Непридуманные рассказы и рассказики. Рассказы. Миниатюры

Мазаль

– Идиёт, какой же идиёт! Настоящий мишугинер! – Арье-Лейб ходил по комнате, заложив большие пальцы рук за жилетку, и сердито цокал зубом. Жена его, Ципора, втягивала коротко стриженую голову в плечи каждый раз, когда он проходил мимо обеденного стола, за которым она сидела в одиночестве – дети выбежали из комнаты, как только папаша начал нервничать.

– Нет, ты послушай – его старший сын из нашего Хелмского ешибота переезжает в Варшавский, за него внесена плата до конца обучения и ему же назначено специальное денежное пособие, пока он не получит место раввина. Его средний сын получил специальную телеграмму, что теперь он студент Московского Университета на факультете правоведения и будет учиться на казенный кошт, а про мундир-шмундир он может не беспокоиться и еще у него будет где поспать и что покушать. А для младшего сына этого идиёта прислали столько одежды, что половину шмуток отнесли в синагогу – раздать сироткам.

– Арье-Лейб, муж мой, про кого это вы рассказываете?

– Курица, хотя бы раз поговорила на женской половине синагоги, узнала бы новости и что-нибудь полезного для семьи! Хотя бы услышала, как надо готовить эйсик флейш, а не тот бурдель, что у тебя обычно получается!

…Арье-Лейб торговал мануфактурным товаром, вы знаете – выгодное дело! Какой женщине не требуется время от времени кусок материи, чтобы соорудить себе если не платье, так хотя бы юбку или новую блузку. И вроде бы дела у него шли неплохо, курочка на обед у него и его домашних была всегда, а вот расширить дело никак не получалось, не хватало свободного капитала. Сколько раз уже Арье-Лейб предлагал людям вступить к нему в дело компаньоном, но выслушав условия партнерства все до одного быстро покидали лавку, в которой шло обсуждение, плевались на пороге и потом старались обходить ее стороной. И вот такие новости в Хелмской синагоге – Ицик-портной получил письмо из самой Москвы, из которого узнал, что его два старших сына будут пристроены – один в ешиботе, другой в университете, а о младшем сыне позаботятся, как только у него наступит подходящий возраст. И все почему? Почему все этому голодранцу Ицхаку, который и мод-то настоящих не знает, посмотрит журнальчик из Парижа, Берлина или хотя бы Варшавы, а сошьет все тот же лапсердак или в третий раз перелицует зимнее пальто? Просто осенней дождливой ночью он открыл дверь постучавшему в неё еврею и впустил его переночевать. А жена Ицика-портного Ривка не только постелила свежее белье на кровать, забрав из нее младшего сына на родительскую постель, она ему разогрела остатки кугла, которым семья должна была позавтракать. И надо же так случиться, что этот еврей с одним потертым саквояжиком, оказалось, что он ведет какие-то дела с Ротшильдами, и теми что в Вене, и с другими – в Париже, и даже Ротшильды из Лондона не стесняются написать ему письмо.

– Идиёт, мишугинер, шлимазл! Я, я вижу в нашей харчевне прилично одетого еврея, который заказал себе очень даже приличный обед, я думаю у Наместника в Варшаве не всегда бывает такой обед. Я приглашаю его к себе домой, открываю две, две! бутылки настоящего французского вина, которое я купил в прошлом году на ярмарке в Касриловке. Мы говорим с ним весь вечер про дела, обсуждая, какие гешефты мы можем делать здесь в Хелме, потом в Люблине, а затем и в Варшаве, и даже в Вене. И все так славно, так чудесно – любо-дорого! И я укладываю его спать у себя в доме в отдельной комнате на отдельном диване. А утром он просит у меня всего лишь 100 рублей взаймы, обещая выслать деньги телеграфом, как только прибудет к себе домой. Я даю деньги и я ухожу к себе в лавку, а пока меня не было дома, он пытался соблазнить мою жену! И свои 100 рублей, как и своего партнера по гешефтам я, похоже, увижу только перед самым приходом Машиаха (чтоб только Машиах к нам не торопился, а я могу его и подождать). А весь мазаль достается Ицику-портному, чтоб ему вертеться на сковородке!

Их не так жалко

Йоси Цимбал, это такой мужчина, при одном упоминании его имени у женщин в Хелме глазки заволакиваются туманом, а лица приобретают мечтательность. Йоси такой красавчик, что стоит только мужчинам города вспомнить, что живет здесь такой, как они начинают нервничать и переживать за свои жен, невест, сестер, а некоторые даже за матерей. Оставить свою жену наедине с Йоси?!Да ни за что в жизни! Деловая жизнь в Хелме полностью прекратилась бы, не помогай евреи друг другу. К примеру, едет Гирш по делам в Егупец – обязательно договорится с Лейбом или Хаимом, что те и близко не подпустят Йоси к его дому. Случалось, конечно, что после такой поездки жена чернявого Гирша рожала рыжего, как Лейб, сыночка или девочку с такой же родинкой на попе, какую видели у Хаима, когда он мылился в бане. В коротких словах, Йоси был из тех мужчин, про которых рассказывают, что он даже днем может переночевать с женщиной. Такой, понимаете молодец, что если он переспит с русской или полькой, так они останутся довольны. Ну а как девушкам и женщинам, а особенно вдовам, не вздыхать при виде Йоси или вспомнив о нем в разговоре или разглядев его во сне? И никакой особенно красоты или там красивой походки – две руки, две ноги и голова. По мнению всех мужчин Хелма, евреев и гоев, так Йоси вообще урод. Но Йоси умел настроить и пианино, и скрипку, да хоть бы и самый расстроенный рояль! И что прикажете делать, если супруга или дочка требуют, чтобы пианино было настроено и слышать не хотят ни о каком другом мастере, да хоть бы из самой Варшавы! Приглашай Йоси и больше никого. А если скажешь нет, так у нее мигрени будут до тех пор, пока Йоси не придет и не настроит инструмент. И вот Йоси настраивает пианино, подкручивая струны туда-сюда. Хозяйка, ясное дело, хлопочет накрыть столик для чая, тут тебе и бутерброды, и пирожки и даже пара пирожных из кафе пани Рогальской. А хозяин бросив все дела в своем магазинчике или в конторе готовит бутылочку спотыкача или даже шустовского, проклиная и пианино, и Йоси со всеми настройщиками, и всю музыку сразу со всеми ее композиторами, нотами и скрипачами. Ну, слухи слухами, тревоги тревогами, а ведь никто Йоси не ловил, как говорится, «на горячем». Мало ли кто что скажет, а чтобы Йоси вытаскивали из шкафа в чужой спальне или из-под супружеской кровати – такого не было. Ну как же так, тревожились мужья и особенно отцы! Ведь вот же, Йоси крутил винты в пианино и кушал бутерброд с форшмаком, а жена или дочка готовы были повиснуть прямо у него на шее, сомкнув на йосином затылке кольцо рук… А когда, настроив пианино или скрипку, Йоси начинал играть на инструменте – самая добропорядочная хозяйка готова была выпрыгнуть из платья и остаться с Йосей наедине. И что интересно, мигрень у дам не проходила немедленно с Йосиным появлением в доме. А часто, если мигрени в доме не было, так она появлялась вместе с ним, что ты тут скажешь?! А появилась в доме мигрень – зови доктора Пальчика, плати ему гонорар и не меньше трех дней, а лучше неделю и близко не подходи к жене. Надо сказать правду – в домах у евреев Йоси редко приходилось настраивать пианино, все больше у русских или у поляков. Мужчин хелмской синагоги это очень радовало, им было мало дела до их русских и польских собратьев. Но ведь ни одна еврейская свадьба не обходилась без йосиной скрипки! И опять Йоси играл, души женщин улетали вслед за его мелодией, а мужчины мрачнели и мрачнели, наблюдая все это. Были, конечно, среди евреев йосины поклонники, такие же бездельники, как и он сам – за душой только пара грошей, чтобы прожить сегодняшний день и может быть завтрашний. Все до одного холостяки и ламидники.– Йоси, скажи нам, признайся, ты ведь знаешь какой-то секрет, почему бабы тебя так любят? А Йоси знай, отшучивается:

– Я умею поцеловать им пупок!

– Что за чепуха?! Любой может поцеловать пупок, что тут такого…

– Да что ты говоришь, любой! Я могу поцеловать им пупок изнутри!

– ?!

– Йоси, все знают, что ты великий женолюб, такой охочий до женщин и все такое. Но ведь тебя не видят с еврейками, все время ты с польками или с русскими дамами.

– Так у евреек ведь все время болит голова, или они заняты по хозяйству, или они готовили обед и от них так пахнет чесноком и луком.

– А что, скажем, польки – у них не болит голова?

– Болит. Но их как-то меньше жалко!

Академики в Хелме

Известные мудрецы города легко составили миньян и покончив с молитвой сели перекусить чем бог послал – выпить чаю с сухариками. Чтобы высказывать глубокие мысли им совсем не нужна была водка, они обходились даже без пива, тем более, что их жены предусмотрительно проверяли карманы – не завалялся ли в них случайно грошик. Грошик в карманах мудрецов мог заваляться только случайно, случись такое, они удивились бы, пожалуй, сильнее своих жен.

– Мы должны организовать в Хелме Академию, – сказал Арье-Лейб и все удивились, Арье-Лейб говорил очень редко.

– Какую академию-шмакадемию? – Мендл-Мотл, наоборот, говорил так часто и много, что слушатели его уставали раньше, чем им удавалось понять, о чем, собственно, он ведет речь.

– Академию вроде той, что существовала в Пумбидете, о которой часто рассказывает раввин. Ну та, где амораи, таннаи. Или вроде академии каббалистов в Цфате, рабби и о ней часто рассказывает.

– Слушайте, Арье-Лейб, а где мы вам найдем амораев и таннаев?

– Значит, где мы найдем каббалистов вас НЕ интересует? За каббалистов вы спокойны? Не волновайтесь, реб Дворкин, разве мы, хелмцы, не сможем стать амораямми, а если придется, то и таннаями? Да хотя бы и гаонами!

– Послушайте, у меня во дворе стоит пустой сарай. Раньше там лежал всякий хлам, но постепенно старьевщики освободили мой сарай, они давали мне когда копейку, а когда целый грош и уносили оттуда что-нибудь. И вот теперь сарай стоит совершенно пустой.

– При чем тут ваш сарай, реб Шлёмо? Академия в Хелме и какой-то сарай!

– Вы не понимаете, Арье-Лейб! Если там подмести и убрать паутину – этот сарай и станет Академией! Ведь должны мы, гаоны и прочие амораи где-то собираться, чтобы думать умные мысли! – Шлёмо обиженно надул свои толстые губы.

– Да, Шлёмчик, да! Как же я не подумал об этом! Завтра шабес, но все равно, мы наймем шабес-гоя, чтобы он все там привел в порядок в этом вашем сарае.

– А у меня в доме есть пустая кладовка. Я только заставлю свой Брошу вытащить оттуда кадку с кислой капустой и кладовка будет пустая.

– Зачем Академии нужна ваша кладовка, реб Додик Вольфсон?! Я представляю, как в ней воняет кислой капустой!

– Во-первых, глава Академии должен иметь свою отдельную комнату, где он отдельно от всех других будет думать отдельные умные мысли и даже записывать их. Во-вторых, когда к нам приедет глава академии из Цфата, он должен будет где-то спать? Не положу ведь я его в кровать к своему сыну? Мальчику уже тринадцать лет, а он до сих пор писается! И что, еврей из Цфата должен будет просыпаться мокрым каждое утро?! Извините!

– Реб Вольфсон, вы только что устыдили всех нас и доказали, что достойны быть академиком в Хелме! Но какие вопросы, а лучше сказать – какой вопрос мы будем обсуждать в Академии? Арье-Лейб отхлебнул из своей чашки остывший чай и попытался перекусить черный сухарь.

– Я давно думаю… У нас сейчас 4731-й год от Сотворения мира. А правильно ли он высчитан, этот год? И с какого дня следует считать Сотворение – когда Б-г создал твердь, когда отделил Свет от Тьмы или когда создал Адама? Барух а-шем, элохейну… – И весь миньян повторил за ним: «Барух а-шем, элохейну, мелех а-олам…»

– Реб Арье-Лейб, это достойная тема для обсуждения! Ученики со всего света съедутся к нам, чтобы принять участие в обсуждении этого вопроса! Осталось только решить, где взять нам денег, чтобы только начать. Потом, я уверен, пожертвования и плата за учеников, деньги потекут к нам рекой. Но начать, надо как можно скорее начать! – Я думаю, что мы обратимся к барону Ротшильду и он нам не откажет. Потом мы напишем письма в Егупец, Москву и даже в сам Петербург…

– Пишите письмо царю-императору, а лучше к обер-прокурору Синода… – евреи не заметили, как в комнату, где собрался миньян и обсуждалось будущее Академии вошел хелмский раввин.

– Почему, рабби? Неужели вы думаете… – Я просто уверен, они обязательно поддержат вашу идею, ведь чем глупее евреи, им только лучше и радостнее. Обязательно поддержат, как не поддержать таких мишугасов, как вы! И не надо писать барону – зачем ему знать, что в нашем Хелме есть дураков!

Отдай деньги, Аарон!

Пришли в синагогу к хелмскому раввину три незнакомых еврея и стали печалиться да жаловаться. Известно ведь, когда еврей скорбит, он должен шуметь так, чтобы слышал его весь город. А тут сразу трое рассказывают, плачут, пытаются трясти друг друга за бороды – никого из них расслышать за воплями других невозможно, а уж про понять их и говорить нечего. Сам раввин человек мягкого характера, муху самостоятельно убить не может, всегда об этом жену свою просит или кто там рядом окажется, а уж остановить это безобразие и нечего думать. Вовремя зашел в синагогу хелмский шойхет, надо было показать ребе новый нож для птицы – не слишком ли короткий, а тут такой гевалт.

– Ну-ка, все трое замолчали, пока взашей не вытолкал! – и сразу такая тишина, раввин просто душой начал отдыхать и удовольствие получил, что его барабанные перепонки перестали болеть.

– Как вас зовут, – спросил раввин, – только прошу вас, говорите по-одному, не все трое сразу!

– Меня зовут Аарон, – начал самый старших по виду, это вот Борух Цейтлин, а справа от меня стоит Ёшка Малкин. Возвращаемся мы к себе домой под Вильно, идем с заработков, два месяца работали мы на винном заводе у пана Канторовского, делали там кошерное вино. Получили расчет и торопимся к семьям. Деньги мы сложили в один кисет и решили разделить их, когда уже будем дома. Так что вы думаете! Сегодня ночью все деньги и что интересно, вместе с кисетом, пропали! А ведь мы ночевали в чистом поле, нашли там стог сена и ночевали. Если бы вы знали, как дорого берут с постояльцев хозяева постоялых дворов! Нет, это просто немыслимо, как дорого…

– Вы хочете рассказать мне про постоялых дворов и харчевен или все-таки скажете, что случилось? – Да, ребе, конечно. Как обычно, перед тем как уже спать, мы все трое прячем деньги. Знаете, ночь, поле… мало ли что? И все трое запоминаем, в каком месте мы его закопали.

– Ребе, утром денег там не оказалось, и что интересно – вместе с кисетом! – Аарона перебил маленький Ёшка, – как вам понравится – в этот кисет еще мой тесть насыпал табаку и получается, что у меня его тоже украли?!

– Да от меня вы что хотите? – спросил евреев хелмский раввин.– Уж не думаете ли вы, шлимазлы, что раввин сможет возместить вам украденное? Или что вы сможете получить хоть сколько-то из общинных денег? И думать забудьте! Борух Цейтлин, самый высокий из троих, кажется он молчал, когда те двое других кричали, будто их грабят уже второй раз подряд, вступил в разговор:

– Ясно же, что деньки и этот кисет от тестя взял кто-то из троих. Я не брал, но и эти двое говорят «Не брал!» Но кто-то ведь взял? Вот мы и пришли к тебе, ребе, чтобы ты определил, кто из троих вор, а уж я потом позабочусь, чтобы домой в Вильно он пришел хромым.

Задумался раввин. Потом поговорил о чем-то с каждым отдельно, с Аароном, Борухом и Ёштой. Потом собрал всех вместе, шойхет словно забыл о своих делах, он внимательно наблюдал за происходящим, пытался давать раввину какие-то советы, но главной его целью было – рассказать потом всему Хелму, как раввин решил такую трудную задачу, а может быть раввину это и не удастся? Тогда какая удача ждет шойхета – раввину не удалось решить загадку, а ведь он, шойхет, столько хорошего ему советовал!

– Жила была девушка и пообещала она выйти замуж за хорошего юношу, – раввин начал свою речь издалека, – твердо ему пообещала, поклялась Но родители сосватали ее за другого и не могла она пойти против воли родителей. Но перед тем, как ступить под хупу, попросила она своего жениха разрешения встретиться с тем юношей. А юношу просила освободить ее от клятвы, хоть бы и за большие деньги, она готова была целый рубль серебром отдать ему, лишь бы совесть ее потом не мучила. А первый юноша оказался благородным человеком – и от слова ее освободил, и рубль не взял. У него к этому времени уже другая невеста была и он сам тяготился полученной ранее клятвой. Ребе продолжал, отпив из стакана чай, который ему принес шамес синагоги:

– Стояли молодые под хупой, подписали молодые ктубу и не ложась в супружескую кровать поехали на родину жениха, кажется, в Вильно, как и вы. А по пути им встретились разбойники. Так те их не только ограбили, атаман захотел воспользоваться телом молодой жены, которая и женой-то еще не пробовала быть. Но взмолилась к нему женщина и попросила оставить ей невинность для мужа. И так горячи были ее слова, а может быть вовремя в разбойничий стан прибыла жена атамана, но отпустили их с мужем разбойники и даже деньги вернули, хотя какие там у них были деньги! Аарон прервал рассказ раввина:

– И ты рассказываешь нам эту старую хохму царя Шломо?! Ты тоже хочешь, чтобы мы сказали тебе, кто из троих: женщина, ее новый муж или атаман поступили благородней всех? И скажешь нам, что тот, кто говорит только о деньгах и хвалит атамана, тот и взял наши общие деньги и кисет от Ёшкиного тестя?!

– Нет, Аарон, я предлагаю тебе отдать деньги, а взамен буду сильно просить Боруха, чтобы не делал он тебя хромым калекой. Я поговорил с вами тремя, с каждым отдельно. Борух спал и храпел так сильно, что Ёшка всю ночь ворочался и не мог уснуть. А ты сказал, что была такая тихая ночь, что ты спал как убитый. Как это могло быть, что двое говорят одно, а ты совсем другое? Отдай деньги, Аарон, Борух очень хочет сделать тебя хромым хотя бы до Вильно, а силы в нем столько, что ты сможешь хромать всю оставшуюся жизнь!

Неправильные деньги

В Хелме наступил вечер буднего дня, все, творившие вечернюю молитву «Маарив» евреи из синагоги разошлись по домам. Раввин с большим удовольствием думал о большом кусочке запеченого карпа, о маленьком кусочке селедки, об огромной кружке горячего чая, которые жена за ужином поставит перед ним на стол. И все-таки пришлось задержаться в синагоге, незнакомый мужчина, одетый как гой, попросил выслушать его.

– Пан раввин, скажите мне, бог ведь один у евреев и у католиков?

– Несомненно. И даже у мусульман, у православных и атеистов единый Б-г. Пан может верить в него или не верить, обращаться к нему с молитвой на любом языке, дома или в храме – он поймет и услышит. Другой вопрос, сделает он что-то по просьбе пана, к нему так часто обращаются с просьбами…

– Спасибо, пан раввин, а скажите мне, вы можете принять пожертвование для Бога от человека, который не-еврей?

– Так ведь Б-г не нуждается ни в чьих пожертвованиях, у него все есть, Он сам дает или отнимает, все в мире творится по Его воле. Я могу принять пожертвования, чтобы только совершить что-то угодное ему. Скажем, помочь сироте или вдове. А почему пан задает такой вопрос, мне очень любопытно.– Дело в том, пан раввин, что я хотел бы пожертвовать деньги, много денег, почти все, что у меня есть, это несколько тысяч рублей…

– И почему пан не может пожертвовать в костел или в церковь и вам понадобилась для этого синагога? Ведь пан не еврей?

– Я не буду обманывать пана раввина в таком деле, ксендз Михал Заглоба отказался взять эти деньги, отец Пантелеймон сказал, что не может их взять. Я ведь бандит, грабитель, обманщик, они сказали – не могут они принять дар от такого человека! Пан раввин, прошу вас, примите от меня деньги, мне все равно – на бога, на сирот, на любое доброе дело, облегчите мне душу! Я уже столько времени не могу уснуть, каждую ночь какой-то голос в голове говорит мне: «Пожертвуй, покайся!» Пан Михал исповедовал меня, я каюсь, каюсь, а голос говорит: «Покаялся – пожертвуй», а ксендз не берет деньги! Говорит, что эти деньги плохие и он не может их взять для бога!

В синагоге установилось молчание, хелмский раввин погрузился в раздумья.

– Пан видит вон тот ящик для пожертвований? Если деньги с вами…

– Со мной, со мной, пан раввин!

– … если деньги с вами, положите их в тот ящик.

– Скажите мне, ребе, почему вы разрешили тому гою положить деньги в ящик для пожертвования? – раввин рассказал об этом происшествии хелмскому меламеду на следующий день.

– А если это и на самом деле был бандит?

– Послушайте, реб Шмуэль, если вы сможете деньги из этого ящика разделить на правильные и неправильные – сделайте это! Я разрешу вам выбросить все «неправильные» деньги. Но я потребую, чтобы ни один «правильный» грош не пропал из ящика. Пока какой-то рубль был в кошельке у, скажем, купца, он был правильный. Потом этого купца ограбил этот бандит и рубль стал неправильным. Теперь на этот рубль я смогу купить ботинки для осиротевшего недавно Мотла, скажите, это будут правильные ботинки или пусть Мотл бегает зимой к вам в хедер босиком?