Школа. Никому не говори

Поспелова, забыв обо всём на свете, метнулась в гущу спора.

– Во даёт! – восхитился Матвей Сысоев.

– Да-а-а-а! И не говори! – поддакнул шёпотом Жваник Илья, вылупившись на Имира словно околдованный.

Защищавший свою работу цыган сидел за первой партой напротив Валентины Борисовны в спокойной, расслабленной позе и никуда не торопился. Подле малодушно топтались Крюков Миша и Лёвочкина Надя, боясь потревожить оккупанта, что совершенно не обращал на них внимание. Имир явно плевал, что занял чужое место, что кому-то надо приготовиться к уроку. Миша и Надя робко смотрели на Ибрагимова в надежде, что он вдруг заметит их и посторонится. Но у Имира на лице было написано, что он не встанет, пока не добьётся своего.

Парень наклонился к рюкзаку и достал невзрачную толстую потрёпанную тетрадку. Пролистав до нужной страницы, он передал её Валентине Борисовне.

– Это черновик сочинения. Вот те самые наречия с выпиской из толкового словаря. Здесь, – школьник перевернул лист и ткнул пальцем, – данные словаря, которым я пользовался: авторы, номера страниц, год издания. Тут словарные статьи к наречиям. Как видите, пометки «устаревшее» нет. То есть за это Вы оценку, как в прошлый раз, снизить уже не сможете.

– Ни хрена себе педант! – шокированно шепнула Бутенко Илютиной.

– Тем не менее я глубоко сомневаюсь в правдивости твоих слов, Ибрагимов. Мне нужно свериться с коллегами. Если я не уверена в их написании, то как ты можешь знать?

– Значит, Вы всё-таки не знаете написания этих наречий и не знали, когда проверяли мою работу? Соответственно, исправили наобум?

– Всё, хватит! – рявкнула, разозлившись, педагог, попавшая в собственный капкан. – Урок начался! Зря тратишь моё время! И освободи место – дети сесть хотят!

От приказного, грубого, повышенного тона Люба и одноклассники съёжились. 10 «А» боялся классрука: с Валентиной Борисовной шутки были плохи, а последствия этих шуток – тем более.

Ибрагимов проигнорировал агрессивно-вызывающий выпад учительницы в свой адрес и остался совершенно хладнокровным. Лишь чутка усмехнулся и иронично прищурился. Подобные споры с учителями (особенно с Валентиной Борисовной) явно были для него не в диковинку. Видимо, уже не в первый раз Имир сталкивался с предвзятым отношением к себе, в том числе и через оценки.

– Подождут. Не хотите признать вторую оценку заниженной, верно? Если Вам неудобен, Валентина Борисовна, этот разговор, я могу, чтобы не тратить Ваше рабочее время, спуститься вниз, в кабинет завуча, и посоветоваться там. Разумеется, покажу ей также выписки из словаря. Если будет нужно, и сам словарь из районной библиотеки сегодня принесу. Такое решение нашего спора Вас устроит?

Педагог угрюмо уставилась на парня. Такой расклад ей совершенно не нравился.

«Надо же, Имир как бетонная стена! В обиду себя точно не даст», – поразилась Люба.

– Хорошо, исправлю на 5/5. Если ты сказал, что пишется так, Ибрагимов, значит, правда. Что поделать, поверю на слово! – с каменным лицом снисходительно выдала матрона.

Тихоня заметила, как Камилла и Аня Рашель недоумевающе скривились. Если классрук изначально знала, что цыган прав, стоило ли устраивать сыр-бор?

– Имир я. Напоминаю на всякий случай, – спокойно, мягко, не моргнув и глазом, ответил русоведу десятиклассник. – Вы постоянно забываете моё имя, Валентина Борисовна.

Люба вздрогнула. Бортник очень «любила» забывать не только его имя.

– Хорошо, Имир. На днях согласую с завучем да исправлю оценку в журнале, когда найду время. – Вне себя от злости, педагог была готова удушить нахала.

– Завтра, Валентина Борисовна. Завтра перед уроками я подойду в учительскую и попрошу завуча показать исправленную оценку с вашей подписью и печатью директора. Вы же можете, как обычно, забыть и не вспомнить. Особенно к концу четверти перед выставлением итоговых.

Такой диалог, бесспорно, был верхом наглости для всех присутствовавших школьников. Но это была наглость, не выходящая ни на миллиметр за рамки культурного поведения и полностью в границах подчинения ученика учителю. Проще говоря, Имир вёл бой с Валентиной Борисовной её же методами.

«Где он так говорить научился?» – оторопело изумлялась Люба. Сейчас в её глазах Имир оказался не то что примером для подражания, а чуть ли не революционером. Представить, что она отстаивает себя перед учителем подобным образом, девочка была не в силах. Невозможно! Близнец стал для тихони страшным, пугающим и недосягаемым сразу.

Ибрагимов поднялся с места, взял черновик и пошёл к выходу. Ребята из 10 «Д» – видимо, его товарищи – двинулись следом. Любины одноклассники не сводили с цыгана ошарашенных, восхищённых глаз, неуклюже освобождая путь.

Имир поравнялся с Поспеловой, замершей в немом зачарованном ужасе. Чёрные пушистые глаза приветливо заискрились. Губы едва заметно дрогнули в улыбке. Их взгляды пересеклись, а спустя пару мгновений отличник отвернулся.

Школьник, остановившись у двери, повернулся.

– До свидания, Валентина Борисовна. Всего хорошего! – И вышел вон, не рассчитывая на ответ.

Педагог, покосившись на выход, нехотя процедила: «До свидания».

10 «А» ещё топтался возле учительского стола, будто побитый или сонный.

– В чём дело, класс?!.. Звонок уже был?!.. Чего тогда ждём?!.. Тетради открыли, записываем число и тему урока! – Бортник резко встала и, поджав губы, зло оглядела подростков. Ученики, тихо достав принадлежности, начали писать, побаиваясь поднять взгляд на взбешённого классного руководителя – слишком высок был шанс после разборок с цыганом оказаться козлом отпущения.

***

– Хочу испечь песочный тортик по рецепту из журнала: он на фотке такой аппетитный! – Анюта Рашель, до сих пор не прикоснувшись к макаронам с котлетой, размахивала молодёжным глянцем перед носом у всех, кто сел с ней за один столик.

«Почему она не ест? Котлета такая вкусная! У мамы они не такие мягкие и сочные», – Поспелова покосилась в тарелку Рашель, затем осмотрела блюда других девчонок. По правде говоря, Александра Григорьевна вообще не пекла котлет, а Люба уж очень это мясное блюдо любила.

Пустая посуда была только у неё, Селиверстовой Вики, Светы Тарасовой и Гончаренко Нины. Остальные девочки за столом едва притронулись к школьной еде. Будто считали выше своего достоинства доедать макароны и котлету. Или делали вид, будто не голодные, потому что боялись фигуру испортить. Кто-то несчастную котлету надкусил и бросил, что для Любы было сущим святотатством, издевательством над едой. В столовой готовили очень вкусно, а порции были ничтожно маленькими.

– Принесу тортик в школу и всех угощу. Так что завтра приходите пораньше!.. Ау, Любонька! Слышишь меня?

Тихоня подняла взгляд на Рашель и, застеснявшись, неопределённо пожала плечами.

– О чём задумалась? – полюбопытствовала Камилла.

– Вспоминаю, как ты мою семью голодающей с Поволжья выставила, – буркнула Люба, недовольно уставившись на одноклассницу.

– Ой, да брось! Все закатывают банки! В деревне живём! Просто Илютина – белоручка! – ловко отмахнулась Виноградова.

Поспелова, промолчав, обиженно отвернулась.

– Ну ладно тебе, я не специально! – заюлила брюнетка. – Думала, ты не слышишь… Я же не смеялась! Это всё Тимон и Варька! Знаешь же их…

– Оставь. Мне всё равно, – задетая Люба дулась на Камиллу, но решила перевести разговор в нужное русло. – Я просто пребываю в шоке от этого отличника с 10 «Д».

Их столик мгновенно оживился.

– Ещё бы, такое забудешь! – фыркнула долговязая Ира Уварова.

– Наглый, да! На химии с него попутала! Помните, как чувак на химичку наехал? – затараторила умница Нина.

– Блин, ну она тоже хороша!.. Приплела и пионеров, и… Что там вдобавок?

– Потребовала приглядывать за братом, – ответила хорошенькая Рашель.

– Ну вот! Брат, блин, тоже бешеный!

– А прикиньте, если бы близнецы в нашем классе учились?! – насмешливо вставила белокурая красавица Вика.

– У-у-у-у-у-у!!! – сплетницы хором заголосили, выражая каждая своё: кто-то удовольствие и восхищение, а кто-то – испуг и шок.

– Вы чего, матрёшки?! Окститесь!!! Бедная Валя! – решила вернуть всех с небес на землю заместитель командира, степенная Инна Таран.

– Да ну ладно тебе! Было бы весело! Кто б кого! – озорно расхохоталась Камилла. – Эти двое дадут фору Илютиной, Степанченко и Исаковой!

– А Исакова причём? – усомнилась Гончаренко Нина, круглая отличница и командир класса.

– Я имею в виду, что тот, который наглее, прогуливал бы уроки и клал на Валентину почище Алеси!

– А с чего ты решила, Камилла, что крашеный прогуливает? – аккуратно ввернула Люба, надеясь получить о братьях больше информации.

– Пару девочек из «Д» знаю, – заносчиво задрала подбородок Виноградова. – Говорят, он иногда удирает, а ещё опаздывать любит. Учителя типа ворчат, только с Ибрагимова спроса как с козла молока!

– Иногда – это синоним «редко». Значит, не прогульщик. Просто шалопай, – осторожно вступилась тихоня.

– Ну да, – Камилла призадумалась. – На уроках тихо сидит, вроде.

– Близнецы, говорят, цыгане по национальности, – заметила кудрявая брюнетка Юлиана Близнюк, до этого хранившая важное молчание. – Разве цыгане ходят в школу?

– Не ходят вообще! – поспешила с докладом рыженькая Катя Лыткина, дочка школьного секретаря. – Мама знает личные дела практически всех школьников. У нас учится много цыган! Точнее числятся. Но на уроки не являются! У цыганят справки либо по инвалидности, либо по умственной отсталости. Типа тупые, больные, обучаться не способны. Мама говорила, цыгане специально перед школой детям справки берут. Те школу прогуливают, получают после девятого класса бумажку вместо аттестата. И всё.

– Офигеть! – огорошилась Света Тарасова, правая рука Юльки Близнюк, высокая шатенка с квадратным лицом.

– Я и не знала! – озадачилась Рашель. – Хитрые какие! Вот же ума палата! Мне бы так!

– Анюта, только не говори, – подколола соседку скептичная Ира Уварова, второй заместитель командира, – что тоже хотела бы получить в конце девятого вместо аттестата дурко-справку.

Весь столик захихикал.

– Нет, конечно! Ира, что за глупости? Как ты могла подумать? – покраснела обиженная Анечка. – Я просто в шоке, как местные выкручиваться умеют!

– У «выкручиваний» последствия есть, – спокойно ответила Ане низкорослая толстушка Инна Таран. – Нет аттестата – нет дальнейшей учёбе в техникуме или институте, нет квалификации.

– И нет нормальной работы, – сухо подвела итог командир Нина.

– Ибрагимовы – тоже цыгане. Да-да! – продолжила Катя. – Но приезжие. Сибирские. У братьев справок нет, они не прогуливают и успешно учатся. Младшие из их семьи – тоже. Учителя в секретарской близнецов часто обсуждают. Кто-то хвалит, кто-то жалуется. Особенно любят полоскать умника, что сегодня перед русским наехал на Валю.

– Значит, тот, который пререкался с Валентиной Борисовной – отличник, а второй, с мелированием и серьгами в ушах, – двоечник? – Люба попыталась вернуть разговор в нужное ей русло.

– Да, спокойный – круглый отличник. На Доске почёта висит, можешь посмотреть! Говорят, начитанный, пипец! Невозмутимый удав, в отличие от брата. Базарит только по делу. Слушок ходит, мол, умник весьма противный на характер, – стала жонглировать осведомлённостью Виноградова. – А крашеный (Сэро зовут) тупо учиться не хочет. Вообще болтают, что Сэро – пацан умный, как брат, много в чём шарит и дофига знает! Когда хочет, учится. Если ленится – кладёт на всё. Но он не двоечник, нет.

– А зачем ты столько всего про Ибрагимовых насобирала? – не переминула съехидничать долговязая Уварова.

– Я много про кого наслышана! – отбила намёк Камилла. – Близнецы с большинством в школе общаются. Тайны никакой нет.

– Короче, хамы оба! Что одному хоть в глаза плюй, что второму! – подвела странный итог Близнюк, толком не участвовавшая в обсуждении.

– Разве Имир – хам? – выпалила Люба. – Просто отстаивал своё по праву! Культурно и уважительно. Не оскорблял никого и не орал.

– Ну да, логично! – поддержали девочки. – Всем бы нам его таланты!

– Откуда имя знаешь? – подозрительно уставилась на тихоню Камилла.

Поспелова, покраснев, быстро отвела взгляд, изобразив полное непонимание.

– Так на химии по имени училка его же позвала, когда про пионеров втюхивала.

– А-а-а, точно! И ты запомнила?

– Я же вроде пока не бабка, – картинно насупилась тихоня. – С памятью всё в порядке.

– Ой, Камилла ревнует! – высмеяла Виноградову Ира. – Люба, теперь держись! Она обязательно ещё какую-нибудь хрень Степанченко да Илютиной «случайно» расскажет!

– Неправда! – вспылив, рявкнула кареглазая красавица. – Блин, Уварова, бред несёшь! Задолбала! За собой следи!

Глава 6.

Чайник вскипел. Люба подхватила его сложенным вчетверо кухонным полотенцем и стала заливать кипяток в старенький заварник с треснутым носиком.

Александра Григорьевна сидела возле обеденного стола и жадно читала местную прессу. Весьма скучную, по меркам дочери. В районной газете ничего не писали, кроме занудных отчётов администрации, описаний событий вроде посева полей да платных поздравлений какого-нибудь станичника от любящих сослуживцев и родственников.

Люба достала литровую банку мёда и домашнее клубничное варенье, порезала свежий хлеб, только что купленный в маленьком ларьке, который содержала армянская семья, переехавшая в Россию в начале 90-х. Мама и папа ругали этих предприимчивых армян на чём свет стоял, обзывали спекулянтами, ворюгами, подленькими дельцами. И отправляли всякий раз дочь покупать в треклятом ларьке провизию по мере необходимости. Армянский ларёк бранили и другие соседи, совершенно не замечавшие, что с появлением крошечной железной торговой точки нескольким жилым кварталам больше не нужно из-за каждой мелочи бежать в центр – на рынок или в кооперативные магазины.

Мама, дочитав заметку, вздохнула и отложила макулатуру в сторону.

– Что интересного нашла? – поинтересовалась Люба, разливая густой чёрный чай в высокие белые кружки с потускневшим золотым ободком.

Александра Григорьевна подняла пасмурное лицо и задумчиво уставилась на дочь.

– Что пишут? Да всё то же. Как бездельник-глава на краевом совещании сидел. Ворюга! Всю станицу распродал! Кругом хапуги. Не стыдно им ни на грош перед простыми людьми!

Люба, потупив взгляд, промолчала. Подросток тяжело переносила мрачные монологи матери и отца.

Когда-то, лет за десять до начала 90-х, мама трудилась ревизором на одной из ж/д веток и неплохо зарабатывала. Проверяющей женщина слыла принципиальной и строгой, наказывала жёстко, однако и о справедливости да сострадании не забывала. После рождения младшей дочери она решила уйти на нижестоящую должность товарного кассира, чтобы больше не ездить в командировки и чаще бывать с семьей. Но ничего не изменилось: семья видела Александру по-прежнему мало, замученной и усталой – хозяйка по привычке отдавалась труду вся, без остатка. Зарплата меньше предыдущей раза в три дала быстро о себе знать. Тем более что Василий Михайлович никогда прилично не зарабатывал.

Вскоре наступили лихие 90-е. Распад СССР. Зарплату многим не платили месяцами. Поспеловы исключением не стали. Не сумев адаптироваться к новой жизни, мысля по старым советским меркам, родители Любы вдоль да поперёк кляли сообразительных торговцев, новоявленных нуворишей и других предприимчивых людей.

Мир менялся. Кто-то выживал, кто-то жил, а кто-то наживался. Поспеловы смотрели на богатевших и с отвращением осуждали. А Люба молчала и переживала за родителей, всё глубже погружавшихся в злобное негодование.

– Мам, знаешь, в классе считают меня богатой, – подросток робко решила начать разговор на мучительную тему.

– Само собой! – гордо встрепенулась мать. – Красавец-махина! Не зря я его построила! Как будто развал нашей могучей страны предчувствовала. Зато тебе перед людьми не стыдно, доченька! Таких домов в твоём классе нет ни у кого. Ох, сколько анонимок да кляуз на меня из-за строительства в своё время злые люди понаписали! Проверяли постоянно в органах – всё сходилось по зарплате. Порядочность превыше всего! Не то, что сейчас.

– Просто, мам, меня попрекают иногда… Домом… Типа богатая. – Девочка замолкла, собираясь с силами, чтобы произнести болезненные слова: – А никому не нужная. Что замуж не выйду. Буду старой девой.

– Это кто так говорит?

– Илютина.

– Ой, мерзавка завистливая! С её-то сараем! Помалкивала бы!

– Она на дискотеки ходит, а я – нет. Там ведь мальчики…

– Подумаешь, мальчики! Не ходила и ходить не будешь! Нечего там делать! Зачем туда приличной девочке таскаться, всем соседям на смех? А если изнасилуют? Или забеременеешь от проходимца? Что люди порядочные скажут? О нас с отцом подумала?!

– Весь класс ходит, – еле слышно прошептала подросток. – И никто не забеременел.

– Тю, глупенькая! Ну это пока. Пусть шляются. Пусть родители потом за бесстыжих шалав-дочерей краснеют! А на Илютину не обращай внимания: мать замужем не была, что Варьку, что старшего олуха в подоле принесла! Мне по секрету Тоня рассказала.

– Та самая пакостливая напарница, на которую жалуешься постоянно?

– Да. Подстилка начальская. Шлюшка! Тонька разболтала, что Варьку мать зачала от убогого мужика, тьфу! С подобным гавном приличная женщина рядом бы на гектар не присела! Понимаешь, доченька? А ты из-за её слов переживаешь!

– Конечно! Неприятно, что Варя постоянно лезет! У неё много друзей и в нашей школе, и в других. Не хочу быть её врагом.

– Ну что страдаешь на пустом месте? Не обращай внимания, и всё! Пусть прошмандовка Илютина следит за своими короткими кривыми ногами! Одна культяпка короче другой, ха! Или вошь говнистая забыла, что хромает, как битая шавка? Почешет языком да забудет!

«Нет, не забудет! – подумала школьница – «Не понимаешь, мама!»

– В классе не мы самые богатые, а Лаврентьева Софья. Коренная казачка в пятом поколении! Родители порядочных кубанских кровей, знаю обоих. С отцом хорошо знакома – он меня уважает! – Александра Григорьевна гордо подбоченилась. – И бабку Соньки да деда знаю. Закоренелые домовитые казаки! Хитрые, злые.

– Соня не злая и не хитрая. Я с ней часто на уроках сижу. Правда, не общительная почти.

Мама пренебрежительно хмыкнула:

– Она не малообщительная, а высокомерная. Натура казачья такая! Уж я-то знаю. Когда после войны мы с мамой (бабушкой твоей), пять малых детей, переехали из-под Костромы на Кубань, ох от коренных хлебнули!

– Смеётся надо мной не только Илютина. Другие тоже. Почему ребята на меня злятся?

– Потому что казачьё. Большая половина класса. Коренные кубанцы. Могут балакать. На украинский речь похожа. Сколько помню, злобные гуцулы простых русских, особенно бедных, приезжих, не привечают.

– То есть Илютина – казачка?

– Да ну что ты! Тьфу! Нищета паршивая! У местных фамилии на «– ко» заканчиваются. Гончаренко – потомственная. Таран – тоже. Классрук – ещё та казачка гнилая!

– А Степанченко?

– Да чёрт поймёт! Фамилия породистая, а выходки у семейки – холопские. Помню, как мамашка ко мне в подружки в начальных классах мылилась. Просила, чтобы ты вместе с её сынком в школу ходила. Я наотрез отказала. Стыд и позор, а не семья! Мать с отцом постоянно дерутся. Сослуживица – их соседка – ого-го рассказывает! Пьянки, драки, матерщина! Орут, говорит, клянут друг друга, как напьются. Вся округа слышит. Держись от пацана подальше! Не нужен нам этот Тимофей. Жених курам на смех!

– Да он ко мне любви и не питает…

– Слава Богу! Можно лишь радоваться!

«Ага, мам, можно! Жених, блин! Только мечтать… Если ещё б меня ненавидеть перестал! Я единственная девочка в классе, которую Степанченко удушить голыми руками за здрасьте готов!»

– Виноградова тоже коренная.

– Так у неё ж фамилия не на «-ко» заканчивается…

– Ай, подумаешь, фамилия русская обыкновенная! Казачка она, говорю, Фома неверующая! Знаю родителей и деда с бабкой – кубанцы матёрые!

Люба не стала спорить, лишь растерянно замолчала, обескураженная противоречивыми доводами.

– Выйдешь замуж! У тебя репутация приличная. И Софья выйдет, потому что, как ты, с приданым большим. А на свиристелках вроде Илютиной и Рашель… С такими развлекаются, но никто не женится.

– Почему?

– Потому что все парни будут знать, что они таскались.

– Но Аня не таскается ни с кем!

– Ага! Рассказывай! Прям! А кто с армянскими пацанами шляется? Забыла?!

– Мам, в школе много армян. Девочек и мальчиков. – Люба замолкла на секунду. – И цыган. Все ребята между собой дружат, вместе гуляют!

– И ты?! – лицо матери мгновенно сделалось злым, подозрительным, брови угрожающе сдвинулись к переносице, челюсть презрительно сжалась.

– Нет-нет!!! – поспешила разуверить опасно напрягшуюся женщину не на шутку перепугавшаяся Люба. Маму злить нельзя.

Александра выдохнула.

– Ты у меня красивая, хоть и голову вбок держишь. Что поделать! Все мы неидеальные, конечно. Но в твоём изъяне врачи виноваты!

Люба интуитивно вжала шею в плечи и руками загребла волосы вперёд, на лицо, пытаясь спрятать физический недостаток.

Мама глубоко вздохнула и замолкла на несколько минут. Глаза женщины заволокло тоской и болью.

– Вот Леночка была красавица! Идеальная моя! Представляешь, Люба, у Лены уже в годик обозначилась изумительная талия! А личико кукольное! Гости изумлялись: «До чего прекрасна! Ангел Божий!»

Десятиклассница знала о жизни и смерти старшей сестрёнки практически всё. С детства Александра Поспелова постоянно рассказывала младшей дочери об усопшей. Сестра родилась на семь лет раньше Любы, а через два года умерла от злокачественной опухоли, изуродовавшей несчастному ребёнку, измученному адскими болями, всё личико. Не было и недели, чтобы о почившей крохе не вспоминала скорбившая мать.

Школьница с грустью слушала родительницу. Она полностью разделяла материнские страдания, испытывала тоску по почившей, а то и, бывало, скорбела, что сестру Бог забрал. Ведь теперь тихоня совсем одна. Нет у Любы родственной души на всём белом свете. И поддержать некому. Иногда девочку посещала невольная мысль, что лучше бы она не родилась, а вот старшая сестра, наоборот, осталась бы жить! Тогда мама была бы счастлива. Мама бы тогда никогда не грустила.

– Сестрёнка-то не по годам развивалась: умная, смышлёная! Жива бы осталась куколка, если б врачи не уронили. Как она мучалась, как болела! Сколько (если б ты, Люба, знала!) я её по врачам повозила! И в Краснодар, и в Москву. Без толку!

Хозяйка печально, едва сдерживая слёзы, покачала головой и, прикрыв ладонью подёрнувшиеся влагой глаза, отвернулась.

В гробовой тишине Александра Григорьевна и младшая дочь просидели около двадцати минут. Чай остыл. Бутерброды, намазанные сливочным маслом и домашним клубничным вареньем, которое Люба старательно варила прошлым летом, уныло лежали на щербатых тарелках, нетронутые и одинокие.

Товарный кассир очнулась, убрала ладонь с глаз, повернулась к школьнице.

– Самое страшное – похоронить своё дитя. Не должны дети умирать раньше родителей. Не положено так!

– Мама, ты сделала всё, что могла…

Несогласная, Александра затряслась, шумно, прерывисто втянув воздух.

– Как я пыталась её спасти, ты бы знала! Мы с отцом всё продали в доме, вывезли врачам. Голые стены остались в хате. И не спасли! Я на похоронах от горя и плакать не могла. Все слёзы выплакала, пока Леночка жива была…

Люба тоскливо сжалась. Каждый раз, когда поднималась тема смерти старшей сестрёнки, мир будто тускнел, краски природы меркли и превращались в сплошной серо-чёрный оттенок. За всю Любину жизнь этот оттенок скорби и горя так и не исчез из её родного дома. Везде, в каждом родовом закоулке, были его следы.

– Я долго горевала. Пять лет страданий. Каждый день ходила на кладбище, сидела у могилки, – женщина прикрыла рукой скорбящий рот. – Но после страшного сна перестала. Приснилось, что, притворившись доченькой, злой дух захотел меня на тот свет забрать. Тогда я поняла, что пора жить дальше. Нужно снова родить. Люди отговаривали, осуждали! Одна коллега высмеивала возраст мой, приводила в пример свою невестку. Мол, она молодая, всё детям даст, а ты?!.. А я что?.. Родила тебя, а невестка та на машине разбилась. Двое деток сиротами остались. Так иногда, Люба, жизнь распоряжается!

– Ты говорила, что врачи пророчили кусок мяса родить. Потому что выкидышей и абортов много было. Да и возраст за сорок… Ты такая сильная, мама! – Люба в порыве нежности и сочувствия рванула к матери и прижалась со всей своей детской пылкостью.

Александра Григорьевна приобняла расчувствовавшегося подростка.

– А папа твой в это время повадился ходить к моей подруге. Та тоже хороша: видя меня на сносях, не выкисающую с сохранения, постоянно клеилась – то крышу ей почини, то забор… Дочерей посылала. Они приходили, Василия с работы ждали, чтоб помогать позвать. Отец всегда всё поперёк делал! Всю молодость, пока Шурик ребёнком был, пропил! Сейчас капли в рот не возьмёт! А тогда постоянно пьяного вусмерть в канавах люди находили! Я всё помню!

– А потом я появилась?

– Да, доченька! Я тебя очень ждала. Нет моей Лены, зато хоть Люба есть. Спасибо Господу Богу и за это.

***

Уже прошло больше двух недель с тех пор, как Люба и Сэро вместе первый раз шли в школу.

Ибрагимов сдержал обещание Любе не общаться в школьных коридорах. Не здороваясь, повеса отворачивался, едва замечал её поблизости.

Сначала Любе нравилось, что парнишка так внимательно отнёсся к её просьбе. Она радовалась шансу пообщаться с одним из самых красивых мальчиков в школе, что выпал ей последним сентябрьским утром. Гордилась, что брюнет спонтанно пришёл к её дому, хоть это и могло для школьницы закончиться плачевно. Девочке нравилось само чувство тайны, которую она хранила, и насмешки Тимона первые октябрьские дни пролетали мимо её счастливых ушей.

Раньше Поспелова не позволяла себе обращать внимание на Ибрагимовых, так как искренне считала, что у неё попросту нет шансов заинтересовать подобную категорию парней. Но после знакомства оба брата будто вышли из тени и попадались девушке на глаза практически на каждом шагу.

Вот Имир идёт с каким-то пацаном и спорит о чём-то. А вот Сэро, присев на подоконник огромного коридорного окна, смеясь, обменивается шутками с ровесниками. Выходишь с урока, заходишь за поворот и вновь видишь повесу, который, приобняв за плечи незнакомую Любе девочку, что-то нашёптывает той на ушко. А у огромного коридорного окна теперь заседает Имир да ещё несколько парней – склонились над тетрадью и совещаются.

Люба, сталкиваясь с братьями, чувствовала прилив крови к щекам, задыхалась от неловкости, стыдясь себя. Не такая интересная и яркая, как другие. Не носит джинсы и короткие юбки. Не может танцевать в «Торнадо» на выходных, как вольные ровесники. Серая, душная и никчёмная.

К концу второй недели эйфория от утренней прогулки с цыганом сошла на нет. Сэро больше не подходил и в сторону её не смотрел.

Поспелова, глядя на школьниц, отирающихся подле брюнета, страдала от приступов самобичевания. Насмешки Тимона вновь стали резать слух и больно ранить. Девочка подозревала, что красавчик из 10 «Д» подурачился. Дружить с ней не собирался. А, узнав мнение других ребят о ней, решил вообще держаться подальше, дабы свой имидж не портить.

Простая мысль, что все тревоги разом можно решить, если подойти к Сэро первой и задать вопросы, в голову к тихоне, привыкшей никому не доверять, постоянно бояться и ждать от жизни только проблемы, даже и близко не закрадывалась.

***

Люба не догадывалась, насколько ошибалась в цыгане.

Сэро умел владеть собой. Замечая Поспелову, он притворялся занятым, а сам украдкой наблюдал.

Люба была одной из многих, с кем хитрый Ибрагимов разыгрывал партию. Юноша обращал внимание на каждую деталь: как ровесница поджимает губы, когда он проходит мимо, как пугается его окружения, как холодно игнорирует его флирт с другими школьницами – и лукаво усмехался. Тихоня не ревнива. Но стыдлива и стеснительна. Заметно нервничает из-за шумных компаний —пугается сверстников. Почему, цыган пока не понимал, но и значения не придавал. Рано или поздно всё прояснится.

Во время большой перемены повеса, тусуясь с приятелями на солнечном школьном дворе, увидел Исакову Алесю – ученицу 10 «А», курившую за поворотом здания в тени клёнов. Девушка в гордом одиночестве пускала изо рта струи дыма, оглядываясь по сторонам, дабы не попасться учителям.

Алесю Сэро хорошо знал. Брюнет в прошлом году не раз сидел с ней, её старшим братом и их друзьями за самодельным столом в тёплом гараже, слушал рок-песни под гитару, пил водку, закусывая лимоном с солью. Байкеры уважали Ибрагимова, его лёгкую, компанейскую натуру, зазывали в гости. Парень соглашался из любопытства – посмотреть на круг неформалов. Но, поняв, что ни культура, ни подобный образ жизни его не прельщают, повеса дипломатично свёл общение к минимуму, успев завязать немало полезных связей. Да и хлебать водку с солёным лимоном цыган конкретно устал.

В Исаковой же Сэро признавал человека, что не разбрасывается словами.

Ибрагимов подошёл к курившей школьнице. Достав из кармана зажигалку, кивнул:

– Сигаретка будет?

Неформалка улыбнулась, протянула пачку. У Сэро в кармане имелись свои, но зачем тратить впустую, когда рядом – расположенный к общению щедрый человек?

– Задворки туалета, смотрю, не для тебя. – Подмигнул юноша.

– Да ты что, приятель, с ума сошёл?!.. За сортиром воняет дерьмом, внутри от ссанья шары слезятся! Да ну нахер! Пусть там шмалят те, у кого кишка тонка. А я здесь, под деревом, постою, воздухом свежим подышу! – выпалила Алеся и затянулась.

– Не спорю. Ты права, – едва пожал плечами повеса.

Рокерша выкинула бычок в траву, поправила ворот джинсовой куртки, собрала тёмно-фиолетовые волосы в хвост и достала новую сигарету.

– Давно, брат, у нас не был!

– Прости, родная! Работы много.

– Матери помогаешь на рынке, я видела. И бате – на ж/д.

– Не-е-е, пахану редко. – Сэро выпустил струи дыма из ноздрей. – На ж/д Имир – частый гость.

Цыган уже приготовился было перейти к разговору о предмете своего интереса, ради которого он к Исаковой и подошёл, как обнаружил, что тот самый интерес шагает мимо – от туалета в сторону главного входа.

Люба заметила Сэро и Алесю, куривших в тени, – и моментально пугливо сжалась, ещё больше ссутулилась, опустив голову, принялась изучать щербатый асфальт под ногами.

Ибрагимов усмехнулся.

Следом за Поспеловой шли девочки-восьмиклассницы. Одна, знакомая с цыганом, помахала рукой. Старшеклассник эффектно подмигнул в ответ.

– Кого-то закадрил? Впрочем, как всегда! – улыбнулась Алеся.

– Да бывает подфартит.

– Ой, скромник! Бабник ты редкостный! – расхохоталась собеседница.

Сэро, назидательно посмотрев на Исакову, насмешливо произнёс: