Ёлс 2. Шашлык
В дверь настойчиво постучали. Я накрыл голову одеялом в надежде, что не буду слышать стук и смогу ещё хоть немного поспать. К моему полному разочарованию к стуку добавился противный писк.
– Старый! Эй, старый, ты спишь что-ли? – раздался женский писклявый голос, стук в дверь при этом не затихал ни на секунду. Я накрыл ещё и подушкой голову и злобно прокричал:
– А ну сгинь или превращу в жабу!
– Подымайся Старый! Беда пришла!
В дверь уже не стучали, а словно били молотом. Грохот стоял такой, что бельчонок, уснувший на окне, перебрался ко мне на кровать. Мою дверь, конечно, никто из живых открыть и выбить не сможет, если не разрешу, но и поспать теперь точно не дадут. Я не хотя сел на кровати и громко сказал:
– Заходи!
Дверь моментально открылась в дом не зашла, а буквально влетела кикимора. Такой взъерошенной я кикимору давно не видел. Зелёные волосы стояли дыбом, словно у шелудивого пса, а её зелёные глаза блуждали из стороны в сторону, пытаясь за что-нибудь уцепиться взглядом.
– Сядь! – рявкнул я грозно.
Кикимора не посмела ослушаться и тут же села на стул, который стоял подле стола. Я взял кувшин со стола и налил в её кружку холодного кваса. Кикимора молча взяла, отхлебнула и сразу же съязвила:
– А медовухи значится пожалел, – она увидела мой злобный взгляд и поспешила продолжить, – Так вот о чём я. Горыныч наш решил жениться! Вон чего удумал на старости лет!
– Ну решил и решил, – я равнодушно пожал плечами и налил себе из другого кувшина медовухи. – Нашла о чём беспокоиться.
– Так ты слушай дальше! – Кикимора взяла из моих рук кувшин с медовухой, быстро налила себе полную кружку и пока я не успел опомниться, затараторила:
– Когда ты летом не ушёл с той девчонкой, а остался, Горыныч полетел к людям в город.
– Куда он полетел?! – в шоке спросил я.
– Я же тебе сказала, – с раздражением ответила кикимора, – в город. Как он там зовётся…
Кикимора ненадолго замолчала, вспоминая незнакомое слово и наконец произнесла по слогам:
– Сан Пе-те-бур, – кажется так, – с удовлетворением молвила моя незваная гостья.
– Санкт-Петербург, – автоматически поправил я её. – За каким леши… и что ему там понадобилось? Ему надо было официально узаконить отношения со своими лягушками и ящерицами?!
– Нее, – протянула кикимора, – Он решил жениться на девушке!
– На ком он решил жениться!? – уже не спросил, а прокричал я.
– На девуш…
– Да понял я уже! – перебил я кикимору, – Где он?
– У себя, – молвила кикимора, – в Зелёном Яре.
– Пошли, – скомандовал я.
И мы пошли. Горыныч жил на другом краю моего леса. Я, конечно, мог призвать мощного лося, с которым с лёгкостью преодолел бы все завалы и буреломы. Или же мог призвать быстроногого оленя, и словно молния промчаться по лесу! Но я решил пройтись и немного остыть. С горяча можно много деревьев наломать, а потом жалеть буду. В конце концов, ну и что, что Горыныч слетал в этот Санкт-Петербург, я тоже раз в несколько лет люблю туда наведаться, попить ихнего пива, да сидра. Ну, а Горыныча на баб потянуло, бывалое дело. Как говорится: поболит и пройдёт! Меня больше волновал вопрос, почему он мне ничего не сказал.
– А ему и говорю, окаянному, – пока мы шли, кикимора не замолкала ни на секунду, – Зачем тебе это? Тебе тут развлечься не с кем? Принесёшь ещё нам какую-нибудь заразу…
Кикимора всё болтала и болтала, а мы тем временем уже подошли и к жилищу Горыныча. Как и все Змеи, Горыныч предпочитал селиться у рек, устраивая себе нечто вроде шалаша. Вот только такой шалаш был размером с двухэтажный дом. Я прислушался и услышал бас Горыныча и звонкий девичий смех. Услышала это и кикимора.
– Вон, слышь какое безобразие творится! – запричитала она и покачала головой.
– Сгинь, – тихо сказал я. Кикимора развернулась и быстро исчезла в чащи леса.
Я подошёл поближе и увидел Горыныча. Он сидел на берегу реки, а на его коленях сидела молодая рыжеволосая дивчина. Горел костёр, пахло жареным мясом, а рядом стояла железная повозка без лошадей, что люди кличут странным словом – автомобиль. Я обнял рядом стоящую берёзу и моё тело задрожало. Мгновение – и у меня был снова человеческий вид. Уже второй раз за год оборачиваюсь, мда…
– Можно погреться у вашего костра? – спросил я влюблённую парочку, выходя из леса.
Только сейчас меня заметил Горыныч. Он сразу узнал меня за моим человеческим обликом, впрочем, я тоже узнал его в молодом парне в джинсах и чёрной футболке с надписью: «Король и шут».
– Здорова, – угрюмо ответил мне Горыныч. Он не стал делать вид будто мы не знакомы.
– Ну, здравствуй, коли не шутишь, – ответил я, – Может представишь меня своей гостьи?
– Это Ёлс, – кивнул в мою сторону Горыныч, – А это Лиза.
– Очень приятно, – пропела молодая девушка, – А Вы местный егерь? Мне про вас говорил Гена.
– Ну, можно и так сказать, – усмехнулся я, – И что же про меня говорил наш Геннадий?
– Что вы будете нас ругать за разведение костра в лесу, – залепетала юная дева, – Только вы нас не ругайте, возьмите лучше попробуйте шашлыка. Гена просто волшебно готовит мясо, а видели бы как он управляется с костром! Я прям могу поверить, что огонь его и правда слушается, как собака хозяина!
– Вы не ошиблись, – я кивнул, – наш Гена и впрямь мастер огневых дел. Да Гена?
Горыныч молчал.
– Люблю я её, – вдруг, взревел Горыныч. – Слышь?! Люблю!
Лиза покраснела, впрочем, покраснел и Горыныч, а это было плохо. Дело могло обернуться бедой, если Горыныч потеряет над собой контроль. Я попытался его успокоить.
– Ну раз любишь, так любишь, – я постарался сказать это как можно спокойнее. – Только аккуратнее с огнём, хорошо? Сильно не пережарь… Да и не нужно нам, чтобы здесь шастали чужие. Правда, Гена?
Горыныч внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул головой. Я поднялся и медленно побрёл в лес. Горыныч посмотрел на меня и сильнее прижал к себе бедную Лизу. Я немного постоял в лесу и послушал звонкий смех Лизы. Под моими ногами раскинулась земляника. Закинул себе горсть в рот. Я очень любил землянику. Кикимора, например, сильно любит рыбу. А Горыныч… Горыныч любит молодых девушек. Бедная Лиза… Я покачал головой и побрёл домой досыпать.
Ежедневник
Это был обычный блошиный рынок. Таких рынков я видел уже много раз и этот ничем не отличался от ему подобных. Вот продаются монеты разные. Рядом различная атрибутика из жизни семидесятых и восьмидесятых годов. Тут и старые чайники и самовары, утюги и другая утварь. Всё это было интересно, и даже имело какую-то ценность у коллекционеров, но мне было нужно нечто другое. Я искал старые книги, различные архивные документы. Особую ценность для меня представляли личные дневники. Вот и в этот раз без особой надежды я разглядывал завалявшийся товар. Ничего интересного не было и уже собирался уйти, как заметил в самом конце рынка одиноко стоящего старика. Я решил подойти и рассмотреть его товар поближе. На выцветшей тряпочке, которое когда-то было банным полотенцем, лежали серебрённые ложки в вперемешку с деревянными. Рядом лежал металлический чайник, который почернел скорее от времени, чем от копоти. Вот набор старых шахмат и нард. И среди это незамысловатого скарба, под грудой ложек, лежала толстая кожаная тетрадь чёрного цвета.
– Вас что-то заинтересовало молодой человек? – спросил меня старик.
Я нехотя оторвал взгляд от тетради, словно кот, у которого забрали из под носа миску молока и поглядел на старика. Не знаю сколько ему было лет, но выглядел он очень старым. Его лицо было сплошь пронизано глубокими морщинами. Глаза, которые были когда-то ярко-голубого цвета, сейчас едва ли практически бесцветными, словно выгорели на ярком солнце. Волосы были даже не седыми, а белыми, словно он покрасился белой краской. На старике был такой выцветший, как и он сам, плащ непонятного цвета. Можно было предположить, что плащ был когда-то коричневым, но я бы не стал на это спорить.
– Меня интересует эта тетрадь. Можно посмотреть?
Старик кивнул и я взял тетрадь в руки. Обложка была из хорошей плотной кожи. Я немного повертел её в руках. Хоть на улице уже март и ещё достаточно холодно, обложка на удивление была немного, но всё же тёплой. Я не спеша открыл тетрадь. Вот это удача! У меня в руках оказался самый настоящий раритет – ежедневник! И не просто ежедневник, так ещё и 1921 года! Я быстро пролистал ежедневник. Заполнены только январь, февраль и то не весь, и парочка записей в марте и апреле.
– Я вижу Вас заинтересовал этот ежедневник? – отвлёк меня старик.
– Да, – согласился я. – Сколько Вы за него хотите?
– Разве я могу продать чужую судьбу? – удивлённо сказал старик.
– В смысле чужую судьбу? – не понял я.
Старик вынул руки из плаща и тыча на свои вещи кривым и сухим пальцем, который напоминал старую сухую ветку, ответил:
– Всё это барахло является лишь предметами обихода. Ложками мы едим, из чайника пьём чай, но дневники, – старик ненадолго замолчал, – дневники, как и ежедневники это зеркала наши судьбы. Туда мы вольно или невольно, но записываем свою судьбу. А вот продавать чужую судьбу я не могу, ведь этот ежедневник не мой. Это не в моих силах.
– А что в ваших силах?
– Человек волен сам выбрать чужую судьбу. Не купить, не продать, а выбрать.
– Очень интересная история. – усмехнулся я. – Вот только Вы не ответили на мой вопрос. Сколько Вы хотите за этот ежедневник?
Старик покачал головой.
– Вы меня не поняли, ну да ладно. – ответил он. – Если Вам действительно нужен этот ежедневник, то дайте мне то, что Вам самому не нужно. Так будет правильнее.
Ох и интересный старик мне попался. С головой у него не всё в порядке, но может это и к лучшему? Любой другой торгаш заметя мой интерес скорее всего взвинтил бы цену, а но в философию ударился. Ну и фиг с ним. Я пошарился по карманам в поисках того, что мне не нужно. Деньги мне нужны, значит ты старик их не получишь. Носовой платок, ключи от квартиры, фантик от жвачки, талон на среду к кардиологу. А отдам я старику талон. Кардиологу я хотел сходить скорее от скуки, а старику он может и правда нужен, вон на ногах еле стоит, и лицо какое-то бледное. Я достал талон и протянул старику.
– Держите, мне он не нужен.
– Ежедневник, – старик взял талон и кивнул головой, – можете взять.
На том мы и расстались. Я поблагодарил старика и постарался побыстрее покинуть рынок, а то вдруг, старик очухается и передумает. Дома я уже повнимательнее рассмотрел ежедневник. Кому раньше принадлежал ежедневник установить не удалось, зато быстро стало понятно, что раньше дневник принадлежал молодому человеку. Первая запись была от 5 января 1921 года:
«Купил на рынке у старика этот ежедневник. Буду вести записи».
Вторая запись была сделана на следующей день:
«Вчера был в гостях у Поляковых. Играли в шашки. Завтра пойду на рынок.»
Я по