– Руслан, меня пригласил вступить в блок лично Виктор Семенович, кроме нас с тобой у Новоселова в блоке еще два кандидата, которые проходят по – нашему двадцать восьмому избирательному округу. Всего нас уже двадцать пять человек по этому округу зарегистрировалось…

После признания Елены Владимировны иллюзии относительно моих выборов мгновенно улетучились, и я, наконец, опустился с небес на землю. Выходит, слукавил Виктор Семенович, когда обещал мне непременную победу на выборах. И тут я понял, что свободен от данного ему мной слова о безоговорочной преданности и послушании. Окончательный разрыв с его блоком произошел через два дня.

На очередные семинары и лекции к нам неожиданно пожаловали высокие сановники, скажем так- «отцы города». Их нагрянуло не менее десяти. С любопытством, мы- кандидаты, рассматривали прибывших, чувствуя, что наша дальнейшая судьба зависит напрямую от этих людей. И вдруг меня пробило, внезапно я увидел, что у одного из высоких гостей отсутствует по локоть правая рука. Ну и ну! К нам пожаловал сам Кумарин собственной персоной! Я тихонько посмотрел по сторонам и понял по лицам своих товарищей, что многие его узнали.

Кто же не знал тогда Владимира Сергеевича – главного криминального авторитета Петербурга, владельца заводов, порта и пароходов. А также всех нефтеперерабатывающих предприятий и всего, всего остального. Решение пришло сразу же. Оставаться в компании этих уголовников далее не имело никакого смысла.

У этих бандитов было железное правило – никаких правил. Либо ты им подчиняешься, либо ты перестаешь существовать воочию. Гости, пообщавшись с Новоселовым, вскоре ушли. Присутствующие стали готовиться к очередному семинару. Я встал и поднял руку, чтобы на меня обратил внимание Виктор Семенович, он меня заметил:

– Руслан Георгиевич? – спросил меня Новоселов, – у Вас имеются вопросы ко мне? Слушаю Вас.

Мой ответ прозвучал для присутствующих, как гром средь ясного неба, как

будто сидящих в зале окатили холодной водой:

– Виктор Семенович, – объявил я на весь зал, – я хочу выйти из вашего блока и далее идти на выборы одномандатным кандидатом, рассчитывая лишь на свои силы.

Новоселов сохранял невозмутимую мину на лице. Даже не спросил меня о причине возникновения моего внезапного решения. Он поднял голову и обратился к залу с неожиданным предложением:

– Есть еще желающие выйти из блока «Патриоты Петербурга»? Мы никого не неволим, принимайте решение сейчас.

– Я тоже хочу выйти из «Патриотов Петербурга», – заявила негромко молодая симпатичная женщина из передних рядов, – я, тоже хочу быть одномандатным кандидатом.

– Еще кто– нибудь желает нас покинуть? – спросил у присутствующих Новоселов. Зал напряженно затаился.

В полной тишине, мы вдвоем вышли из зала и направились с сопровождавшим нас охранником к знакомой калитке. Железная дверь закрылась за нашими спинами.

– А Вы чего вышли? – спросил я девушку, – у меня политические разногласия с Новоселовым, потому и ушел от него…

– Вы что слепой ?!– перебила меня девушка, – какие разногласия, они же уголовники все. Видели гостей, все они одним миром мазаны! Мне с ними не по пути. Да и страшно стало… И пошел я в люди, сам по себе. Мезиной и Дзоциеву доложил всю правду как было. Они внимательно выслушали мои честные излияния, а затем также откровенно объявили, что шансы на выигрыш у меня теперь минимальные.

– С волками жить- по волчьи выть, – заявил в конце разговора Владимир Яковлевич, – а кто его знает, может быть ты и правильно поступил, что ушел от них. Но сейчас их время. Не думаю, что многие из них доживут до старости.

Слова его оказались пророческими. Умен был Владимир Яковлевич! Через год после выборов осенью 1999 года, два киллера Гудков и Петров на перекрестке улицы Фрунзе и Московского проспекта закрепили взрывчатку на крыше служебного автомобиля «Вольво» Новоселова, когда тот стоял на красном сигнале светофора и привели в действие механизм бомбы. Он погиб на месте, ему оторвало голову. А в апреле 2019 года следственная служба ФСБ по г. Санкт- Петербургу предъявила Кумарину –Барсукову обвинение по делу об убийстве депутата Госдумы Галины Старовойтовой- как заказчику преступления. Сдал его подельник – Михаил Глущенко, который отбывал срок за ее убийство и заключил соглашение со следствием ФСБ.

В октябре 2021года Владимиру Сергеевичу предъявили новое обвинение в убийстве своих водителя и друга Гурского и Поднякова. А в совокупности ему уже пожизненный засветился. Вот ведь как бывает, нашла Родина своего «героя» через двадцать три года. В 1998 году в Петербурге было совершенно семьдесят заказных убийств высокопоставленных чиновников и предпринимателей, а также криминальных авторитетов. А в 1999 году их было уже всего двадцать пять. То есть, пик приходился как раз на мои выборы.

Мезина передала мне график выступлений по телевидению и радио. Мне позволялось выступить по телевидению два раза, а по радио- три. Необходимо было срочно написать текст выступления по телевидению, да еще и выучить его наизусть. А до первой встречи с телезрителями осталось всего три дня. Срочно позвонил Андреевой Нине Александровне- лидеру Всесоюзной коммунистической партии большевиков (ВКПБ), с которой тесно сотрудничал вот уже десять лет. Попросил разрешения приехать, и этим же вечером поехал к ней домой. Доложил ей про свой уход из блока «Патриоты Петербурга», объяснил причины моего выхода. Рассказал про сегодняшний визит Кумарина и его шайки. Показал график выступлений по телевидению и радио. Попросил Нину Александровну помочь откорректировать текст моего выступления. Очень быстро она составила текст. Попросила меня два раза прочесть его ей вслух, засекая при этом время, чтобы уложиться в предоставленные мне три минуты.

Но вернемся к выборам. Где- то через три дня мне позвонили с телевидения и напомнили о трехминутном выступлении. Обозначили место и время. Время выступления было вечернее, а место- Дом телевидения на Васильевском Острове. Прибыл на такси за час до выступления, поднялся на второй этаж. Меня «узнали» по удостоверению. Две смешливые девушки потащили меня в комнату, называемую у них гримерной. Лицо обработали какой- то жидкостью, чтобы не потело, затем отбелили- нанесли пудру. И только потом меня выставили в какой- то широкий коридор- предбанник. Молодой нервный парень тщательно проинструктировал меня о предвыборном выступлении. Еще раз предупредил о трехминутном эфире. Рядом со мной стояли такие же напудренные кандидаты, нас собралось в коридоре человек пятнадцать.

Я должен был выступать после Миронова шестым по счёту. Сергей Михайлович шел по двенадцатому округу. Ростом он был пониже меня, с неправильным прикусом, отчего нижняя челюсть была несколько выдвинута вперед, и еще он слегка картавил. Но оратор был великолепный, его на выборах поддержало 70 процентов избирателей. В последующем, лидер «Справедливой России», этой своей победой очень гордился и обязательно старался напомнить об этом своим слушателям. Рядом справа от меня стоял молодой офицер в парадной форме со звездой Героя России на левой половине груди. Он выступал после меня.

А в это самое время в Чечне набирала обороты вторая чеченская война. И как будто нарочно, федеральные войска, вот уже вторую неделю, не могли взять штурмом селение Комсомольское. А защищали его боевики под командованием Гелаева Руслана. Его фамилия созвучна с моей, и имена у нас с ним одинаковые. Я все надеялся, что селение Комсомольское будет взято до моего выступления на телевидении, или же его к тому времени грохнут. Увы мне, селение Комсомольское Гелаев Руслан защищал еще около месяца, а убили его лишь через шесть лет. Я и сейчас уверен, что выборы мне сорвал этот полевой командир. И у меня насчет этого имеются веские доводы. Сразу после выступления, мне домой начали звонить неизвестные мужчины и женщины и предлагать баллотироваться у себя в Чечне. Уверяли меня, что чеченцы все равно войну проиграют. Объяснять или доказывать что- то звонившим было бесполезно, выговорившись они клали телефонные трубки.

Поэтому свои три минуты очередного выступления на телевидении я предпочел отдать Миронову. Сергей Михайлович подарку удивился, но не отказался. Поблагодарив меня, сказал, что он теперь мой должник. Выборы он свои выиграл, а я проиграл. Елена Владимировна Бабич тоже не прошла. Прошел по двадцать восьмому округу направленец Виктора Семеновича, как и следовало ожидать. В 2002 году я покинул Ленинград. А двадцать лет жизни в Северной столице остались далеко позади.

Рамазан

Когда в 1982 году я переселился в Кронштадт из легендарного Севастополя, население города составляло не более семидесяти тысяч, и по составу оно было однородным, преимущественно славянским- русские, украинцы, белорусы; офицеры и их семьи, выходцы из всех уголков необъятной России. Изредка встречались другие национальности. Такие как, например, я – осетины. В Кронштадте осетин было четыре семьи, естественно, что главы этих семейств были офицерами.

Две семьи были из Чечни. Хамзат Галаев, голубоглазый чеченец, начальник уголовного розыска Кронштадтского РОВД из Надтеречного района Чечни, непонятно каким образом попавший на остров. Его жена Тамара- красивая чеченка, и трое их детей. Тома работала бухгалтером в отделе культуры исполкома.

Ватаев Салман чеченец из города Серноводска, но жена его была из местных, звали ее Оля. Они вместе учились и окончили Ленинградский политехнический университет. Детей у пары не было, что послужило в конце концов основанием для развода. Но это произойдет через десять лет.

Проживала еще семья ингуша Алихана Яндиева телевизионного мастера из Назрани, его супругу также звали Тамарой, детей у них не было, вроде бы позже, они все- таки удочерили девочку. Был я знаком еще с одним возрастным мегрелом, его все звали дядя Вано, супруга его была украинкой, а сын серьезно занимался боксом. Сам он был токарем ЖКХ и, как утверждал местный народ, довольно неплохим. Более представителей кавказского региона с кронштадтской пропиской не было.

Но когда нагрянули лихие девяностые, обстановка резко стала меняться, и совсем не в лучшую сторону. Появились толпы бородатых дагестанцев, привозивших вино и коньяк на продажу, что не мешало многим из них осесть на постоянное место жительства в Кронштадте, заведя себе жен из местных девиц легкого и тяжелого поведения. Им мало чем уступали чеченцы в количественном составе. Но эти вина и коньяков не возили, их больше интересовал приключенческий жанр. Занимались крышеванием малого и среднего бизнеса, охраняя их безопасность за определенный процент с дохода. Они также заводили себе временных супружниц в городе, преимущественно из числа проживающих на отдельной жилплощади. Или же снимали квартиру на три –четыре человека, живя общаком.

Затем появились мегрелы, потеряв в последней войне свою родину в Абхазии, они переезжали в города средней и дальней России, проявляя все больший интерес к тому же вопросу крышевания малого и среднего бизнеса. Естественно, что чеченцы выражали неудовольствие возникшему наличию конкурентов на «их территории» и ущемлению чеченских интересов, так они по крайней мере считали. Между мегрелами и чеченцами начались мелкие стычки, затем пошли переделы территории, заканчивающиеся в конечном итоге кровавыми разборками.

Осетины по завершению военной карьеры, по обыкновению, устраивались в государственные учреждения или же в охранные предприятия, предпочитая все же работать головой, что, однако, не мешало им с любопытством взирать на этнические конфликты, происходившие буквально на их глазах и в присутствии. В 1989 году началось строительство знаменитой Кронштадтской дамбы, которая должна была спасти Ленинград от периодических наводнений. Ее объявили всесоюзной стройкой, и строили ее действительно представители всех пятнадцати республик нашей необъятной родины. А если рабочей силы не хватало, направляли бывших зеков с вольного поселения. И на острове Котлин появился новый городок, именуемый «девятнадцатым кварталом». Городок представлял собой длинные девятиэтажные комплексы, стоявшие друг за другом в ряд. Каждый из них насчитывал до пятнадцати подъездов.

Население Кронштадта увеличилось сразу на двенадцать тысяч человек всесоюзного конгломерата. Теперь в старом городе можно было встретить азиатов из Средней Азии, армян из Армении, грузин из Грузии и гагаузов из Молдавии, а также бывших заключенных со всех уголков страны. Этим «бывшим» на национальность было наплевать, они продолжали жить и общаться по какому- то странному закону, называемым ими «по понятиям». Народ Кронштадта из вчерашней военной интеллигенции стал превращаться в обыкновенное быдло со всеми пятнадцатью оттенками союзных республик. Когда развалился СССР, в Ленинграде возобладал криминал до такой степени, что многие офицеры Кронштадта выезжали даже в служебные командировки «по гражданке».

Вот тогда- то я и познакомился с Рамазаном, вежливым и образованным лет тридцати пяти- сорока мужчиной с интересной внешностью и умным проницательным взглядом. Не помню точно, был ли он лезгином или аварцем, однако лицо брил и усы не носил, в отличие от многих своих соплеменников. И мне это импонировало, не каждый представитель их племени решился бы быть не похожим на большинство односельчан, и это где- то даже выглядело как вызов родному обществу и обычаям. Человек, имеющий свои взгляды и придерживающийся определенных принципов, несомненно, вызывает уважение. К тому же видно было, что он получил высшее образование в средней полосе России, его русский язык был безупречен, говорил он правильно и практически без акцента.

Он сам пришел ко мне знакомиться в поликлинику и сразу же произвел на меня весьма благоприятное впечатление своей образованностью и наличием чувства юмора. Он вроде хотел пойти к стоматологу, и я дал ему разрешение лечиться в подведомственной мне поликлинике. Вот так и состоялось мое знакомство с Рамазаном. Появление его в поликлинике завершалось обязательным визитом в мой кабинет со словами благодарности. Постепенно мы с ним подружились. Он откровенно объяснил мне, что дважды привозил на продажу вино и коньяк на разлив в тридцатилитровых стеклянных баллонах. Оба раза сделка с директором торгового центра оказалась удачной и оправдала вложенные им затраты. На полученную прибыль он вначале открыл в Кронштадте продуктовый магазин, а затем и овощной.

Чувствовалась деловая хватка умного предпринимателя. Дела у него шли весьма неплохо, он приобрел трехкомнатную квартиру и выписал свою семью из Махачкалы. Когда он обзавелся приличным интерьером, решил пригласить меня на новоселье. Я с удовольствием согласился и в обозначенный день направился к нему домой, прихватив с собой коробку дорогих конфет. Напротив, Морского Собора, на углу улиц Советской и Восстания, возвышалось трехэтажное здание дореволюционной постройки, наружный фасад которого был выкрашен в салатовый цвет. В этом здании и проживал Рамазан со своей семьей на втором этаже. Супруга его оказалась среднего роста брюнеткой с хорошими манерами. Она окончила Махачкалинский педагогический институт и некоторое время проработала учителем географии в средней школе, но, выйдя замуж, занялась воспитанием своих детей, мальчика и девочки. Я провел с ними весь вечер, и мы нашли общий интерес и в кино, и в литературе, и в музыке. Уходил я довольный знакомством с этой молодой четой, к тому же никогда ранее не был знаком с выходцами из Дагестана и общение с ними считал для себя интересным. Я ведь еще с институтских времен серьезно занимался этнографией, лингвистикой и историей кавказских народов.

Прошло два года. На Северном Кавказе в разгаре первая чеченская война. Чеченцев активно поддерживают народы Дагестана, Ингушетия, Кабардино- Балкария, Карачаево- Черкесия. Против лишь Северная Осетия, мы свой выбор сделали в 1774 году, когда добровольно присоединились к России. Многие осетины офицеры и рядовые сложили головы в первую и вторую чеченскую войну. Отношения между гражданскими лицами, тем более проживающими вне своих родных республик, были более- менее терпимыми и спокойными. Однако в межэтнических отношениях уже чувствовалась какая- то нервозность и скрываемое напряжение, не все мысли можно было откровенно облечь в слова. Совершенно спокойно я чувствовал себя при общении с чеченцами Хамзатом Галаевым и Салманом Ватаевым.

Первый возглавлял уголовный розыск города и был на два года старше меня, обладал неиссякаемым чувством юмора. Второй был младше меня на восемь лет, очень серьёзный во взаимоотношениях и высказываниях, но выделяла его способность логически доказать свою правоту, даже если он был не прав. Они оба отличались по возрасту и по характеру, но всем чеченцам присуще одна общая черта, нетерпимость ко лжи и необыкновенное чутьё ее видеть. Однако я заметил и другое, в отношениях между собой они были вежливыми, но они не дружили, не ходили в гости к друг другу, т.е. практически не общались. Почему так?

Для любого другого это было бы непонятным, но не для меня. Галаев был выходец с равнины, его село Знаменское находилось в камышовых плавнях Терека, то есть он относился к равнинным чеченцам и его тейп назывался «терцхол». Что касается Салмана Ватаева, он уроженец города Серноводска, где проживают переселенцы с гор- «горцы» или «мелхи», однако Салман кроме тейпа всегда называл и свой род, чем кстати очень гордился- «ламрой». Женщины рода «ламрой» обладали большей властью и свободой чем чеченки других мест Чечни. И это правда. Откуда мне, осетину, все так досконально известно. Дело в том, что мои родители в 1958 году переехали в Веденский район Чечено- Ингушской АССР, где отец работал прокурором, а мама преподавала в школе историю и географию. Жили мы вначале в селении Шатой, затем переехали в город Ведено. И лишь в 1968 году вернулись в Северную Осетию.

С мегрелом Вано сложились тоже неплохие отношения, правда, к своим сорока пяти годам он успел отсидеть в тюрьме три года, когда в ресторане воткнул вилку в зад одному оскорбившему его офицеру. Я нередко заходил в его токарную мастерскую, где мы подолгу общались, собеседник он был хороший. Он как- то рассказал мне, что ранее, когда он жил на побережье в Абхазии, отец каждый год заставлял его возить мешок с фруктами в город Алагир, что находился в горах Северной Осетии. Оказывается, старший брат его отца, бывший офицер- фронтовик, в уже занятой столице рейха вместе с одним своим другом- осетином, таким же старшим лейтенантом, по договоренности поехали в гости к девушкам в пригород Берлина.

Но когда застолье было в разгаре, на них из засады набросились пять эсэсовцев, приглашенных девушками из гитлерюгенда. Фашисты их схватили, однако его другу- осетину удалось вырваться, и он, схватив финку со стола, стал наносить удары по немцам. Один из нападавших все же успел достать пистолет и три раза выстрелить в офицеров. Осетину пуля попала в живот, а брат его отца был ранен в ногу. Пуля раздробила бедренную кость и самостоятельно передвигаться он уже не мог. Осетин, будучи тяжело раненным, на руках отнес его к «Вилису» и доставил в госпиталь.

Однако от большой кровопотери наш земляк скончался, а брату его отца ампутировали ногу. Каждый год осенью вначале его отец, а когда тот постарел, его сын Вано, привозили мешок фруктов матери убитого осетина в Алагир. И продолжались эти поездки до конца жизни его дяди. Вот что мне поведал однажды мегрел Вано.

…Я находился у себя в кабинете, когда, постучавшись, вошла Раиса Ивановна- старшая медицинская сестра Кронштадтской гарнизонной поликлиники, женщина лет пятидесяти. Она мой надежный и верный помощник, ее кабинет рядом с регистратурой через стенку от меня, и когда хочу ее видеть, то стучу кулаком в переборку. Все новости по поликлинике узнаю от неё, но и сам довожу до неё информацию в части касающейся. Дисциплина на нашем «корабле» всецело держится на ней. Каждое утро она обходит все кабинеты врачей и доводит мои директивы и предложения. Вот и сейчас она рассказывает мне подробно все новости поликлиники и госпиталя, в конце доклада она извещает меня, что завтра уходит в очередной плановый отпуск. Увидев в моих глазах недоумение и тревогу, она поправляется, что за нее остается Ирина Сергеевна.

Ирина Сергеевна- мой секретарь и по совместительству фельдшер медицинского терминала, а по- простому, она ответственная за выдачу медикаментов и расходного материала в кабинеты поликлиники. Обе женщины надежны и преданны, и еще они умны, хорошо разбираются в документации и представляют все отчеты по установленным нормативам. Мне сорок два года, подполковник медицинской службы. Я отлично понимал, что службу придется заканчивать через три- четыре года. У старших офицеров в звании майора и подполковника предельный срок службы сорок пять лет. Полковники служат до пятидесяти лет. За звание и должность не держался, знал, что все равно уеду домой по окончании срока службы.

С этими грустными мыслями вышел из поликлиники и пешком пошел по улице Советской в направлении дома. Однако, проходя мимо Морского Собора, услышал, как меня окликнули по имени. Обернувшись, увидел Рамазана в окружении лиц кавказской национальности и явно без намека на интеллигентность. Лица всех обрамляли бороды и усы, а в глазах чувствовалось три начальных класса общеобразовательной школы. Делать нечего, подошел и поздоровался с Рамазаном и его «моджахедами» из этических соображений, предположил, что пообщаюсь с ними пять –десять минут и потом пойду дальше по своему маршруту. Мы представились, начали вежливо расспрашивать друг друга о здоровье, о делах, о самочувствии семьи, короче обычный вежливый кавказский этикет. Однако в разговор вклинился Рамазан, объяснил, что это практически все его родственники, а старший среди них – его двоюродный брат (он указал на него) и зовут его Хабиб. Они приехали в гости и сейчас все вместе направлялись к нему домой. Я пожелал им хорошо провести время и хотел было уже откланяться, как вдруг появился новый персонаж- Расим. Раньше он работал с братьями талышами, оказывается, есть такая нация в Азербайджане.

Эти два брата были хорошими ребятами, в одно время неплохо поднялись, но через год они вынуждены были закрыть один из магазинов. Расим у них работал около двух лет, вот там то я с ним и познакомился. Парень был вроде неплохой. Итак, я, наконец, собрался покинуть компанию, чтобы благополучно добраться домой. Но не тут- то было. Расим, оказывается, помогал Зейнаб, жене Рамазана, затариться в магазине на шесть человек, он типа добровольного носильщика был у них сегодня. Так вот, Зейнаб стала на родном языке о чем- то говорить мужу и Хабибу, они посматривали на меня и что- то ей вторили. Затем, она решительно направилась ко мне и обратилась с приглашением посидеть с приехавшими к мужу гостями. К ней немедленно присоединились Рамазан и этот Хабиб, который, как я понял, не особенно желал меня видеть в их компании, как, впрочем, и я. Но делать нечего, надо идти. Хотел, как лучше, а получилось, как всегда. Дело в том, что я отношусь к категории людей, которые не могут расслабиться в кругу незнакомых людей.

…Вначале наша посиделка шла на русском языке, и все принимали оживленное участие в разговоре, запивая общение водкой. Затем, изрядно набравшись, они перешли на свой родной язык, а я превратился в постороннего наблюдателя. Все, что они говорили, в дальнейшем воспроизводилось в моем сознании как два звука «атль и ботль». Такого гортанного языка ранее и не слышал, ведь, практически, все произносимые ими слова оканчивались на мягкий знак. Внимательно всматриваясь в лица присутствующих, вдруг шестым чувством ощутил, что они говорят обо мне.

Присмотревшись к ним, стал догадываться, что они имеют непосредственное отношение к боевым действиям в Чеченской Республике, по–простому «боевики», воюющие на стороне чеченских сепаратистов. Вон как водка языки им развязала, а глаза искры мечут, когда скользят взглядом по моему лицу. Я ведь со службы шел и на мне была черного цвета форма военно- морского флота с подполковничьими погонами. Вот она их и взбесила! Резко встаю со стола и громко благодарю хозяина за гостеприимство, на мой голос вышла и хозяйка, благодарю ее за изысканный ужин и прощаюсь нарочито вежливо с присутствующими бандитами. Быстрым шагом выхожу в прихожую, стремительно одеваю шинель и покидаю квартиру.

На следующий день утром через полуоткрытую дверь кабинета ко мне заглядывает ухмыляющееся лицо Расима. Жестом руки приглашаю войти:

– Заходи, Расим, в «дверях» правды нет, присаживайся, пожалуйста, хоть на стул, хоть на диван, где тебе удобнее. Возьми, пожалуйста, здесь двести рублей, хватит тебе на двадцать доз. Ведь доза морфия стоит сейчас червонец, не правда ли, Расим?

Парень на диване утвердительно кивает головой. Расим наркоман, вот уже второй год, как он в полной зависимости от морфия, где его достает, мне не ведомо и неинтересно. Всем известно, что жизнь наркомана короткая и заканчивается обычно от передоза, где- то на пятый год.

– Расим, дружище, ведь ты не так просто пришел ко мне, наверное, хочешь мне что- то рассказать. Я ведь вчера не досидел с компанией, пришлось уйти по делам, а то бы остался, конечно. Ребята хорошие. Только, когда они перешли на твой язык, я потерял нить разговора. Я ушел рано, а ты оставался до конца у Рамазана?

Расим молча кивает мне утвердительно, затем лицо его становится серьезным, и он начинает говорить:

– Руслан, я действительно оставался у Рамазана до конца банкета. Однако эти ребята не такие хорошие, как ты сейчас о них высказался. Когда они перешли на наш язык, Хабиб начал уговаривать Рамазана убить тебя, ибо ты служишь гяурам и к тому же другой веры, не мусульманин. Хабиб предлагал удавить тебя шнурком прямо на квартире, но Рамазан воспротивился. Дома, говорит, жена, дети и ты не из слабых, шум будет большой. Тогда Хабиб предложил выехать за город на шашлыки, где он пообещал лично выстрелить тебе в голову. Но ты им все сорвал своим внезапным уходом. Будь поосторожнее, Руслан, они опасные люди.

– Спасибо тебе, Расим, за предупреждение! – поблагодарил я его, – а когда они намерены уехать из Кронштадта, тебе не известно?

– Завтра утром, они билеты уже купили на поезд на Баку, – отвечал Расим.

Попрощавшись с ним, я занялся текущей работой. «Вот тебе и земляки! Вот тебе интеллигент Рамазан! А ведь и жена Рамазана все слышала, они ведь громко разговаривали? Но как же Зейнаб могла так поступить, даже не предупредила меня!»

Уехать «хабибовцам» я уже никак не мог позволить, что и произошло утром следующего дня на выезде из города – они все, были задержаны и доставлены в Ленинградский отдел. Не повезло и семье Рамазана. Нельзя жить, прикрываясь зонтом двойных стандартов. Через две недели Рамазан был найден застреленным в собственной машине на той стороне дамбы у Лисьего Носа. Братья талыши меня просветили. Он в паях с какими- то криминальными элементами из Чечни взял два КАМАЗа сахара и устроил его продажу, однако умудрился подельников обмануть, за что и поплатился жизнью. Между прочим, год назад он и талышей кинул на продаже муки, поэтому они больше с ним не водились. Зейнаб осталась в Кронштадте, изредка я ее встречал, но более с ней не общался.