– Да я тебя…
В лицо ему упёрлось дуло винтовки. Бывший капитан Глайнис, уже сплоховавший минуту тому назад, на сей раз был настроен более чем решительно. Дортег ловко выкрутился из затруднительной ситуации, однако квартирный вор, судя по всему, избрал неверную линию поведения. В памяти Норса всплыли соответствующие статьи устава, согласно которым командир имел полное право убить подчинённого за неподчинение в боевых условиях. Впрочем, ротой командовал второй лейтенант Глиндвир, и он тут же напомнил о себе.
– Прекратите болтать – и смотрите-ка внимательнее по сторонам! – Суровый оклик Глиндвира, прозвучавший как нельзя кстати, принудил Норса осмотреться вокруг. Вполне вероятно, это спасло ему жизнь – в противном случае, он бы так никогда и не заметил неясную тень, метнувшуюся в его сторону из ближайшего подъезда. Ещё не успев разобраться в происходящем, Норс вскинул винтовку и выстрелил.
По счастью, сделанный едва ли не вслепую выстрел пришёлся в цель: из тела набросившейся на него твари брызнула клейкая фиолетовая жидкость, а сама она, получив весомый удар, изменила направление полёта.
Норс лихорадочно передёрнул затвор; оглушённый множеством выстрелов, раздавшихся практически одновременно и от этого слившихся в одно сверхмощное «б-бах!», он обернулся туда, где лежал, умирая, гигантский паук. Да, то был паук! Его многочисленные глаза, с ненавистью смотревшие на своих убийц, вскоре остекленели; наконец, по телу пробежала одна мощная судорога, и он замер.
Каддх, брезгливо сплюнув, по приказу Глиндвира несколько раз ткнул мёртвую тварь штыком. Безрезультатно.
– Похоже, она действительно мертва, Помазанный Второй Лейтенант, – доложил художник. Глиндвир, восседавший на крыше броневика, кивнул и постучал по люку, давая знак двигаться. Дитнол Норс про себя поблагодарил Эзуса всемогущего за чудесное спасение и вновь осмотрелся по сторонам. Наверняка, в окружающих их домах пряталось ещё немало подобных тварей.
– Смотрите! – Один из солдат второго взвода указал на отвратительного вида длинную серую верёвку, свисавшую с крыши ближайшего дома. Нетрудно было догадаться: пауки использовали свои, дарованные им природой, способности для того, чтобы спрыгнуть с зависших над городом «Б-стрекоз». Так они смягчили удар, неизбежный при приземлении с большой высоты, а затем принялись за дело.
Норс начал рыться в памяти, пытаясь вспомнить всё, что слышал о пауках. Те считались грозными охотниками в мире насекомых – опутав свою жертву коконом, применяли яд, чтобы усыпить и потом постепенно, кусок за куском, съесть. Теперь до него дошло, что на самом деле случилось с многочисленными жителями этого огромного города, которые не успели спастись бегством. Вера Эзуса требовала оказать им то милосердие, в котором они нуждались. К сожалению, запас горючей смеси в баллонах трёх имевшихся у них огнемётов, был явно недостаточен.
Норсу оставалось только помолиться за души горожан.
Глава
XXVIII
Прежде чем достичь делового центра Алклу, ударная рота ещё пять раз вступала в бой. С каждым разом численность пауков всё возрастала, однако айлестерская пехота в очередной раз продемонстрировала своё превосходство над вражескими ордами. Последняя баталия, длившаяся едва ли не дюжину минут, стоила им шестнадцати убитых и почти вдвое большего количества раненых; ранения, большей частью, однако, не представляли опасности для жизни, и, воспользовавшись индивидуальными медицинскими пакетами, солдаты заняли своё место в строю. Тяжёлых – а таких оказалось пятеро – погрузили на крышу броневика, чья автоматическая пушка, разносившая гигантских пауков в клочья, внесла решающий вклад в одержанную победу.
Глиндвир, теперь вынужденный идти пешком, начал проявлять заметные признаки озабоченности. Как-никак, выбыла едва ли не половина личного состава. Положение их представлялось незавидным, особенно если учесть скорое приближение заката.
Тем не менее, вскоре их рота оказалась на главной площади, носившей имя короля Кухулина I Объединителя. Глиндвир приободрился. Он начал сыпать приказами с такой частотой и уверенностью, словно родился в погонах. Отделению капрала-экс-капитана Глайниса предстояло захватить почту, в то время как городской ратуше предстояло превратиться в штаб-квартиру Матушки-гусыни; сам Глиндвир во главе первого взвода отправился в городской банк. С собой они прихватили и броневик, с которого в спешке, едва не опрокинув на камни древней брусчатки, сгрузили раненых. Причину этого оживления, охватившего как его самого, так и его приятелей, Глиндвир, взобравшись на броневик, тотчас же и объяснил. Указав ладонью на возвышавшееся неподалёку высокое трёхэтажное здание с барельефами, изображающими обнажённых мускулистых юношей, он скомандовал:
– Вперёд, герои! Я всегда мечтал взять банк, и сегодня, одержав над врагом славную победу, мне суждено увидеть, как эта мечта исполнится! Вперёд!
Глиндвиру подали бутылку джина, которого в ближайшей винной лавке было захвачено несколько ящиков, и он, по своему обыкновению, отхлебнул из горла. С криками и свистом первый взвод бросился к стальным жалюзи, за которыми скрывался вход в банк. Несколько зарядов пластиковой взрывчатки, соединённых электрическим шнуром, немедленно облепили стальные ставни. Солдаты укрылись; мгновение спустя прогремел взрыв, обнаживший вход в то, что выглядело как сказочная пещера с сокровищами. Даже не дождавшись, пока осыплется штукатурка, внутрь рванулись многочисленные охотники за богатством.
– Пойдём, – невесело сказал Глайнис своему отделению. – Наша цель – почта.
Управление почтового сообщения и телефонно-телеграфной связи Алклу располагалось на по адресу: Гирхолстрид, 7, всего лишь в четырёх кварталах от площади Кухулина I Объединителя. Глайнис, всю дорогу до указанной им цели упорно хранивший молчание, похоже, испытывал недовольство от выполнения поставленной ему задачи. На то имелись веские причины: они отделились от остальных подразделений роты, к тому же удалились настолько, что пребывали вне поля зрения своих товарищей. Как нетрудно было догадаться, Глиндвир попросту воспользовался возможностью избавиться от мозолившего ему глаз бывшего капитана.
Здание почтового управления, судя по всему, возведённое в прошлом дуазлетии, представляло собой современного вида угловатую двухэтажную постройку. К счастью, им не пришлось пользоваться взрывчаткой – видимо, люди бежали отсюда столь поспешно, что даже не успели опустить жалюзи. Вход в просторный вестибюль на первом этаже преграждала стеклянная дверь, которая, получив две пули, рассыпалась в звонкий прах.
– Дортег – охранять вход, – пробурчал Глайнис, во всех обстоятельствах следующий уставу. Неулыбчивый гигант, коротко кивнув, заступил на пост, в то время как остальные разбрелись, осуществляя то, что именовалось «осмотром помещения». Абсолютно не стесняясь, бравые вояки при помощи клинковых штыков и ружейных прикладов выламывали ящики письменных столов в поисках денег.
Дитнол Норс, открыв свою бутылку джина, мирно пребывавшую в вещевом мешке с момента недавнего визита в винную лавку, сделал глоток живительной влаги. Почувствовав, как по жилам растекается тепло, он завинтил крышку и, взглядом испросив разрешения Глайниса, прошёл на второй этаж. Широкая лестница была устлана затёртым ковром, крепящимся при помощи стальных прутьев и медных колец. На полпути наверх лестница разделялась надвое – её ответвления сворачивали направо и налево; кадки с фикусами, украшавшие углы лестничной площадки, соседствовали с мраморными плевательницами. Внезапно Норс напрягся, весь превратившись во внимание – сверху послышался какой-то шорох. Его пальцы окаменели на ложе винтовки, готовые первым же движением послать смертоносный заряд свинца в противника.
– Чёрт! Вот бы куда взрывчатку! – Сдавленная ругань, произнесённая хриплым басом, поразительно контрастировавшим с более чем скромными размерами тела, могла исходить только из горла Галхада. Норс вздохнул и вошёл в кабинет, в котором хозяйничал бывший квартирный вор. Похоже, тот находился в своей стихии, привычно обшаривая помещение. Большой зелёный сейф, в которых обычно держат документы, упрямо хранил свои тайны за наглухо запертой стальной дверцей. Армейский штык гнулся, демонстрируя своё бессилие перед мощными запорами. Галхад выругался и в сердцах пнул сейф.
– Это всего лишь несгораемый шкаф, Галхад. Едва ли ты найдёшь там что-либо ценное. – С нескрываемым удовольствием Норс наблюдал, как маленький вор буквально подпрыгнул от неожиданности, услышав своё имя. Не успел он растянуть свои губы в насмешливой улыбке, как Галхад подскочил к нему со штыком в руке.
– Никогда, слышишь меня, ты, трепортёр, никогда не подходи ко мне сзади! – Острие штыка неумолимо приближалось к глазу опешившего от внезапного нападения Норса. – Иначе я…
Галхад умолк, оборвав свою тираду на полуслове, поскольку увидел за спиной экс-редактора нечто, привлёкшее его внимание.
– Смотри! – Вор принудил Норса обернуться. Тот, поражённый увиденным, изумился ничуть не меньше: его взору предстал живой житель Алклу! Одетый в серую форму служащего почтового управления, он сидел прямо в коридоре на стуле; рядом лежала кожаная сумка, заполненная корреспонденцией. Мужчина возрастом около дуодуазсекстлетия86, загорелый, темноволосый, казалось, совершенно не замечал мародёров; странно неподвижный взгляд его чёрных глаз внушал оторопь.
– Слышишь, он говорит…
Норс, отступив на шаг, чтобы оказаться вне досягаемости штыка Галхада, поднял свою винтовку. Теперь он мог защитить себя; впрочем, бывшего вора совершенно не интересовала персона какого-то там трепортёра, как называли газетчиков на арго рабочих кварталов. Он, уставившись на почтальона, беззвучно шевелил губами, словно повторяя какие-то слова, которые будто бы слышал от мертвеца. Норс, как ни всматривался, не мог заметить, чтобы покойник открывал рот; он был готов поклясться, что не расслышал ни единого слова из тех, что якобы доносились до ушей Галхада.
Впрочем, после контузии его слух был уже далеко не тот, что прежде. Тем не менее…
– Он говорит – мысленно, конечно, – что пауки прокусывали всем кожу и впрыскивали внутрь фермент, чтобы жертва начала перевариваться, а потом высасывали плоть, как коктейль высасывают через соломинку.– Галхад, зачарованный телепатическим общением, казалось, не замечал ничего вокруг. Норс, однако, ничего не слышал; взгляд его приковало неестественное положение рук почтальона – сложенные на животе, те прикрывали место, где на форме растеклось тёмное пятно. Норс достаточно повидал крови, чтобы сказать с уверенностью, что знает происхождение этого пятна; с таким ранением никто не протянул бы пять дней, к тому же без медицинской помощи.
– Это мертвец, Галхад. Ты разговариваешь с трупом. – Вор вытянул в сторону руку, принуждая его замолчать. – Да заткнись…
Норс терпел его достаточно; развернув винтовку, он нанёс страшный удар прикладом в челюсть уголовника, наверняка выбив несколько зубов; вскрикнув, тот рухнул на пол, изрыгая проклятия, то и дело чередующиеся с жалобными стонами.
– Норс, подонок!..
Подонок? От столь возмутительной и наглой лжи, которую адресовал ему обитатель криминального дна общества, в груди Дитнола Норса закипела ярость. Он поднял винтовку, чтобы продолжить начатое дело, однако странное движение, сопровождавшееся внушающим страх шорохом, принудило его замереть. Неестественно расширившиеся от ужаса маленькие крысиные глаза Галхада, смотревшие ему за спину, окончательно убедили бывшего редактора в том, что дело неладно. Волосы на его голове встали дыбом; Норсу казалось, что он ощущает электрические токи, пробегающие между ними.
Инстинкты, унаследованные от обезьяньих предков, принудили его совершить удивительный во всех отношениях прыжок, переместившись на добрый дуазфут87 в сторону.
Теперь он и сам мог оценить обстановку: из тела почтальона, лопнувшего в бесчисленном количестве мест, словно прогнившая ткань, выползали отвратительного вида создания. Размером с тарантула, они, несмотря на склонность передвигаться так, как это привычно паукам, не имели с последними ничего общего. Покрытые розовой кожицей существа обладали четырьмя конечностями, которые явственно делились на две пары – руки и ноги. Неуклюже шагая на четвереньках, они, не обращая на Норса ни малейшего внимания, окружили Галхада и, усевшись полукругом, замерли.
Несколько мгновений длилось их немое, без единого звука, общение, и было что-то глубоко противное всему, что знал и любил Норс, в этой картине. Зрелище это навеки врезалось ему в память.
Дико закричав, он поднял ногу и, резко опустив, раздавил одно из существ. То оказалось неожиданно хрупким. Норс посмотрел на пол: из-под подошвы армейского ботинка сочилась красная, более чем человеческая, кровь. Остальные существа, число которых достигало, возможно, даже масса, засуетились, пытаясь спастись.
Но более всего Норса поразила реакция Галхада: закричав, словно сумасшедший, он неожиданно вскочил на четвереньки и попытался принять позу, подобную той, в которой пребывали мерзкие существа. С хрустом выламывая себе суставы, не обращая внимания на боль, вор стал в позицию, поразительно напоминавшую ту, в которой ещё совсем недавно атаковал его гигантский паук, и, вытянув вперёд голову, на которой продолжала болтаться армейская каска, стал медленно продвигаться в сторону Норса.
Речь, похоже, шла отнюдь не о стремлении обменяться, как водится у старых друзей, адресами, и Норс навёл своё оружие на Галхада. Создание, ещё несколько минут назад относившееся к его сослуживцам, сейчас, судя по всему, превратилось в огромное членистоногое – или, вернее, самоотождествляло себя с таковыми.
На долю секунды Норс замешкался; что-то будто мешало ему спустить курок. Словно во сне – в худшем из возможных снов, – он наблюдал, как Галхад приближается к нему, открыв свой, полный мелких зубов, окровавленный рот. Норс заподозрил, что разбежавшиеся по укромным уголкам маленькие мерзавцы теперь обратили всю свою телепатическую мощь на него.
Он не мог даже пошевелиться, совсем как насекомые, навеки застывшие в янтаре. Послышался приглушённый, словно идущий с самого конца света, винтовочный выстрел; это поразило Норса, так как он был уверен, что его указательный палец так никогда и не сможет преодолеть сопротивление спускового крючка. Не в состоянии даже шелохнуться, он наблюдал, как из простреленной каски Галхада выплёскивается кровь. Второй выстрел, почему-то оглушительно громкий, окончательно привёл его в чувство.
– Уснул? Да он бы тебя сейчас заживо обглодал! – К нему обращался явившийся в компании Каддха экс-капитан Глайнис. Командир отделения стоял в дверном проёме, широко расставив ноги; из дула его винтовки вился сизый дымок. Художник же лишь хлопал ресницами, выглядывая из-за плеча Глайниса. Он даже не снял свою винтовку с плеча – обе руки Каддха занимали аккуратно перемотанные бумагой пачки денег; несмотря на инфляцию, обесценившую крону, всё-таки это была значительная сумма.
Норс не нашёл, что ответить; он лишь обвёл коридор безмолвным жестом и нечленораздельно промычал что-то, призванное объяснить ситуацию.
– Да, Галхад, крыса поганая, нанюхался той жёлтой дряни, – чётко, словно вновь одев капитанскую форму, отрубил Глайнис. – Мы раньше не знали этого, но теперь всё ясно: от неё люди сходят с ума и, при высокой концентрации, даже мутируют – видимо, противник распылял её с воздуха, забрызгав весь город.
Норс энергично закивал и, вдруг осознав, что к нему вернулся дар речи, рассказал о мелких человеко-пауках, ползающих повсюду.
– Вот гадость! – выкрикнул Глайнис и прокричал кому-то вниз. – Огнемёт сюда, немедленно!
К счастью, у них имелся огнемёт.
– Нам здорово не подфартило, – заявил Глайнис. – По вине бездарного командования силы наши раздроблены, причём как раз в момент, когда противник атакует со всех сторон. Я с самого начала подозревал нечто подобное – уж больно мало было этих пауков, чтобы так быстро уничтожить такую прорву народу.
Каддх, на чьём лице отпечаталось выражение крайнего изумления, только теперь начал понимать трагедию, постигшую огромный город.
– А люди, отравленные этой дрянью, сходили с ума. – Художник кивал едва ли не каждому своему слову. – Пауки атаковали только тех, кого ей не задело – съедали все внутренности и даже откладывали внутри их тел яйца.
Норс прикинул размеры угрожающей им опасности; население Алклу, превышавшее численностью терцмассгросс88, судя по всему, отнюдь не погибло, по крайней мере, в том смысле, который привыкли вкладывать в эти слова биологи. Значительная часть жителей, надышавшись жёлтого яда, мутировала, и сейчас эти омерзительные создания, симбиоз паука и человека, наверняка вышли на охоту. Будто подтверждая эту догадку, из вестибюля послышалась стрельба.
В дверях показался запыхавшийся огнемётчик.
– Быстро тут закончи – и беги вниз. – Глайнис сделал было пару шагов по ступеням, но вдруг остановился и обернулся к ним. – Да, самое главное – не расходитесь! Очевидно, что они фокусируют эту телепатическую волну на одной цели. Страхуйте друг друга.
Последнее указание, оказавшееся весьма ценным, позволило Норсу и огнемётчику, тощему парню по фамилии Хигген, очистить помещение от маленьких демонов. Факел жидкого огня, прошедшийся по укромным уголкам коридора и нескольких кабинетов, в нескольких местах воспламенил синтетическое покрытие пола.
Норс, изрыгая проклятия, воспользовался огнетушителем, по счастью, висевшим тут же на стене, чтобы препятствовать возникновению крупного пожара. К глубокому сожалению экс-редактора, эту битву, в конце концов, ознаменовавшуюся полным успехом, омрачило паническое бегство Каддха, с которым они дружили с самого первого дня в ОПУДР – художник вдруг, без всякой на то причины, начал истерично вопить и, безумно размахивая руками, в которых по-прежнему сжимал деньги, скрылся из виду.
Наконец, когда последний розовокожий уродец был уничтожен, а последний очаг возгорания – ликвидирован, Норс и Хигген получили возможность присоединиться к остальным солдатам отделения. Куря на ходу, Норс спустился вниз и, сразу оценив сложившуюся обстановку, занял огневую позицию за наспех устроенной баррикадой из мебели. Не найдя нигде Каддха, Норс тут же справился у Дортега о судьбе художника.
– Мы его потеряли, – ответ Дортега поразил в самое сердце. – Рийг окончательно спятил – он выбежал туда.
Норс проследил взглядом в указанном направлении. Там, на проезжей части Гирхолстрид, освещённые лунным светом и вспышками винтовочных выстрелов, ползали вызывающие и страх, и омерзение, и гнев одновременно отвратительные четвероногие существа, ещё недавно являвшиеся жителями Алклу. Только безумец мог отважиться на действия, которые предпринял Каддх.
К букету эмоций, обуревавших Норса, прибавилась скорбь по другу, который обрёк себя на ужасную смерть. Почему-то ему вспомнилась бутылка джина, находившаяся в вещмешке, и, отложив винтовку в сторону, Норс, в нарушение всех правил, отпил глоток. Он закашлялся и предложил хлебнуть Дортегу, которого не пришлось просить дважды. Их общение привлекло внимание Хиггена, следующего в цепочке; Норс мысленно попрощался с бутылкой.
Горечь, окончательно овладевшая им, направила и утвердила руку – первый же выстрел Норса поразил тварь, до которой было более массфута. Удачный выстрел, весьма меткий по его стандартам, сразу поднял настроение.
– За Айлестер! Смерть предателям! – К глубокому удивлению Норса, голос, который прокричал эти слова, принадлежал ему.
Глава
XXIX
– Встать! – Команда, прозвучавшая, казалось, в самом мозгу Ситуса Ллаеноха, принудила его вскочить, ударившись спросонья головой о низкий потолок. Небольшие экраны, укрытые за пуленепробиваемым стеклом, вспыхнули, демонстрируя очертания руны Ансуз, олицетворяющей мировой порядок. Освещённая таким образом крошечная камера, размерами и формой напоминавшая терцфутовый стеклянный куб, всеми шестью стенками сигнализировала Ллаеноху: порядок!
Он привык подчиняться этой и множеству других, на первый взгляд, не имеющих ни малейшего смысла, команд. Связанные с руническими знаками, они проникли уже в его подсознание; мышление существа, некогда являвшегося художником-кубистом, постепенно превращалось в цепь графических символов, заменивших то, что ранее было словами, ассоциативными связями и умозаключениями.
Ллаенох ничего не ел уже более недели – не потому, что объявил голодовку, а по причине куда более прозаичной: его тюремщики просто не считали необходимым задавать себе такой труд. Порой ему давали пить – воду пускали прямо через одно из многочисленных отверстий в потолке; в эти моменты он жадно подставлял губы, впитывая тёплую, отдающую хлором, воду, капля за каплей. Справлял нужду он таким же образом – через отверстия в полу. Это не составляло ни малейших затруднений, так как всю одежду и обувь у него отобрали. Ллаенох пребывал совершенно нагим перед своими, остававшимися невидимыми, мучителями, которые делегировали себе всю полноту власти над его существованием.
– Мы читаем твои мысли, Ллаенох, читаем их постоянно – и, в свою очередь, чтобы процесс обмена носил равноценный характер, диктуем тебе свои. Ты не сможешь выспаться, пока в твоей тупой башке остаётся хотя бы тень напоминания о грехе.
Голос принадлежал тому самому офицеру, что некогда, так и не сняв перчаток, своим волевым решением перечеркнул судьбу одарённому художнику-кубисту. Он не потрудился назвать своё звание – а Ллаенох не разбирался в армейских знаках различия, – имя и фамилию, так и оставшись безымянным, сокрытым мраком палачом.
– Помнишь своего приятеля, в чьих жилах текла кровь фоморов? Помнишь, как доносил на него, как умело выпытывал, пользуясь знаниями, полученными от нас, о волшебном искусстве? – Ехидный голос контрразведчика сейчас обвинял Ллаеноха в нарушении каких-то норм общественной морали, принятых в том, далёком мире, связь с которым давно и безнадёжно оборвалась. Обвинения звучали тем более возмутительно, если учесть, что именно обладатель этого голоса и приучил Ллаеноха к новым нормам, утверждая: только так тот сможет послужить своему народу, защищая соотечественников от неминуемого истребления.
– Мы научили тебя быть подлецом – в твоём ограниченном, извращённом понимании. На самом деле ты всегда был им, просто мы поставили эти, весьма сомнительные, таланты на службу обществу. – В этих словах, несомненно, содержалась правда – вывернутая наизнанку, сокрытая под мощным грузом лжи, – но всё-таки правда.
– Конечно, я говорю тебе правду. – Способность контрразведчика читать мысли не хуже фоморов просто поражала. – В том, что ты именуешь своим мозгом, остались лишь мысли, продиктованные нами. Ты отталкиваешься от одной моей фразы, чтобы натолкнуться на другую. Ты уже сошёл с ума, потому что я даже не говорю с тобой – тебе всё это кажется.
Потухшие было стенки куба вспыхнули, изображая руну Эйваз, символ защиты. Ллаенох знал, что в таких случаях нужно принимать коленопреклонённую позу, и тогда ему позволят сделать несколько глотков воды. Воды, настоящей воды, а не пота, который он иногда собирал ладонью на лбу или под мышками, чтобы потом слизать! Последним способом Ллаенох обманывал вкусовые рецепторы – распухший от жажды язык, ощутив присутствие солоноватой влаги, подавал сигнал о том, что жизнь в пустыне, именуемой ротовой полостью, всё ещё существует. Его самочувствие улучшалось, по крайней мере, ненадолго. А тут – настоящая вода!
Поначалу Ллаенох противился, но это было бесполезно – вместо воды на него начинал изливаться поток нечленораздельных звуков, чередующихся с требованиями причинить себе вред самым неприличным образом. В конце концов, он перестал сопротивляться и стал усваивать команды. Сейчас он стал на колени так быстро, как только возможно – и сверху, тихо журча, пошла вода! В свете руны Лагуз, обозначающей бурные реки и глубокие озёра, художник-кубист ловил языком каждую каплю, падающую из отверстия в плексигласе. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие – пить, зная, что жажда побеждена, отступит, как фоморы, которых вскоре разобьют…
Вода остановилась и иссякла, совсем как в Писании. Ллаенох замер в надежде, что покорностью выпросит ещё.
– Мы выпустим тебя из тюрьмы, – неожиданно сообщил ему голос офицера военной контрразведки, – но ты не обретёшь свободу. Каждую секунду, каждое мгновение, в любом месте, куда бы ты ни пошёл, мы продолжим следить за тобой. У нас повсюду свои глаза и уши. Мы будем отдавать тебе приказы – через программы радиовещания, используя кодовые «рунные» слова, которые активируют в твоём мозгу условные цепочки. Получив такой сигнал, ты сможешь улавливать только ту информацию – звуки, следующие в определённом порядке в составе обычных слов, – которая предназначена для тебя..
Ллаенох кивнул, против своей воли. Его уже обучили этому способу чтения шифрованных сообщений – обучили совершенно варварским образом, как животное, которому вживляют в мозг электрод. Контрразведчик называл это магией.
– Это и есть подлинная магия – управлять людьми, и не вздумай хоть на мгновение усомниться в нашей власти! – Оглушительный крик офицера принудил Ллаеноха простереться ниц. – Когда настанет время волшебства, ты сам увидишь, что не только люди, но и стихии, неодушевлённая материя – всё на свете покорно рунам. Ты, Ситус Ллаенох, учился у фомора, а там, где оказался неумелым учеником, мы компенсировали это с помощью технологии. Теперь ты – созданный искусственно фомор, наш фомор, и теперь у тебя есть будущее!
Осознав, что он не умрёт под пытками в этом стеклянном застенке, Ллаенох приободрился.
– Мы откроем тебе путь к власти, Ллаенох, в пределах, доступных твоему пониманию, и будем направлять все твои неуклюжие, особенно поначалу, шаги. Надвигается сложный и непростой для общества период; ты станешь тем молотом, что разобьёт ханжескую маску на лице обывателей и позволит им взглянуть на себя в зеркало. Да, это сделаешь ты, Ситус Ллаенох!
Возбуждение овладело всеми членами его тела; Ллаенох почувствовал себя всемогущим. На окружающих его экранах возникла руна Маннас, обозначающая личность, человека с большой буквы – Человека. ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА.
– И в этом зеркале они узрят тебя, Ситус! Твоё величие предстанет перед ними во всём блеске! – Вкрадчивый голос контрразведчика теперь содержал изрядную долю лести. – Встань, лучший из моих сыновей, встань – и властвуй!
Одна из боковых стенок куба, являвшаяся одновременно дверцей, открылась. Ллаенох зажмурился от яркого, слепящего света.