Группа продленного дня

Глава 3

Глоток. Женя Кузнецова еще никогда не видела столько красивых и стильных людей разом.

Она пришла на день рождения Даши Меркуловой со своим парнем и теперь жалела, что не осталась дома. Надо было бы сослаться на головную боль или начинающуюся простуду, но Женя не умела так нагло врать, ведь физически она чувствовала себя отлично, а ее эмоциональное состояние, с самого утра приближающееся к панике, не имело в личной парадигме столько значимости, чтобы о нем вообще говорить. Она стояла в углу одна, сжав обеими руками высокий бокал, и, чтобы скрыть неловкость, мелкими частыми глотками пила просекко. Жене было кисло – она не любила просекко, но все равно пила. Здесь почти все его пили, и ей было проще пить его вместе со всеми, чем объяснять каждому, почему она его не пьет. Жене вообще было проще делать то, что делают все – чтобы не выделяться, но сегодня вечером она чувствовала, что выделяется особенно заметно. Даже стоя с бокалом просекко в руках. Даже стоя в углу.

Глоток. Женя, конечно, догадывалась, что ей будет некомфортно на этой вечеринке, но не думала, что настолько. Она ощущала себя здесь чужой, глупой и далекой от происходящего, поэтому мечтала только об одном: чтобы праздник скорее закончился. Ей казалось, на нее смотрят все. В действительности на Женю Кузнецову не смотрел никто – люди пили, веселились, танцевали, смеялись, разве что иногда какая-нибудь мимо проходящая девушка бросала на нее равнодушный взгляд. В эти моменты в Жениной голове возникала мысль: «Я выгляжу нелепо!» Так она думала про свое длинное шелковое нежно-голубое платье с открытыми плечами на резинке и частыми оборками на юбке, про свой макияж – серые матовые тени, персиковые румяна, помада темно-карамельного цвета, про свою укладку – прямые волосы до лопаток. (Вообще, волосы Жени вились, но вились, как ей казалось, неравномерно, неуклюже, неаккуратно, поэтому она вытягивала их утюжком. Сегодня сделала это особенно тщательно.)

Глоток. Громко играла музыка. Диджей, лысый мужчина в белой футболке, двигался в такт битам и уверенно дотрагивался до пульта пальцами. Движения его рук, до кистей покрытых татуировками, были четкими, красивыми. В воздухе висела едва заметная паутинка флирта и гудел ритмичный шум из разговоров о деньгах, охватах, брендах, съемках, отношениях и путешествиях. Женя исподтишка наблюдала за людьми и вот уже десять минут пыталась найти глазами своего парня, но его нигде не было. Она вздохнула и в очередной раз осторожно осмотрелась.

Полутемное двухэтажное помещение с кирпичными стенами – на двух из них растянулись панорамные арочные окна с черными металлическими рамами – условно поделили на три зоны: барную, танцевальную и чилаут. Бар находился справа от входа, над ним висели гирлянды из моментальных фотографий гостей. Танцпол занимал бо́льшую часть пространства и освещался со всех сторон. Чилаут был отделен импровизированными стенами из красного длинного дождика. В нем уместились пара гримерных столов с зеркалами, круглые бархатные пуфы цвета слоновой кости и несколько темно-бордовых мягких козеток. Парень Жени сказал, что Пати в точности воссоздала здесь атмосферу гримерок Studio 54. Женя тогда непонимающе посмотрела на него, а он с улыбкой пояснил: «Культовый ночной клуб Нью-Йорка в здании бывшего театра: безбашенные вечеринки, беспорядочные половые связи и обязательное употребление наркотиков». (После этого она подумала, что в Studio 54 чувствовала бы себя примерно так же, как чувствует сегодня на дне рождения Даши Меркуловой.)

Второй этаж лофта представлял собой балкон с черными коваными перилами и стеклянным полом. Там Женя наконец и увидела своего парня.

Он стоял со стаканом виски в руках, опершись локтями на поручни. Рядом танцевали две девушки. Грудь одной из них, плотная, шаровидная, с глубокой темной ложбинкой, так сильно возвышалась над декольте, что Жене показалось, еще пару движений – и она увидит ее соски. «У нее, наверное, очень красивые соски», – вдруг подумала Женя и расстроилась: свои собственные, плоские, бледноватые, ей никогда не нравились. Девушка с предполагаемо красивыми сосками извивалась всем телом и постоянно бросала взгляды на парня Жени, но тот не обращал на нее внимания. Он пил виски и медленно водил головой из стороны в сторону. Создавалось ощущение, что он кого-то потерял, но не особенно переживает по этому поводу, потому что уверен: этот кто-то найдется очень скоро – нужно просто его вовремя заметить.

Женя смотрела на него, не отрываясь: какой красивый! Самый красивый мужчина на этой вечеринке. Да что там – на этой планете.

Высокий – Жене, с ее ста семьюдесятью пятью сантиметрами, приходилось вставать на кончики пальцев, чтобы дотянуться до его губ, в меру накаченный, с короткими темными волосами, выбритыми на висках почти под ноль, широкими бровями, карими глазами, прямым, слегка расширенным у ноздрей носом и короткой темной густой щетиной, покрывающей подбородок, нижнюю часть щек и область над верхней губой. «Роскошно», – определяла для себя Женя его внешность.

В нерабочее время он носил джинсы, свитшоты, футболки, худи, бомберы, кепки, кроссовки и кеды – терпеть не мог костюмы, рубашки, туфли и прочее, как сам выражался, офисное обмундирование. «Небрежно», – думала она про этот его стиль одежды, который, к слову, шел ему гораздо больше, чем классический.

Вот именно так – роскошно-небрежно – выглядел в глазах Жени ее парень. (Он выглядел так в ее глазах даже голый.) Она была в восторге от этого и тоже хотела выглядеть в его глазах роскошно-небрежно, но не могла – не знала как: когда надевала платье – смотрелась слишком роскошно, когда футболку и джинсы – чересчур небрежно. Женя стеснялась себя рядом с ним, а еще не понимала, как такой мужчина мог вообще обратить на нее внимание.

Глоток. Они познакомились четыре месяца назад. В метро. В тот день – «в тот самый день», как называла его в мыслях Женя – она шла к выходу в сторону эскалаторов, споткнулась и упала. Мимо проносились люди, на нее, неуклюже пытающуюся встать, никто не реагировал. Внезапно она почувствовала на ребрах сильные руки, которые мягко, но уверенно подняли ее с пола, и обернулась. Высокий кареглазый парень смотрел на нее и что-то говорил. Она не разобрала, что именно, но не потому, что его слова тонули в гуле поездов и других звуках московского метро, а потому, что на секунду, бесконечную безмолвную секунду, вообще перестала слышать. Ей в уши будто вставили беруши, которые заглушили звучание внешнего мира, и в образовавшейся тишине она вдруг ясно различила глухие удары собственного сердца, по кругу отбивающие два слова: «Это он».

Когда они вышли из метро, он сказал, что опаздывает на встречу, предложил обменяться номерами и пообещал, что позвонит вечером. Она стояла и смотрела ему вслед, а когда он скрылся за углом высокого серого здания, открыла список входящих звонков и добавила в контакты последний. Его имя. Четыре буквы. Только четыре буквы, без слов-ассоциаций или других смысловых кодов, которые люди обычно добавляют к именам и даже фамилиям, чтобы лучше ориентироваться в своей телефонной книге. Жене не понадобились дополнительные буквы – этих оказалось достаточно.

Тем же вечером на экране ее телефона высветились четыре буквы. «Олег».

Она отложила дела и уже через час держала в руках меню, в котором были только четырех- и пятизначные числа, а через два – лежала голая на огромной кровати в люксе отеля на Тверской. Ей казалось, она попала в сериал о красивой и порочной жизни, в одну из тех самых сцен, из-за которых фильмы маркируют знаком «восемнадцать плюс»: ужин с малознакомым, симпатичным и обаятельным, парнем, очаровательный флирт, стихийный секс – и все это на фоне киношных декораций. Олег тоже был каким-то киношным – словно его придумала романтично настроенная сценаристка. Внимательный, улыбчивый, интересный, инициативный. Он не давал разговору зайти в тупик, помогал определиться с выбором еды и напитков, говорил уместные комплименты и доказал ей, что восемь (она считала) женских оргазмов за ночь – это не вымыслы, а вполне реальные вещи.

Глоток. После той ночи они стали иногда видеться, но между ними не было ничего серьезного. Олег пропадал, без объяснений появлялся, в один день записывал десяток «кружков» в телеграме, в другой – даже не читал ее сообщения там. Жене подобное поведение не нравилось, но она влюбилась, поэтому терпела и не показывала характер: брала трубку, когда бы он ни звонил, меняла свои предварительные планы ради его спонтанных, старалась не задавать лишних вопросов.

Последнее получалось особенно сложно. Олег как будто нарочно держал дистанцию – почти ничего о себе не рассказывал. Говорил, много работает, а в свободное время встречается с друзьями и путешествует. Жене этой информации, конечно, не хватало – ей хотелось знать о нем все: привычки, хобби, принципы, страхи, мечты, предпочтения в еде, музыке… Вместе с тем она боялась показаться навязчивой, поэтому не донимала его расспросами.

Был еще один момент, который ее волновал: действительно ли Олег обеспечен настолько, насколько кажется? Он приглашал ее в дорогие рестораны и отели, счета за которые оплачивал сам, приезжал на свидания на джипе (она нашла похожую модель в интернете – цены на нее колебались от пятнадцати миллионов рублей до бесконечности), стильно одевался и вообще напоминал главного героя современных турецких сериалов: красивый, богатый, образованный, уверенный в себе мужчина с сильным характером.

Женя никогда не встречалась с такими парнями. Она переживала, не знала, как себя вести, и каждый раз, когда Олег пропадал, думала, что это – навсегда.

Так продолжалось около месяца, а потом он позвал ее на открытие клуба, где познакомил со своими друзьями. И с той, на чей день рождения она не хотела сегодня идти. Глоток.

– Че киснешь? – легкий толчок в бок. Рядом с ней стояла Пати.

– Нет настроения, – тихо ответила Женя и бросила взгляд на ее платье. «Это какой смелой нужно быть, чтобы надеть такое», – проскочило в голове.

Платье Пати действительно привлекало к себе внимание. На него будто высыпали сокровища из пиратского сундука – кристаллы разных форм, цветов и размеров, золотые монеты, жемчужные нити – и расположили их настолько близко друг к другу, что между ними не осталось ни миллиметра просвета. Оно было коротким, слишком коротким, но все равно производило впечатление чего-то тяжелого, основательного: на его фоне две тонкие черные бархатные бретели, перекрещивающиеся на груди, выглядели особенно хрупко и ненадежно – так, словно сейчас порвутся.

– Да ты просто мало выпила, – Пати дотронулась до бокала Жени своим, а потом подмигнула темно-карим глазом с четко очерченными ресницами.

Издалека могло показаться, что у нее очень качественная тушь, которая тщательно покрывает каждую ресницу, удваивая ее в объеме и добавляя длины, но с близкого расстояния становилось ясно: они не накрашены. Многие девушки спрашивали ее, где так натурально наращивают ресницы. Пати серьезно отвечала: «В омском шестом роддоме», и добавляла еще серьезнее: «Все остальное делала там же».

Под «всем остальным» она имела в виду густые длинные волосы цвета черного перца с удлиненной челкой, лицо со смуглой, с оливковым подтоном, кожей, аккуратной челюстью, высокими скулами, чуть изогнутыми темно-коричневыми бровями, карими миндалевидными глазами, такими темными, что зрачков практически не было видно, прямым носом с кокетливой родинкой, смещенной влево от кончика, и губами, по форме напоминающими вытянутое по горизонтали сердце, довольно заметную грудь и круглую попу.

Своей внешностью Пати была обязана отцу-испанцу. От него же ей достался гиперсексуальный темперамент. Даша и Аня часто шутили, что она пользуется духами с запахом секса. В действительности от нее пахло сладкой ватой и горьким миндалем, но этот аромат в сочетании с ее образом вызывал целый ряд возбуждающих ассоциаций в головах мужчин и даже женщин. Вот и Женя, почувствовав его, вспомнила, как мастурбировала сегодня утром в душе, смутилась и, чтобы скрыть неловкость, сделала очередной глоток. Кислая жидкость попала не в то горло, и она закашлялась.

– Давай-ка принесу тебе кое-что получше просекко, – с легкой ухмылкой сказала Пати и быстрым шагом направилась к бару.

Женя улыбнулась. Ей стало приятно, что хоть кто-то на этой вечеринке позаботился о ней, и хотя она понимала, что Пати делает это, скорее, как организатор, все равно растрогалась и ощутила себя не такой одинокой.

Быстрый взгляд на второй этаж. Олег по-прежнему стоял со стаканом виски. По-прежнему смотрел по сторонам – не на танцующих рядом девушек. Не на нее.

Она опустила глаза и несколько раз медленно моргнула, возвращаясь к воспоминаниям.

Май. Первая встреча с друзьями Олега.

– Ребят, знакомьтесь, это Женя, – он обнимает ее за плечи.

– Глеб. Очень приятно, – первым реагирует голубоглазый блондин, тепло улыбается ей, а потом еле заметно кивает Олегу.

– Мой лучший друг, – шепчет тот, прижимая ее к себе.

– Аня, – небрежно называет свое имя невысокая шатенка с каре.

– Его жена, – поясняет Олег.

– Пати, – лениво произносит брюнетка с длинными блестящими волосами.

– Она у нас за праздники отвечает, – смеется Олег и вдруг перестает ее обнимать.

Женя в растерянности оборачивается. Он не двигается и куда-то вглядывается. Она пытается найти глазами объект его внимания и замечает рыжеволосую девушку в коротком кремовом платье, которое показывает больше, чем скрывает.

– Дарья, – манерно бросает та, а потом снимает с запястья резинку, не спеша собирает длинные кудрявые пряди в низкий пучок, оголяя ключицы, шею, лицо, уши – и вдруг становится еще обнаженнее.

Женя, не отрываясь, наблюдает за необычным стриптизом: как можно раздеться, оставаясь одетой?

– Это… Моя… – слышит она его напряженный голос за спиной. – Подруга.

Глоток.

– Держи, я попросила добавить двойную порцию ликера, – снова толкнула ее в бок Пати и протянула бокал с бордовой жидкостью.

Женя взяла его, тут же поднесла к губам и непроизвольно застонала от удовольствия: как вкусно!

– Спаси-ибо, – разулыбалась она, отдавая бокал с ненавистным просекко кстати подошедшему официанту, и как бы невзначай спросила. – Даша скоро будет?

Пати кивнула, а потом усмехнулась.

– Не терпится поздравить?

– Просто интересно, – пробормотала Женя, чувствуя себя крайне глупо.

– Патрисия, – вклинился в их диалог официант. – Там проблемы с тортом.

– Ля остия, – шумно выдохнула та и уверенно двинулась сквозь толпу.

Женя, стараясь побороть нарастающее волнение, сжала в руках бокал.

Надо было все-таки сослаться на головную боль или начинающуюся простуду и отказаться от приглашения. С другой стороны, тогда Олег пошел бы на праздник один, а она мучилась бы дома от ревности. Ревности не абстрактной, какой обычно страдают люди с параноидальным расстройством личности, – ко всем подряд, а адресной – к конкретному человеку. В ее случае – к рыжим кудрям.

Глоток.

– Они встречались полгода. Все думали – поженятся. Такая пара была! Красивые, оба – из богатых семей… – заплетающимся языком сплетничает пьяная девушка, облакачиваясь на барную стойку. – Отец Дашки машинами занимается, сеть автосалонов у него, еще – несколько ресторанов в центре. У отца Олега денег тоже неприлично много. Олег сделал ей предложение, а Дашка взяла и отказалась. Ну не дура?! Вот ты бы отказалась?

– А что у них сейчас? – медленно, с трудом выговаривая слова, произносит Женя.

– Свободные отношения, – хихикает девушка. – Да ты в интернете почитай.

Глоток.

«Олег Воронец и Даша Меркулова: тот самый soulmate».

«Списки завидных холостяков и невест Москвы похудели на десятки миллиардов: сын бизнесмена Сергея Воронца женится на дочери ресторатора Михаила Меркулова».

«Галя, у нас отмена. Модель Дарья Меркулова отказалась выйти замуж за предпринимателя Олега Воронца. Никто из них это не комментирует».

«Первоапрельская шутка или продуманный пиар? Даша Меркулова выложила в своем телеграм-канале кружочек, на котором подписчики заметили ее бывшего парня. Она удалила видео почти сразу, но мы успели его сохранить».

Глоток.

– Я узнала о твоем романе с Дашей. О предложении. Почему ты ничего не рассказывал?

– Ну… Романа уже нет. И предложения тоже. Зачем об этом говорить?

Женя смотрела на бокал, на дне которого застыл последний глоток бордовой вязкой жидкости.

Они с Олегом встречаются почти три месяца. Она уже знает его привычки, мечты, желания, предпочтения в еде… Она уже считает его своим – целиком, но все равно ревнует к бывшей девушке. Более того, ощущает себя рядом с ней отвратительно. Каждый раз, когда она видит рыжие кудри, ее, и без того многочисленные, комплексы разрастаются как раковая опухоль у безнадежных больных. Страх, зависть, тоска по себе, тревога – все смешивается в один большой ком внутри, и ей становится трудно дышать.

Она еще как-то справлялась с этими чувствами на других вечеринках, но сегодня – особенный день.

День ее рождения.

Находиться здесь было невыносимо. Все как будто указывало на то, что она – лишняя. На то, что не пара Олегу. Никто, конечно, не говорил ничего подобного, но на такие мысли толкала сама атмосфера.

Атмосфера личного праздника Даши Меркуловой.

Женя провела рукой по волосам и поднесла бокал к губам, как вдруг музыка стала звучать тише, а потом из динамиков раздался веселый голос Пати: «Друзья, мне кажется, нам чего-то не хватает! Я целый час думала, чего именно, а потом поняла».

Сердце Жени забилось чаще. Она задержала дыхание, подняла глаза на второй этаж – туда, где стоял Олег, и, не заметив его там, нервно огляделась.

– Же-ень! – услышала она, повернула голову на звук и облегченно выдохнула.

Он шел прямо к ней и улыбался. Улыбался своей особенной улыбкой, рядом с которой пропадали все ее страхи.

Между ними оставалась пара метров, когда Пати прокричала: «Нам не хватает рыжего цвета!»

Он вдруг остановился и посмотрел куда-то вправо. Женя проследила за его взглядом, увидела то, что увидел он, и в ту же секунду перестала существовать как женщина.

Рыжие кудри. Они только что забрали самое ценное, что было у нее на этом вечере, самое ценное, что было в ее жизни – четыре буквы.

Рыжие кудри забрали у нее четыре буквы.

Глоток.

Глава 4

Кирилл Романов водил по экрану телефона большим и указательным пальцами. Он соединял и разъединял их, уменьшая и увеличивая изображения, проводил по центру экрана влево, переходя к следующему, а потом вправо, возвращаясь к предыдущему.

В верхней части экрана то и дело всплывали уведомления – сообщения от девушек, с которыми он недавно ходил на свидания и спал, а теперь потерял интерес и не хотел общаться. «Куда ты пропал? Это уже шестое сообщение тебе. Если не ответишь на него, я не буду бол…», «Кирилл, привет, это Катя. Мы встречались в баре на прошлой неделе, помнишь? Ты сказал…», «Кирюш, я до сих пор не могу забыть нашу ночь. Давай увидимся? Безумно хочу снова чувствов…».

Он не видел текста сообщений полностью, да и в общем-то ему было неинтересно его читать – начальных фраз вполне хватало, чтобы понять: отвечать он не станет. Все девушки, с которыми он прерывал связь – в ста процентах случаев по своей инициативе – писали ему практически одно и то же. Он уже привык к подобным сообщениям и относился к ним довольно спокойно, но сейчас они его раздражали. Ему приходилось постоянно смахивать их нервным движением большого пальца, на целую секунду отвлекаясь от главного занятия сегодняшнего вечера – просмотра фотографий. Ее фотографий.

Вот на этой она сидит на черном стуле перед микшерным пультом в студийных наушниках и, слегка откинув голову назад и склонив ее вправо, опирается локтями на серый стол. Загадочно-приветливый взгляд – такой был только у нее.

Быстрое движение пальца по экрану влево.

Следующая фотография. Она стоит на фоне белого пресс-волла в укороченном алом кашемировом свитере и в узких черных брюках и нежно улыбается.

Он резко провел по экрану большим и указательным пальцами, широко разведя их, чтобы разглядеть надпись сзади нее. «90,4 FM. Радио Voice». Задумчивый взгляд в сторону. Ну конечно: еще в институте у нее был потрясающий голос.

Пальцы Кирилла застыли в воздухе, не решаясь продолжать двигаться по изображению дальше, но в какой-то момент снова коснулись экрана, и на нем крупным планом появилось ее лицо.

Светло-зеленые полупрозрачные глаза в окружении ресниц с плавным изгибом смотрят дружелюбно и хитро – как будто их обладательница знает тайну, объясняющую смысл существования человечества, но никому ее не рассказывает. Губы с приподнятыми уголками похожи на два лепестка герберы, которые соединились друг с другом своими широкими частями.

«Красивая, – подумал Кирилл. – Даже красивее, чем раньше».

Он заметил, что она постриглась. Ему понравилось. (Когда они виделись в последний раз, у нее были длинные волосы.)

Кирилл снова посмотрел в сторону. Когда же он видел ее в последний раз? Лет двенадцать назад, наверное.

Они расстались в конце первого курса – им было по восемнадцать. Расстались…

Это слово непрекращающимся звуком висело между ними в кофейне на Цветном бульваре тем утром. Официант поставил на стол две белые кружки и пожелал приятного отдыха. Его фраза прозвучала особенно нелепо на фоне только что произнесенной Кириллом. «Нам надо расстаться». Она молча смотрела в сторону, никак не реагируя на происходящее, а потом крепко сжала кружку обеими ладонями, поднесла ее ко рту и в три глотка выпила горячий кофе.

Точно – тогда они и виделись в последний раз. Двенадцать лет назад.

Кирилл провел большим пальцем по экрану влево.

Новая фотография. Невысокий гладковыбритый блондин с широкими скулами, пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами и победной улыбкой обнимает ее за талию. Она, кажется, обмякла в его сильной руке и, повернувшись к нему всем корпусом, беззаботно смеется – как будто уверена: этот мужчина решит все ее проблемы. По-видимому, их сфотографировали на каком-то светском мероприятии: на нем был темно-серый костюм, на ней – черное платье в пол. Сотни комментариев под снимком.

«Красивые!»

«Блин, вы так друг другу подходите».

«Лучшие! Котики!»

«Аня, у тебя потрясающий муж».

«Идеальная пара».

– И-де-аль-на-я па-ра, – по слогам сказал Кирилл и, ухмыльнувшись, потянулся к полупустой бутылке рома на журнальном столике. (Вообще, он планировал пропустить сегодня вечером только пару порций, но спустя несколько часов, проведенных за изучением ее фотографий, неожиданно обнаружил, что выпил почти всю бутылку.)

Он встал с дивана, покачиваясь дошел до небольшого застекленного балкона, настежь открыл окно и зажег сигарету. Двенадцать лет… С ума сойти! Они не виделись двенадцать лет.

За это время в его жизни случилось довольно много событий: он успел трижды переехать из Москвы в Санкт-Петербург и обратно, поработать в нескольких рекламных- и диджитал агентствах, а два года назад всерьез увлекся фотографией и сейчас стремился к тому, чтобы снимать для крупных брендов одежды, косметики и украшений.

Конечно, за эти двенадцать лет у Кирилла Романова, обаятельного сероглазого шатена, было много женщин. Очень. Много. Женщин. Он намеренно не останавливался на одной – Кирилл вообще любил постоянно пробовать что-то новое, – но та, чьи фотографии он сегодня разглядывал, была особенной для него.

Его настоящая (до сих пор не прошедшая) любовь. Аня Тальникова.

Она была для него не такой, как все остальные, не только потому, что рядом с ней он чувствовал себя не так, как с остальными – хотя этот фактор, безусловно, был определяющим фактором ее исключительности, но и потому, что из-за нее сделал то, чего не сделал бы ни из-за одной девушки – предал лучшего друга.

Стас познакомился с ней первым – в начале второго семестра. Познакомился и влюбился до помутнения рассудка. Он как будто обезумел: постоянно говорил об удивительной девушке с самым красивым, по его словам, именем на свете – Аня.

Кирилл недоверчиво усмехался, а потом увидел ее на той студенческой вечеринке. Он танцевал с блондинкой, имени которой не помнил, как вдруг Стас дернул его за руку.

– Это моя Аня, я тебе про нее рассказывал, – он прижал к себе невысокую зеленоглазую длинноволосую шатенку.

– Кирилл. Очень приятно, – бросил тот, не прекращая танцевать с блондинкой, и дважды обвел взглядом девушку друга. На ней было короткое алое шелковое платье на тонких бретелях с неглубоким вырезом.

– Аня. Мне тоже… Приятно, – сказала она после недолгой паузы теплым нежным голосом, заправила волосы за уши и подняла на Кирилла свои светло-зеленые полупрозрачные глаза.

Он в ответ непроизвольно улыбнулся – шире, искреннее, заинтересованнее, чем того требовали ситуация и простые правила приличия, а потом подумал о том, что Аня – и правда самое красивое имя на свете.

Весь вечер он танцевал, пил, шутил, между делом целовался с блондинкой, но его внимание было сосредоточено на девушке друга.

Она стояла у барной стойки рядом с подругами и Стасом, смеялась и делала вид, что не замечает его интереса. В том, что она его замечала, Кирилл не сомневался: постоянно ловил на себе ее то задумчивые и пристальные, то мимолетные и хитрые взгляды. Ловил и тоже делал вид, что не замечает.

В середине вечера к ней пристал какой-то пьяный парень. Стас пытался разобраться, но выходило плохо: он проигрывал по комплекции и наглости.

Кирилл не вмешивался. Во-первых, Аня была не его девушкой, более того, он видел ее впервые. Во-вторых, вмешаться в этой ситуации – означало при всех унизить друга, поставить под сомнение его силу. Он продолжал танцевать, пить, шутить и между делом целоваться с блондинкой, но когда пьяный парень схватил Аню за талию, подошел к барной стойке и спокойно сказал ему: «Отвали от нее. Или я разобью тебе лицо». (Последняя фраза, правда, в исполнении Кирилла Романова звучала несколько иначе, но это уже детали.) Тот в ответ крикнул что-то дерзкое. Кириллу это не понравилось, и он подрался с ним.

Его друзья были в шоке: они никогда не видели, чтобы он дрался из-за девушки, тем более из-за чужой. Стас смущался и благодарил. Аня осторожно прикладывала лед к его щекам и подбородку, а спустя полчаса шепнула на ухо: «Жду тебя в туалете». Кирилл удивился, но пошел: все это было очень волнительно. Впрочем, он убедил себя, что она просто хочет поговорить наедине. Возможно, о Стасе.

– Спасибо, что защитил меня, – смущенно произнесла Аня, когда они закрылись в одной из кабинок, а потом обняла его за шею и поцеловала.

Он поцеловал ее в ответ, прижимая к себе, и вдруг почувствовал, что хочет. Хочет не так, как хотел блондинку – по привычке, машинально, по-особенному хочет – не только ее тело, но и ее душу.

Эти ощущения были настолько необычными, что он растерялся. Кирилл всегда считал, что дружба, особенно такая, долгая и крепкая – со школы, какая связывала их со Стасом, важнее любви, и не сомневался: он никогда не променяет друга на девушку, но влечение к Ане вытеснило все принципы и убеждения разом.

– Может, ко мне? – неожиданно для самого себя выпалил он, продолжая обнимать ее, и буквально прикусил язык. С силой, до боли. Кирилл не понял, как у него вообще это вырвалось.

Аня молчала.

– Извини, я не то хотел сказать, – торопливо добавил он, отстраняясь от нее. – Просто этот поцелуй…

Она растерянно смотрела на него.

Кирилл отвел глаза. Он чувствовал себя идиотом. Еще бы: только идиот мог предложить девушке друга поехать к нему, в квартиру, где жил с этим же другом.

Кирилл и Стас снимали двушку на юге Москвы: сначала помогали родители, потом они начали подрабатывать в рекламе – появились собственные деньги. Кирилл часто приводил туда девушек, поэтому фраза «может, ко мне?» стала для него чем-то вроде шаблона-перехода из «официальной» части свидания к «неофициальной». Вот и сейчас он, не думая, воспроизвел ее.

– Не надо ничего объяснять, – еле слышно сказала Аня и взяла его за руку. – Я живу с крестной. Она сейчас в командировке.

Ту ночь они провели вместе, а на следующий день встретились снова.

Через неделю Кирилл влюбился. Аня, по ее словам, тоже.

Они виделись втайне ото всех – знала только ее лучшая подруга, Даша Меркулова. Она прикрывала их: врала Стасу, что Аня – с ней, пока та проводила время с его лучшим другом.

Кирилл ненавидел себя за то, что делает, но не делать этого не мог.

Аня была особенной, непохожей на других его девушек, а девушек у Кирилла Романова, главного бабника первого курса факультета «Реклама и связи с общественностью», до нее было достаточно.

Кирилл никогда не считал себя романтиком, но с ней ему захотелось им стать. Он обнимал ее на рассвете и целовал на закате, постоянно писал эсэмэс и тратил все деньги на пионы, которые она так любила. Но самым удивительным для Кирилла было другое. С ней он мог делать то, чего не мог делать ни с кем – говорить о чувствах. Без оглядки на осуждение или непонимание рассказать, как прогулял лекцию по экономике, соврав друзьям, что был с очередной девушкой, а на самом деле – бродил по Москве и фотографировал прохожих. Признаться, что скучает по жареным куриным грудкам в сметанном соусе, которые родители, когда он был маленьким, готовили каждое воскресенье. Доверить страхи из прошлого, мысли о настоящем, мечты о будущем.

Он называл ее Анитой, она его – Киром: эти имена стали кодами, открывающими их души.

Кирилл до сих пор вспоминал то время как одно из самых счастливых и одновременно самых трудных. Видеть ее рядом с другом было невыносимо. Притворяться, что они с Аней – всего лишь знакомые, сложно. Кирилл ревновал настолько сильно, что даже позволял себе при ней флиртовать с другими девушками – назло. Она никак не реагировала, а только пристально смотрела. Ему становилось противно, и он резко прекращал любезничать с девушками, которым пять минут назад говорил комплименты, оставляя их в недоумении, а потом, когда они с Аней оставались наедине, извинялся перед ней за свое поведение. Она прижималась к нему и говорила, что ей очень плохо, что устала от всего этого.

Так продолжалось полгода, вплоть до летней сессии. Стасу они не признавались – никто из них не мог. Впрочем, Кирилл был уверен, что тот рано или поздно догадается сам: слишком уж часто ее ночевки у Даши совпадали с его отсутствием дома. И друг в итоге догадался.

– Я знаю про вас с Аней, – сказал он, не глядя на Кирилла, в один из вечеров, после того, как они выпили бутылку темного рома.

– Откуда? – мрачно спросил тот, чувствуя, что его начинают заполнять боль и стыд.

– Видел, как она на тебя смотрит. И как ты смотришь на нее, – усмехнулся Стас, поднимая на друга глаза. – Да и из Даши актриса так себе.