Шепот Вечности

Стоило ей только услышать тяжелый младенческий вздох и вздрогнуть, отставив чашу на подоконник, Хаям уже подскочила к ней, дергая ее за подол платья. Ей не нужно было ничего говорить, девушка прекрасно поняла, зачем ее внезапно тревожит сестра.

Свободной рукой схватив лежащую рядом с пирогом на блюде серебряную ложечку, она подскочила к кровати, поднимая второй к груди задыхающегося младенца. Хадим закатил глаза, дергая ручками и ножками и издавал едва заметный писк, не имея возможности вскрикнуть. Сколько бы раз Аайю это не заставало врасплох, она пугалась, как в первый. Но действовала, отнюдь, не менее решительно.

Поровнее устроив брата на руках, она потянула ложечку к его рту, пропихивая ручку в горло. Аккуратно, напоминала она себе, он все-таки младенец. Маленькие пальчики Хадима вцеплялись в ее платье, а ногами малыш отпихивался в растерянности.

– Тише, Хадим, – спокойным голосом обратилась она к брату, хотя в груди ее колокольным звоном молотилось сердце, – тише, милый братец…

Пропихнув тонкую рукоять ложечки ему в горло, она едва ли сильно надавила на нее, открывая ему рот и гортань. Малыш рвано задышал, а его глазки заслезились. Аайя, покачивая его, прислушалась к дыханию брата. Оно ровное, значит воздух проходит в горло. С души девушка отлег камень.

Хаям, молчаливо подойдя к ним рядом, поглядывала на брата, которому Аайя помогала дышать. Забравшись на кровать, девочка села справа от сестры и с грустью смотрела на Хадима, ничего не говоря. Она такая малютка, но уже все понимает. И, наверное, больше Ницаях беспокоится о мальчике, проводя с ним в детской все свое время. Может, она не совсем еще смыслит, что есть смерть и болезнь, но понимает, что без помощи Хадиму никак не обойтись и пристально за ним следит. Придерживая маленького брата на руках и аккуратно держа ложку у его горла, Аайя вздохнула. После греха, что навлекла на себя Тамиран, ее мать клятвенно уверяла отца, что родит ему достойного ребенка, но господин не любил давать ей этого шанса. Однако же, спустя столько лет, она все же понесла от него, обещая, что родится сын, еще один его наследник. Обещала, что он вырастет воином, но малыш родился болезненным и скопец с врачевателями после его жутких приступов, обещал, что дитя не проживет и нескольких месяцев. Однако, стараниями семьи, хлопотавшей над ним и убеждений отца в обратном, малыш уже на год перерос обещанный евнухом возраст. Однако, ужасные приступы не отступали и при ребенке было положено сидеть денно и нощно, чтобы не дать ему задохнуться в припадке, раскрывая бедному мальчику гортань.

Аайя питала к дитю особую заботу.

– Ты будешь воином, – говорила ему она, даже если тот еще не мог ее понять, – все мы, от мала до велика, воины Ицхиль. В тебе Вечность.

Видела девочка в ребенке что-то, напоминавшее ей себя. Когда после тяжелых родов она только подрастала, мать сажала ее читать, заставляя изучать буквы на старых языках, а следом и писать их. Но Аайе не давались письмена на бумаге, почти как и речь. Она говорила мало, рассказывали ей сестрицы. Грозный в своей суровости дядя в гневе, однажды, сказал матери, что даже сейчас та «родила господину скудоумную». Все ее братья и сестры, кузены и дядья, все они уже давно читали священную книгу в ее года. Но маленькой Аайе не давались буквы, она не могла их разобрать. Однако, в одну ночь под синей луной, она смогла сама осилить письмо, оставленное на столе у отцовой жены. Затем принялась за списки скопца, утверждающие закупки для поместья. Матушка обнаружила ее в своей опочивальне, читающей священную книгу. Когда эта новость расползлась по поместью у всей семьи, никто даже и не верил. С тех пор, когда она научилась читать, Аайя сотни раз осиливала священные тексты, затем принялась за книги в отцовой библиотеке, потом принялась читать свитки на чужих языках и даже освоила письмо на них. Отец был столь удивлен, когда Аайя скромно попросила его дать ему прочитать что либо, а на ответ, отправляющий ее в библиотеку, лишь опустила глаза. Там не осталось и пергамента, что бы она не прочитала.

Судьба давно написана для нас Вечностью. Но предугадать ее никто из простых смертных не в силах. Слепец может прозреть, величайший воин пасть глупой смертью, а неплодоносная земля взойти урожаем. Мир, сотворенный Вечностью полон чудес. Но простому дитю Ицы не познать всей глубины этого творения. И ни о чем нельзя сказать наверняка. В этих думах Аайя покачивала Хадима на руках, пока приступ не отступил.

– Ты будешь воином, – прошептала ему она, прижимая младенца к груди. Роиц Ицнай уступала место яркому солнцу и лунный хрусталь полумесяца переливался в его лучах.

Щедрый брат

 
С восточных земель
До закатных теней
Стелется твоя длань.
 
 
Высоких камней,
Беспокойных морей
Принадлежит тебе край.
 
 
Тьму разгоняя
Рассветным крылом
Шествуешь ты над землей.
 
 
Корона, горя,
Украшает чело
Твое, Лучезарный король.
 

«Король Светоносный Сокол», зараннийская баллада

Экипаж тряхнуло на пригорке крутого склона и повозку качнуло так, что на мгновение мужчине показалось, что они свалятся и вместе с лошадьми покатятся кубарем по острым утесам прямиком в море. Дурная вышла бы история, зато наелись бы чайки. Если они вообще смогли бы взлететь в такую ненастную погоду. Ветер снаружи их едва ли роскошной кареты завывал так, что казалось, будто экипаж сейчас унесет ураганом, а дождь молотил по крыше и стенкам повозки так, словно осыпал их градом камней.

Погодка на каменных холмах Верхнего Грандстоуна была не сказать, чтобы королевской. Ветра здесь выли так, словно они хотят содрать кожу с твоих костей. Дождь, такой мокрый, что Эндри и его спутники походили на старых, промокших под ливнем дворняг, а не на достойных людей, направлявшихся в знатные покои под каменными стенами с эскортом из королевских людей. Какого было снаружи беднягам на лошадях, мужчине и представить было страшно. Он глянул за небольшие ставни их повозки, наблюдая, как бедный боевой конь, сродни любимого жеребца его племянника, тащится против ветра кое-как переставляя копыта. Всадник цеплялся в поводья так, словно его сейчас снесет, а плащ на его плечах уже почти сорвался, будучи унесенным воздушным вихрем далеко в море.

Колеса кареты считали каждый камень, которым здесь была покрыта вся дорога к вершинам пиков, на которых зиждился замок. Кучер все твердил, что им недалеко, но за дождем и ветром, на темных скалах, крепость из того же черного камня едва ли была различима. Повозка вновь всколыхнулась на крутых камнях под колесам и сердце у Эндри замерло, икнув так, словно в него вонзили клинок, провернув лезвие.

Сир Джесси Редмаунт едва ли был оптимистичней своего попутчика относительно этой дороги. Худой, высокий и бледнолицый, с редеющими волосами и острой козлиной бородкой, Джесси щурился и жался от каждого камня, на который натыкалась повозка, так, слово лично шел по ним, притом босыми ногами. Его дублет и плащ промокли насквозь, небольшая шапочка, которую он прикупил на базаре еще до отплытия вся сжалась и скукожилась, облепляя его вскоре полысеющую голову. Сир Редмаут обхватил свой меч, как будто бы он был для него опорой, столпом, держась за который, он не свалится со своего места в повозке. Вода стекала с его плаща на пол кареты.

Эндри Каранай тоже был не лучше своего попутчика. Промок до нитки и весь чесался от влажной одежды, прилипающей к его массивному телу. Он бы с радостью сорвал ее, лишь бы не мешалась, но едва ли это было бы хорошей идеей, заявляться почитай в королевский замок с разодранным камзолом. Завывающий ветер проникал внутрь и мокрая одежда превращалась следом в холодную одежду. Эндри чуял как он озяб и дрожал. Пожалуй, матушка была права, стоило облачится в меховой плащ.

Их главный проводник, сир Кельвин Стонфист держался куда раскрепощённее, чем гости, которых он вез в крепость. Молодой, с темно-каштановыми волосами, средний рост, узкое лицо и тонкий нос. Гладко выбрит. Подвижный малый происходил из рода кастелянов королевских территорий. Сам он лордом-надзирателем не был, но выполнял поручения старого хворающего лорда-отца. Облаченный в расшитый красными узорами волн дублет, под которым виднелась кольчуга и меховой плащ из шкур горностаев, он казался типичным жителем этой непривлекательной для Эндри земли. Привычный к ухабистым горным подъемам и штормам с дождями, Сир Стонфист даже не поморщил лоб, когда повозку покренило так, словно они сейчас упадут.

– Сколько там еще? – уже без надежды покачал головой Джесси Редмаунт.

– Мы уже достаточно высоко, – глянул за окно сир Кельвин, – еще несколько поворотов и окажемся в придворье замка, – виды этих скал и каменных пик были ему так знакомы, что легким взглядом на них он уже оценил проделанный ими путь.

– Хорошо бы… – с тяжестью в голосе процедил сир Редмаунт, корчась от дрожащей и кренящейся повозки. Эндри тоже покачал головой. Кельвин Стонфист лишь улыбнулся, искоса глядя на них. Фарры, обитающие в этих неприглядных условиях, все как один гордились этим, словно бы было чем. Суровые соленые ветры и холодные скалы стачивали их, что точильный камень стачивает меч. Из-за того многие фарры считались хорошими воинами, и не мудрено, что Его Светлейшество смог удержать свою легендарную корону.

Эндри проводил на этих холодных сырых землях больше времени, чем ему бы хотелось и явно больше времени, чем это нужно было бы их матушке. Зябкий соленый ветер пробирал до костей даже его, что уж говорить о куда более пожилой женщине. Леди Иринэ Каранай, уже отмерившая большой срок своей жизни, давно пережила своего мужа, их лорда-отца. Эндри уверял мать, что ей стоило остаться в землях у Ричатта, куда более гостеприимных, чем эти беспокойные странствия через море и обратно. Замок, доставшийся Ричатту от отца, выходил прямиком на горы, которые так любила вспоминать леди Иринэ, засиживаясь под пледом в кресле. Но мать была непреклонна, а спорить с ней не решался даже его старший брат, что уж говорить о нем самом. Иринэ Каранай четко сказала, что возраст ее уже тяжел и она ощущает, будто скоро подойдет ее последний час. И меньше всего она хотела бы проводить эти часы в холодных предгорьях земель ее мужа. Ни Ричатт, ни Эндри, переубедить ее не смогли.

– Позвольте уже вашей матери погреть свои старые кости и взглянуть на внуков, которых я видела в последний раз… ох, словно коршун в лоб клюнул, уже и не помню… сколько лет назад? – возмутилась леди Иринэ.

– Рано вы себя хороните, матушка, – возразил ей тогда Эндри. Ричатт молчаливо поддержал его слова. Его близняшки и сыновья молчали.

– А ты, сынок, уже и позабыл о своих собственных дитях, не так ли? – мать была не права. Эндри их не забыл, но все же… – Или ты считаешь, что Роддварту будет мало четырех собственных детей и он воспитает твоих за тебя? – Эндри Каранай хотел было воспротивиться, но не стал перечить пожилой женщине, к тому же, собственной матери.

Был бы отец жив, он может, и отговорил бы ее. С Эрвином Каранаем, мужчиной суровым, высоким и плечистым, с голосом, как громовой раскат, мать никогда не спорила, будучи примерной женой. Да и переубедить отца в чем-либо было невозможно, тут никто из его братьев спорить бы не стал. Но отец уже давно упокоился и душа его следом за телом была развеяна по ветру. И матери отныне никто не мог возразить. Старшая из всего рода Каранай, она воспитала своих сыновей в строгости. Идти против слова леди Иринэ было не принято.

Спокойное море было названо так кем-то, видимо, в шутку. Путь через него на архипелаг, где ныне восседал король, всегда было опасным делом. Но мать, будучи женщиной, еще помнящей обычаи анварских предков, не страшилась какого-то моря. Единственное, что удручало леди Иринэ, это перспектива в нем утонуть.

– Все же, оказаться навечно у дна морского в этом групповом деревянном гробу было бы довольно прескверно, – оглядела она корабль, на который заносили ее слуги. Мать вообще была женщиной крайне смелой, сколько он ее знал.

Эндри Каранай такой материной смелости не разделял. Он предпочитал бы отправить мать с эскортом из рыцарей и конных латников пешим ходом на юг, если ей так не терпелось спуститься к трем руслам Крыльев Мотылька и повидать их младшего братца с его семьей. Да, такой путь был бы куда более долгим и скудным, но хотя бы безопасным.

– И тогда к Роддварту привезли бы уже мое хладное тело, – хмыкнула леди Иринэ, – этого ты хочешь, да, Эндри?

Спорить с матушкой было бесполезно, напомнил себе тогда он и согласился взять ее путем через море. Сир Джесси Редмаунт нашел им достойный корабль, как раз проходящий через королевский архипелаг, причем уже на нужный остров. Северный Грандстоун встретил их тогда холодным ливнем и он боялся, что матушка простудится, но ее, кажется, эти проливные дожди только завораживали и она любила сидеть у окна, глядя, как капли полосуют стекла окон.

Лорд Ричатт, его старший брат, послал Эндри сюда, чтобы передать лорду-хранителю какие-то бумаги относительно земельного передела. Один из его младших вассалов умер от пурпурной сыпи и оставил одну только младшую дочь. Теперь ему нужно было королевское подтверждение, что эти прелестные земли с лесом, в котором брат мечтал бы поохотится, принадлежали бы ему самому. Он подготовил большой ворох пергаментов из прошений и родовых древ, чтобы показать, что наследовать эту землю больше некому. Эндри с радостью готов был привезти эти прошения королевским людям. Мать часто упрекала его в безынтересности к собственной семье и даже детям. Но Эндри любил свою семью, племянников, братьев. И дочь, конечно. И ее тоже. Однако, как завещал их лорд-отец, чтобы род возвысился, он должен прилагать старания. Эти старания Эндри и прилагал.

Он часто проводил время на севере при арвейдских дворах, был другом и желанным гостьем многих лордов у предгорья и, конечно, знался с некоторыми приближенными королевского двора, вроде сира Джесси Редмаунта, его хорошего знакомого. Почти друга. Эндри, видя страдания и стенания многих лордов и рыцарей-землевладельцев, их проблемы и недуги, понимал, что из него самого лорд вышел бы таким себе. Он никогда этого не отрицал. Именно потому, когда Ричатт получил письмо от лорда Шеппа о смерти их дядюшки и том, что земля отходит их роду, он сильно не обрадовался. Старший брат уверенно передал ему пергамент, похлопав по плечу и сказав, что дарует эти далекие южные земли ему. Но Эндри это скорее раздосадовало. Получить в свое имение некий клочок земли – это, бесспорно, приятно. Эндри даже посетил его, познакомился с лордом Шеппом и его семьей, оценил местных женщин… к превеликому для себя сожалению. И понял, что этот жаркий край у притоков Крыла Мотылька, совсем не для него. Тогда он отказался от наследства, передав его третьему их брату, младшему из сыновей леди Иринэ. Роддварт был несомненно рад такому повороту. Их братец был тот еще гордец. Он принял наследство от Эндри с честью и с копной латников и обозом собрал все свои вещи, прекрасную леди-жену, тогда еще беременную, и направился на юг, собирать проблемы на свою голову. Соседствовать с чужими речными людьми ему оказалось сложнее, чем он думал. О распрях в землях лорда Шеппа Эндри слышал не раз.

Их он, к слову говоря, тоже надеялся прекратить. Переубедить матушку в том, что собственные братья и семья ему мало интересны, Эндри мог только делами. Он был никудышным воином, в молодости меч еще бывал ему другом, хоть и махать им, средний из братьев Каранай, умел постольку поскольку. Сейчас же жизнь при дворах обратила его в дородного мужчину и дохлый конь с узким камзолом стали маловаты для Эндри. Что уж говорить о фехтовании и мастерстве меча, уделе молодых.

Но не в том всю свою жизнь Эндри Каранай находил свое призвание. Он считал настоящим небесным даром свой золотой язык. Писать стишки и набрасывать на пергаменты поэмы, как племянник, Эндри не умел, зато он умел убеждать людей в том, что ему нужно. Умело он пользовался этим и в детстве, и в юношестве, и сейчас, став взрослым и уважаемым мужчиной с пышной темно-рыжей шевелюрой, густыми усами и ветвящимися бакенбардами. При всей стати Ричатта и удали Роддварта, средний брат находил себя не менее достойным мужем. А достойного мужа должно быть много, и в высь и в ширь.

И как самый щедрый, добродушный и достойнейший из братьев, Эндри, кроме просьбы Ричатта к королевскому брату, лорду-хранителю, о передачи ему наследства от бедной осиротевшей юной леди, он намеревался выпросить для своего младшего брата еще какой из королевских уступков. Дом Каранай еще с тех пор, когда его дед поклялся в верности приютившему их попертый с гор народ, королю, служил Лучезарной Короне верой и правдой. За это они получили и земельные наделы и титулы, пускай и местечковых, но лордов, следом. И он едва ли сомневался, что лорд-хранитель, или сам Его Светлейшество, король, откажут им в этом. Сколько помнил Эндри, проблемы в землях лорда Шеппа возникали потому, что территория между Северным и Средним потоком Мотылька считалась неопределенной, ничейной. Люди господина Шеппа не возделывали ее, а лорд позволял размещаться и обживаться там и крестьянам-анварам и смердам из приречных ицхилитов. Это влекло за собой конфликты между челядью с простолюдинами, а следом эти разборки доходили и до Роддварта и до этого болезненного мужичка, речного господина Шайхани.

Эндри имел отличный план, который хотел предоставить Его Сиятельству. Чтобы земли не простаивали зря и перемешавшийся там люд не устраивал побои, да погромы, он намеревался упросить лорда-хранителя убедить короля отдать эти земли под покровительство анваров и его младшего брата. Аргументы он тоже заготовил железные.

Крепость Северного Грандстоуна, выложенная из черной островной породы тех же скал, что защищали ее острыми иглами каменных пик, была одним из главных укреплений на архипелаге. К ней было не подобраться с моря. Череда каменных зубов, острых от облизывающих их волн, не подпустила бы к замку никакой корабль. Этот залив, где располагалась крепость так и звали Каменными Челюстями. Даже если враги высаживались в городе на том конце острова, попасть к черным воротам крепости из жесткого дерева, обитого металлом, можно было лишь узкой каменной тропой, по которой сейчас их поднимала несчастная упряжка лошадей, таща за собой повозку.

Кельвин Стонфист выглянул в окно кареты, глядя на блестящие от бьющего в них дождя каменные барабаны замка. Он с улыбкой обратился к уже дрожащему от холода сиру Джесси, после того, как приказал кучерам остановить кобыл:

– Ну вот мы и на месте, – его голос, при всей своей молодости, казался соленым, что эти воды, бьющие об острые скалы. – Не навернитесь на мокром камне, сир Редмаунт.

– Уж постараюсь, – восприняв его шутливую издевку слишком всерьез, потер ножны своего меча Джесси, наконец оторвав его от груди.

Огромные массивные стены замка Каменных Челюстей давили своим видом и в безветренную светлую погоду, что уж говорить о ревущем ветре и пробирающем холодом дожде. Каранай поерзал в промокшей одежде.

«Не королевское уж больно это место, – подумалось Эндри – по сравнению с Арвейдианом, то уж точно.» Но озвучивать такие мысли, в таком-то сопровождении, он, естественно, не стал. Итоги суровых престолонаследных войн разрешал не он, да и не его это было дело. Короли пущай сами меряют на свое чело эти великолепные короны. Его дело за малым – собственный род.

Сопровождавшие их латники, следом, тоже спешивались с коней. За массивными вратами послышался гул и шум, следом скрип. Завидев за стенами гостей, им отворили небольшой проход внутрь. Сир Кельвин махнул им рукой, второй прикрываясь от бьющего в лицо дождя и пошагал внутрь. Его спутники посеменили за ним. Мокрый тяжелый плащ сира Джесси рвало и трепало на ветру, сродни висящим над ними знаменам.

Держа двумя когтистыми лапами опоясывающий его сияющий обруч Лучезарной Короны, массивный золотой сокол расправил пернатые крылья на черном фоне. Сейчас, под дождем, этим промокшим стягам было сложно горделиво развиваться по ветру и поникший, измявшийся сокол был бледен, а не сияюще-золотист, а священная Корона, атрибут нареченных королей зараннийцев, изогнулся, будто бы плавящийся медный обруч.

Этому стягу тоже было тут не место, хотел было подумать Эндри, но мысль такую опустил. Свой королевский венок фарры защитили мечом и все прочие претенденты, от Арвейдиана, до Срединного Моря, отступили перед ними. Опустив от стяга глаза, в которые так и норовили пролезть дождевые капли, Эндри прибавил шагу по мокрому, каменистому двору замка в чертоги, куда уже вприпрыжку забегал сир Редмаунт, чтобы спрятаться от холодных ветров и ливня.

Внутри замкового холла еще не было тепло, но скрыться хотя бы от дождя было большой радостью для Эндри Караная и сира Джесси. Стража, стоявшая у дверей, в камзолах и нагрудниках, с суровым видом и утепленными мехом плащами на плечах, провожала их уставшими взглядами. Сир Кельвин, сорвав с себя плащ, отряхнул его и бросил подскочившему пажу. Сняв с пояса грозный и острый одноручный топор, который мог снять голову, думалось, одним ударом, от отложил его, попросив передать в оружейную. Сир Джесси последовал его примеру, отдавая подскочившим пажам свой меч и тоже освобождаясь от холодных оков сырого плаща.

– Я уж думал, тут потеплее, – стянув перчатки, принялся натирать худые, жилистые руки, сир Редмаунт, переступая с ноги на ногу.

– Теплее будет в главном зале с очагом, – сказал Кельвин, тряхнув промокшими волосами. – Не слишком гостеприимен наш край, не так ли, сир Джесси?

– Ах, что же, прелестная погодка… – причмокнул, горько отшучиваясь, Джесси Редмаунт. – Думаю самое-то для плавания. С нею любой левиафан останется на своем дне, лишь скрыться от этого дождичка.

– Так почем же левиафану прятаться от дождя? – обратился к приятелю Эндри Каранай, улыбнувшись. – Он же, это… итак весь в воде?

– От такого штормового дождя с ветрищем любая морская пакость почувствует желание отрастить себе ноги и выбраться на сушу под кров, – бросил ему Джесси.

– Если-б все морские твари отрастили ноги… – усмехнулся Кельвин.

– Тогда в море пришлось бы прятаться, пожалуй, нам самим? – продолжил его мысль Эндри Каранай с легкой улыбкой.

– Пожалуй, пришлось бы эти ноги им поотрубать, – смело заявил Стонфист. Молодая кровь едва ли чего-то боится.

– Жареные китовьи лапки в чесночном соку с баклажанами, – в голосе сира Джесси звучал аппетит. – Думаю, всем пришлось бы по вкусу.

– Вы голодны, сир Редмаунт? – обратился к нему Кельвин.

– Эти соленые ветры изнуряют, будто я не ел уже второй год, – кивнул ему Джесси. – Наверное, я проглотил бы и бычка целиком, живя в этом прекрасном месте подольше.

– Я распоряжусь подать вам кушанье, – понял намек Стонфист. – А вы, лорд Каранай? – обратился он к Эндри.

– Я не лорд, – покачал головой ему в ответ мужчина. – Но если у вас есть в запасе свежий бычок, я, несомненно, разделил бы его с сиром Джесси пополам.

– Уж кто-кто, а тебе бы и целый бык был бы мал, – ткнул его локтем в бок солидного тела Редмаунт, подшутив.

– А в тебя и лапка кроличья не влезет, – шлепнул его тыльной стороной ладони по животу Эндри, – даже годовалый младенец не такой хлипкий как ты, Джесси.

– Везет годовалым младенцам, – оценил его шутку Редмаунт. Они любили подтрунивать друг над другом. – Чтобы добраться до женской титьки им нужно сделать поменее, чем рыцарю.

– Эх, и снова вы правы, сир Редмаунт. Как же правы! – покачал головой Эндри, улыбаясь. Казалось, даже на лице Кельвина Стонфиста мелькнула улыбка.

Чертоги главного зала были обширны и высоки. Эндри почувствовал теплоту очага еще когда они подходили к дверям зала, которые им распахнули слуги. Наконец-то можно согреться. Это доставило сиру Джесси невероятную радость, что можно было заметить по его резко подобревшему лицу. Каранай тоже расстегнул свою промокшую одежку, чтобы поскорее ощутить тепло очага.

Стены чертога украшало несколько чуть небрежно висящих знамен, вроде тех, что виднелись над замком. Огромный каменный очаг, выложенный на иной стороне зала от входа. У него копошились слуги, подкидывая туда дрова, чтобы жар не утихал. В трубе, выводящей наверх черный дым пламени, казалось, было слышно завывание ветра.

Длинный стол посреди зала был уже накрыт небольшим набором яств, а за ним, к удивлению Эндри, сидели и другие гости. Явно прибыли сюда с теми же целями, что и сам Каранай. Встреча с королем или лордом-хранителем. И, судя по их виду, куда более знатному, Эндри не будет числиться среди гостей к Его Светлейшеству в числе первых.

Сир Кельвин, прошествовав в чертог, поглядел на спорящих о чем-то громким басом людей за столом. Джесси Редмаунта они интересовали мало и тот, спешной трусцой, направился поближе к очагу, потирая руки. Эндри же присмотрелся к гостям, сидящим по разные стороны стола, прикидывая и припоминая, знал ли он из них хоть кого-то.

– Это было в том сражении?.. – обратился с прищуром с грозной женщине напротив мужчина огромного роста с сжатыми кулаками. – Где… ледяные скалы? – голос его казался возмущенным, грохоча в чертоге. Густые длинные волосы цвета угля спадали на плечи. Борода была растрепанной и ветвистой, из жесткого, просоленного морскими ветрами, волоса.

– Да. Их посудину переломило пополам, когда стальной таран корабля моего отца, подгоняемый ветрами, ворвался ударом в их борт, – усмехнулась молодая воительница. Вся в мехах. Волосы цвета красного золота. Не рыжие, как у анваров, а отливающие металлом, густые и жесткие. В них виднелся тот же морской закал, что в черной бороде гиганта. Железная кольчуга, натертые кожаные перчатки и плащ всех цветов радуги. Ах, так к королю пожаловали гости с северных марок?

– Быть того не может. Я помню тот корабль, – чуть ли не рявкнув, возразил его гигант. – Древесина была, что твое железо! Ее не переломил бы и морской змей, даже если б захотел!

– Морской змей не железный кулак тарана! – рассмеялась молодая воительница, а следом за ней и вся ее свита. Суровые, бородатые, все в мехах и пестрящих цветах на панцирях и дублетах с плащами. Редко выдавалось видеть Эндри гостей с далеких холодных берегов. – Я слышала, что когда он проломил борт, – с молодецким задором воскликнула девица, подняв одну ладонь и со всей дури врезав в нее вторым кулаком, изображая, видимо, корабельный таран, – щепы в воздух влетело столько, что она сыпалась на палубы, словно дождь, пока шло сражение!

– Брехня! – стукнул кулаком по столу гигант. В его говоре Эндри узнал фарра. Ох, неловкая вышла беседа, догадался Каранай. Многие фарры на островах не забыли войн со своими соседями. Их встречи, по обыкновению, заканчивались мордобоем в попытке смыть обиды за убийство предками друг друга. – Я лично видел это судно. Его не разломить. И команда – настоящие звери. Морские волки!

– Видать, помочил мой отец этих волков в водице, – усмехнулась все тем же звонким голосом девица, тряхнув своими волосами, подвязанными в косу.

– Чушь и вздор, это все ваше хвастовство, да пустословие, – сложив дубовые руки на груди здоровяк. – Я слышал, что сир Баркс погиб иной смертью. Что его корабль напоролся на ледяную глыбу. Только и всего.

– Да, ярл та еще глыба льда! – поддел того один из спутников девицы. Бородатый воин с огромным пузом.

– Вот уж правда! Лучше батеньку не описать! – резво ответила девка.

– Не хочешь ли ты сказать, что Баркс и погиб от его руки? – стиснул зубы здоровяк, оперившись руками о стол.

– Тут уж я не ручаюсь! – развела руками воительница. – Но точно слыхала, что половину доходяг с палубы скормили ледяному морю. А прочих порубали прежде, чем те пошли ко дну!

– Ложь! – грохот кулака гиганта снова раздался по столу. – Я помню сира Баркса, он разделал бы всех, вас, олухов, своим мечом!

– Так позови его, пусть попытается, – девушка закинула ногу на ногу, вызывающе глянув на собеседника, – быть может, он услышит твой громовой рев, Бернан, и подплывет сюда аж с морского дна! В ледяных и студеных водах, говорят, тела так коченеют, что их не трогает смертная гниль! И покойнички так и болтаются под льдом, как новенькие!

– Ах ты глупая девка! – рявкнул здоровяк. – Кто-ж вовсе додумался пускать баб на судно.

– Встреть ты мое «бабово» судно в морском бою, Бернан, твоя жалка кляча тоже разлетелась бы надвое, когда я направила бы в нее свой корабль, – да, они такие, эти суровые женщины с севера. Много ходило о них сказаний. Правдивых, и не очень. Эндри эта вызывающая уверенность женщины казалась привлекательной. Он потер пояс на своем животе.

– Лучше бы тебе не встречаться с моими ребятами в бою. А уж тем более со мной, – гигант взял смачный кусок жареной козлятины с тарелки рядом и одним укусом желтоватых кривых зубов оторвал от него часть, принявшись жевать, – мой меч уже многим отделил башку от шеи. А твои волосы уж больно красивы, что насаживать их на копье. Побереги себя для какого мужика, Ассе.

Кельвин Стонфист, подойдя к ним ближе, подхватил со стола пустую чашу, а следом наполнил ее вином из медного графина. Спорящие тут же обратили взор на него.

– Леди Ида, – поклонил он голову воительнице из Ассе. – Бернан, – улыбнулся он следом здоровяку.

– Здорова, молодчик, – кивнул ему гигант, запивая пивом из дубовой чарки свою козлятину. – Слыхал, что заявляют эти радужные индюки? Что ярл Ассе победил сира Баркса в морском сражении! Во, до чего дожили!

– Кто знает, как все было на самом деле у Студеного Пика? – пожал плечами Кельвин, глотнув своего вина. – Я слыхал, что сир Баркс со своим флотом ринулся в атаку, бросив блокировать пролив и ослушавшись своих изначальных приказов. Так он, вроде, и погиб, поведя наших бравых моряков на смерть в холодной воде.

– Пф, чушь это все, россказни для бахвальства, – гигант Бернан помотал головой и его густая борода растрепалась еще больше. – Я знал старика, учувствовавшего в битве. Он уверял, что лично видел, как корабль Баркса налетел на ледяную глыбу.

Эндри решил в этот спор не влезать. Этого ему еще не хватало. О той битве судачили много, да только судачить и девки в трактирах любили. Пока сир Редмаунт топтался у очага, перепрыгивая с ноги на ногу и пытаясь согреться, Эндри Каранай устроился за столом, поближе к яствам, и оглядел, что предлагают ему королевские-то угощения. Выбора, как оказалось, было немного. Фарровы острова не были богаты на разнообразные блюда. Козлятина, да баранина скальных животных была тут жесткой и жевалась на зубах с трудом. Маринованные яйца казались слишком солоноватыми, как и все, что ели островитяне. Любили фарры по своей морской традиции засолить все так, чтобы пища не испортилась вовсе в здешней сырости. Есть некоторые из них было невозможно, просто потому что после, не хватит даже бочки воды, чтобы утолить жажду.