и благоговейных взоров, так как это было дома, но с обидой заметив, что всего лишь привлекает вожделенные взгляды ненасытных до женщин торговцев, она с обидой поняла, что не добьется здесь того внимания, которое обращала на себя в Нибиру. Насупившись и прикрыв выпирающее достояние, Элилу больше не гордилась своим положением, во всем виня уродующую беременность. Прикрикнув на запуганных рабов, она возлегла на подушки и велела возвращаться.
Мокрая от слез, юная гашан терзалась мыслью, что вот теперь, – беременная, она больше никогда не привлечет достойных мужей, а женщины, не будут больше глядеть ей вслед с восхищением и завистью. Быв в своем городе царицей, она перестала ей быть, как только вступила на столичную землю Киша, где из таких как она "цариц", состоял весь двор, злых и завидующих друг другу дур. Теперь же, после падения Нибиру, ее положение в круге своенравной единодержицы, и вовсе оказалось в подвешенном состоянии. Узнав о судьбе ее города, все эти разукрашенные курицы, выражали ей свое сочувствие, но она то знала, что за этой личиной соболезнования, скрываются злорадные ухмылки высокомерных гашан. А еще, эта нежданная беременность. Она даже не знала, от кого понесла этого ребенка, от мужа; или от одного из своих воздыхателей из охраны, заменявших ей ее пятника. С ненавистью взглянув на бездушный торг, обиженная женщина задернула занавеску.
***
Государь метал искры по рядам, переводя грозный взгляд с одного на другого: с вельможи на вельможу, с военачальника на военачальника. Не зная кого винить: чиновников недосмотревших за "вероломными" нибирийцами, или воевод ответственных за охрану рубежей. Энси поверженного города Мес-Э, более всех склонный ожидать наказания, сидел бледный от страха. Меж тем, перепуганные сановники, старались обвинять друг друга, чтобы только отвести от себя гнев государя. Друг ополчался на друга, брат вставал против брата, а старые соседи, схватившись за грудки, готовы были убить друг друга. Азуф внимательно следя за тем, чтобы никто из присутствовавших на совете, как-то связанных с заговором или возможных его свидетелей, не успел раскрыть подозрительных мыслей, боялся как бы в порыве отчаяния, градоначальник не выложил все, губя вместе с заговорщиками и его. И потому, дождавшись пока единодержец остынет, осмелился попросить слова.
Он говорил о том, что пока они тут ссорятся и возлагают поклепы друг на друга, их враг собравшись с силами где-то там у себя в логове, готовит новое нападение. Что они окружены врагами, такие как Пурусха, захватившая вольный Йаримут, и конечно Ним, черным чародейством отвернувший от кишцев братьев. И сейчас как никогда, они должны действовать сообща, чтобы противостоять этому заговору. Его тут же, обрадованно поддержали самые смекалистые сановники, сразу же предположившие, что всему виной богохульники и сторонники старого почитания богов, а также всякие уличные шуты, распространяющие непотребные песни о власти, и просто люди ропщущие на поборы. И многоголосые выкрики, видя как благосклонно это принимает повелитель, подхватили обвинения, вылившись в поток одобрений запретов вся и всего. Тут же, кто-то внес предложение, выбить закон ужесточающий наказание: за кощунство, пестрое одеяние и пренебрежение новым уставам; а также за недостаточно громкое величание повелителя. Еще кто-то придумал, внимательней следить за иноземными торговцами, и хватать всех подозрительных личностей, стучащихся к ним. Под одобрительный гул, и это предложение было встречено с воодушевлением. Казалось, Азуфа это должно было расстроить, но его это не смутило. Он был рад, что наконец-то избавится от излишней опеки нимийца, привязавшейся к нему случайным единомыслием с врагом, и теперь грозившей перерасти в зависимость от Нима. Вздохнув с облегчением, он осознал, что желая просто отвести опасность разоблачения, где-то внутри добивался именно этого.
Приняв еще ряд бессмысленных, но очень важных для своей мнимой значимости законов, страшно довольные собой, заседающие разошлись по домам.
***
– Я говорилл…! Я говорилл…! – Всхлипывая, шипел чуть не плача, трясясь от страха, градоначальник поверженного города. – Но ты мне обещалл.... Ты обманул меня.... Ты обещал.... Ты говорил, что город не пострадает. Что прежде, чем все случится, я уже буду недосягаем. И где все этоо?! Мой город разрушен, государь в гневе; а я все еще энси того чего уже нет, и все еще на земле единодержца. Нет. Я под самым его носом, и под надзором галла и его соглядатаев.
Поймав и отведя чашника в угол, подальше от любопытных глаз, Мес-Э хватался за него, как утопающий за соломинку. Выступавшие на лысом темени испарины, стекая по лбу заливали лицо, раскрасневшееся от душевных страданий. Отстраняясь от липких рук, Азуф встряхнул, удержав сползающего сановника, чтоб успокоить.
– Досточтимому Мес-Э, следовало бы вести себя подобающе, дабы никто не догадался, что он изменник, виновный в потере священного города.
– Изменник?! – Зашипел от негодования сановник. – Да ты же сам говорил, что это не предательство!
– Значит, ты меня плохо слушал. Я говорил про себя: это я – не изменник.
– Как…? Как?! Мы вместе это делали, значит и я не изменник!
– Ты плохо усвоил урок. Я разливал, и делал это опрятно; вы же, подавали, да так неуклюже, что и питье расплескали и сами забрызгались. Теперь отмывайтесь как хотите.
– Гляди же, я не буду молчать если меня начнут выпытывать. – Угрожающе пообещал, наместник без места. – Все расскажу, про то, кто меня этому надоумил.
– И готов, достойно встретить долгую и мучительную смерть? Жаль, что смерть такого честного человека будет напрасной. Я говорил: разливаю здесь я. Тебе не поверят и со мной ничего не сделают. Все решат, что ты несешь поклеп, чтоб только спасти свою шкуру, или нарочно очерняешь верного слугу единодержца, чтобы и после смерти навредить Великому Единодержию. Самое страшное, что меня ждет, это управлять каким-нибудь захудалым городишкой наших необъятных земель.
После услышанного, Мес-Э совсем пал духом. С напускным сочувствием оглядев притихшего наместника, Азуф разжал ладони, и отпустив полы его нарочито-пышного плаща, успокоил перепуганного энси:
– Что, страшно? … Храбрый гир, так трясется за свою жизнь. А вот зря. Ему же, ведь тоже ничего не угрожает. Доблестный урса, со страху должно быть и не слышал, как все на Совете, дружно назначили виноватыми недовольных: тех, что еще баламутят народ на площадях. Так что, все вельможи и лучшие люди вне подозрения, и твое наказание не будет слишком строгим. Я же, замолвлю за тебя словечко перед государем, и тебя не отправят в глушь, но в самую гущу битвы на передовую. Ты еще помнишь, как держать меч и копье?
– Хочешь от меня избавиться, как от свидетеля твоего заговора? – Выразил свою догадку, помрачневший энси.
– Как же ты несправедлив ко мне, досточтимый энси. Мне это обидно. Разве по твоему мнению, я столь простодушен, что не найду для этого более изощренный способ? Нет. Я отправлю тебя на передовую, потому, что это близко от владений Загесси, и ты в любое время, можешь не только переметнуться в его войско, где мало кто знает о нас, но и перейти границу его владений. И в конце концов, встретишься с ним лично.
– Как?! Как я встречусь с ним?! Или ты предлагаешь, мне бежать туда как последнему вору?! Я не смогу унести с собой богатства, да и с мошной на войне не потаскаешься. А как я получу обещанную тобой награду?! Первый же разъезд, ограбит и отправит меня куда подальше, а то и…! – Градоначальник запнулся, боясь произнести страшное слово.
– О том не бойся. У меня везде свои люди. Они помогут тебе, и отведут куда положено. А чтоб тебе не пришлось доказывать кто ты, я дам тебе оттиск своей печатки. С ней тебе всегда помогут.
– А как же Элилу? – Спросил Мес-Э, придя в себя после перерыва нескрываемой радости, внезапно вспомнив о любимой жене.
– Если жена тебе дороже головы, ты можешь остаться или взять ее с собой. Но ваши шевеления, не минуют внимания тайной стражи. И тогда, и сам господь наш Энлиль не сможет тебе помочь.
Вздохнув, Мес-Э вынужден был согласиться, что другого выхода нет.
***
Дав омыть свои ноги, Азуф отослал слуг, собираясь, наконец, отдохнуть после утомительного вечера. По окончании совещания, ему в отличие от других советников, еще долго пришлось выслушивать жалобы престарелого лугаля на неблагодарных подданных, выполняя обязанности и подливая государю сладкий дин. Лишь только дождавшись, когда обиженный повелитель уснет, "верный" чашеносец покинул его опочивальню. Теперь-то и его дожидалась теплая постель, готовясь принять в свои нежные объятия. Но при входе, ему показалось что-то в глуби темных покоев.
– Эй, кто там?! Принесите огня! – Закричал он слугам, напуганный подозрительным шевелением.
– Тише, пожалуйста, добрый господин. – Послышался шепот из темного угла. – Это друг.
Вглядевшись, Азуф узнал в незваном госте, жилистого подручного лугаля нищих.
– Амар? – Тихо окликнул он незваного гостя, чтобы удостовериться
– Да, саар саги, это всего лишь нищий Амар.
– Здравствуй Амар. Ну, какой же, ты нищий? – Смог начать разговор саар саги. – Я знаю, что нам не досуг встречаться на людях. Но все же, отчего ты не предупредил меня через моего верного человека, а приходишь ко мне как лузух или лугашум?
– Тебе ли не знать, что я и есть вор. А теперь и душегубец. Но Амар больше не будет ходить ни под чьей рукой. Да саар саги, лугаля нищих нет больше надо мной. Теперь я решаю, саар саги. – Тут только, приметливый глаз сановника, заметил свежие резаные рубцы, на груди молодого вора.
– Не называй меня так. – Поморщился Азуф, от многократного повторения ненавистного прислужного звания. Его недоброжелатели в государевом совете, никогда не упускали возможности кольнуть его этим, выделяя его прислужное наименование в должности советника.
– А как мне называть доброго господина?
– Называй тогда уж верховным советником.
– Хорошо саар саг-ки.
– Хотя нет, место верховного пока занято. Тогда лучше… саар саг-у! Да – твердый; несокрушаемый!
– Да будет так, саар саг-у.
Добившись желаемого, Азуф пожелал узнать причину, побудившую головореза явиться к нему тайно, среди ночи.
– Несгибаемый советник знает уже, что город великого бога ветров захвачен южанами и теперь там гуляет ветер да хозяйничают унукцы? – Издалека начал жилистый вор. – Знает, что совместно с унукцами, город брали пустынные воины?
– Да, я наслышан о наглеце, вступившем в союз с Лугальзагесси, но посмевшем пойти против его воли и взять сдавшийся город приступом. Кажется, его зовут Аш?
– Да, Аш-Шу. А донесли ли несокрушаемому, что всему виной жадность самого Загесси, пренебрегшего своим союзом и отказом в праве на справедливое разделение победы, не расплатившись по совести?
– Я всегда говорил, что жадность его погубит. Надеюсь, он не нарушит наших договоренностей, и насытиться полученным. – Вслух размышлял саги и тут же спросил. – Но, что тебе до того?
– Знай же, что мы – жители нищих пределов, остались теперь без своего дома, а стадо платившие нам подать, воспротивилось и ополчилось против своих пастырей. Потому-то и мы теперь, были вынуждены вступить в полчища Аш-Шу свободным лимом.
– Так выходит ты меня обманул, и ты, как и прежде ходишь в подручных. Только теперь, у какого-то бродяги. – При этих словах Азуфа, нибирийского вора передернуло от обиды.
– Да будет тебе известно, саар саги, что еще Тарак, принял над собой старшинство лугаля пустынных разбойников, когда те обступив город, разъезжали на своих колесницах, потрясая оружием. – Зло прищурившись, Амар нарочно подчеркнул должность чашеносца, зная, что тому это не нравится. – Не твои ли усилия привели к тому, что мы должны странствовать как бродяги?
– Сколько гнева, у нашего урса. – Смешно надув губы, поддел лугаля воров Азуф. Заметив про себя, что чем меньше человек, тем болезненнее он переносит шутки над собой. – Не сердись, я зря посмеялся. Если бы я знал, что это так тебя заденет, я бы поостерегся шутить.
Совсем как государь, жестоко карающий за любые шутки о себе. Лично он сам, относился бы к этому терпимее. Впрочем, давать подданным слишком много воли, тоже опасно. "Как это просто – удержать власть, если у тебя есть сила и право на нее, но как некоторые умудряются упустить притекающую в их руки власть, бесславно, без боя отдавая ее, не имея даже явной угрозы извне". – Подумал он, вспомнив старого энси Унука, потерявшего власть из-за своей слабости, из-за боязни досужих обвинений.
– Так вот саар саг-у. – Продолжил Амар, а Азуф посмеялся про себя, подметив, что удовлетворенный извинением, самозваный лугаль воров, снова называет его как условились. – Предводитель этих бродяг, просил меня побыть его посланником к тебе, потому, что я хорошо знаком с козлобородым. Прости, но так ты известен в народе.
Советник-тиночерпий, смешно потряс козлиной бородкой, и сказал:
– Я это знаю. И пусть, о том, кто скрывается под прозвищем козлобородого, знают только избранные. Надеюсь, ты никому не сказал кто я, ни кому-то из своих, ни этому дикарю?
– Нет, саар сагу.
– Хорошо. Я сам, кому сочту нужным, откроюсь. Продолжай.
– И этот дикарь, просил меня быть посредником между вами. – Азуф снова мысленно посмеялся, над старанием Амара казаться независимым. – Слушай же, вот его слова: "Пусть великий малики, известный в народе как – Козлобород, знает, что великий лугаль пустынь, известный как – Заветная звезда, не враг ему, и кровь, пролитая вопреки его желанию, не есть кровь невинных, но отступников божьей воли. Мы наслышаны о могуществе малики, и потому хотим объединить наши силы в борьбе против врага человеческого, этого богомерзкого зверя, возомнившего себя избранником божьим. Пусть же малики, не держит зла на повелителя пустынь, ибо сын кудесника, именующий себя Лугальзагесси, наказан нами за коварство нрава, и мы призываем и малики, присмотрится к своему посаднику, ибо и самый верный пес кусает кормящую руку".
Слова послания пустынника, заставили Азуфа призадуматься. То чего он опасался, и чего, по заверениям тайного посланника Загесси, казалось, не случилось, снова забрезжило на небосклоне.
– Насколько, можно верить словам дикаря? Насколько они правдивы?
– Аш-Шу хоть и дикарь, но человек честный и благородный.
"А холопье-то, взяло вверх". – Подумал Азуф. – "И чем он тебя склонил?". А вслух спросил:
– Ты думаешь, я легко поверю словам дикаря, разрушившего сдавшийся город?
– Добрый господин, я сам могу подтвердить эти слова. Я сам слышал, как Лугальзагесси с черным чужаком обсуждали это втайне.
– Как же ты услышал, если разговор велся втайне? – С недоверием спросил саар саги, криво усмехаясь краем рта.
– Саар сагу, зря считает меня выдумщиком. По пове… по просьбе пустынника, я как знающий все тропы окрест Нибиру, незаметно пробрался в стан Лугальзагесси. И я сам, своими ушами слышал, как лугаль уговаривал черного чужеземца помочь ему против тебя равновеликий.
– И что чужеземец?
– Об этом несокрушимый советник, может не беспокоится. Чужеземец отказал ему.
– Но и не упредил меня об его измене. – Мрачно подытожил чашеносец. – Спасибо Амар, что ты это сделал.
Склонившись в горделивом поклоне, Амар, совершенно уверенный, что Азуф теперь будет враждовать с Лугальзагесси, спросил, как им взаимодействовать с хитрым чужеземцем.
– Все будет как прежде. О коварстве нимийцев известно, и я всегда держал с ними ухо востро. Теперь будем лишь еще внимательней. И передай своему пове… союзнику, что я готов вступить с ним в союз.
5. Распутье.
Горюя о судьбах, так полюбившихся им жителей нижних пределов Нибиру, скоморохи сознавали, что больше чем в Кише, в столь тяжелое время им нигде сейчас подавать не будут. Только граждане Киша, могли себе позволить роскошествовать, когда остальные жители владений Ур-Забабы, из-за войн обложенные двойными поборами, влачили жалкое существование. Неудивительно, что со всех сторон Единодержия, люди стремились всеми правдами и неправдами, непременно закрепиться в столице. Обеспеченные люди со связями в этом более-менее преуспевали, бедным же, оставалось только мечтать попасть на работы по возведению божественного дома. Если для кладки стен или домов лучших людей, можно было пригнать рабов, то в возведении священного сооружения, мог принимать участие только свой, черноголовый каламец, верный последователь господа вселенского вседержителя. Но и тут было все покрыто мраком безвестности, помешанном на жиже лжи, воровства и мздоимства. Так, на строительстве почему-то оказывались в основном киурийцы или пустынники, плохо знавшие язык эме-ги, но отлично пробивавшиеся до самых верхов. Принеся с собой и свои обычаи, они пугали местных насельников, какой-то первобытной нахрапистостью и сплоченностью, давно утраченной у потомков создателей Калама.
И Пузур, уже направил вожжи в сторону севера, но упрямство юного эштарота, заставило скоморохов на время забыть о столичных площадях. Аш рвался в Нибиру, пусть в разрушенный, но все еще живой и населенный кем-то, ведь там все еще оставался его друг и учитель, заменивший ему родителя. Там оставались его братья и сестры, по служению прекрасной богине Инанне, наставники и наставницы, хотя их судьбы его волновали не сильно, не так как судьба абгала.
– Пузур, когда ты уходил, тебя ведь никто не мог удержать. Пойми и ты меня. – Взывал юноша, к чувствам гальнара.
Смутившись, Пузур замялся, но тут встрепенулась как встревоженная наседка, сама Эги, отчего-то, обидевшись на слова Аша:
– Да пусть уходит, если хочет! Что ты его уговариваешь?! Какой выискался.
После того как побывала в руках разбойников и похозяйничала в жилище старика, Эги стала еще раздражительней и злей. Еще больше злилась она, на их спасителя, считая главным виновником свалившихся на них бед, то и дело, поругивая и ворча.
– Что ты говоришь такое?! – В ужасе вскричала Нин. – Он же, один из нас! Не уходи Аш, мы у людей поспрашиваем про твоего учителя. Люди знают.
– Нин, я догоню вас! Как только найду абгала, тут же отправлюсь к вам в Киш. Я клянусь, что так будет. – В порыве нахлынувших чувств, поклялся юноша. – Вы не успеете даже отдохнуть от меня.
– Разве не видишь, как рвется он в свое уютное гнездышко? А и правда, что соломенная постель, против пуховой перины? Он ведь, не чета нам – простым людям. Привык жить взаперти, в окружении юных распутниц. А ты и размечталась.
– О чем ты? – Смутившись, словно пойманная за руку, попыталась защититься Нин. – Ни о чем, я не размечталась. Просто, нельзя же так…
– А то, я не вижу, как ты вокруг него крутишься. Только и не мечтай. У него там своя зазноба есть.
– Откуда ты знаешь?! – Невольно выдала себя девочка, поддавшись чувству ревности.
Чтобы поскорей закончить неприятный разговор, в спор вмешался Пузур, попытавшись угомонить супругу:
– Ну, вокруг кого ей еще крутиться? Не вокруг же нас – стариков. Да и на парня зря накинулась. Это же правильно, что он беспокоится о своем воспитателе. Худо, что о своей голове не думает. Ну, коли так: пусть идет, раз решил.
– Каак??! – Чуть не заплакала Нин, поняв, что Пузур ей больше не помощник, взмолясь к угрюмому Гиру. – Гиир, ну хоть ты скажи!
– А что я скажу? У него своя голова на плечах.