Он и она

Тысяча стрел Купидона

Мягкие пальцы пухлой, полудетской, нежно-розового отлива руки уверенно сжимают эллинский лук, собранный из рогов дикого козла, что был пойман на узких тропах Олимпа. Уже натянута тетива со вложенной стрелой, и чистейшей голубизны око, выбрав «жертву», точно находит место, где у ничего не подозревающего «бедняги» под бронзовым нагрудником обособленности затаилось жаркое сердце.

Внемли, друг мой, слову стрелка, оно чудодейственным бальзамом умягчит раны, оставленные оружием златокудрого проказника, ибо звуки нежнейшего голоса отвлекут от свиста разящих стрел, коих у него великое множество.

…Приветствую тебя, о, любящий, уже, возможно, влюбляющийся вот-вот или пока только страждущий любви, и даже, увы, успевший разлюбить. Я – Купидон, лучник, не знающий промаха, воин, неустанно осыпающий мир стрелами пробуждения, Хранитель быстрых и острых намерений, соединяющих Адамов и Ев в их изначальном стремлении к познанию самих себя (прошу не путать меня со Змием, заставляющим эту парочку мучиться познанием Создателем самого себя). И вот тебе перед выстрелом мое слово:

– Что соединяет людей, случайность или намерение, и если намерение, то чье?

Каждый твой шаг продуман Богом, если ты доверяешь Ему; всякий жест твой «вылеплен» талантом Творца, если ты согласен с Ним; любое слово, покинувшее уста твои, вложено в них Создателем, ежели потрудился прислушаться к Нему; но как же тих становится глас Божий, сколь необдуманным становится шаг твой и угловат жест, когда Эго встает меж вами и тенью падает на суть твою.

Да, самую первую стрелу, что оказалась в моих руках и тут же была отправлена в «глиняную» грудь Адама, получил я от Бога, но далее мой «небесный» горит² пополнялся иначе. Двенадцать душ одной монады и у каждой еще и своя дюжина личностных душ, вся «духовная семейка» стремится вернуться в лоно Я Есмь Присутствие, Частицы, дарованной Богом, и в моем горите сразу образуется сто сорок четыре стрелы (я, конечно же, имею в виду их намерения к воссоединению). Никакой щит, собранный из клочков «отключенной» памяти, защитных реакций Эго, вроде той, что «одному лучше» или «обеспечь сначала себя, а потом заводи семью», не убережет от такого залпа. Я обычно, дабы не нарушать традиций, делаю двенадцать выстрелов сразу по двенадцать штук – классика.

Скажешь, полторы сотни маловато, да вот только у каждой личностной души имеются дополнительные предпочтения в виде удачных жизненных опытов, когда получилось прожить душа в душу, или, наоборот, как у Ромео и Джульетты, коротко, но ярко, и вот эти «бедолаги» в текущем Здесь и Сейчас желают по старой памяти, не просто с кем-нибудь из семьи, а конкретно с «бывшим» – держи, Купидон, еще одну намерение-стрелу сверх запланированного.

Для таких рьяных представителей монады в моем футляре имеется особое местечко, уж больно их «порывы» грешат стремительностью и силой. Не стоит, дружище, заглядывать мне за плечо, в горите хватает отделений для всяких видов энергий, что стремятся соединять потомков Адама и Евы вновь и вновь. К примеру, всяк попирающий осмысленно или бездумно матушку Землю имеет в ее небесной проекции Ангела-Хранителя, который, не обладая Свободой Выбора, без возможности вмешиваться в кармический рисунок судьбы своего подопечного, тем не менее может решиться на запуск «стрелы Купидона», другими словами, выразить намерение, если посчитает возможным соединение понравившихся ему душ. Здесь надо четко понимать, что Хранитель при этом «зарабатывает» тяжелую карму (проявив Свободу Выбора), ибо его «инициатива» идет в разрез с обусловлено-предначертанным.

Человек (проявленная душа) каждый акт спасения (предупреждения) со стороны своего Ангела должен воспринимать как геройство, безусловный подвиг, и «оплачивать» (энергетически) его благодарением тонкой сути, пожертвовавшей в этот момент своей энергией, в тонком плане – самим собой (ангел – энергетическая сущность), собственной плотью. Лучшим откликом станет осознание Человеком тех деяний или помыслов, кои привели к решению его Хранителя принести себя в жертву, то есть акту вмешательства со стороны Высших Сил, к которым, несомненно, принадлежит и Ангел-Хранитель.

И вот здесь я, Купидон, Хранитель тысячи стрел, по сути своей сам Ангел, должен сделать небольшой отступление, дабы ты, влюбленный слушатель, смог ощутить понятие «жертвы» плотнее, а не пройти с легкостью мимо, позабыв о благодарном вспоминании того, кто «висит» за правым плечом денно и нощно и готов подтверждать свою любовь к подопечному не только преданностью, но и самопожертвованием.

Ангел, запускающий «стрелу Адама», жертвует своей энергией ради любви, теряя ее, он перемещается на более низкие уровни своего присутствия. Удобно ли пловцу в намокшей одежде? А если в карманы засыпаны свинцовые шары? Задумайся, беспечный друг, что сотворил во имя Любви (именно с большой буквы) Падший Ангел?

Я подскажу. Он «рухнул» на самое Дно через прохождение опыта Абсолютной Гордыни, пожертвовав ради этого всей своей энергией, то есть любовью, отчего оказался на уровне бытия, полностью лишенного этой энергии как таковой, но не ее потенциала (еще одна загадка). Таковое намерение Ангела, взявшего на себя роль Антипода Бога, позволила Абсолюту создать необходимую для Самопознания дуальность.

Когда Господь Бог говорит о неосуждении кого-либо, вспомни мои слова о Падшем Ангеле.

Ну, пожалуй, теперь мы можем вернуться к висящему за моей спиной гориту, нет-нет, он не опустел, в нем всегда достаточно стрел, ведь среди поставщиков замечен Иисус Христос. Можешь не утруждать воображение представлением о том, как Сын Божий, проповедующий всеобщую любовь, вдруг перековался из столяра в оружейника и отныне, вместо столов и скамеек, стругает древки стрел и насаживает на них острые наконечники, и все это ради того, чтобы Купидону, вашему покорному слуге, было чем заняться.

Христосознание, величайшая мыслеформа размером со Вселенную, трактующая о любви к ближнему – истинная «фабрика» стрел, призванных соединять души во взаимной любви. Я их (стрелы от Христа) даже в руки не беру, они сами отправляются всем и всему, во все стороны, где бы ни находились души. Попадание такого «снаряда» не спутаешь ни с чем, рана «кровоточит» слезами благодарности и восхищения, ибо тела их (речь о стрелах) из древесины Креста и пока не исчезнет Распятие (не как акт, а как понятие), не закончатся и стрелы. Размер же Креста – все распятия, сделанные и упомянутые Человеком, и те, что будут поминаться и далее. Облако этих намерений, летящих к цели, захватывает по пути подобные ему мыслеформы, по этой причине «отдельные» монады способны к «пересечению», что порождает создание еще одного пучка стрел-намерений для притока новых, «свежих» душ в семью. На физическом плане это приводит к ответвлению родов, «смешению кровей» и кристаллизации незапланированных (Советом, но не Творцом) судеб.

Все перечисленные виды энергий, связующих людей посредством возникающих чувств, в основе которых лежит любовь, выпускаются мною ежесекундно. Руки мои не знают устали, глаз не ошибается, а лук вечен в своей гибкости и прочности (обычному козлу на Олимпе делать нечего), но на пути тысячи стрел Купидона имеется щит, непробиваемый, как скала, и «прозрачный», как решето, стоит чуть развернуть его или изменить угол наклона. Щит этот в руках Кармического Совета, здесь, на этих рубежах, заканчивается Свобода Выбора и наступает момент истины – кому суждена любовь и какая она случится?

Щит Совета, естественно, энергия, сложносоставное поле, интерференция различных видов информационных волн, несущих в себе отзвуки произошедших событий, эхо. Отраженное от «экранов будущего», потенциал души, к которой направлен поток «стрел Купидона», степень его раскрытия в текущем воплощении, соответствие вибраций потенциалу души-партнера, причем на всех телах, четкость наложения друг на друга энерго-информационных двойников и совместимость Эго обеих «влюбленных» душ.

Цель Совета, выставляющего Щит между мной, Купидоном, и Человеком (душой) – недопущение союза, критически далекого от возможного (потенциального) достижения Баланса Пары. Незаслуженный кнут, как и пряник, приводит к смещению Точки Равновесия Вселенной, что недопустимо априори. Основная задача Совета – соблюдение этого закона. Но не думай, мой дорогой Ромео, с нетерпением ожидающий самой важной встречи в своей жизни и готовый раскрыть свое сердце навстречу (так и хочется сказать «моим стрелам») новому чувству, что, пройдя пристальный взгляд вооруженного своим защитным приспособлением Совета, снаряду Купидона уже ничего не помешает достичь своей цели. Существует еще один щит, и держишь его в своих руках уже ты сам. Догадался, о чем я? Это Эго, такое близкое, родное и самое-самое дорогое. Одно-единственное намерение души, продиктованное ей эго-программой, с легкостью уничтожает тысячи стрел еще на подлете, все до одной. Страстно жаждущий одиночества обретет желаемое. Вселенная отвечает на любой запрос души, наделенной Свободой Выбора, однозначно; желание – закон. За соблюдением этого строго следит Эго, суть которого – механизм выполнения части Замысла, один из многочисленных инструментов в руках Создателя, впрочем, как и мы все.

Что ж, любящий, влюбленный или страждущий, перед нашим расставанием, надеюсь, ненадолго, я, Купидон, Хранитель быстрых и острых намерений, посылаю тебе свою стрелу-притчу для бодрости осознания и крепости ожидания.

Притча о зернах

Однажды властелин остроконечных гор и широких равнин, столь далеких, что птицы не долетали до заветных пределов, падая обессиленными на середине пути, а странники, возвращавшиеся из тех мест, успевали позабыть их название, скучающий от пресыщения земными страстями и ослепленный блеском собственных богатств, призвал к себе двух земледельцев, в надежде развлечься с простолюдинами, не примелькавшимися при дворе. Те явились немедля и предстали перед владыкой в грязных, оборванных одеждах, с потными лицами и дрожащими, но не от страха, а от тяжкой работы руками.

Король долго разглядывал молчаливых крестьян, раздумывая над своим странным желанием увидеть именно этих подданных Его Величества. Наконец, не придумав ничего лучшего, он спросил напуганных бедолаг:

– О чем, стоя среди великолепия и богатства, облаченный в лохмотья, думает каждый из вас?

Первый крестьянин, что был по старше, бухнулся на колени:

– Теперь посевная, Ваше Величество – дорога каждая минута. Я думаю о том, что мне надобно быть на пашне и кидать в землю зерна. Останься я здесь чуть подольше, и по осени нечего будет класть в закрома.

Его товарищ, после того как король перевел тяжелый взгляд на него, потупив глаза, пробормотал:

– Мы крестьяне, Ваше Величество, люди невежественные, и теплая вспаханная земля нам милее персидских ковров.

– Что же сложного в том, что установлено Богом, зерно даст росток, а к осени получится колосок, – усмехнулся король, явно довольный своей осведомленностью в вопросах мироздания вообще и в ботанике в частности.

– Не всяко зерно, что в землю вошло, обернется несущим «потомство» колосом, – набрался храбрости возразить властителю тот, что постарше.

– А если мне вздумается повелеть, чтобы взошло непременно, несмотря ни на что, в том числе и на Волю Божью, возьмется кто-нибудь из вас?

Оба земледельца, боясь королевского гнева, согласно кивнули.

– Что нужно? – коротко и властно спросил властитель.

«Молодой» крестьянин, почти не раздумывая, выпалил:

– Дайте мне, Ваше Величество, тысячу наделов и одно зернышко, этого будет достаточно для успеха.

Король повернулся к «старику»:

– А ты?

– Я, Ваше Величество, возьму тысячу зерен и один надел, – улыбнулся земледелец.

– Издеваетесь? – король нахмурил брови. – Получите то, о чем просите, а я спрошу свое по осени.

Он махнул рукой страже и вернулся на трон – аудиенция закончилась.

Во дворе замка к крестьянам подошел Главный Распорядитель королевства, бывший на приеме, и поинтересовался у земледельцев их странному и такому разному видению решения королевской задачи.

«Старик», приготовившийся тащить на горбу мешок зерен, обстоятельно заговорил:

– Я засею надел всеми зернами, и хоть одно, да прорастет на неподготовленной почве, невспаханной и не политой, а хоть бы и в засушливый год, ибо в зернах заложена Жизнь.

«Молодой», лихорадочно вспоминая, где в кладовой спрятался полевой циркуль, отвлеченно пробормотал:

– Я создам такие условия на своей земле, выберу из тысячи наделов самый лучший пятачок почвы, что одно-единственное зернышко вырастет на нем обязательно.

Королевское лето, особенно в отсутствие боевых действий и финальной фазы очередной дворцовой интриги, – бесконечные выезды на охоту, плавно перетекающие в пирушки, отправляющие гостей в постели, когда солнце уже встало над горизонтом. Не успеешь оглянуться, выспаться и протрезветь, и вот она, златокудрая хохотушка осень.

Пришла пора проведать крестьян. На поверку вышло так, как они и говорили. У первого на поле выскочили и гордо красовались несколько ярко-желтых косиц, с тугим, плотным зерном. В тяжелых условиях они зацепились за жизнь и продолжили ее своим потомством, урожаем более сильным, чем давшие его семена.

Второго крестьянина королевская свита едва разыскала на бескрайних просторах, поросших сорняком и мелким кустарником. В центре прополотого круга гордо высился прекрасный колос, один одинешенек, принесший в мир новую жизнь, слабую соком и неустойчивую к ветрам и холодам.

Никто не знает, какой вывод сделал король, но вот что скажу тебе я:

– Творец в процессе Самопознания действует, как первый земледелец, второй же крестьянин – полное отражение защищающего прежде всего себя, Эго.

У Купидона тысячи стрел, друг мой, не сомневайся ни в одной из них.

Представьте меня

Я неустанно стучусь в ваши одинокие сердца, но двери эти плотно заперты, что вынуждает меня обратиться к разуму, конечно, при наличии такового, а он господин чопорный, не приемлет общения с незнакомцем, будучи не представленным ему, так кто-нибудь, наберись смелости и сделай это, введи образ в сознание, иначе мне придется явиться самому.

Может показаться, что я излишне напираю или даже настаиваю, но без должного представления, понижающего уровень вибраций имени моего что называется «в чистом виде», я уже являлся людям, жителям Содома и Гоморры.

У городских ворот, не помнящих ни имен каменщиков, их ваявших, ни первых правителей, пронесших сквозь них на своих головах венцы победителей или короны богопомазанников, ни великих полководцев, опустошивших и предававших огню все, что пряталось за зубчатыми стенами, но прекрасно различающих в толпе горожан лукавые физиономии мелких воришек, всегда со страхом озирающихся по сторонам крестьян, тащащих на сгорбленных спинах жалкие пожитки, и спесивых, надменно возвышающихся над всеми в своих черных сутанах судейских, столкнулись лбами (по мнению видавшей виды каменной арки) – вот умора – два настоящих недоумка.

«С чего это, – скажете вы, – пусть и обтесанным кускам скалы, да еще и в почтенном возрасте браться судить о людях и их нервных и умственных кондициях только потому, что они, заглядевшись каждый на свое и при этом изрядно поспешая, не увидели друг в друге неодолимое препятствие?»

Ну, во-первых, куски скалы действительно отесаны, чего не скажешь о многих двуногих, суетливо проводящих отмеренное им время пребывания на земле; во-вторых, возраст в случае любой оценки, как правило, идет на пользу, в том числе и человеку; и, в-третьих, молчаливому камню была придана форма, и здесь открою вам секрет, именно этот факт порождает в, казалось бы, безжизненной материи зачатки сознания.

Итак, упомянутые ранее городские ворота определили двух несчастных, скачущих после столкновения на мостовой и потирающих ушибленные лбы, как натуральных придурков, а посему не станем спорить со старинной архитектурной формой и обратим все внимание на спор бедолаг, нашедших друг друга столь оригинальным образом среди нас, нормальных, умных и благовоспитанных людей.

– Позвольте узнать, кому же принадлежит чугунный котелок, по случайности посаженный на тулово, снабженное, как на грех, еще и ногами, о который я едва не расколол свой череп? – на удивление спокойно произнес один из участников столкновения, потирая надувшийся до внушительных размеров синяк.

– Все, кому судьба преподнесла подарок иметь честь знать меня, величают Лукой, – отозвался, морщась от боли, второй пострадавший.

– И много в мире таких счастливчиков среди ныне здравствующих? – совершенно серьезно поинтересовался, кряхтя и поднимаясь на ноги с пыльной мостовой, первый умалишенный (по определению коллективного разума вообразивших себя экспертом душ человеческих камней, составляющих тело городских ворот).

– Например, ты, а это уже что-то, – назвавшийся Лукой, сидя на земле протянул руку новому знакомому. – Как мне обращаться к тебе?

– Если женщина, открывшая мне врата в этот мир, как-то и назвала свое дитя, то имя неведомо никому, кроме нее, как и имя самой роженицы, бросившей младенца на пороге приюта, – собеседник Луки помог ему подняться. – Мне же нравится имя Матфей, можешь использовать его.

– Не правда ли, Матфей, – тут же восторженно подхватил Лука, – наша встреча походит на рыцарскую дуэль, когда щит сбивается со щитом, а благородство с благородством?

– Иной раз, брат Лука, – возразил Матфей, – за железным нагрудником прячется не пылкое сердце, а гнилая луковица, да и под забралом таятся подленькие мыслишки, и не щит бьется о щит, а коварство с лукавством, хотя мне по душе твоя метафора.

Матфей по-дружески отряхнул дорожную пыль с плеча товарища.

– Значит, это судьба, брат, – Лука с благодарностью кивнул Матфею. – Наша встреча – перст Божий.

– Богу вряд ли есть дело до двух замарашек, снующих в толпе и руководствующихся выбором траектории движения из мелких, бытовых, себялюбивых, а то и скабрезных мыслишек, – Матфей не без интереса посмотрел на проплывающую мимо девицу весьма привлекательной внешности.

– Тогда Сын Его, Иисус, – бесшабашно согласился с Матфеем Лука, – взявши за руки нас обоих, свел под этой аркой.

– Брат Лука, – Матфей обнял товарища, – у Христа иная забота – следить за тем, чтобы ты возлюбил ближнего, не обижал птах малых и всяких зверушек и видел во мраке бытия Свет Отца Небесного, а уж лупить человеческими головами, как шарами, друг о дружку он и не помышляет.

– Но, когда бы для дела, – возразил Лука, – можно и пристукнуть.

– Иисус и для дела не позволит возникнуть боли, – Матфей перешел на назидательный тон. – Не для того он учит предложить обидчику другую щеку, а после и помолиться за него.

– Эй, придурки, освободите проезд, – крикнул конный вельможа, и хлыст его, описав в воздухе правильную окружность, оставил на спине «проповедника» рубиновый след.

– Скотина, – злобно прошептал Матфей, схватившись за плечо.

– Да, Христу точно не до нас, – засмеялся Лука и на всякий случай спросил у чертыхающегося Матфея:

– Не помолишься за «скотину»?

Тот обиженно махнул рукой:

– Остается Дух Святой, не иначе его рук, – здесь Матфей запнулся, – его крыльев дело.

– Не тот ли это голубок, что носится над миром и гадит на изваяния, установленные одними людьми в память о заслугах других, – съязвил Лука, – выражая при этом свое полное пренебрежение к делам человеков?

– Так представляют себе Дух Святой исключительно недоумки, – ответил Матфей, недоверчиво поглядывая на собеседника.

– Как мы?

– Нет, еще хуже, – Матфей заговорщицки обвел взглядом многолюдную толпу. Жители города, следуя мимо, не замечали странноватого вида парочку, выбравшую для беседы столь неподходящее место.

– А как тебе, брат Матфей, видится он? – Лука не моргая уставился на товарища.

– Дух Святой не Он, не Она, но и не андрогин, – Матфей потрогал сиреневую шишку на лбу, – не в физическом облачении, а по сути Присутствия и того, что он есть.

– Откуда знаешь? – восхитился Лука.

– Ты спросил, как видится, я и «увидел», – замысловато ответил Матфей.

Перед мирно беседующими посреди дороги остановилась телега с мешками, полными чистой белой муки. Возница, он же мельник, человек обстоятельный и неторопливый, выждав с минуту, насмешливо поинтересовался у ничего не замечающей вокруг парочки:

– Надеюсь спор ваш стоит того, чтобы быть раздавленными моей гнедой?

Матфей и Лука, отпрянув в стороны, пропустили мельника и сошлись вновь, на то же место.

– Ну, а как видишь ты, брат Лука? – заторопился Матфей, вытирая пятку, ступившую в конский навоз, об камни.

Лука с нескрываемым удовольствием наблюдая, как незадачливый его товарищ комично пританцовывает в попытке избавиться от налипшей массы, глубокомысленно заметил:

– Дух Святой есть особая энергия.

Матфей, уловив нотки сарказма, остановился и воскликнул:

– Чего-чего?

Изобразив серьезную физиономию, Лука сложил ладони, как пастырь на проповеди, и монотонно забубнил:

– Дух Святой – это энергия Воли и Безволия, Воли Творца к саморазрушению, саморазделению для создания тока процесса Самопознания, и Безволия как непротивления, невмешательства в действия Антипода, существование коего необходимо для Самопознания.

– Разве не свят Дух уже? – подключился к теологическим выкладкам Матфей, закатив глаза к небу. – От естества Создателя, а коли ему (Духу) «добавлена» святость, не есть ли это показатель того, что встает эта суть (Дух Святой) в мироздании над парой Бог-Антипод? Не значит ли таковое утверждение, что положение ее (сути) нейтрально и, стало быть, Дух Святой есть нить, удерживающая отталкивающиеся Начала для задуманного процесса взаимодействия.

«Докладчик» устало выдохнул и вытер проступивший на лбу пот резким движением, напрочь позабыв о свежем синяке. Острая боль согнула Матфея пополам, а Лука неожиданно расхохотался:

– И вознесся Икар в помыслах своих, но солнце жаром опалило оба крыла его.

Матфей собрался было огрызнуться, но слова застряли в горле пыжом, ибо в этот самый момент торговка, с трудом волочившая на себе огромную корзину кукурузы, уперлась в манкирующих и огорошила обоих философов громоподобной фразой:

– Здоровым мужчинам место в поле, а не посреди дороги, и волю давать рукам, а не языкам.

После чего «дама с початками» невозмутимо двинулась в сторону базара, обдав притихших Луку и Матфея терпким запахом пота и чеснока.

Первым опомнился Лука:

– Извольте, уважаемый Икар, принять и такой взгляд на вещи, и, кстати, коли вам всюду мерещится Дух Святой в виде нити связующей, где он прятался прямо сейчас? Не на дне ли корзины, бедняга, придавленный спелым товаром?

Матфей, бросив взгляд на удаляющуюся тетку, напоминавшую неуклюжего, но довольного собой слона в джунглях, без излишнего такта, сметающего все на своем пути, задумчиво заметил:

– Дух Святой возникает там, где проявляется дуальность, он удерживает плюс (Бог) и минус (Антипод) от разрыва. Дух Святой обеспечивает существование этой пары во вселенском смысле, а в микро-бытие – вообще любой. Благодаря Духу Святому человеческая душа имеет возможность проходить опыты, разрушающие ее (грешить) и возносящие (каяться), оставаясь единым целым, как малая составляющая процесса Познания Богом Себя через присутствие в некой части мира Его Антипода.

Лука почесал затылок:

– Находясь между, имеешь возможность прильнуть к одному из, на выбор?

– Э, нет, – Матфей активно завертел головой. – Дух Святой не обладает дуальностью, он – «незапятнанный» судия, условный секундант в безусловной «схватке», не позволяющий противникам удаляться друг от друга или сходиться ближе положенного.

Недоумки, не сговариваясь, приняли позы заправских фехтовальщиков, и Матфей закончил:

– Он не предлагает примирения или выбора оружия, он – та линия, по которой дуэлянты двигаются друг к другу.

После чего сделал картинный выпад, а Лука схватился за бок, изобразив укол. Вместо аплодисментов они услышали выкрик:

– Боже, сколько же вокруг идиотов.

Матфей заговорщицки подмигнул Луке:

– Как он догадался?

Лука пожал плечами:

– Наблюдательный. А скажи, брат, не думаешь ли ты, что «кукурузная тетка» и была Духом Святым?

Матфей поморщился:

– Я бы предпочел белокрылую голубку. А с чего ты так решил?

Лука снова пожал плечами:

– Я вспомнил, как ты сказал, что Дух святой проявляется в любой паре беспристрастным свидетелем, нитью удерживающей, и тут она…

Матфей скептически посмотрел на товарища:

– Для нити толстовата, а для Духа – простовата. Дух Святой – коромысло двух планов, один из которых – Рай (присутствие энергии любви), другой – Ад (полнейшее отсутствие), на «плечах» Абсолюта. Самопознание же – это удержание баланса; смещение в сторону Рая – вознесение, возвращение утраченного Эдема, дорога Домой; скатывание в другую сторону – Конец Света.

Лука глубоко вздохнул, а Матфей продолжил:

– Создатель законами сотворенного Им мира удерживает Баланс; люди, Его творения, своим сотворчеством выводят «коромысло» из равновесия, в ту или иную сторону. Эволюционный путь развития Человека определяется выбором стороны наклона, эволюционный путь познания Творцом Себя – углом наклона «коромысла».

Матфей развел руки в стороны и покачал ими.

– Похоже на Распятие, – воскликнул Лука.

– Так и есть, – подтвердил догадку Матфей. – Иисус (христосознание) удерживает Мир людей в Равновесии.

Лука недоверчиво прищурился:

– От грехопадения – понятно, а от вознесения?

Матфей опустил распростертые руки:

– Не готовое к вознесению сознание опалит «крылья», повторив трагедию Икара. Не ведающий, что творит проповедник, за стеною слов истины «спрячет», не по своей воле, подмену понятий. У Икара был Дедал, предупреждавший его, он и являлся воплощением Духа Святого.

– В таком случае, – театрально вздохнул Лука, – зря мы отпустили кукурузную тетку, возможно, она действительно воплотила для нас сегодня нить Духа Святого. Давай, брат Матфей, отыщем ее.

Судя по недовольному лицу, Матфей отнесся к идее товарища скептически:

– Если Дух и восседал на ее плечах, то сейчас, за прилавком, его сменил золотой телец.

– Дяденьки, – вдруг прозвучало за спинами философов, – мама просила передать вам…

Матфей и Лука обернулись: маленькая девочка, совсем дитя, протягивала им два кукурузных початка.

– Нам? – в один голос спросили пораженные спорщики.

Черноволосый ангел с веселыми карими глазами и длиннющими косичками кивнул головой:

– И еще на словах, Дух Святой – это принцип существования возможности понижения собственных вибраций; это врата Рая, открывающиеся на выход, символ «исхода» Адама, ибо на вход их откроет сам Адам, когда будет готов к этому; это метаморфоза энергии любви в нелюбовь для оценки своей чистоты и потенциала; это жертва Отца сыном и сыновье осознание этой жертвы; это разрешение человеческой душе на совершение греха, приводящее к сотворению покаяния; это кочки в «болоте» Свободы Выбора, позволяющие двигаться коротким путем; это… ой, так и знала, что забуду.

Маленький посланец тер виски и расстроился так, что готов был расплакаться вот-вот.

Мужчины присели на корточки возле девочки:

– Ну же, дитя, вспоминай, это так важно.

Малышка старательно морщила лоб, дергала за косички, топала ножкой и кусала губы – все было напрасно. Она сердито всунула кукурузу в руки Матфею и развернулась уходить, но вдруг лицо ее просветлело, и девочка вскрикнула:

– Вспомнила, мама сказала – хватит уже трепать языками.

После этих слов она расхохоталась и, помахав ручонкой на прощание, вприпрыжку понеслась к матери.

Если когда-нибудь вам подвернется случай оказаться у тех ворот, на том самом месте, где Лука и Матфей, два городских недоумка, искали Дух Святой, то я дежурю здесь круглосуточно, позвольте себе только представить меня.