Перунов век. Мировое древо

– Лай, грохот, ржание. Ты слышала, как смеётся твоя подруга? Если можно вообще назвать это смехом. Я не соглашалась на жизнь в зверинце.

– Мы будем тише.

– Надеюсь на это. На дождь у меня ужасно болит голова, ты хоть помнишь об этом?

– Мы больше не будем шуметь, Софья Фёдоровна.

Хорошо хоть мать мысли не читает. Кажется, что её вообще интересует только то, что так или иначе связано с ней самой. Однако в сложившихся обстоятельствах это не так уж и плохо.

Людмила закрыла за собой дверь и оглядела пустую спальню. Эта комната – её мир, защита и спасение.

Целый стеллаж у стены занимали книги, они же стопками лежали на столе. В основном учебники по медицине. Переводная иностранная литература – редкость в империи даже для дворян, но отец где-то умудрялся их доставать. На одной из книг лежала бумажная закладка, на которой аккуратным почерком было написано славление богине Ладе собственного сочинения. Получилось паршиво, Людмила это и сама знала. Она хотела спасать жизни людей, а не славить богов.

Рядом со столом стояла гитара отца. Когда-то он играл на ней каждый вечер, когда был дома, а не на службе. Но тринадцать лет назад музыка стихла. Не может звучать перебор струн в доме, где погиб единственный наследник.

Жаль, что глупая маленькая девочка, которая так хотела научиться играть на гитаре, никогда не станет надеждой всей семьи. «Вот если бы был жив твой брат», «Если бы ты была мальчиком», «Ты же ни на что не способна», – слова матери вороньём врывались в картинку счастливых детских воспоминаний и разрывали её на десятки кровоточащих кусочков.

Может, стоит поступить как Лиза? Наплевать на все условности, влюбиться. Просто, чтобы почувствовать себя нужной и любимой.

Людмила подошла к зеркалу и заглянула в глаза своему отражению.

Чёрные отцовские волосы как сажа, вечно взлохмаченные. Даже причесать лень. Абсолютно некрасивый нос. Если есть что красивого, то это глаза. Но разве в них влюбляются? Не бывает такого.

Влюбляются в материальное положение, в магический дар, в возможности, которые тебе даёт человек. Что она может дать? Для высшего света Людмила из семьи изменников и предателей, пусть и помилованных. Вряд ли кто-то осмелится привести в дом такую жену, даже если очень сильно полюбит. Возможно, кто-то из худородных дворян и согласился бы, но мать никогда такого не позволит. Софья Фёдоровна лучше отправит дочь в храм, чем согласится на неравный союз. Род Чернышёвых, ведущий своё происхождение от самого Чернобога, гораздо древнее рода нынешней императорской семьи.

Вольные же люди, лишённые дара и положения, увязшие в ипотеках и кредитах «Импербанка», не посмеют преступить закон.

Но Алексей же смог, да и Лиза не боится. Но Людмиле, видимо, проще согласиться на ту судьбу, что выбрали родители. Вернее избрала мама, а отец в очередной раз не стал спорить.

А любовь? Это красивые сказки для детей. Да к тому же не в этом счастье. Всю жизнь княжне твердили, что она ничего не сможет добиться. Ещё как сможет, очень даже сможет. Со своими способностями станет искусным врачом, понимающим, думающим, который будет развивать свой дар, опираясь на научные разработки, сделает невероятное открытие и спасёт сотни жизней. Так мечталось в детстве. Жаль, что детские мечты редко имеют что-то общее с реальной жизнью. Даже учёба закрыта. Может, это всё от того, что Людмила привыкла не перечить? А может хоть раз стоит.

Княжна вернулась к столу, села, взяла тетрадку и ручку. Написала пару строк и тут же их зачеркнула. Будущая жрица должна с лёгкостью писать вирши, но, кажется, этим талантом боги её не наделили. Словно заранее отрезали возможность обратиться к ним за помощью. Да Людмила бы и не просила, всего бы добивалась сама. Но будущая служба при храме имела свои обязательства. Княжна написала ещё пару строк в прозе. Этот результат её устроил больше. Интересно, почему боги принимают славления только в стихотворной форме? Чем плоха проза? Людмила прочла написанное про себя.

От долгого сидения затекла шея. Княжна растёрла рукой затылок, потёрла виски, наклонила голову вбок: направо, налево. Но тяжесть в затылке не прошла. Лучшим решением был бы сон, но спать не хотелось. И будущая жрица продолжила мучить тетрадь и себя. Когда пол и стол покрылись скомканной бумагой, а на листке перед ней был написан десяток четверостиший, Людмила позволила себе встать и размять ноги.

«Лада Матушка!

Да услышь меня! Да теплом согрей!

Надели меня женской мудростью!

Да скорейшего мне замужества!

Не оставь меня без любви и счастья»

– Не навреди, – закончила Людмила.

Слова, написанные на бумаге более менее сносно, при прочтении вслух теряли всю свою красоту и лёгкость слога. Или же она просто не умеет не только сочинять, но и читать стихи.

На лбу девушки выступил пот, словно комната была сильно натоплена. Людмиле даже пришлось подойти к окну и распахнуть его, подышать воздухом. Кажется, обращения к Ладе княжну убивали. Хороша жрица, ничего не скажешь.

Шея не просто затекла, она горела. Возможно и не стоило четыре года назад, вместе с Лизой, тайком бить татуировки. И выбирать не нейтральную бабочку, а руну предка на шее. Хотя может она просто начинает заболевать? В весеннем воздухе ещё властвовала зима, а дневное солнце было коварно и иллюзорно.

Холодный воздух вместе с каплями дождя ворвался в комнату и принёс желанную прохладу и покой. Людмилу перестало трясти. Она стояла у окна, вдыхая грозовой воздух. Словно набираясь сил от творящейся на улице непогоды. Всматривалась в темноту за окном. За написанием виршей, она и не заметила, как наступил вечер.

Её размышления прервал дребезжащий звук со стола. Это телефон Лизы завибрировал и стремительно заскользил к краю. Если не перестанут трезвонить – упадёт. Людмила взяла телефон в руки – звонили из дома Велеславских.

Подруги не было, трубку она брать не велела. Почему нельзя читать мысли через телефон? Стольких неприятных разговоров можно было бы избежать.

Людмила вышла из комнаты и, не добравшись до лестницы, услышала внизу голоса родителей.

– Это всё похоже на глупый розыгрыш.

– Ты знаешь…я даже рада.

– Что ты такое говоришь?

– Правду, Саша.

Людмила приблизилась к лестнице и присела на корточки, чтобы увидеть родителей, при этом оставшись в тени.

– Я не хочу, чтобы в моём доме, так отзывались о моих друзьях.

– В нашем доме я предателей не терплю. Хватит с меня, что терплю его внуков.

– Софья, имей какое-то сострадание.

– Его больше нет. Оно умерло тогда, вместе с Николаем. И я рада, что люди, которые нас тогда предали, уходят раньше, и я могу насладиться этим.

Отец пошатнулся, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Сделал два шага назад и присел в кресло. Мать неподвижной мраморной статуей возвышалась над ним. Людмила не могла больше скрываться и бросилась вниз на кухню. Привычными движениями вытащила таблетки из аптечки, налила стакан воды и вернулась в гостиную.

У князя Чернышёва было слабое здоровье и проблемы с сердцем. Когда это сердце давало сбой, Людмила знала что делать. Последовательность была отработана до автоматизма. Обычные врачи разводили руками, столичные чародеи-медики стоили очень дорого. А обращаться к своей родне за помощью Софья Фёдоровна, тётушка императора, не желала и запрещала. Отец взял стакан и таблетки, выпил.

– Всё хорошо. Милая моя, не бойся.

Мать заняла второе кресло, выждала минуту, после чего статуя дрогнула:

– Тебе лучше?

– Твой триумф будет не окончательным, – отец крепче сжал руку Людмилы. Попытался встать, но остался в кресле. Дочь обняла его за плечи.

Княгиня Чернышёва тяжело вздохнула:

– Не скрою, что я виню и тебя, но не желаю твоей смерти.

– Софья, прошу, здесь Люда.

– Она уже взрослая девочка, ей полезно знать правду.

– Это твоя правда и только твоя.

– Людмила, иди спать. Не оставляй Елизавету одну.

– Что случилось? – если уж и начинать перечить родителям, то сейчас именно такой момент.

– Наш сосед и друг, как желает его величать твой отец, князь Велеславский, скоропостижно скончался.

Какая нелепость! Здоровый и не такой уж старый мужчина не может просто умереть. Мать так буднично произнесла это, словно прочитала занимательную новость из прессы. Смерть не приносит ничего хорошего. Смерть разрушительна в своей силе. Она яд, что отравляет, разрушает сердца людей, которые знали и любили этого человека.

В их доме звучало это слово, когда умер брат. Тогда вышло не буднично. Было похоже на грохот пушки, на взрыв, на буйство стихий. Маленькой Людмиле хотелось спрятаться от этого известия, чтобы её защитили от ненавистного грохота. Но никто не защитил. Страшная сказка не стала счастливой, и пришлось учиться с этим жить. Но что же должно произойти с человеком, чтобы так буднично говорить о смерти?

– Мы не хотели сообщать до утра тебе и Лизе. Но теперь, может, стоит? – князь Чернышёв осторожно коснулся руки дочери.

– Лиза спит. Лучше утром, папа, – Людмиле не хотелось показывать отцу, как ей страшно.

Она может вынести достойно любой удар и стать поддержкой для родителей.

– Хорошо, не стоит её будить. Я уверил их управляющего, что с ней всё в порядке.

– Папа, вам тоже нужно поспать.

Князь нахмурил брови и потёр кончиками пальцев переносицу:

– Не уверен, что у меня сейчас это получится.

– Твой отец решил умереть в один день вместе с другом.

– Мама! Ты что?

– Не переживай, родная. Так Софья…, – отец провёл рукой по своим чёрным с проседью волосам, – …проявляет беспокойство и заботу. Не так ли, дорогая?

– Именно так. Ступай, Людмила. Нам нужно поговорить с отцом наедине.

– Вам стало лучше, папа?

– Намного лучше. Ступай.

Людмила задержалась лишь на минуту, пытаясь прочесть по лицам родителей, можно ли их оставлять одних. Потом всё же поднялась на второй этаж и распахнула дверь в свою комнату.

В открытом окне спальни появилась Лиза. Оставляя за собой шлейф из воды и грязи, подруга перелезла через подоконник и спрыгнула на пол.

– Ты хорошо придумала, что окно оставила открытым.

– Лизонька, – Людмила бросилась к подруге и крепко её обняла.

– Да чего ты? Испачкаешься. Я приехала. У вас свет во всём доме. Думаю, как быть? Но тут Лёша углядел у тебя открытое окно и подсадил. Что у вас тут за светопреставление? У тебя же родители рано ложатся. Сама говорила. Да чего ты в меня вцепилась? Говорила же, хорошо всё будет.

– Лизонька…, – губы Людмилы предательски дрожали, – Дедушка… Твой дедушка умер.

III глава Дар Богов

Михаил Васильевич Благов предавался грустным размышлениям за завтраком в уютном кафе на побережье Таманского залива. Но даже горячий чай с грушевым вареньем и блинчики с мясом не могли разгладить складку, что залегла между бровей на его молодом, пусть и невыспавшемся, лице.

Время от времени он поглядывал на вход. Затем смотрел на часы, вздыхал, тянулся к чаю, чтобы сделать глоток, и повторял весь ритуал призыва своего напарника с самого начала. Но Юрий Павлович Крышевский всё не появлялся. Блины на другой стороне стола остывали, а сметана таяла, растекаясь по тарелке.

Чем дольше они откладывали дело, тем больше времени доставалось пагубным сомнениям, которые могли испортить настроение Михаила. Благов, будучи натурой восприимчивой, чувствительной, да к тому же обладающей даром телепата, не терпел ожиданий и схваток с внутренними терзаниями.

Способности чародеев – вещь очень индивидуальная. И проявляется дар чаще всего у молодых дворян пяти лет от роду, а обретает форму и силу к их двенадцати годам. С этого момента юношей и девушек можно учить не только контролировать дар, но и использовать его на благо огромной империи.

Способности передаются ребёнку от родителей и зависят от мощи и потенциала бога, от которого ведёт своё существование род. В давние времена князья имели сокрушительную силу, могли управлять стихиями, обладали несколькими способностями. Но с каждым новым поколением былая сила слабела. Сто лет назад уже можно было встретить семьи, в которых способность могла проявиться не ярче, чем перемещение предмета, весом не больше копеечной монеты.

После волнений, которые обрушились на страну столетие назад, правящий род Громовых уделил особое внимание возрождению и укреплению княжеских семей, а также сохранению, восстановлению и усилению способностей, что передавались из поколения в поколение.

Отныне, сожительство чародеев с вольными или крепостными строго каралось: для дворян – непомерными штрафами, для других – лишением жизни. К тому же быстро распространился в народе слух, что обычная женщина не в состоянии выносить ребёнка от чародея: и она, и дитя погибнут. Если сирота и выживет, то никогда не станет обладать даром. Всё это, разумеется, подкреплялось познавательными историями о том, в каких именно мучениях умирают такие женщины.

Михаил и сам довольно долго верил этим байкам, пока не перешёл на службу в Тайный Департамент его императорского величества. И не узнал истинное положение вещей. Оказалось, что женщины способны не только выносить, но и родить здорового малыша. И, разумеется, этот ребенок мог обладать магическими способностями. Только вот в планы императора не входило вооружать людей таким совершенно не подконтрольным способом.

В Михаиле уживались две светлые мысли: одна – о строительстве школ, где дару могли обучать всех жителей империи, вторая о том, что совершенно безответственно наделять человека даром, когда тот абсолютно к нему не готов. Порой мысли спорили между собой, но частенько приходили к примирению.

Дар – это оружие. И человек может пострадать или нанести вред своим близким. Именно это убеждение и мирило Благова с его службой, на которую он угодил, когда избрал собственный путь. Или почти собственный.

Михаил считал, что положение, дар и фамилия человека – не показатели его характера и личных качеств. Людей представляют поступки и их путь. Благов с презрением относился к тем, кто добивался своих целей только именем или связями влиятельных родственников.

Отец Михаила видел карьеру единственного наследника совершенно отчётливо: гридненское училище, затем служба в Судебном Департаменте и, наконец, должность судьи, которую занимал отец, а до него дед.

Благов же стремился на военную службу. Ведь только там можно было доказать, что ты чего-то, да стоишь. Там неважно, чью фамилию ты носишь и каким даром обладаешь. Чужая выжженная земля враждебна твоим богам, глуха к имени, деньгам и связям.

Но отец запретил. Тогда, кажется, впервые он повысил на Михаила голос. Благов-младший с виду покорился воле отца, но не пошёл по разложенной перед ним ковровой дорожке. Он успешно сдал экзамены и был принят на службу в Тайный Департамент его императорского величества. Вот только познакомившись с методами работы департамента поближе, Михаил убедился, что с выбором всё же поспешил. Но менять что-то было уже поздно. Из подобной организации просто так не уходили.

Михаил служил в отделе Чародейских Происшествий. Им поступали дела сложные, неоднозначные, повлёкшие за собой смерть или разрушительные последствия. Зачастую всё объяснялось не чарами, а обычными бытовыми вещами.

Иногда шалили дворяне, ещё реже – происшествие было вызвано какой-то нечистью. Считалось, что уже лет двести как, из Яви пропали существа Нави. Но самые стойкие из них ещё обитали на просторах необъятной родины, особенно в самых дальних её уголках. Это если верить напарнику Юре: тот и лешего встречал и с русалкой танцы устраивал. Сам же Михаил никого не видел, поэтому относился к рассказам спокойно и, будучи человеком рациональным, решил, что не позволит напарнику насмехаться. И пока не увидит своими глазами, то тема, с лесной и речной нечистью и чистью, для него будет закрыта.

Самой редкой причиной происшествий становился незаконнорожденный ребёнок, который, достигнув определённого возраста, проявлял свои способности. Его забирали у матери и отправляли в Чародейский Департамент. Детей после этого живыми никто не видел. Но и мёртвыми тоже – они словно исчезали.

Из устава Михаил знал, что если есть препятствия к тому, чтобы дитя забрать, такого ребёнка требовалось уничтожить. Благов боялся, что однажды ему предстоит убить невинного, и надеялся, что Макошь не вплетёт в его жизнь подобную нить. Одно дело – убить врага на войне, это и не убийство вовсе, а защита. Другое – лишить жизни малыша, который ни в чём, собственно, не виноват. Михаил с ужасом представлял этот день. И каждый выход на задание для него начинался с негласной сделки с совестью: коварная дрянь его больше не грызёт, а он старается жить по её законам.

Можно было бы предположить, что Благов разочаровался в своём решении и жалел о тёплом месте в имперском суде. Но будучи гриднем, он успел пройти там практику и насмотрелся на то, как самый справедливый и неподкупный суд империи выносит приговоры.

Ему, как телепату, который мог лично проверить законность всех приговоров, открылся совершенно новый мир, где люди, которые должны стоять на защите закона, легко соглашались его обойти. Хорошо хоть, стажировка не дала повода разочароваться в отце. Благов-старший разбирал дела по справедливости и сделок с совестью не заключал. Однако и в дела коллег не вмешивался. Тогда Михаил и решил, что работать бок о бок с подлостью он никогда не сможет и решительно отвернулся от дальнейшего будущего в Судебном Департаменте.

Правда, едва начав карьеру на другой должности, Благов столкнулся с ещё большей несправедливостью и примерил на себя маску воина, который будет надёжно стоять на защите правды и никогда не заключит сделки с совестью. Так Михаил и жил, уговаривая богов не сталкивать его с тем выбором, что он не сможет вынести.

По сегодняшнему делу запрос в их департамент поступил вчера. Михаил со своим напарником незамедлительно вылетели. И сейчас, в ожидании местных властей, должны были позавтракать. Вот только напарник никак не спускался.

Благов посмотрел на часы. Прошло всего каких-то пятнадцать минут, которые ему показались вечностью. Михаил не находил себе места и постоянно в мыслях возвращался к обстоятельствам дела.

В станице Тамань загорелся дом. По словам свидетелей, поджог устроил пятилетний местный житель. Мальчик играл с друзьями, сделал непонятный пас рукой, после чего дом загорелся. Дальше показания разнились: «видно ничего не было», «я уже дым увидел», «разящая молния с неба», «сам Перун наказал нерадивого хозяина дома на отшибе».

Мальчишка перепугался, плакал, но вину свою отрицал. До возгорания паренёк называл себя чародеем и грозил всем, что сейчас «всё здесь выжжет, как император».

Мало ли во что играют дети? У мальчишек всегда будет стремление к игре и войне. И всё было бы нормально, если бы не сгоревший дом. Шло к тому, что это просто детская шалость. Мальчика выпороть. Если вольные, то семью оштрафовать, если крепостные – изъять оплату за дом с их князя. Но если окажется, что мальчишка – одно из приключений нашей громовержской семьи, здесь уже всё будет не так гладко.

На пороге кафе появился Крышевский. Высокий, плотный, будто медведь. И как сдаёт все спортивные нормативы с таким пузом, непонятно. На целых пятнадцать лет старше. Иногда Михаилу казалось, что они стали напарниками не случайно. При нём Юра исполнял роль не просто боевого товарища, но и телохранителя. Видимо, Благов-старший настоял, чтобы наследника их славного рода берегли, раз тому не сидится в архиве с бумажками и не заседается в суде. Крышевский без приветствий сел за столик, придвинул к себе остывший завтрак и обратился к Михаилу:

– Слышал новость?

– Доброе утро, Юра. Нет, не слышал, – Благов попытался придать своему лицу полное безразличие. Словно не он смотрел каждые две минуты, то на вход, то на часы.

– Доброе, доброе, – Юрий вытер рот салфеткой. – Вчера скоропостижно скончался князь Велеславский Антон Григорьевич.

– Причина?

– Не говорят.

– Князь был вполне здоров, да и не так стар.

– А ещё владелец газет, пароходов и алмазов. Как думаешь, не дружок ли Чернышёв его приговорил?

Фамилия будущего тестя прозвучала довольно неуместно. Михаилу самому было стыдно признаваться, что именно эта мысль первой возникла и у него. Тринадцать лет назад Чернышёв потерял всё. Владения отдали Велеславскому, а тот не отказался. Но вслух Михаил сказал совершенно другое:

– Я ничего не думаю, ибо не знаю всех обстоятельств. Наших отправили?

– Ага. Не поверишь. Архивный пасюк уже наверняка там.

– Это о ком ты так нелестно?

– О Громове, разумеется.

Михаил почти не пересекался с Константином Громовым. Племянник императора служил в Тайном Департаменте в другом отделе. Гордо носил звание следователя, но никуда за три года своей службы не ездил и не раскрыл ни одного дела – сидел с бумажками. Благов знал, что до работы следователем, Громов служил в авиации. Наверняка по протекторату своего любимого дядюшки. Особых заслуг, казалось, не имел, но награды на груди исправно носил. Не женат. Гриднем был замешан в каком-то скандале, но дело быстро замяли. Почему отправили именно сейчас, на смерть Велеславского, – непонятно. Но начальство не даёт отчётов, просто приказывает.

– Кажется, ты к нему несправедлив.

– Я ко всем несправедлив. Но любопытно, что ж его решили оторвать от нюхания пыли, да прям из столицы отправить на севера. К тому же, кажется, у нас ещё один род загнулся. Не замечаешь странности?

– Поаккуратнее с такими разговорами.

– Император не всевидящ, а ты меня не сдашь.

– Велеславский не последний в роду, у него есть внук.

– Знаем мы того внука. Как же плохо работали наши коллеги, раз какой-то ублюдок выжил.

– Юра, мне не по душе эти разговоры.

– Тут ведь как… Или сердцем черстветь и служить верой да правдой, или голову сложить. Вот вы не боитесь, Михаил Васильевич, что замешкаетесь и пустят вас в расход, а сестричку вашу за какого-нибудь Громова отдадут?

– Мы с ними почти родня.

– А родня будто своих не грызёт.

– Юра, ты же знаешь. На меня у них другие планы.

– И когда свадебка? А то я слышал, старуха Чернышёва лютует. Никаких женихов для милой дочурки. Лишь камень алтарный, земля сырая и вода ключевая. То есть, перспектива самая, что ни на есть, унылая.

– Перестань так говорить о семье моей невесты. Это неэтично. Ты вынуждаешь меня к дуэли.

– Мы на службе, нам нельзя. К тому же, ты не застрелишь меня, а я не застрелю тебя. Магическими способностями нам и вовсе мериться глупо. Разная весовая категория. К чему эти выпады? Но чтобы прекратить дальнейшие споры, я это скажу: прошу меня простить за нелестные высказывания относительно рода вашей, трепетно уважаемой мною, невесты.

– Конечно, вы прощены.

– Я в тебе не сомневался. Ждём местных и едем портить ребёнку жизнь?

– Юра, прекрати немедленно.

– Конечно. Мы их забираем, а там их кормят конфетами и никогда не наказывают, – Крышевский закатил глаза и фыркнул.

К столику, за которым завтракали напарники, подошёл молодой человек в тёмно-бордовой форме стража порядка и вытянулся по стойке смирно перед двумя столичными следователями.

– Простите господа, рад приветствовать вас. Поручик Фролов.

Обладатель бордовой формы замер, кажется, от волнения забыл, как дышать. Нечасто Тайный Департамент навещает отдалённые губернии. Вот и отвык народ: то ли пугаться, то ли радоваться. Так и живут уже не один десяток лет: то боятся, то ликуют.

Крышевский встал и первым протянул руку.

– По-простому, поручик, без церемоний. В курс дела нас ввели, так что везите, будем разбираться. Я Юра.

Фролов нерешительно пожал руку столичному следователю и повернулся к Михаилу. Благов тоже встал, протянул руку и постарался дружелюбно улыбнуться.

– Михаил.

– Фролов, – представился в ответ поручик, у которого волосы уже прилипли к вспотевшему лбу. Чтобы скрыть свою неловкость, он отвёл взгляд и махнул рукой в сторону служебной машины с изображением герба империи: разящей молнии, обрамлённой девятилучевой звездой. – Можем ехать.

До станицы, где жил мальчик, подозреваемый в незаконных действиях своих родителей, доехали за полчаса. Дверь открыла мать. Измученная, уставшая хозяйка большого дома, который без мужской руки и денежных вложений быстро приходил в негодность. Женщина овдовела и работала на местной фабрике. Это вся информация, которую успел доложить поручик Фролов пока они ехали.

Михаил заглянул в ясные голубые глаза матери мальчика и постарался коснуться её чувств и воспоминаний. Похоже, она действительно любит сына.

Так радовалась его рождению, хотя и знала, что будет тяжело. Ребёнок желанный и долгожданный. Муж погиб до рождения малыша, от горя чуть не потеряла мальчишку.

Никаких неучтённых дворян в воспоминаниях женщины не было.

– Здравствуйте, господа. Я уже объяснила всё вчера.

– Здравствуйте, не переживайте. Давайте вы угостите нас чаем, а мой друг пообщается с мальчиком, – Юра дёрнул Михаила за плечо.

– Прошу, не надо ставить на учёт. Я буду лучше смотреть за сыном. И деньги мы как-нибудь отдадим. Не сразу, но частями обязательно отдадим.

Женщина провела всех троих в дом. Поручик Фролов зашёл на кухню и сразу сел на табуретку, которая протяжно скрипнула. Женщина засуетилась, поставила чайник. Михаил и Юра остались в коридоре, рассматривая обои. Местами те были подраны и лохмотьями спускались к плинтусам.

– Человечней забрать, – Крышевский говорил тихо, чтобы не услышали на кухне. – Или сразу его продать местному князю. Они штраф не отдадут. Может, ей жить будет попроще, и за парнишкой присмотрят.

– А тебе как было бы самому из родного дома съезжать?

– Не тянет она этот дом, сам видишь.

– Юра, это не нам решать. Наше дело – мальчик.

– Мы сейчас мальчика приговорим или оправдаем. А как ей потом за дом деньги отдавать? Это вас, Михаил Васильевич, не интересует?

– Я думаю.

– Много надумал?

– Заплачу сам за неё.

– Благородно. Может, и мои долги раздашь?

– Брось. Тут дело такое.

– Отец про ваши увлечения и растраты в курсе?

– Я, в отличие от других, на развлечения деньги не спускаю.

– Лишь на успокоение своей совести. Велико различие?

Ответить Михаил не успел. В коридор вышла мать мальчика.

– Пойдёмте, – она повела Благова за собой.

Женщина осторожно зашла в одну из комнат. Михаил последовал за ней. На кровати, забравшись с ногами, сидел маленький заплаканный мальчик. Он крепко обхватил себя тощими ручонками и даже не поднял голову, когда к нему вошли. Мать села на край кровати, нежно приобняла мальчика и поцеловала в щёку. Тот насупился, дёрнул плечами, выбираясь из материнских объятий.

– С тобой дядя поговорит, а ты отвечай честно. Договорились? – мать поцеловала ребёнка в макушку и повернулась к Михаилу. – Мне можно остаться?

– Всё будет хорошо, – Благов отрицательно покачал головой.

Женщина кивнула и вышла, закрыв за собой дверь.

Мальчишка обхватил двумя руками подушку и уткнулся в неё лбом. Наверняка вчера здесь были доблестные стражи порядка, и ребёнок наслушался много новых слов о своей матери и себе.

– Здравствуй. Я Миша, а как зовут тебя?

Мальчик сжался как ёж, но всё же поднял голову и посмотрел на Михаила. Этого было достаточно, чтобы наладить контакт. Но следователь не спешил. Разум детей очень хрупок: если зайти без спроса, под давлением, можно навредить, поэтому Благов решил действовать осторожно.

– Хочешь сыграть? Я угадаю, как тебя зовут, а ты мне ответишь на вопрос? По рукам?

– Вам мама сказала, вы и так знаете. Нечестно будет.

– А как будет честно?

– С вами – никак.

Полдела сделано: мальчик начал разговаривать и вышел на контакт. Михаил, не моргая, смотрел в ясные голубые глаза ребёнка, погружаясь в его мысли и воспоминания.

Счастливый и смелый малыш. Играли во дворе с друзьями. Никаких странностей и проявлений способностей. Радость от обладания зажигалкой, игра в чародея. Делал огненные шары из пучков сухого сена.

Не лучшее решение. Должно быть, ветер занёс огненный шар в окно, а там – шторы. Могло пострадать и больше домов.

Михаил погрузился в воспоминания ещё глубже. Испуга у мальчика не было. Если бы поджёг он, то должен был это осознать. Или нет? Михаил искал в сознании ребёнка момент поджога, но ничего не находил.

Кто-то настойчиво потянул его за брючину. Ему пришлось прервать контакт и посмотреть вниз. Прямо перед ним стоял небольшой человечек: борода лопатой, руки скрещены на груди. Мужичок цокнул языком, сплюнул на пол, поспешно растёр сапогом и указал Михаилу на дверь.

Мальчик, если и увидел домового, то вида не показал. Благов кивнул и оставил полностью растерянного паренька одного. Заглянул на кухню, там Юра расхваливал хозяйку дома. Всё-таки за напускной грубостью он всегда оставался человеком, и Михаил это знал и ценил.

Благов вышел за домовым во двор и наклонился, рассматривая столь редкое явление. До этого он видел их только в учебниках, а тут, можно сказать, первое знакомство.

– Шо привязались как банные листы? Уж три дня ходют и ходют. Хозяйка каждый день плачет. Вы ж нелюди!

– Любезный хозяин, – к домовым было специальное обращение, но Михаил всё разом позабыл.

– Ишь, любезный. Ишь, хозяин. Шо припёрлись? Не он это, не пацан. Шо я за ним не присмотрел бы?

– Траву поджигал?

– Поджигал, но я всё затушил.

– И как же дом сгорел?

– Так и сгорел. Хозяин курют, сам шторы подпалил. Денег нет, так решил за счёт соседки подняться. И выбрал-то кого? Хорошую бабу с дитём.

Показания нечисти в суде – интересный опыт. Наверняка такое было в далёкой древности. Сейчас словам домового никто не поверит. К тому же если и поверят, то, что мешает ему выгораживать свою семью?

– А у дома сгоревшего домовой был?

– Ишь ты, шо удумал. Не был. Я тут на всю станицу один. И то потому, шо хозяйка у меня хорошая. И традиции чтит, и в блюдечко молоко наливает. Так шо давай, столичный служивый, шёл бы ты отсюда. Пацана не отдам.

– Подожди, а хозяин, про которого говоришь, жив?

В отчётах Михаил не нашёл сведений о погибших при пожаре. Если бы хозяин курил и уснул, то сгорел бы заживо.

– Шо ему сделается?

– Тогда я сейчас всё устрою, если правду говоришь.

– Вот молодость! Ни стыда, ни уважения. Если правду… Стал бы я врать? Фу ты…

Михаил распахнул дверь в дом, вызывая поручика:

– Фролов!

– Да, ваше высокоблагородие, – страж порядка появился на пороге, как молодец из ларца, только фуражку забыл.

– Веди меня к хозяину сгоревшего дома.

– Так с ним говорили. Его во время пожара не было. Он как раз возвращался и увидел, что дом полыхает.

– Я с ним ещё раз поговорю.

– Как вам будет угодно.

Поручик Фролов повёл Михаила за собой. Они прошли три дома и остановились у одноэтажной постройки. Страж порядка облокотился на калитку и крикнул:

– Саныч! Саныч! Игорь Алёхин у тебя?!

– Иду! Чего кричишь, поручик? – мужик лет сорока, накидывая на плечи куртку, вывалился во двор. – О здрассьте, барин из самой столицы приехали.