Бастард четвёртого мира. Том 1. Случайный авантюрист

Глава 22

– Значит, вы направляетесь к Камневороту? – выслушав наш короткий рассказ, спокойным тоном произнесла королева Трициртис.

Это была обворожительная, необыкновенно притягательная и попросту красивая женщина. Как и все толади, владычица имела свои особенности, среди коих выделялись прямой пронизывающий взгляд, волчьи уши и острое вытянутое лицо, что казалось вовсе не характерным для представителей её народа.

– Позвольте проявить любопытство, – продолжала интересоваться королева. – Для чего вы стремитесь попасть в такое опасное и совершенно неподходящее для пребывания разумных место?

Давинти, более других отличающийся скверной привычкой ввязываться в любую беседу, решительно нахохлился и едва успел открыть рот, как Тамиор поднялся с табурета и суровым кивком усадил рифмача обратно на место.

– Хм. Для начала, королева Трициртис, мы благодарны вам за приём в столь поздний час, – подбирая нужные выражения, забасил бородач. – А также я хочу выразить наше общее восхищение вашей необыкновенной красотой и…

– Не стоит, – со сдержанной улыбкой на устах отмахнулась владычица. – Я уже давно не молода и от моей красоты осталось лишь несколько лепестков. Да и те увядают. Что же до времени, не беспокойтесь. Пратум только начинает просыпаться с наступлением сумерек. Толади – цветы ночные. Но продолжайте, я вся во внимании.

– Я хотел сказать, – рыцарь почтенно опустил голову, – что наш наниматель не испытывает желания хоть как-то подробно распространяться о предмете поисков в глубинах Камневорота. И если ваше величество позволит, то и мы не станем нарушать данной клятвы.

– Как будет угодно, – вздохнула Трициртис. – Я не намерена принуждать вас раскрывать вверенные секреты, как не стану принуждать и к чему-либо ещё. В конце концов, мы нередко встречаем незадачливых пилигримов, ведомых жаждой тайн или золота. Некоторые из них представляются последователями Омриггора и совершают паломничество к останкам сущности древнего божества. Другие же полагают, будто Камневорот скрывает несметные сокровища, забывая о том, что богатством зачастую именуют знания. Но всех их объединяет одно – никто не возвращался из разлома, – королева обвела чужаков многозначительным взором. – Молодой мир полон глупцов и храбрецов, а более всего тех, кто глуп и храбр одновременно. Вы не похожи ни на воров, ни на религиозных фанатиков. Я вижу в вас осознанность и неугасимое стремление. Это тоже весьма опасное сочетание. Впрочем, в вашем отношении будет трудно определить, где кончается отвага и начинается безрассудство. И всё же в серьезности вам не откажешь. А для серьезных разумных время дороже золота. Закончим знакомство.

Владычица встала из мягкого кресла, исполненного в виде раскрывшегося бутона.

– Благодарю вас за беседу, шелесотайа. Пратум рад приветствовать гостей в своих объятьях. В городе вы сможете найти ночлег, горячую пищу и ароматное питьё, а также всё, что требуется для продолжения вашей экспедиции. Если есть необходимость, стойла с ездовыми животными также к вашим услугам… За умеренную плату, конечно же, – добавила она. – Лотос проводит вас и укажет направление к ближайшему заезжему дому. На этом прощайте, путники. Двор Поющего леса желает удачи и долгих цветущих лет.

Королева Трициртис развернулась и покинула зал, а в груди каждого из нас застыло нежданное чувство благодарности и обожания. Поняв, что разговор с чужеземцами окончен, смуглая стражница строго кивнула и, не мешкая, принялась указывать выход наружу. Возле монаршего шатра в нетерпеливом любопытстве топталась Ютан и, пытаясь хоть немного заглянуть за завесу, вытягивала шею, точно пытливый хорёк, бдительно вслушиваясь в каждый шорох и отрывок голоса.

– Ютан! Ты почему до сих пор здесь?! – прикрикнула Лотос, завидев юную наездницу.

– Я… Мне… – принялась оправдываться та.

– Понятно, – уже мягче хмыкнула старшая. – Раз уж тебе так интересно, оставляю этих шелесотайа под твою ответственность. Королева Трициртис просит проводить их к террасе «Маковый стебель».

– Ура! – громко воскликнула Ютан и запрыгала на месте, радостно хлопая в ладоши. Затем быстро взяла себя в руки, оправилась, вытянулась в тугую струну и отрапортовала, напустив на миловидное личико серьёзную гримасу: – Будет исполнено, командир.

Лотос, улыбаясь, покачала головой и замахала тыльной стороной ладони, давая понять, что нам самое время исчезнуть.

***

Четверть часа спустя мы всё еще двигались шаткими веревочными тропами, а я не успевал смотреть по сторонам. Казалось, город и вправду лишь начинает открывать веки, а на и без того шумных улицах становится теснее с каждой новой минутой. Всюду разливался свет причудливых фонарей, растущих прозрачными бутонами прямо из колонн и фасадов хижин. Тут и там мелькали вывески ночных лавок, готовых удивить любого покупателя многообразием товаров. Ярусом выше всё громче раздавались чарующие звуки свирели и вой музыкального рожка. Я поднял лицо и заметил ряд вытянутых веранд, что по смелым предположениям служили залами эдакого подобия харчевни, только под открытым небом. Просторы заведения сплошь заполняли низенькие столы, у подножья которых, утопая в уюте мягких подушек, восседали посетители, чем сами того не зная, подтверждали мою догадку.

Изъясняясь проще, куда бы мы ни свернули, повсеместно кипела жизнь, а неуёмное щебетание и колокольчики девичьего смеха доносились буквально со всех концов полуночного Пратума. Мало того, стоило нам сделать всего пару шагов, как на пути возникала новая компания прогуливающихся разумных. Однако практически все встреченные нами прохожие принадлежали исключительно к коренным жителям. Поначалу подобное постоянство показалось мне странным. Ведь даже в таком небольшом поселении, как наш родной Мак-Таур, можно было натолкнуться на представителя любой расы. Что уж говорить о центральных городах, чьи площади обыкновенно кишели зеваками со всех уголков света. Здесь же дела обстояли иначе.

Вскоре, так и не отыскав объяснения, я отпустил бестолковые думы и принялся наслаждаться более приятными атрибутами столицы Поющих лесов. И очень быстро пришел к выводу, что мифы о красоте толадийских женщин и о том, как их притягательность способна поразить заезжего пилигрима в самое сердце, так же правдивы, как и длиннющие уши нашего словоблуда Давинти. Чем больше я любовался, тем чаще обнаруживал неповторимость, неведомую, но накрепко застревающую в душе изюминку каждого нового лица.

Здесь были и торговки-кошки разнообразных мастей, и девушки-лисы в облачениях уличных стражей, танцовщицы-пантеры, волчицы, ласки, наконец, белки – обладательницы не в меру пушистых хвостов. Без исключения любая из них сияла каким-то поистине магическим обаянием, и всякая обладала на редкость слаженной, соблазнительной фигурой. А завидев группу бравых путешественников с оружием за широкими плечами, красотки тут же принимались возбужденно щебетать и бросать заинтригованные взгляды в нашу сторону, поочередно шепча сквозь хихиканье незнакомое слово «шелесотайа».

На протяжении всего пути, наша провожатая Ютан также не умолкала ни на секунду. От молодой толади исходил целый фонтан нескончаемых вопросов. Кто мы? Куда мы? Зачем мы? И почему именно мы? А также, как нам все же удалось преодолеть хитрую магическую защиту и пересечь границу Виридиса там, где никому из путешественников и в голову до сих пор не приходило её пересекать, а если и приходило, то каждого ждал неминуемый провал.

Давинти с радостью принял вызов и не мешкая вступил в этот оживленный и наполненный до краёв восхищенным волнением разговор. Активно жестикулируя, он взахлёб разглагольствовал обо всём подряд. И о том, чем обернулось его великолепное выступление в Миндонаре. И как его – неповторимого поэта и созидателя рифм – обнаженного привязали к дереву свои же собственные сородичи, оставившие несчастного на растерзание озерному монстру из-за нежелания постичь глубины столь великого таланта. Не забыл он также упомянуть, что по прошествии целых суток голода и страха, встретил двух заплутавших воинов, а после спас и себя, и их от гнева водяного гиганта тамавалы, отыскав исключительный подход к тонкой и трепетной душе чудовища. Без сомнения в поведанных Давинти историях главную роль исполнял он сам. Но следует отдать поэту должное – эльф ни словом не обмолвился ни об идолах Истоков, ни о цели нашего паломничества. Аккуратно обходя эту подробность окольной стороной, он не только вконец утомил белобородого рыцаря, но и умудрился полностью исчерпать любопытство юной Крылатой стражницы.

– Ого! – в очередной раз пискнула Ютан, а её большие глаза стали круглыми, как две золотые монеты. – Вот это да! Как же это всё интересно, опасно и интригующе. Как бы мне хотелось отправиться с вами, – мечтательно протянула девушка, сжимая тонкие пальцы в кулачки. – Но это, к сожалению, невозможно. Я же на службе. «Пратум нуждается в каждой из нас», – скрестив на груди запястья, нарочито торжественно отрапортовала она. – Во всяком случае, так говорит королева Трициртис. Впрочем, я понимаю, что она хочет этим донести. Многие толади, достигнув зрелости, покидают родные края и отправляются странствовать или искать вольный заработок. И я их не виню за подобные решения. Это смелый выбор. Возможно, я сама когда-нибудь последую их примеру, но пока мои стремления заключаются в благоденствии Виридиса. Ох! – встрепенулась хозяйка симпатичных беличьих ушей. – Я совсем заболталась, простите. Мы же как раз пришли. Вот он, лучший заезжий дом во всём Пратуме. Перед вами «Маковый стебель».

Ютан вскинула вверх руки, изображая хлопушку, и звонко крикнула:

– Т-а-д-а-а-м!

Мы стояли на ступенях, ведущих к массивной постройке, точь-в-точь походящей на гигантскую коробочку мака. В скругленных ребристых стенах виднелись небольшие окошки, а из-под лепестковой крыши струился дымок, навевая мысли о горячей еде.

Тепло попрощавшись с милой наездницей, мы направились внутрь с решительным желанием наесться досыта и крепко поспать. А в промежутке между первой и окончательной целью напиться до отвала, ни в коем случае не ограничиваясь в количестве горячительного, ибо непредсказуемость каждого дня невольно становилась нашим знаменем с тех пор, как мы покинули Мак-Таур, и никто не мог предугадать, куда заведет завтрашняя дорога, и будет ли в этом «где-то» пригодная пища и мягкая кровать.

***

Заезжий дом встретил усталых путников весёлым шумом и тонким ароматом пряностей. Дюжина столов, беспорядочно разбросанных по всей площади первого этажа, полнилась постояльцами. Среди захмелевшей публики мелькали раскрасневшиеся лица далратийских купцов, слышался высокомерный тилский говор, а вся дальняя сторона заведения и вовсе сотрясалась от громогласного смеха довольно большой группы наемников с высоким лаканом во главе трапезы. Это придавало уверенности в том, что мы очутились там, где нужно, и что здесь наверняка найдутся комнаты под стать нашим неприхотливым требованиям.

Не успел я оглядеться, как Дави тут же направился к длинной вогнутой стойке, за которой, ловко орудуя двумя кувшинами, миловидная черноволосая толади разливала пенящийся напиток одновременно аж по десяти кружкам.

– Доброй ночи, прелестнейший толадийский цветок, – обратился эльф к хозяйке таверны. – Позвольте представиться, я пьянствующий… Да, тьфу ты… Странствующий поэт и заклинатель слов Давинти.

– Пьянствующий? – грубым, совершенно не подходящим к привлекательной внешности голосом пробасила девушка. – Тогда ты заглянул в подходящее место, – она по-мужски хохотнула. – У меня столько канрийского эля в кладовой стынет, что тебе и не осилить. Но если предпочитаешь вино, иллийское пиво или буртазанскую брагу, этого добра тоже в достатке.

Поэт просто опешил от разительного сочетания девичьей красоты и абсолютно мужланистого говора, но постарался не подать виду.

– Меня кличут Непентес. Я, как ты, наверное, догадываешься, владелица «Макового стебля». Рада знакомству, Давинти, – наседала толади, улыбаясь и подмигивая рифмачу. – А что, длинноухий? Вы, шелесотайа, все трое, похоже, из одной шайки будете?

– Шайки? – слегка заикаясь, переспросил тил. – Наверное. Смотря, что вы имеете в виду.

– А это уже зависит от ваших намерений, шелесотайа. И от полноты кошелька. Ну-ну, – подбодрила хозяйка, – не нужно робеть. Сама знаю, что слишком напористая. Давайте-ка, занимайте вон тот стол в углу, – она указала куда-то в сторону, – да будем решать, чем вас почивать. Хотя, что это я? Где же тут углу взяться, когда все стены круглые?

Сказав так, Непентис громко и басовито рассмеялась собственной шутке, затем сделала добрый глоток чего-то резко пахнущего и наверняка крепкого из крынки размером с её голову и принялась объяснять дальше.

– В общем, присаживайтесь, будьте как дома, располагайтесь. Сейчас я распоряжусь, чтобы вам подали ужин достойный широкоплечих вояк, – закончила девица и лукаво цыкнула языком, косясь на ничего не подозревающего белобородого рыцаря.

Не прошло и нескольких минут, как на столе появились глубокая посудина с аппетитными дымящимися кусками жареного мяса, плошки со свежими овощами, корзина хлеба и три увесистых деревянных кружки. А главным героем грядущего пиршества стал пузатый бочонок холодного ароматного эля, поместившийся посередине. Мы молча переглянулись и с жадностью набросились на еду. И уже через четверть часа, насытившись и вольготно развалившись в удобных сиденьях, отхлёбывали из чарок терпкое имбирное питьё.

– Кхе-кхе! – нарочито громко привлёк к себе внимание захмелевший Давинти. – Позвольте тост, – старательно выговорил он, хлопнул пивной посудиной о стол, оросив округу пенными брызгами, торжественно встал, довольно осклабился и заголосил незнакомую, но весьма задорную песенку:

 
«Бокал, бокал, ещё бокал. Нет, эль вкушать я не устал.
Рекой течёт пусть жизни путь, ведь в эле есть душа и суть.
В потоке лиц различий нет, когда ты дал хмельной обет.
Ведь сущность эля такова – нет зла. А может, нет добра?
Есть состояние души. Напиться элем поспеши!»
 

Затем, раскланявшись, поэт плюхнулся на место и расплылся на табурете, будто с последней строчкой закончились все его силы.

– Вот это – единственно верная и неоспоримая истина, – подняв палец кверху, утвердил Тамиор. – Молодец, Дави. Складная болтовня. Выпьем же, друзья, за нашего созидателя рифм!

Мы с длинноухим поддержали клич, и в густом воздухе разнесся стук соприкоснувшихся кружек.

– Ух ты, как у вас весело, – совсем рядом раздался игривый женский голос. – Я очень рада, что вам пришлось по душе тепло «Макового стебля», шелесотайа.

Невесть откуда взявшаяся толади с задорно раскачивающимися рысьими кисточками на макушке принялась складывать пустую посуду на поднос. Мелькая озорными огоньками голубых глаз, она то и дело с нескрываемым любопытством разглядывала каждого из нашей небольшой компании.

– Простите… Э-э-э… – замялся я, не зная, как обратиться к девушке.

– Меня зовут Миддлемист, – поняв моё замешательство, представилась она. – И да, конечно! Всё, что угодно.

– Миддлемист, – задумчиво повторил я. – У всех толади такие необычные и красивые имена?

– Да нет, – пожала плечами подручная. – Самое заурядное имя. Вы, шелесотайа, наверняка впервые посещаете Пратум и потому наши устои вам кажутся странными, только и всего, – выпалила она скороговоркой. – Но ты хотел что-то спросить у меня, чужестранец?

– Именно, – подтвердил я. – С того самого момента, как мы оказались в городе, все местные жители называют нас этим чудным словом – «шелесотайа». Что оно значит?

– А-а-а, – понимающе кивнула Миддлемист. – Не стоит обращать особого внимания. Прозвище не только для вас. И потом, это не просто слово, скорее, сочетание чувств. Точный смысл передать сложно, но я попробую объяснить.

Девушка низко наклонилась над столом, опёрлась на него локтями, и, слегка подавшись вперед, скрестила ладони. Мой взгляд невольно провалился в глубокое декольте её наряда, лишь едва скрывающего исключительные достоинства фигуры.

– Как вы можете видеть, – принялась растолковывать она, – наше общество не имеет своих мужчин. Подобная особенность всегда создаёт некоторые трудности для продолжения, а стало быть, отсюда же берут начало многие традиции и то, как устроен мир Поющих лесов. «Шелесотайа» звучит на общем языке, как «незваный гость в обличии мужчины».

– Незваный? – смутился я. – Значит мы нежеланные постояльцы? Нам здесь вовсе не рады?

– Ох! Нет-нет. Ты всё неправильно понял, великан, – звонко рассмеялась Миддлемист. – «Незваный» означает неожиданный. Мы, толади, просто не представляем жизнь без ярких переживаний и больше всего на свете обожаем удивляться. Неожиданный гость-мужчина – самое желанное воплощение чаяний любой здешней девушки. К счастью, Виридис находится на стыке земель людей, тилов и канри – мы не всегда испытываем недостаток внимания. Наши устои свободны в выборе спутника и когда в Пратум приходят чужеземцы, любая толади может предложить понравившемуся шелесотайа ласку и уют. Ничто не осуждается и любой союз не встречает запретов или нареканий. Я бы и сама не прочь доказать правоту своих слов.

Миддлемист повернулась к Тамиору, пристально посмотрела ему в глаза и перевалилась дальше через столешницу.

– Полагаю, одной ночи будет вполне достаточно нам обоим, – томно выговорила она, приблизившись к бородачу.

Рыцарь опешил от неожиданного напора, засмущался и старательно оторвал взгляд от соблазнительного выреза.

– И во сколько же золотых мне выльется эта ночь? – немного помедлив и взяв себя в руки, буркнул он.

Толади мгновенно переменилась в лице, прищурилась, скривила рот в ухмылке и картинно вернулась к сбору посуды.

– Не обижай нас, милый чужеземец, – холодно ответила она. – Это наше желание и наш выбор. Ты можешь назвать свою стоимость, если захочешь. Я и сама способна возместить тебе любую плату.

– Тогда вот моя цена, – улыбнулся здоровяк и заломил брови. – Красота, страсть, немного уюта и кувшин лучшего вина в этом заведении, за который я заплачу из своего кошелька. Только так.

– По рукам, – вымолвила толади, распрямилась и медленно зашагала к лестнице, ведущей на второй ярус «Макового стебля».

Тамиор пружинисто поднялся, бросил на нас с Давинти многозначительный взгляд и направился следом. Мы так и остались сидеть огорошенные, молча наблюдая за парой совершенно незнакомых друг другу разумных, что, взявшись за руки, вот так просто отважились ненадолго подарить случайному избраннику толику того самого сокровенного чувства.

– О времена. О нравы, – пробубнил я.

– Восхитительно! – вдруг оживился рифмач, высвобождаясь из плена романтического марева, которым успел пропитаться воздух за то время, которое очаровательная Миддлемист провела возле нашего стола. – Какие прекрасные и невероятно точные, подходящие без малого под любые обстоятельства, глубокие и вдумчивые слова.

Длинноухий усердно налегал на выпивку, и в его миндалевидных глазах уже стояла маслянистая пелена хмеля.

– Варанта, друже, ты, случаем, поэм не пишешь?

– Н-у-у-у, – хмыкнул я, – скажешь тоже. Это не моё.

– В таком случае я требую немедленно назвать имя мыслителя, коему принадлежат эти прекрасные, трогающие душу аж до печенок строки! – распалялся Дави. – Должно быть, то великомудрый тил из исконных земель нашего народа. Древний, как пески Мирны тахара, веками размышлявший над суетностью бытия и вот соединивший все свои наблюдения в такую коротенькую истину. Или, может, и иной непревзойдённый оратор? Я прямо-таки вижу царственного лакана, что повергает целые народы в смятение одним лишь гласом и тем же оружием вздымает в них бури надежд.

– Вроде того, – хмыкнул я. – Был один разумный по имени Цицерон. Философ. Его ума дело.

– Тогда мы непременно должны отыскать сего мудреца! – воскликнул вдохновленный рифмач и снова приложился к кружке. – Судя по имени, он всё-таки лакан, – заключил Дави, затем крепко ухватил меня за руку и потряс. – А ну, клянись, круторогий. Клянись, как только… Или, скорее, когда… Может даже, если мы окажемся в Нилмате, нашей первостепенной обязанностью станет разыскать уважаемого Цицерона.

Эльф смотрел на меня словно ребёнок, выпрашивающий у отца давно желаемую игрушку.

– Дави, – буркнул я, высвобождая запястье, – обещаю тебе, если он существует, то я лично поддержу тебя в поисках.

– Очетлично! – радостно зачастил тот. – Моя благодарность не знает границ! Да и как иначе? Мы же теперь закрузья.

– Точно… точно, – подтвердил я, кивая. – Ты, главное, угомонись. А лучше расскажи о себе. Откуда, где родился, чем промышлял, пока не ступил на путь пьянствующего или, как там ты себя величаешь, странствующего поэта? Коль уж мы толкуем за кружечкой крепкого, то и о простых вещах поболтать стоит.

Я уселся поудобнее и облокотился о щербатое полотно столешницы.

– И какого рожна ты всё-таки увязался за нами? Мы с Тамиором рискуем жизнью каждый раз, ведь наше ремесло – охота за редкостями, чем бы они ни оказались. Всякий наемный люд зарабатывает на корку хлеба, как может. А вот зачем это тебе, я никак в толк не возьму.

Заслышав вопрос, мой собеседник тронул плечами. Его широко расплывшаяся улыбка поползла книзу.

– По правде сказать, мне просто некуда больше идти. Я не могу вспомнить ни своего отрочества, ни дом, ни кем была или есть моя семья, – ответил поэт. – Но ты не думай, Варанта, я ничего не сочиняю. Те истории, которые вы с бородачом успели услышать, правдивы. Ну… Не считая пары, может, тройки преувеличений. А даже если я и приврал кое-чего – это всё, что у меня есть… Помню только скитания от материка к материку, от города к городу, от таверны к таверне. И этот маршрут порой пугает меня больше, чем долги за постой в «Резном клене». Я будто дерево, лишенное корней. Как палый лист, сорванный порывом ветра, но так и не достигший земли, одинок и бесполезен. Однажды я просто появился с кучей странных бессмысленных рифм в голове, не понимая, кто я и куда держать путь. Осторожно, повозка отправляется, следующая стоянка «безнадёга», – деланным басом добавил длинноухий. – А самое мерзкое, что мне всё чаще кажется, будто так было всегда.

Присказка Давинти об следующей в никуда повозке прозвучала так естественно и привычно, что я даже встрепенулся. Давно позабытая, почти чуждая фраза прошлась острым клинком по размякшим мыслям и раздалась волной мурашек вдоль хребта.

– Как ты сказал? – взволновался я. – Повтори.

– Так было всегда, говорю, – буркнул тил.

– Нет, другое, – мои руки заметно дрожали, – про следующую стоянку.

Я весь превратился в слух, боясь и одновременно желая услышать отголосок того прошлого, что я, приняв новую жизнь, постарался забросить в самые дальние уголки памяти, точно обрывки серого неясного сна.

– Ах, это, – безразлично отмахнулся Дави. – Осторожно, повозка отправляется, следующая стоянка «безнадёга».

– Откуда? Откуда ты это взял?

– Тоже не помню, – эльф вытянул губы трубочкой. – Наверное, слышал где-то, вот и прицепилось. Я даже не уверен, что правильно толкую. Думал, ничего особенного, расхожая пословица. А что не так?

– Нет, дружище, – я тихо вздохнул, – всё так. Вспомнилось кое-чего.

– Ясно. Твержу же – в каждой харчевне такими вот поговорками и болтают. Ну а если одной грустной истории о жизни бродячего поэта мало, – как бы невзначай вернулся к прежней теме рифмач, – то вот тебе, рогоголовый, ещё причина – у меня почти нет друзей. Никто не любит разговорчивых, да ещё инакомыслящих разумных. А потому решение отправиться на опасные поиски какой-то там дюже древней реликвии в компании малознакомых наемников или оставаться на озере кормить смерть какую приставучую мошкару, пришло само собой. Видать, моя судьба – странствовать с вами.

Давинти вновь засиял присущим ему восторгом, радостно осклабился, привстал, с силой хлопнул меня по плечу и лучезарный, будто утреннее солнышко, уселся на место, потирая ушибленные ладони.

– Х-е-х! Эдакий у тебя дар – любое уныние нипочем. – крякнул я, стукнулся своей чаркой о кружку приятеля и отпил залпом сразу половину.

– Да брось, – отмахнулся ушастый, – зачастую это всего лишь маски. Маски, которые мы надеваем, дабы избежать боя с жизнью и недугами разума.

– Умно. Тогда без маски ты какой?

Задумавшись на секунду, Давинти поднёс руку к подбородку. Его глаза прояснились, моментально приняв трезвый вид. Затем зашептал нечто неразборчивое, качнул головой, по-видимому, соглашаясь с какими-то помыслами, и выбрал для непростого ответа манеру, что казалась ему роднее прочих:

 
«Осколки души на полу колют ноги,
Проклятая память повисла на шее.
Желанье уснуть и забыть о тревоге
Опять подступает в безмолвном похмелье.

Размазаны мысли по стенам сознанья.
И столько пустого внутри теперь места…
Поместится город с пустыми домами.
Поместится город, а счастье не влезло».
 

Повисла недолгая тишина. Я лишь махнул рукой и в очередной раз наполнил кружки брагой. Болтать дальше почему-то не хотелось. На языке застыл стойкий привкус чужого невыносимого одиночества, а к горлу бесцеремонно подступала печаль. Словно голодный хищник, предвкушая уединение и беспомощность своей жертвы, она приближалась вольготно, не таясь. Нагло подчиняла думы иным порядкам и вынуждала всё чаще разбавлять накатившую горечь прохладой хмельного лекарства, в надежде исцелиться от собственной неизбежности.

Давинти отхлебнул горячительного и, бодро встав с табурета, принялся поправлять замятые одежды.

– Ну что же, – как ни в чём не бывало загомонил он, – пойду, пожалуй, и я искать свою половину. С вашего позволения, достопочтимый Варанта. Увидимся утром, – развернулся и, слегка пританцовывая, направился к выходу. – Не скучай, – бросил он через плечо.

Я глянул стихоплету вслед поверх опустевшего табурета. Пространство приятно плыло перед глазами, а отовсюду доносился мягкий аромат девичей кожи, мгновенно избавляющий от любых тревог, стоило лишь слегка впустить в ноздри это смешение лесных трав и свежего подлунного ветра.

– Немудрено, – подумал я.

Толади слыли удивительно красивой расой, и всякая представительница лесного народа невольно вызывала восхищение. Мне же сейчас такая особенность пригождалась как нельзя кстати. Ибо, оказавшись в компании початого провианта и один на один с полупустым бочонком забористого питья, захмелевшему броктару только и оставалось хорошенько проморгаться да продолжать бесцельно глазеть по сторонам.

Проходя мимо, иные девушки увлеченно, однако с плохо скрываемой опаской косились в ответ на широкую мускулистую фигуру. Должно быть, мои круторогие сородичи не были частыми визитёрами гостеприимной столицы, и любой отпрыск заснеженных земель Остагара вызывал в здешних красавицах жгучий интерес, что наверняка могло бы сыграть не последнюю роль, имей я достаточно опыта в амурных сделках и желание последовать примеру друзей. Впрочем, если в первом аспекте, хоть и сбиваясь порой на неуклюжесть, я изредка, но всё же выходил победителем, то на второй не надеялся и вовсе.

Даже будучи в изрядном подпитии я никогда не превращался в безмозглого тролля, не видящего никакого различия в том, женщин чьих племён угонять в рабство во время брачной декады. Разница в размерах между нашими расами была более чем ощутима. А это в свою очередь означало, что здесь подходящей пары мне точно не добыть. На языке, так и норовя вырваться на волю, колюче вертелась старая добрая пословица – «на каждый товар есть свой купец». Вот только мне на сей раз довелось оказаться совсем не у той рыночной площади.

Уняв разгоряченное нутро, я, наконец, строго настрого запретил себе даже помышлять о романтическом продолжении сегодняшней ночи и снова потянулся к бочонку, с улыбкой припоминая, как некоторое время назад, кое-как освоившись в новой шкуре и едва ли отыскав место на просторах чужого мира, нередко и всерьез сокрушался о том, что теперь-то уж обязательно зачахну, так и не отыскав для себя спутницу. Да и какой женщине могла бы приглянуться прямоходящая рогатая ящерица ростом крупнее самого долговязого тила?

До зуда на кончиках пальцев я страшился не испытать любви, страсти и присущего им душевного покоя. Но оказалось, что Тилрадан живет по куда более непредвзятым законам. Зачастую две половины одного союза разнились настолько, что их привязанность друг к другу попросту не укладывалась в голове. Правда, мотивы подобной близости не таили в себе каких-то непостижимых откровений. Одни ценили доблесть суженых, другие смелость и силу, третьи умение дарить ласку и заботу. Мне же оставалось перестать противиться и дать свободу выпавшему на мою долю естеству.

Так понемногу я свыкся со своим суровым обликом и обнаружил, что представительницы королевства людей, изящные эльфийки, обворожительные лаканки и конечно не в меру притягательные толади вызывают во мне равный интерес и с одинаковой силой будоражат молодой разум. Однако центр этого великолепного разнообразия, к моему собственному удивлению, заняли не они, а женщины-воины народа броктаров. Полагая прежде врожденный нрав грубым и напрочь лишённым обаяния, теперь я различал в них нечто намного большее.

– Отважные, зачастую не уступающие в дерзости и решимости ни одному мужчине. Стойкие и гордые. Сильные, но при том способные на самобытную нежность. Верные и готовые идти в любое сражение бок о бок с избранником, – именно такими мыслями оканчивались мои досужие думы о сородичах. – Любовь столь многогранной особы должна стоить очень дорого. Добиваться её нужно ежечасно, ни на мгновение не ослабляя хватки и не позволяя ни малейшему поводу попрать преимущество находиться рядом с ней.

Подобное положение дел бросало интересный вызов могучим мужам Остагара. И хотя каждый броктар, ступая на путь сердечных осад, мнил себя несгибаемым воеводой, в амурных сражениях царили совершенно иные правила, а последнее слово, будь то священное согласие или жестокий отказ, всегда оставалось за второй половиной. Как, впрочем, и в любом другом разумном укладе.

Я же, будучи отщепенцем драконоголового племени, пока что не имел шанса покорить чью-либо благосклонность и черпал знания о себе подобных лишь со страниц книг, с замиранием духа сознавая, как порой могут разниться красноречивые летописи и угрюмая явь. Но и надежд когда-нибудь посетить земли города-горна, чтобы убедиться всему собственными глазами, оставлять не торопился.

– Пожалуй, и мне пора на боковую, – еле ворочая языком, процедил я, вдруг осознав, что шум вокруг давно стих.

Поднял голову и немало удивился, что за рассуждениями совершенно не заметил, как гости «Макового стебля» разбрелись, а пузатая бочка с элем, возвышавшаяся над столом, полностью опустела, обнажив свое блестящее нутро. Я ещё раз проверил, не осталось ли в кружке хотя бы крохотного глотка, но поняв, что на дне нет ни капли, поднялся и заковылял по направлению к стойке.