Ответ был холодным и формальным, по крайней мере, для Сергея. Уж кто-кто, а он-то прекрасно знал Сашку. Значит, что-то произошло. Нестеров быстро сориентировался, ответил коротким рукопожатием и с радушной улыбкой повернулся к своему незаслуженно забытому кадровику.

– Виктор Иванович, дорогой! Извини, пожалуйста! Не ожидал здесь Александра встретить: мы с ним в Высшей школе вместе учились…

– Знаю, Сергей Владимирович, знаю. Как-никак, а мы с Александром Викторовичем в кадрах работаем, осведомлены, так сказать. Сам понимаешь: положение обязывает. – В голосе кадровика при желании можно было услышать настораживающие интонации, но Нестеров не стал обращать внимание, отмахнулся. – Присаживайся, будем твой отпуск оформлять. Пока пишу, расскажи, друг мой, о житье-бытье своем: как добрался, как семья, полтора года все-таки не виделись…

Закончив формальности, будущий отпускник вышел в коридор и завернул на лестничную площадку в надежде под сигаретку обдумать возникшую ситуацию. Там-то и нашел его Замятин.

– Сереж, извини, что так вышло! – Он стоял перед ним с виноватой, но открытой улыбкой, и казалось, что это все тот же Сашка, которого Нестеров знает, как самого себя. Замятин стал сбивчиво объяснять: – Понимаешь, это же Управление кадров. Я подумал: может лучше не афишировать, что мы – друзья? Тут личные связи как бы не приветствуются. Ну, знаем друг друга, учились вместе…

Сергей слушал и не мог понять такого хитросплетения взаимоотношений. Зачем и кому это нужно? Сколько он работал, никогда такого не было…

Воспоминания прервал голос стюардессы, объявившей о предстоящей посадке, и Нестеровы стали будить детей.

Божинский

Как только они появились в зале прилета, к ним подошел коротко стриженный молодой человек, одетый в белую рубашку с коротким рукавом, заправленную в коричневые брюки. На ногах – носки и открытые кожаные сандалии. Несмотря на цивильную форму одежды, военная косточка все-таки проглядывала.

– Сергей Владимирович? – спросил он, обращаясь к Нестерову, и, получив утвердительный ответ, представился: – Сазонов, от Владислава Казимировича.

Это был «гонец» от особиста, с которым договаривался Миша Михайленко.

– Где ваши квиточки на багаж? Давайте сюда, – он передал их подошедшему сержанту в общевойсковой форме. – Не волнуйтесь: водитель получит и погрузит ваши вещи в машину, а пока пройдем в кафе, здесь рядышком. Отдохнете после перелета…

В маленьком заведении их встретили так, будто ждали всю жизнь. Хозяин, пожилой грузин в войлочной шапочке на седой кудрявой голове, излучал ненавязчивое, искреннее радушие и гостеприимство. Он по-настоящему, как путников после дальней дороги, хотел накормить и напоить. Есть они особо не хотели, но чтобы не обидеть человека, старшие Нестеровы по подсказке своего сопровождающего, видимо, не в первый раз посещающего кафэшку, заказали себе солянку, а детям жареного цыпленка – одного на двоих. Сам Сазонов, правда, даже перекусывать не стал и с видимым удовольствием пил холодную минералку, рассказывая о черных предсказаниях метеорологов на ближайшие дни и местных приметах, противоречащих официальным прогнозам. Принесли обжигающую солянку в глиняных мисках, шкварчащего цыпленка, ароматный горячий хлеб, гору остро пахнущей зелени на блюде и подарок от хозяина – кувшинчик холодного белого вина. Дети ели руками, получая от этого еще большее удовольствие, а Люба с Сергеем, обжигаясь, за милую душу проглотили вкуснятину под названием солянка, и неважно, что это было: второе или первое, выскребли все до последней капельки, еще хлебушком на донышке себе помогли. Расплатиться им Сазонов не дал. К тому же хозяин денег за съеденного детьми цыпленка не взял, почти обиделся: «Какие деньги, слушай? За счастье деньги разве берут? Видеть, как эти дети кушали, что может быть дороже в жизни?» Растроганная Люба не выдержала и поцеловала старика в небритую щеку, а он только махнул рукой и ушел, отодвинув занавеску, на кухню.

Отель на берегу Тбилисского моря оказался гостиницей «Турист» с видом на водохранилище, и проживали в ней, в основном, местные командированные и отдыхающие, русских – по пальцам перечесть. Им дали двухкомнатный номер с душем и умывальником, единственное неудобство – туалет в конце коридора. Не генеральские, конечно, хоромы, но жить можно. Олю, как младшенькую, определили на диван, для Олега взяли у администратора на этаже раскладушку, а сами устроились в спальне на двух кроватях, разделенных тумбочкой. Нестеровы разложили по полкам, развесили по шкафам вещи и пошли осматривать окрестности. Территория пансионата была большой, за один раз не обойдешь. Много зелени, все чистенько, ухожено: дорожки, посыпанные гранитной крошкой и ограниченные бордюрным камнем, покрашенным в белый цвет; фонарные столбы с громкоговорителями, из которых, без скидок на возможности человеческих барабанных перепонок, ураганом несся «Танец с саблями» Арама Хачатуряна. Невысокие деревья с густыми кронами давали приятную тень, что оказалось немаловажным при довольно ярком солнышке. По нахоженной дорожке они вышли на пляж водохранилища, названного Тбилисским морем, и Оленька, обрадовавшись, полетела босиком к воде, но только тронула воду и тут же отступила – холодно еще было. Дело близилось к вечеру, и все очевиднее вставал вопрос, где и что они будут ужинать. Нестеровы стали возвращаться, и тут на аллее появился средних лет мужчина, лицо которого Нестерову было явно знакомо. Он не успел сообразить, где с ним встречался, как услышал:

– Сергей, здорово! Не узнаешь, конечно. Владислав Божинский…

«Точно, – вспомнил Нестеров. – Влад с факультета военной контрразведки, только выпускался он на год раньше».

– Теперь узнал, – обрадованно сказал Сергей, увидев родного человека.

– Хватить врать-то, – Божинский доброжелательно с ироничной улыбкой смотрел на него. – Это вас, мастеров сцены, все знали, а остальных, простых рядовых необученных, разве запомнишь…

– Да, правда, я тебя узнал, нас же Мишка Михайленко знакомил. – Нестеров не стал дальше развивать тему, и повернулся к Любе и детям. – Это моя жена…

– Люба, – протянула она руку.

– Владислав, – представился Божинский, коротко опустив подбородок и едва не щелкнув каблуками.

– Оля, – раздался тоненький голосок, и младшая тоже протянула руку, только ладошкой к земле.

– Владислав Божинский, – он наклонился к ней и галантно поцеловал маленькую ручку, но девочка ничуть не смутилась и приняла все, как должное.

С Олегом они обменялись крепким мужским рукопожатием.

– Так, дорогие мои! – Божинский выглядел энергичным, полным энтузиазма и юношеского задора, несмотря на явно приближающийся сороковник. Округлое лицо излучало гостеприимство и радушие. – Вы, наверняка, еще не ужинали. Угадал?

Возражений, естественно, не последовало.

– Тогда, вперед!!! – И он широким жестом указал направление к главному корпусу. – В столовой, она же вечером ресторан, еще успеете напитаться, так что лучше мы рядышком устроимся.

Он повернулся к младшему Нестерову.

– Олег, ты, как мужчина, скажи: настоящий грузинский шашлык пробовал? – Божинский знал ответ заранее и не ждал его. – У-у-у, пальчики оближешь!

Мальчишка вспомнил дневного цыпленка и проглотил мгновенно появившуюся слюну, а старший Нестеров посмотрел в указанном Владом направлении.

Едально-питейное заведение без названия являлось продолжением гостиничного ресторана, расположенного на первом этаже. Под легкой крышей на столбах стояло немногим больше десятка деревянных столов, накрытых белыми полотняными скатертями. Половину из них занимала местная публика, одетая по-городскому. «Хороший знак, – подумал Сергей. – Если люди на окраину едут, чтобы выпить и закусить, значит, кормят вкусно, и денег не дерут без зазрения совести».

Столик выбрали неподалеку от мангала, за которым колдовал местный кудесник-искусник. Они еще рассаживались, как появился официант и поставил на стол бокалы, стаканы, две бутылки «Боржоми» и сладкое “Буратино" местного разлива. Пока малыши налегали на шипучку, Владислав на правах принимающей стороны заказал на всех шашлыки, овощи, какую-то соленую рыбу, лобио, сациви, бутылку водки и кувшин красного вина – в общем, обычный московский набор. Крупно нарезанные овощи и зелень с рыбой появились несколько минут спустя, а вслед за ними подоспела остальная закуска и водка с вином. Первую выпили, как водится, за встречу, потом за братство Высшей школы и, конечно, друзей не забыли.

– Влад, – вспомнил Нестеров, – а ты Игоря Гоглидзе, случайно, не знаешь?

– Почему не знаю? Знаю, конечно. Он в Комитете республики заместителем начальника отдела контрразведки работает. А ты его, каким краем? – настороженно спросил Божинский.

– Друзья по Высшей школе, хоть он на курс и младше. – Нестеров любил вспоминать «золотой» период своей молодости. – Мы еще на первом курсе ансамбль электромузыкальных инструментов сварганили – «Сфинксы» назывался. На летние каникулы со стройотрядом полетели в Якутию на строительство Вилюйской ГЭС – первой в мире гидроэлектростанции на вечной мерзлоте…

– А Гоглидзе здесь причем? – нетерпеливо перебил Божинский.

– Ты лучше наливай и слушай, – не смутился Нестеров, зная за собой слабость всякую историю начинать издалека. – В сентябре, после стройотряда, мы, уже матерые музыкантищи, собрались на первую репетицию. Для разминки, втихаря, за встречу открыли в гримерке бутылочку портвейна «Агдам», выпили по полстаканчика и не успели закусить одной конфеткой на пятерых, как приоткрывается дверь и просовывается брюнетистая голова. Изучающе осматривает нас и с ярко выраженным грузинским акцентом спрашивает: «Ансамбль «Сфинксы»?» – Сергей показал Божинскому, как все это происходило, потом брови на его лице полезли вверх и он в сердцах вскрикнул: – Мы в шоке – застукали прямо на месте преступления! Алик, наш руководитель, первым сориентировался. «Ты кто такой, молодец? – говорит. – Покажись, не стесняйся». Заходит, худенький такой, в форме, как с чужого плеча. «Я – Игорь Гоглидзе, с первого курса». Стоит перед нами по стойке “смирно". Алик его дальше допрашивает: "Музыкант?" – Тот кивает. – "На чем играешь? – На скрипке". Мы, конечно, в хохот, в ансамбле электромузыкальных инструментов для полного счастья только скрипки не хватало. Игорек расстроился, но вида не подал. Тут Володя Анисин, бас-гитара, говорит: "Хватит ржать-то! Вам бы только зубы скалить. Не видите, нормальный человек пришел, наверняка что-то хорошее сделать хочет. Правильно я говорю, Игорек? – Правильно. – Тогда, самое хорошее, что можно сейчас сделать – сгонять в магазин за портвейном, а мы за это время решим, куда тебя пристроить с пользой для дела".

Нестеров хотел закурить, но Люба, увидев сигареты и зажигалку, тут же его одернула.

– Сергей, я же просила, не курить при детях, – потом, пожалев мужа, пошла на уступки. – Ладно, дыми себе на здоровье…

Взяв детей, она вышла из-за стола и, пригласив местных девочек, приехавших с родителями в ресторан, стала играть с ними в скакалки. Сергей, получив свободу, с удовольствием закурил.

– Игорь оказался очень способным, я бы сказал, талантливым парнем. Идеальный слух, великолепное чувство ритма, актер прекрасный. Но поначалу никак не мог найти себя: на барабанах стучал, мне помогал; на подпевках работал; мы даже скрипку его пытались в ансамбль вставить, но все было не то. И тут, как-то сама собой родилась идея: создать МТМ – Мужской Театр Миниатюр. Вот здесь Игорь по-настоящему развернулся: он тебе и сценарист, и режиссер, и актер…

Нестеров затянулся, наблюдая, как девчонки играют в скакалки. Рядом стоял Олег, выступавший наблюдателем, – прыгать он не любил, неэстетично получалось, мешком.

– Но дружба наша, – продолжил Нестеров, – началась почти случайно.

Божинский, понимая, что идет обычный застольный разговор, слушал вполуха, но политес сохранять надо было, потому и спросил:

– Что значит, случайно?

– Игорь задумал необычный номер, тогда таких ни в цирке, ни тем более на эстраде не было. Звуковая пантомима – "Старая добрая Эмка". Где он его взял, может сам придумал, понятия не имею. Раскладывается на двух человек, из реквизита – один стул, который, собственно, и есть «Старая добрая “Эмка». Первое действующее лицо все время на виду у публики, он – водитель допотопного, но любимого им автомобиля, второй актер до поры до времени находится за кулисами и через микрофон имитирует все, что он делает на сцене. А шофер в кавычках разыгрывает перед зрителями целый спектакль-пантомиму: моет, протирает, начищает до блеска своего верного коня; со скрипом и скрежетом открывает дверцу и садится на продавленное водительское сиденье, вставляет ключ в замок зажигания и пытается завести мотор – машина чихает, кашляет и глохнет. Там целая история приключений “старой доброй “Эмки” и ее водителя. А в финале номера на сцене появляется второй актер и тогда зритель начинает понимать, что выступление было не под фонограмму, что это – живой звук.

Нужно было для этой прекрасной задумки всего на всего две вещи: хорошая актерская работа на сцене, что б публика смеялась и плакала; и абсолютно точная имитация звуков, сопровождающая сценическое действо. С последним вопросов не было, Игорь поразительно точно, мастерски воспроизводил все, что должно было происходить на сцене, а вот с актером, играющим роль водителя “Эмки”, были проблемы. Гоглидзе перепробовал на позицию напарника одного за другим всех ребят из своего театра, нашел какого-то парня, занимавшегося пять лет пантомимой, стал пытаться с ним что-то сделать, но ничего не получалось. Как постановщик, он добивался от него игры, артистизма, а паренек работал, как мим, академично и правильно, с застывшим лицом, он и не мог по-другому, хоть ты тресни. Я как-то зашел к ним на репетицию. Смотрел, смотрел на все эти страдания-мучения и не выдержал. Вышел на сцену, извинился за вторжение и сделал, как считал нужным. Гоглидзе расцвел, как сирень в мае: "Видели, видели? Вот, как надо работать!". А я пошел к своим ребятам на барабанах стучать. Через два дня Игорь нашел меня, зажал в угол, а парень он горячий, и стал уговаривать выступать с ним в номере. "Понимаешь, он все правильно делает, так правильно, что скучно становится. У тебя душа, задор, ты лицом работаешь, а там ничего этого нет. Серость какая-то и скука, народ не улыбнется, а он хохотать должен, под стулья сползать. Сергей, только ты сможешь сыграть. Ну, давай вместе сделаем…". Я, конечно, послал его куда подальше, мне своих дел в ансамбле хватало, но он же настойчивый: неделю ходил за мной и уговорил, в конце концов. Сделали мы номер!

"Да, – подумал Божинский, вспоминая последнее совещание у Председателя КГБ Грузии, – чего-чего, а настойчивости Гоглидзе не занимать, да и уговорить может любого и любую, была б задача поставлена".

– А где наши шашлыки? – Нестеров под воздействием ароматов, исходящих от мангала, и вкусной водки быстро созрел для горяченького.

– Готовятся. Ты не волнуйся. Здесь процесс не затягивают, но и зря не торопят. Марку держат, – успокоил Владислав. – Так что, история про Гоглидзе на том и закончилась?

– Нет, конечно, это я так, для затравки, самое главное – впереди. – Сергей подцепил хлебом подливку сациви. – С этим номером, где мы только ни выступали. И здесь, в Грузии, когда с агитбригадой по границе ездили, и в Москве, на всяких выездных мероприятиях, но вершина, конечно, – выступление в клубе Дзержинского на день Победы в семидесятом году. Большой праздник был! – Весь в воспоминаниях Нестеров откинулся на спинку стула. – Представляешь: в зале – ветераны, генералы, иностранные гости. На сцене – звезды эстрады, заслуженные, народные артисты. Одних ансамблей штуки три было. И все – профессионалы, а тут мы с Игорьком, из самодеятельности, без роду и племени. Ходили мы, гадали, как затесались в такую компанию, потом взяли за бока ведущего, тряхнули как следует – зря, что ли нас спецдисциплинам учили – он и раскололся на перекрестном допросе. Оказывается, наш номер член парткома КГБ увидел и дал указание включить в концерт. – Нестеров был классным рассказчиком, увлечь мог любого, и Божинский в этом отношении тоже не стал исключением. – Идет, значит, представление, как всегда в таких случаях, чинно и благородно. Попели – похлопали – ушли; поплясали – поклонились – убежали; стихотворение прочитали – занавес закрыли. Никаких «бисов» и повторов; все выверено по секундам. Представление-то ставил заслуженный деятель искусств Карлинский. Он все концерты в Кремлевском дворце съездов режиссировал. У него, брат, не забалуешь. Подходит наша очередь. Объявляют: «Слушатели Высшей Краснознаменной школы Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР имени Дзержинского Сергей Нестеров и Игорь Гоглидзе». – Секундная пауза и дальше. – «Пантомима «Старая добрая «Эмка». Раскрывается занавес, стул уже стоит. Я выхожу на сцену, Гоглидзе, как всегда, за кулисами. Работаем по-настоящему, выкладываемся, как можем. Народ хохочет, смеется до слез, а в конце выходит Игорь с микрофоном. Восторг неимоверный, передать невозможно! Как говорят в таких случаях комментаторы, под бурные и нескончаемые аплодисменты они освободили место для следующих выступающих. За кулисами, обалдевшие от успеха, мы обнялись, Игоряха в очередной раз «фитиль» мне вставил за фантазии на сцене, перевели дух и решили отметить это дело пивком в буфете. Не успели и трех шагов сделать, догоняет нас ведущий и громовым шепотом кричит: «Куда?! Публика просит! Быстро на сцену!». Пока бежали обратно, всего два слова и успели сказать. Выходим на сцену: я со стулом, Игорь с микрофоном. Работаем, как договорились, фрагмент на одну–две минуты. А дальше? Как номер закончить? И тут, с моей стороны, пошла полная импровизация. Как Игорь попал, до сих пор не представляю. Смотри, что он обставил звуками. – Нестеров встал, вышел в проход и стал демонстрировать свои действия. – Я выхожу из авто, хлопаю дверью, которая не закрывается, проверяю, как накачано колесо, а оно у меня на глазах начинает спускать, в сердцах, со всей силы бью ногой под задний бампер машины и воображаемая «Эмка» вверх тормашками летит за кулисы, только водительское сидение остается на месте. Шум, гам, грохот – и… наш поклон. Таких аплодисментов я больше никогда не слышал. Нас вызывали еще два раза, но тут уже ведущий лег грудью на амбразуру и запретил что-нибудь еще показывать.

Нестеров вернулся на свое место, и замолчал – горло перехватило от нахлынувших эмоций.

– Знаешь, – после небольшой паузы, уже спокойно, размышляя, сказал он. – Когда выступаешь вдвоем, надо очень чувствовать друг друга, видеть малейшее, скрытое от других, движение, улавливать настроение, желание твоей половины. Быть самим собой и в то же время единым целым. – Сергей никогда раньше не задумывался над тем, о чем говорил сейчас, и, не желая того, открывал для себя нечто новое. – Ведь у нас ни разу не было ни одного стопроцентно похожего номера. Я всегда импровизировал, вставлял что-то новенькое, но Игорь ни разу не растерялся, даже не запнулся, он как будто предвидел, предчувствовал мои шаги, хоть и костерил меня на чем свет стоит. Ты знаешь, мы жили, дышали, как один организм, и понимали друг друга всегда, даже без слов…

Сергей довольно улыбнулся.

– А ты спрашиваешь, откуда я его знаю…

Божинский очень внимательно слушал Нестерова. То, что он узнал из его рассказа, многое давало для понимания фигуры и возможностей Гоглидзе. Неожиданно он подал кому-то знак и сказал долгожданное:

– Вот, наконец, и наши шашлыки идут! Зови своих!

Но Любаша с детьми уже бежали к ним, они первыми увидели, как официант с шашлыками на подносе направился к их столу.

Ужин был в самом разгаре, когда из динамиков, укрепленных за буфетной стойкой, зазвучала музыка. Пела Алла Пугачева: «Любовь одна виновата, лишь любовь одна виновата…». Оленька незаметно для всех соскользнула со стула и, не обращая внимания на окружающих, стала танцевать на траве рядом со столиками.

Она была совсем маленькая, когда у нее появилась необъяснимая и непреодолимая тяга к танцам, прекрасным движениям под музыку. Сделав первые шаги, еще не умея говорить, Оля могла, не отрываясь, сидеть на ковре перед телевизором и смотреть трансляцию балета из Большого театра или выступление танцевального ансамбля Игоря Моисеева. Иногда она вставала и пыталась повторить понравившиеся ей движения. Конечно, получалось что-то свое, но именно в этом и была вся прелесть. Когда ей исполнилось пять лет, Люба, прилетев в очередной отпуск, отдала дочь в единственный имевшийся поблизости хореографический коллектив – ансамбль грузинского танца «Мзиури». И уже через два месяца Оленька, блондинка с длинными до пояса волосами, стала его солисткой. Но настоящей, подлинной любовью этого ребенка оставались эстрадные танцы – она сама придумывала движения, повороты, и, как только звучала хорошая, как она считала, музыка, скользила над землей или паркетом, забывая обо всем на свете.

– Серега, ты посмотри, как она танцует! – восхищенно выдохнул Божинский, забыв о том, к кому обращен его возглас, но зато его услышали сидевшие рядом люди. Все, кто находился в ресторане, встали, даже те, кто находился за дальними столиками, не отрываясь, смотрели на чарующие движения шестилетней русской девочки. Мужчины и женщины замерли, боясь разрушить сказку – не стукнул нож, не зазвенел бокал. Но песня кончилась, и возникшая тишина взорвалась гортанными криками и аплодисментами. Ольга немного застеснялась, но быстро справилась с собой. Сделала реверанс и убежала, спрятав лицо в маминых коленях.

– Да, брат, ну вы даете! – Божинский был поражен, такого он еще не видел: маленькая девочка, а танцует лучше профессиональной артистки.

К столу подошел буфетчик в длинном до земли белом фартуке с бутылкой шампанского на подносе и коробкой дорогих шоколадных конфет.

– Это откуда? – спросил растерявшийся Нестеров, но Владислав был начеку, он лучше владел обстановкой. – Пожалуйста, дорогой! Товарищам, приславшим подарок, самую хорошую бутылку красного вина от нас!

Вспомнив что-то, Божинский посмотрел на часы.

– Ребята, вы извините, я буквально на минуту, звоночек выдам, узнаю, как дела, и приду к вам.

Он пошел к администратору на стойку регистрации недалеко от центрального входа, а Нестеровы занялись еще неостывшими шашлыками.

Владислав вернулся на удивление быстро.

– Друзья мои, извиняюсь, но должен вас покинуть. Труба зовет! – За стол садиться не стал. – Машина сейчас подойдет. Сереж, проводи меня…

Божинский расцеловал Любу и Олю, попрощался за руку с Олегом и вместе с Сергеем пошел к выходу с гостиничной территории, огороженной металлическим забором.

– Случилось что? – Нестеров понимал: без серьезной причины Божинский не стал бы срываться в таком спешном порядке.

– Не без того, конечно. – В мыслях Владислав был уже на работе. – Мероприятие проводим, пошло не так, как хотелось, ребята не среагировали вовремя и начались осложнения, теперь надо нивелировать, – на ходу он обернулся к Нестерову. – Ты не беспокойся, за ужин я заплатил. – Заметив, что Нестеров полез за деньгами, Божинский задержал его руку. – А вот этого не надо. Не забывай, друг мой, мы в Грузии. Здесь так не принято. Теперь слушай и не перебивай, – он торопился, времени было в обрез. – Завтра, к десяти, придет машина и отвезет вас в город, погуляете по Тбилиси, часа в два позвонишь мне, здесь – номер телефона, – он протянул сложенный вдвое листок бумаги. – Я вышлю машину туда, где вы будете находиться, водитель отвезет к нам домой, там и пообедаем. А дальше посмотрим…

Армейский уазик на скорости подлетел к воротам, резко остановился, развернулся и сдал назад, остановившись рядом с Божинским.

– Ничего, что под градусом? – спросил Нестеров, руководствуясь самыми лучшими побуждениями, и неожиданно для себя услышал.

– Во-первых, – жестко произнес Божинский. – Как учили нас отцы и деды? Пей, пей, да разум не пропей! А, во-вторых, – он с хитрецой улыбнулся. – Можно подумать, что вы там, за кордоном только «всухую» работали. Давай, будь здоров, трезвенник. До завтра!

Божинский сел на командирское сидение, рядом с водителем. Машина рванула с места, оставив за собой пыльный шлейф, и скрылась за поворотом. Стало смеркаться, включили освещение, тихо играла музыка.

«Детям, наверное, спать пора, устали они за сегодняшний день. Встали ни свет ни заря, самолет, дорога, новые люди, новые впечатления…», – Нестеров подошел к условной границе ресторана под открытым небом. Рядом худой, невысокого роста человек ловко управлялся с шампурами, лежащими на мангале.

– Вечер добрый! – первым приветствовал Сергей.

– Здравствуйте, дорогой! Рады принять вас, надеюсь, останетесь довольны, – откликнулся шашлычник, говоривший по-русски почти без акцента. – Из Москвы?

– Да, москвичи. Говорите вы как чисто. В России долго жили?

Собеседник, не забывая проверять и поворачивать шампуры, повернулся к Нестерову и улыбнулся.

– Мой отец офицером был. Когда война с фашистами кончилась, его дивизию под Калугу отправили. Он взял отпуск, приехал в Грузию, забрал свою невесту, мою мать, ждавшую его всю войну, и вернулся в часть. А в сорок шестом я родился, потом отца в Сибирь на службу перевели, там я в школу пошел, учился до седьмого класса. Но в армии какую-то реорганизацию объявили, и отца демобилизовали. Специальности гражданской у него не было, и мы вернулись домой, на родину. Срочную я служил под Ленинградом, а после демобилизации в Кутаиси на заводе с русскими в одной бригаде работал.

Он взял три шампура с мясом, осмотрел и отложил в сторону, где жар был не такой большой.

– Надолго к нам?

– На неделю, потом в Гагры, на море. – Нестеров почувствовал усталость. – Вы извините, я пойду, мешаю, наверное…

– Понимаю, понимаю. Конечно, вам отдохнуть надо с дороги, – он запнулся, видно, хотел еще что-то сказать, и, наконец, решился. – Вы извините, не подумайте ничего плохого. Дочка у вас – настоящая красавица. А как танцует?! Здесь никто так не может. Смотрите, далеко от себя не отпускайте – еще украдут наши джигиты. – Говорилось все с улыбкой, но за внешней легкостью Сергей услышал предупреждение. – Если что нужно, – добавил мангальщик, – обязательно скажите, пожалуйста. Меня здесь все знают, Сосо зовут.

Нестеров прекрасно понял, что он хотел сказать, поблагодарил и вернулся к столу, за которым они отмечали свой приезд.

– Любаш, давай-ка пойдем спать, времени уже много.

– Конечно, любимый. Сейчас детей позову, мы только тебя ждали. Божинского проводил?

– Проводил, на работу погнал. Завтра машину за нами пришлет, в Тбилиси поедем, прогуляемся, потом пообедаем у них. Влад, конечно, занят, но ничего, город я еще с прошлой поездки немного помню.

Люба позвала Олега и Олю, игравших с местными детьми, и они пошли к центральному корпусу гостиницы.

– Сережка, какие же здесь люди! Открытые, добрые, к нам так замечательно относятся! – В голосе царил неподдельный восторг, и уже совсем с другой интонацией, жестко, колюче Люба продолжила: – Это тебе не Прибалтика. Помнишь, в позапрошлом году, когда в Эстонию в отпуск ездили по Женькиному приглашению? Как ты минут пять, наверное, спрашивал у девочки-пионерки дорогу? Помнишь? Что тебе тогда ребята-пограничники сказали? Эстонцы принципиально по-русски не хотят говорить и детей своих так учат. А здесь? – Голос снова наполнился восхищением и радостью. – Все по-русски говорят! Что большие, что маленькие, кто хуже, кто лучше, но все!

– Так уж и все? – с иронией протянул Сергей.

– Я тебе говорю: все! – Оскорбленная недоверием мужа, она даже кулачком махнула. – А Ольгу нашу как полюбили? На руках готовы носить!

Сергей тут же вспомнил шашлычника Сосо.

– А вот этого не надо! Ни в коем случае! Глаз с нее не спускай!

– Да брось ты! Серьезно, что ли?

– Даже очень! – спокойно, но твердо ответил Сергей, и Люба поняла, что он не шутит.

– Ну, хорошо, хорошо. Кричать-то на меня зачем?

Это была ее обычная защитная реакция – от обороны к нападению, но Нестеров не обиделся, привык уже. Зато теперь точно знал: жена его услышала и на подкорку себе записала.

Завтрак хозяева устроили по принципу самообслуживания: каждый брал поднос и ставил на него понравившиеся блюда. Система, в принципе, знакомая. Другое дело, что пришли они, как оказалось, к шапочному разбору. Людей в зале не было, еды оставалось – кот наплакал. На полке холодильной витрины в тарелке с водой плавало несколько кусочков сливочного масла, в блюдцах лежали порции сыра и брынзы; с кашей, кажется, тоже были проблемы, из горячего оставались макароны и мясные биточки.

– Извините, – Сергей понял, что малыши останутся голодными. – А для детей у вас ничего нет? Может, омлет, молочное, еще что-нибудь…

Он не успел договорить, как рядом с худющей, неприветливого вида работницей кухни, стоявшей на раздаче, возник высокий мужчина с орлиным профилем, в накрахмаленном белоснежном френче с двумя рядами перламутровых пуговиц. На голове красовался замысловато скроенный поварской колпак. Окинув с высоты своего роста семью Нестеровых от мала до велика, он обрадовано улыбнулся и, молча, плавным царственным жестом пригласил пройти в зал, где появился через пару минут. На подносе, который капитан кухонного корабля держал на отлете левой рукой, расположились чашки с блюдцами, тарелочки, столовые приборы, стаканчики со сметаной, сливочное масло, вазочка с куриными яйцами, большая пиалушка с крупнозернистым творогом, а на блюде лежали белый хлеб и булочки местного производства, издававшие манящий запах ванили.

– Здравствуйте, дорогие! Все для вас, пожалуйста! Сосо предупредил меня, но я все равно начал беспокоиться, вдруг вы не придете! Кушайте, на здоровье! Приятного аппетита!

Дважды повторять не пришлось, в это утро у всех Нестеровых прорезался зверский аппетит. В десять часов у главного входа их ждала черная «Волга», скорее всего, как подумал Сергей, машина начальника особого отдела Закавказского военного округа. Водитель быстро домчал до центра, и Нестеров попросил остановить в начале проспекта Руставели, недалеко от универмага. Вопреки прогнозам метеорологов, но в точном соответствии со словами встречавшего их Сазонова, день был замечательный. Солнце пробивалось сквозь пышную крону платанов, образуя на тротуаре причудливую тень – настоящие кружева, меняющие свою форму под легкими дуновениями ветерка. Младшие Нестеровы тут же придумали для себя игру: кто успеет наступить ногой на постоянно убегающий от них край тени. Они забавно бегали по тротуару, и голоса, как два колокольчика, звенели и переливались, невольно обращая на себя внимание прохожих, с улыбкой смотревших на детей.