– Значит, Упыри выглядят не страшно?
– Нет, они выглядят страшнее.
– Но раз их не видят остроухие, то откуда ты знаешь, как они выглядят? Ты же не остроухий.
– Потому что я пересекался с Упырём, – Уайт застыл от изумления, а Винин побледнел, вспоминая тот злосчастный день. – У Упырей пепельная кожа, лысая голова, иссохшие конечности, прикрытые обрывками грязной ткани, широко раскрытый рот с отвратительно-ровными зубами и длинным склизким языком, мелкий нос, жирафьи шеи, чёрно-белые квадраты на лбу и вместо глаз – дыры…
– А как ты встретил его?..
– В детстве увидел, как Упырь пожирает изнасилованную мёртвую женщину.
– Изнасилованную?
– Да, ведь Упыри не только убивают и подставляют в убийствах, – они насилуют, порочат человеческое тело и честь перед смертью.
Уайт сел на стул, снял очки и круглыми глазами посмотрел на Винина:
– Не верю! Не существует таких монстров!
– Я понимаю, Уайти. Я тоже не верил бы, но жизнь заставила поверить. Мой дедушка был учёным и изучал бесов. Повзрослев, я решил изучить го исследования, потому и знаю больше других.
– Но если бесы существуют, то тогда есть и другие монстры?
– Конечно.
– А расскажи ещё про кого-нибудь!
Писатель задумчиво постучал карандашом по столу. Вдруг глаза его засияли загадкой, губы расплылись в улыбке.
– Как думаешь, почему нам снятся кошмары?
– Мне-то откуда знать? Наверное, мозг над нами подшучивает так.
– Не слышал легенду о Чучелах-мяучелах?
Мальчишка покачал головой, навострив уши. Винин достал с полки толстую позолоченную книжку, перелистнул под самый конец и начал читать вслух. Его приятные голос и речь были похожи на успокаивающую колыбельную, и Уайт, закрыв глаза, представлял услышанное перед собой.
«Давным-давно, когда не существовало никакого зла, по ночному небу верхом на облаках плыли нежно-розовые бесшёрстные коты с большими золотистыми глазами – Сомнаусы и разносили людям красочные сны. Сны были сладкие, как сахар, мягкие, как перинная подушка, и люди, возвращаясь домой после рабочего дня, спешили лечь в постель, чтобы насладиться новым чудесным сном. Сомнаусы работали без устали и радовались, смотря, как люди с упоением вкушают их плоды. И их хозяйка – владычица любви и снов Хатхория радовалась, когда её коты рано утром возвращались и уходили отдыхать, чтобы к ночи вновь приступить за работу.
Но однажды Сомнаусы не смогли вернуться домой из-за ливня. Они спрятались в особняке, трясясь от холода, ютились в тёмном углу первого этажа и мучительно дремали в ожидании конца непогоды. Так прошло два часа, пока не вернулся хозяин особняка – архитектор Т. Он был не рад незваным гостям, спустился в подвал, вооружился топором и изуродовал Сомнаусов: разрезал им пасти и оголил белые рёбра. Раненные коты в страхе убежали в подвал и в ужасе узрели то, что никто не должен был видеть. Архитектор карандашами выколол животным глаза и, изуродованных, отпустил на волю.
Дождь не прекращался. Слепые Сомнаусы с трудом добрались до дома, где их с криком ужаса встретила Хатхория. Она в страхе прогнала их прочь, и Сомнаусы, лишившись способности плыть на облаках, разбились о землю, но не умерли и спрятались в пещере в лесу. Со сломанными конечностями и изуродованными телами они зализывали раны друг друга и жаждали отомстить отвернувшейся от них хозяйки. Несколько раз они выходили наружу, чтобы добыть еды, но были унижены и избиты испугавшимися людьми. Ненависть и обида прочно поселилась в сердцах животных, – они жаждали мести.
На третью ночь в пещеру пришла Сатана и предложила:
«Я дарую вам невиданную силу взамен на верную службу мне, вашей новой хозяйке. Отомстите той, что предала вас, детей родных, отомстите людям, что отреклись от вас, и примыкайте ко мне».
Сомнаусы согласились и пали к ногам Сатаны. Их раны зажили, оставив от себя тёмные уродливые шрамы, в пустых глазницах загорелись золотым пламенем огни, клыки заточились, подобно зубцам пилы, из худощавых спин проросли мощные крылья.
Благословляя новую хозяйку, Сомнаусы взлетели вверх и ворвались к Хатхории. Они ломали мебель, двери, стены, свергая уют и тепло. Загнав предательницу к краю, они сбросили её вниз к людям так же, как поступила с ними она. Люди поймали падшую владычицу любви, растерзали одежды на куски, а затем и её невинное тело.
Сомнаусы наблюдали содом, творящийся в толпе, исказились в отвращении и ещё больше возненавидели людей. Когда на небесный трон взошла Луна, они ворвались к людям в спальни и принесли им мучительные кошмары. Наутро сотни человек сошли с ума, иные покинули мир живых, другие захлебнулись в отчаянной агонии, а те, кто видел изуродованных Сомнаусов, прозвали их «Чучелами-мяучелами».
Так явилось на свет второе зло – Чучело-мяучело».
Винин закрыл книгу и взглянул на ошеломлённого мальчишку. Уайт с надутыми щеками почесал затылок:
– Так вот они какие, Чучела-мяучела… Правда, что из-за них снятся кошмары? – Винин пожал плечами. – Ты сомневаешься в их существовании?
– Да, потому что в отличие от Упырей их я не встречал. Хотя… Ты когда-нибудь просыпался после кошмара и видел на подушке и одеяле комки шерсти? Ещё тогда неприятно пахнет кошачьей пастью.
– Да, было такое. Но это не могут быть Мяучела! Они же лысые и не линяют! – он вопросительно посмотрел на писателя. – Да и у нас нет кошек. Тогда откуда шерсть?..
– Есть предположения, что комки Мяучела выблёвывают на постель, когда приносят кошмар, потому пахнет их пастью.
– Фу, гадость!
Уайт поморщился, внезапно взял книгу из рук Винина, открыл страницу с легендой о Чучелах-мяучелах, вслух прочитал последнюю фразу и недоумённо нахмурился:
– «Второе зло»… А первое тогда какое?
– А первым злом стала сама Сатана.
– Сатана? – мальчишка оглянулся по сторонам и зашептал. – Слушай, Модь, а ты веришь в Сатану?
– Не знаю, ещё не определился. Это как с Дьяволом, Хозяином Чистилища и Богом: они вроде существуют, но почему-то никогда не слышат молитв.
– Но ведь бесы существуют, так почему бы и Сатане с Дьяволом не существовать?
– Бесы и Сатана – это одна песня, песня зла. Дьявол же по легендам вовсе не зло, а такое же добро, как Бог и Хозяин Чистилища. Почему-то многие до сих пор считают, что Дьявол напарник Сатаны, однако на деле они стоят по разным сторонам баррикад: Сатана правит Преисподней, а Дьявол – Адом.
– То есть Дьявол добрый?
– Скорее хороший. Его нельзя путать с Сатаной.
– О как… А про Сатану есть легенда?
– Есть.
Уайт обратно всунул в руки писателя книгу и засиял:
– А прочитай мне!
Винин по-отцовски потрепал мальчишку по волосам, открыл легенду о Сатане и начал чтение:
«Испокон веков над всем живым властвовали три владыки: Бог – владыка Рая, Дьявол – владыка Ада, и Хозяин – владыка Чистилища. Бог следил за живым миром, Дьявол – за мёртвым, а Хозяин и за живыми, и за мёртвыми. Все умершие души попадают в Ад, где подвергаются мукам за содеянные грехи, затем отправляются в Чистилище, где ожидается выбор: отправить душу проходить мучения заново или дать ей путь в Рай, откуда она вновь вернётся в мир в виде нового живого существа.
Первый мир, где жили люди, процветал: человечество достигло конечной точки в технологиях, когда машины стали новыми живыми существами, созданные не владыками. Хотя люди и становились умны, образованы, их животное начало порой брало верх, – мир превращался в содом.
Бог и Дьявол закрывали глаза на происходящее в мире, когда Хозяин не смогла смотреть за моральным падением человечества и в один день уничтожила всё живое. Очистив мир, Хозяин разгневала других владык, была свергнута и жестоко убита, а на трон взошёл новый Хозяин – имя ему было Создатель. Бог, Создатель и Дьявол вновь воссоздали мир, однако весь прогресс человечества в технологиях был стёрт: люди вновь жили в небольших грязных городках без технологий и машин, без правителей, не считали года и дни. Жизнь началась сначала.
Владыки думали, что убили Прошлого Хозяина, но ошибались: их гнев породил самое настоящее зло. Хозяин явилась в мир в новом обличии, назвав себя Сатаной. Она стала первым злом, породила Преисподнюю и объявила войну всему человечеству и владыкам».
– История гласит, что Тени при жизни поклонялись Сатане и звались сатанистами. Они получили её благословение, переняв обличие Теней, – добавил от себя Винин и отложил книгу.
– То есть Сатана – главарь зла? То есть из-за неё появились и бесы, и Мяучела, и остальные монстры?
– Да, Сатана – предводитель зла.
Уайт замолк, уставившись на нижнюю книжную полку, вытащил стоявшую между серыми романами Байдовского старую рукописную книгу и принялся крутить её в руках. Обложка была потёртая, соткана из бледной человеческой кожи, на ней сверкали серебром слова: «Три кости. Предсказания». Заинтересованный мальчишка присвистнул и уселся читать. Винин решил его не отвлекать и взялся за перо.
До полвторого ночи Уайт, не отрываясь, листал страницу за страницей, пожирал пытливыми глазами большие абзацы и потёртые зарисовки, испачканные красными чернилами. Винин с умилением поглядывал в его сторону и, взглянув на часы, спросил:
– Уайти, не устал? Время близится к двум.
– Погодь! – он дочитал страницу и кивнул. – Чё ты сказал?
– Спрашиваю: не устал ли?
– Какой устал? У меня тут тако-ое! – он интонационно выделил последнее слово и похлопал по страницам.
– Извини за нескромный вопрос, но как ты читаешь? Ты же…
Мальчишка ехидно заулыбался:
– Я не полностью слепой, а частично! Я вижу очертания предметов тусклыми светлыми линиями, потому мне и не нужна палка-махалка. Читать, конечно, трудно: буквы очень плохо видно, особенно мелкие, но эта книга… Ради неё я готов и поднапрячь глаза!
– Ты себе зрение не посадишь?
– Чего нет, того не испортить!
Уайт вновь погрузился в мир предсказаний, щуря глаза и горбя спину. Винин хмыкнул.
– Можно ещё один нескромный вопрос? Что для тебя значит слово «цвет»? Ты ведь никогда не видел других цветов, кроме чёрного и… белого?
– А, ну, типа… Цвет для меня равен пустому звуку. То есть да, я никогда не видел зелёного, красного или синего. Я цвета даже представить не могу, но я ведь не знаю, как выглядят и чёрный с белым! Меня все уже задрали вопросом: «Уайт, а ты видишь всё чёрным?» Я не знаю, каким цветом я вижу мир, потому что я даже не знаю, что такое чёрный. Я вижу перед собой темноту со светлыми линиями, но никак не черноту с белыми линиями. Это не описать словами, – чтобы это понять, надо родиться или стать слепым.
– Интересно… Ты ведь видишь лица людей?
– Да, вижу, но очень размыто и плохо. Я до сих пор не научился различать чужие эмоции. Вот скажи, ты сейчас улыбаешься?
– Нет.
– А мне кажется, что ты как-то странно улыбаешься, даже страшно. Обычно у тебя другая улыбка, но сейчас я вижу что-то неестественное и коварное… А сейчас улыбка исчезла.
Он наклонил голову набок и пытливо уставился Винину в лицо, пытаясь рассмотреть его эмоцию и разглядеть черты бледного лица. Писателя сильно встревожили слова о странной улыбке. Свои переживания он решил утаить от мальчишки и перевёл тему разговора:
– Как тебе книга?
– Книга здоровская! Тут дядька про предсказания пишет, да всякие мистические истории из жизни рассказывает. Откуда она у тебя?
– От дедушки досталась. Он был учёным и помимо науки занимался гаданием на костях и картах.
– Ого, какой крутой у тебя дед! Это всё он писал?
– Да, это его книга.
– Снимаю шляпу перед ним: он меня заинтересовал! А гадал-то он как? Всё реально сбывалось, что говорил?
– Большая часть сбывалась.
– Да ну! А ты-то веришь в гадания?
– Отчасти. Когда-то я и сам учился гадать, но ничего не вышло. Видимо, я не обладаю мистическими способностями, – Винин посмеялся, открыл ящик стола и вытащил оттуда медную шкатулку с ярко-жёлтым глазом на крышке. – Здесь его кости и карты, которыми он гадал.
– Покажи, покажи!
Писатель открыл коробочку, где на толстой стопке пластмассовых карт лежало три маленьких хрустальных кости: две из них были пусты, а у третьей на шести сверкающих гранях красовались ромбы количеством от одного до шести. Мальчишка затаил дыхание.
– Ух ты!.. А можно погадать? Ну, попробовать? Я аккуратно!
Винин положил в протянутые ладошки кости и поставил коробочку на стол. Уайт с дотошной осторожностью рассмотрел данные кубики, перелистнул страницы книги, пробежавшись по тексту, легонько подбросил их в воздух, и поймал в кулак.
– На что гадать будешь?
– На кошмар. Мне интересно, когда и какой кошмар мне приснится!
Уайт раскрыл ладошку: одна кость показывала четыре ромба, на втором появился силуэт могилы, на третьей – зеркало. Он внимательно рассмотрел полученную комбинацию и вычитал из громоздкого абзаца часть:
– «Число количества ромбов на первой кости означает, что кошмар будет связан с этой цифрой. На второй и третьей кости будет изображено то, что явится в кошмаре», – он вновь подбросил кубики, – теперь на всех костях появились числа, вместе составляющие дату: «27.06.44». – Двадцать седьмого мне приснится сон с могилой и зеркалом? Интересно…
– Думаешь, предсказание правдиво?
– Та не знаю! Надеюсь, что правдиво, и, значит, у меня есть потусторонние силы, тогда в будущем я буду зарабатывать на гаданиях! – мальчишка хитро усмехнулся. – О! Надо погадать на что-нибудь простое, что можно узнать сейчас! – он задумчиво прошёлся голодными глазами по комнате и остановился на стопке исписанных бумаг. – Ага! Сейчас узнаю о чём сюжет твоей книжки!
Он два раза подкинул кубики и с лёгкостью угадал, о чём Винин писал в новой главе. Мальчишку распирало от самодовольства:
– Угадал, угадал! Если ещё и сон сбудется, то точно пойду в шаманы!
Так он гадал ещё несколько раз, пока не устал и, в конце концов, заснул в обнимку с книгой. Винин перенёс его на кровать, укрыл одеялом, а сам со стопками бумаг, книгами и блокнотами ушёл работать на кухню, снова склонившись над столом под ярким светом лампы.
Винин работал до самого утра. Уставший и в ожидании, когда Уайт проснётся, он приготовил мальчишке на завтрак блины и собрался в магазин за сгущёнкой, когда телефон пронзительно завизжал. Перепугавшийся писатель взял трубку и, удостоверившись, что подросток не проснулся, ответил:
– Модест Винин слушает.
С другого конца раздался знакомый голос, искажённый непривычной мятежностью:
– Что же ты так официально, ангелок?
– Сет? Ты чего в такую рань звонишь?
– А ты чего в такую рань не спишь? Время полпятого утра.
– Я работал.
– Всё пишешь неотрывно? Подумал бы лучше о своём здоровье и режиме сна, – писатель отмолчался и вновь поинтересовался, зачем он звонит. – Я сейчас неподалёку от твоего дома. Нам с тобой срочно надо поговорить.
– Зачем?
– Я узнал о замыслах Савелия и Грегори, – холодно промолвил Прайд. Винина словно пробрало током: по телу волнами из груди поплыл мороз, мурашки покрыли серую кожу. – Выйдешь? Я буду тебя ждать около подъезда.
Писатель бегло взглянул на закрытую дверь, за которой мирно дремал мальчишка, – смятение поселилось у него внутри, мешаясь с беспокойством и страхом.
– Это надолго?
– Не знаю.
– Тогда давай лучше поговорим дома. Домофон у нас почти никогда не работает, поэтому спокойно заходи. Жду тебя на четвёртом этаже.
Звонок оборвался.
Винин в страшном предвкушении вышел на лестничную площадку и начал ждать. Дабы отвлечься от мыслей и догадок, он глазами ощупывал жухлые стены, перила, ступени и полы, пока над его головой, точно нимб, кружились в диком вальсе тощие мухи. Из двери напротив вальяжным шагом вышел крупный скуластый мужчина с короткой русой стрижкой с боковым пробором, козлиной бородкой, горбатым носом и странными серыми глазами. Он был одет во всё бесовски-чёрное: длинная плотная мантия с широкими рукавами-фонарями, позолоченными узорами на спине и груди и золотыми пуговками в виде роз на воротнике была ему по щиколотки, на чёрной груди светлел золотистый галстук, брюки плотно прилегали к его мощным стройным ногам, блестели начищенные лакированные туфли. Он открыл дверь, пропуская невинной красоты невысокую девушку в белом платье и шляпке с длинной чёрной вуалью, закрывавшей миловидный лик. Заворожённый Винин сравнил её с фарфоровой куклой, – она и вправду была чем-то похожа на неживую застывшую красоту, воплощение невинности. Её волнистые волосы, по форме напоминавшие медузу из-за длинных прядей, отдавали багровым на свету. У неё была окрашена тёмной помадой лишь верхняя губа, нижняя оставалась бледной, сливаясь с её белой кожей. Над верхней, на и под нижней губой были три родинки. Вуаль скрыла под собой её глаза, длинное платье сливалось с окружающей блёклостью, узорчатый воротник ошейником обвился вокруг тонкой шеи, манжеты кандалами держались на её запястьях. Казалось, всё в её хрупкой фигуре застыло в неутолимом трауре и каждый шаг давался ей с трудом. Она боязливо вздрогнула, когда мужчина с любовной осторожностью взял её ладонь и повёл по лестнице вниз.
Винин проводил странных великолепных соседей взглядом, впал в прострацию и не заметил, как к нему подошёл Прайд.
– Модест? – утробно прозвучал его голос в сознании писателя, и тот затрясся от внезапного пробуждения. – Что случилось?
– Да так, задумался… Ты видел мужчину и девушку в чёрно-белых костюмах? Они спускались вниз.
– Нет, я никого не видел.
Винин помотал головой и прошёл с Прайдом в квартиру, попросив быть тише.
– У тебя гости?
– Да. Не переживай, он спит и не будет мешать.
Они сели за стол.
Писатель налил гостю, крутившего какую-то бумажку в пальцах, чёрный чай, сел напротив и ожидающе посмотрел на него.
– Я недавно говорил с Савелием. Ты же знаешь, что он с Грегори сейчас у меня?
– Да, Энгель рассказал, – при упоминании художника актёр всколыхнулся. – И о чём вы с Савелием говорили?
– О ваших личных счётах. Я узнал его мотивы.
Винин пронзил Прайда взглядом, как бы говоря: «Продолжай, не томи!» Актёр с его позволения влился в роль Жадина, распустив волосы и отрыв в кармане монетку, вальяжно распластался на стуле и заговорил:
«Сет, вот скажи мне, что ты к писателю привязался, как комар?»
«Ты имеешь в виду Модеста?»
«Да. Мне любопытно: зачем ты к нему прицепился? Что ты хочешь от него?»
«Потому что он хороший человек. Если получится, мы могли бы стать неплохими друзьями…»
Жадин захохотал:
«Жаль тебя расстраивать, но писатель о тебе иного мнения. Я разговаривал с ним по поводу тебя: он сказал, что ты слишком эпатажен и назвал тебя жалким вертихвостом. Вы с ним никогда не станете близки, а уж тем более не подружитесь».
– Я сначала чуть было не поверил его словам, – этот бес Савелий всегда звучит убедительно, – но понял, что ты бы вряд ли такое сказал. Ты ведь не считаешь меня жалким вертихвостом?
– Нет.
– Значит, он бессовестный лжец. Я притворился, что очень расстроился из-за его слов, на что он лишь гадко ухмыльнулся…
«Извини, что расстроил, Сет, однако скрывать от тебя правду я не намерен. Я хочу тебе показать, насколько сгнил этот писатель изнутри».
«Сава, можешь рассказать, что у вас за конфликт? Модест хороший и неконфликтный человек, поэтому я не понимаю, что между вами могло произойти».
«Хороший и неконфликтный человек! Какая прелесть! А что насчёт нас… О нашем конфликте даже сам писатель не знает. Вернее, между нами ничего не произошло; мы с ним даже толком не разговаривали. Понимаешь ли, он… он не такой, как я».
«Да, характеры у вас разные».
«А я не про характер».
«А про что?»
«Я про внешний вид. Он азиат, поэтому мне не нравится».
Слова предпринимателя пулей вонзились актёру в мозг, нервно запульсировали в висках и эхом откликнулись в ушах. Он опешил:
«Что?..»
Жадин преспокойно скрестил руки на груди и по-странному улыбнулся:
«Что же ты так удивляешься, Сет?»
«Тебе он не нравится только из-за… его расы?»
«Да, мне не нравится то, что он азиат. Я на дух не переношу узкоглазых, чёрных, смуглых и прочих иродов, потому что они не такие, как я. Они не индивидуальны, как принято говорить в нашем дотошно толерантном обществе, они некрасивы. Да, признаю – может быть, я расист, но ничего с этим делать не могу».
«Но разве он виноват в этом?»
«Хо-хо, конечно он не виноват! Виноваты его рождение и мать с отцом. Этот писатель очень мешает мне: один его вид доводит меня до тошноты, а я не люблю, когда что-то портит мне настроение. Я бы тебе советовал оставить его».
«Только потому, что он азиат?»
«Нет. Помимо того, что он азиат, он сам по себе человек гнилой и подлый. Он тебе не годится в друзья».
Серая кожа писателя покрылась слабым слоем инея. Винин схватился за больную голову; холодные пальцы путались в волосах и ногтями впивались в кожу. Перед ним предстал тусклый образ Жадина, вальяжно сидящего в кресле и подбрасывающего монетку. Он гадко ухмылялся, пронзающее глядел своими белыми глазами на него и будто бы говорил: «Ты – ничтожество». Винин потёр переносицу, переваривая полученную информацию.
– Значит, он меня ненавидит из-за моей расы?
– Да.
– О Господи…
Возле Прайда по двум сторонам объявились Лука и Скотос: «светлый» человек, как и актёр, выглядел взволнованно, а «зверь» с омерзением отшатнулся от них.
– И ты, Модест, поверишь этому лжецу? Ты ведь знаешь, что Жадин не такой, каким его описывает этот актёришка!
– Сет вполне может говорить правду, почему сразу лжец-то? – возник Лука.
– Он – актёр, а они, как правило, никогда не говорят правду! Напялил на себя роль героя, чтобы запудрить тебе мозги!
– Зачем ему это делать? Жадин вполне может не любить его за расу, что обычно, не нехорошо! Такие люди, к сожалению, существуют и, возможно, мы с таким человеком столкнулись.
– Жадин же хочет ему жизнь испоганить, а раса – слишком глупая причина для этого! Тут наверняка что-то бóльшее…
– Даже глупые причины могут послужить началом для подлости! Надо взять во внимание слова Сета и быть осторожнее!
– Модест, он может говорить правду! – Модест, не верь этому поганому лжецу! – враз вскричали братья.
Прайд барабанил по столу, – видно раздумывал и подбирал слова, дабы сказать что-то ещё.
– Вы с Энгелем друзья, верно?
– А Энгель-то здесь причём?
– При том, что… – он запнулся и судорожно вздохнул. – Тебе надо его оставить.
– В плане?
– Прекратить с ним общение, пока он тебя не предал, забыть про него, пока он не забыл тебя!
Писатель от неожиданности испуганно съёжился и побелел. Актёр наклонился к нему:
– Они хотят, чтобы Энгель от тебя отвернулся.
Слова, хромая и медленно шаркая, вскоре дошли до сознания. Винин пару мгновений сидел, не дыша, и на выдохе шёпотом выпалил:
– Что ты сказал?..
– Я слышал, как они говорят об Энгеле. В этот разговор они меня не посвятили, но мне удалось подслушать.
– И что же они говорили?
– Они хотят сделать так, чтобы Энгель тебя бросил под гнётом их лжи! Я предлагаю оставить его, пока ты сам не пострадал, ведь сейчас он совершенно не в себе и вполне может тебя предать! Лучше опередить его…
– Всё, замолчи!.. – вскричал Винин, до боли ударив ладонью по столу. Напряжённо пульсировал висок.
Прайд мгновенно отпрянул от него, словно от хищника; его глаз бегло изучал раскрасневшееся лицо напротив, трясущиеся пальцы на столе и тяжело вздымающуюся грудь и плечи.
– Модест…
– Молчи! Хватит нести чушь!
Писатель то багровел от ярости, то бледнел от слабости и устали; на белой шее вздулась вена. Лука и Скотос возмущённо косились на актёра, затем перевели глаза на Винина. Их голоса сливались в единое целое:
– Не зря же были эти одиннадцать лет дружбы! – Не зря же прошли эти одиннадцать лет братства!
Скотос заржал и хлопнул себя по коленке:
– Ну, Лука! Это единственный раз, когда я с тобой согласен! Энгель не предатель, а ты, Модест, только посмей подумать про него плохо, – я тебя заживо закопаю!
– Энгель так не поступит…
– Я же говорил, что актёришка этот наглый лжец, а ты мне не верил, бра-тиш-ка! – последнее слово «зверь» прогнусавил, будто плюнул им в лицо брату, и ощетинился. Лука лишь недовольно скрестил руки на груди.
Прайд после непродолжительной паузы заговорил с виноватым выражением лица:
– Я знаю, что ты можешь мне не верить…
– Вот видишь! Это явные признаки манипуляции, Модест, ты ведь сам это знаешь!
– Нет, – засомневался Лука, – Сет не врёт. Однако если Жадин и Хамлов попытаются поговорить с Энгелем, он ни за что их не послушает и не оставит тебя!
Винин исподлобья вцепился взглядом в обеспокоенное лицо Прайда, и тут же его иглой закололо сомнение. Может, Энгель и вправду его предаст? Может, Хамлов и Жадин и вправду его ненавидят так сильно, что готовы заживо закопать его? Сет врёт или говорит правду? Столько различных мыслей птицей металось в его черепной клетушке, бились из крайности в край и душили!
Прайд краем глаза заметил узенькую щёлку приоткрытой двери писательской комнаты и узкий красный глаз на веснушчатом фоне, однако стоило ему повернуть голову, щёлка пропала.
Загудел телефон, – звонил Родион. Музыкант вскользь поинтересовался здоровьем писателя и сказал, что через час заберёт Уайта. Винин с фальшивым спокойствием отвечал ему, удивив актёра своим мастерством перемены настроения по щелчку пальца, повесил трубку и судорожно потёр уставшие глаза кулаком.
– Сет, это ужасно.
– Что именно?
– То, что ты предлагаешь – ужасно. Прости, но я не могу тебе поверить.
Чувство вины и стыд оплеухой оглушили его, оторвали от реальности. Виски резало со страшным скрежетом и свистом, боль заставляла массировать ноющую голову. Его разрывало на части: он хотел поверить Прайду, но и не мог. Одна мысль о возможном предательстве Энгеля сама приравнивалась к предательству с его стороны. В лучших друзьях никогда нельзя сомневаться, верно?
Прайд неловко сцепил ладони в замок.
– Я понимаю, что поверить трудно, и только хочу тебя предупредить, оградить от опасности и боли. Я ведь знаю, насколько это страшно, ангелок. Я тебя не виню.
– Спасибо, Сет. Я приму твои слова к сведению, но не смогу в них поверить.
Минуты утопали в молчании. Они пили чай в короткой и неудобной беседе о театре, но вскоре поняли, что сейчас никто из них не в состоянии отвлечься от прошедшего разговора. Слишком наигранно, натянуто выходили из них слова, и вскоре творцы решили проститься. Они обнялись.
Окутанный задумчивым одиночеством Прайд вышел на лестничную площадку и пересёкся с человеком с растрёпанными волосами, одетого в сиреневую рубашку, белый галстук, брюки и летний жёлто-белый пиджак, – он повстречался с Родионом. Мужчины, застыв, посмотрели друг на друга, будто немо о чём-то договорились, и разошлись.
Из записок Сета Прайда
С утра был у Модеста, говорил про Энгеля и не убедил. Он сначала вспыхнул от гнева, а затем сказал, что возьмёт мои слова на заметку, но не поверит, не сможет. Я не смог его убедить об опасности. Кажется, что он не поверил мне, когда я говорил и про Савелия.
Я не знаю, что мне предпринять. Савелий и Грегори точно собираются испортить ему жизнь, я слышал их разговор. Они говорили, что должны запудрить мозги Энгелю, но чем?.. Савелий, видимо, меня подозревает в неверности ему, потому особо не посвящает в планы. Спросить у Грегори? Ответит ли он мне?
То, что я сделал до этого, не смогу повторить. Рука не поднимется так рисковать, но я должен оградить Модеста от опасности, от них. Может, Энгель не предаст его под их гнётом и он окажется прав? Не уверен. Не могу смотреть на Энгеля и не видеть в нем… страх? Что я вижу в нём? Ясно вижу, что он страдает и чего-то боится.
Перед тем, как уйти, мы ещё поговорили в дверях.
«Модест, я смотрю на Энгеля и мне кажется, что он чего-то боится. Он очень насторожен рядом с тобой и слишком сильно цепляется за тебя…»
«Сет, пожалуйста, прекрати. Ты говоришь про Энгеля так, как всё время говорила мне про него мама. Он не плохой и не цепляется ко мне. Скорее всё всегда было…»
Наоборот. Он не договорил, но я уверен, что он хотел сказать «наоборот».
На лестнице я столкнулся с каким-то знакомым Модеста (он, вроде бы, музыкант). Я часто видел их в забегаловке. Надо назначить ему встречу.
Время идёт. Наступит день, когда кара настигнет меня, и я с нетерпением жду этот день, – день, когда я освобожусь. Спасибо, что слушаешь меня..
Я пишу, словно сумасшедший. Наверное, так и есть. Я и есть сумасшедший.
Прайд тихонько зашёл в свою квартиру, дабы не разбудить временных соседей, и тотчас раздался громкий хохот. Он заглянул в приоткрытую дверь кухни, где под светом ламп за столом сидели Жадин с Хамловым. Перед ними лежала раскрытая книга.
– «Что бы ни было, мы должны оставаться людьми и стараться сохранить в себе милосердие, доброту и внимательность к окружающим существам»… Нет, Сава, я не могу! – корчась от смеха, читал Хамлов. – «Даже если все вокруг меня утратили человечность, я буду тем, кто попытается её сохранить». Нет, не могу дальше!..
Жадин облокотился о стол и едко осклабился:
– Ну, Винин, насмешил! Давно я так не смеялся…
– А он ведь первый среди нас, кто свою человечность-то проворнил! – тыкнул в воздух Григорий и вновь залился смехом.
– Да, это судьба нам на него наткнуться. Гнилой он человек, а пишет-то как красиво, завуалировано! Ясно, почему Энгель ослепился. Если бы я не знал, каков он на самом деле, то поддался бы его чарам тоже…
– Ага-ага, а я-то чуть не поддался! Если бы не ты…
– Да брось, главное, что ты понял, где гнилой человек, а где – друг.
– Ага! Но вот Энгеля спасать надо, а то человек хороший пропадёт! Уничтожим гнилость, чтоб обелиться и в рай попасть, так сказать!
– Ты ведь с Энгелем поговорил?
– Поговорил, всё ему рассказал, как ты и просил, но чего-то не хватило, – не поверил мне до конца!
– Что же ты ему сказал?
– Cказал, что Винина бросать надо, потому что он уже пропащий человек и поздно его вытаскивать из ямы сумасшествия! Ты ж сам мне говорил, что он из-за таблеток, ну, – он покрутил пальцем у виска.
– Не из-за таблеток, из-за врача. Он ведь на приёме у психиатра в своё время был, где ему выписали лекарства, из-за которых у него окончательно крыша поехала. Забавный он, раз решил обратиться к нашим психиатрам.
Хамлов озадаченно нахмурился:
– А что в них такого?
– А ты не знаешь наших врачей? Они не хуже своих пациентов психуют- Bм бы самим в палату. Недавно про случай двадцать второго года читал: психолог, вроде, свою пациентку насиловал. Врача под суд, а из-за скандалов ещё одна врачиха померла. Потому-то я и не удивлён, что врач плохой оказался. Писатель-то таблетки уже давно прекратил пить, и верно: лучше сгнить самому, чем от врачебной руки…
Жадин запнулся. Хамлов заметил пришедшего Прайда и с распростёртыми руками встретил его.
– А-а, Сет, вернулся! Где бывал в такую рань?
– За продуктами ходил.
Они обнялись. Григорий радостно покрывал его всякими расспросами, пока Сет наполнял пустующий холодильник, и вскоре ушёл в туалет. Савелий оценивающе прошёлся по унылому актёрскому лицу.