Проза

Банкнота испуганно притаилась в кармане убийцы. От сердца, загнанного в угол, боявшегося шелохнуться, чтобы не спугнуть еще одну минуту жизни, вдруг пошли багровые обжигающие круги. Нарастающий жар проникал всюду, словно кровавый восход из глубины гнилого болота, испепелял самые страх и боль. Грядет исцеление ядом… В багряном, в багряном, в багряном, закате. Чувствуя причастность к ужасу воскрешения через убийство, банкнота сжалась, сдавливаемая плотными, жгучими обручами безмерной алчности. Но стоило забыть на мгновение, отделиться от ощущения сопричастности, как тут же пропадали проклятые багрянцы, и можно было вздохнуть в полную силу. «Вот так и надо, ни о чем не думать, ведь я ни при чем», – повторяла она. Они сами. Я просто бумага… Просто бумага… С каплями крови. С каплями крови? Как жутко они расползаются алым. До такой степени невозможно смотреть, что придется привыкнуть.

Большая солнечная комната и светлый миг рождения, наполненный радостью и надеждой. В эту минуту они превратились в наваждение, в давно приснившийся сон. Снаружи послышались голоса.

– Откуда деньги?

– Дай, – не обращая внимания на вопрос, прохрипел Лева.

Банкнота оказалась зажата между пальцами ухмыляющегося человека. Ей было неудобно и неприятно между грязными дурно пахнущими пальцами. Хотелось крикнуть: «Отпусти!» Человек повертел ее и бросил в полиэтиленовый пакет. Там скрученные, скомканные, вповалку лежали другие деньги. Сквозь прозрачную преграду купюра наблюдала, как укравший ее убийца, трясущимися руками готовил что-то с помощью зажигалки и ложки. Потом он с таким изуверским умилением воткнул себе в руку иглу, что купюра отвернулась.

Надя очнулась, сидя на подоконнике. На улице было светло. По ступенькам спускалась старушка и одарила ее презрительным взглядом. Пропустив старушку вперед, Надя не спеша, пошла следом. Во дворе было пустынно. Старушка скрылась за поворотом, и Надя решила пойти в другую сторону. И она увидела его. Лежащего на боку, окровавленного, но еще, казалось, живого.

Конечно, она узнала Виктора, укрывшего ее этой ночью. Взяла в руку его кисть. Пульс еле слышно вздрагивал.

Надя закричала во весь голос:

– Помогите! Помогите!

Из окна высунулся мужик в грязной майке.

– Я тебе сейчас шалава, поору! – крикнул он.

– Человек умирает, помогите.

Окно закрылось. Никто не спешил на помощь. Надя опрометью бросилась к проезжей части. Люди шарахались от нее в стороны. Машины объезжали, водители осыпали ее бранью.

– Люди помогите, там человек умирает!

– Сумасшедшая! – крикнул кто-то.

Надя бегом вернулась обратно. Сквозь слезы, напрягая все силы, она приподняла Виктора. Пригнулась, чтобы забросить его руки к себе на плечи. На полусогнутых ногах она потащила его. Ноги Виктора волочились по земле.

***

– Значит, говоришь, спасти хотела, – допытывался следователь.

– Да, – опустив голову, отвечала Надя.

– А паспорт, значит, украли?

– Да.

– Врешь стерва, я вас проституток хорошо знаю! Ничего святого! Убила парня, а потом вдруг совесть проснулась. Так? Только от этого не легче. Ответишь по всей строгости.

Надя молчала.

– Деньги думала, есть, да? – не унимался следователь. – А когда не нашла ничего, выходит и убила зря. Тут совесть и заела. Так?

– Я не убивала…

– Молчать! А кто его пятнадцать раз проткнул? Я что ли? Ты что натворила, сука. Мать без единственного ребенка оставила.

– Я домой хотела уехать…

– Так, – ухватился следователь.

– Меня били, заставили проституцией заниматься. Я убежала. Домой хотела уехать… – как заклинание повторяла она.

– А денег не было, и ты решила любым путем достать?

– Нет.

– Не смей мне врать, дрянь!

В кабинет вошел кто-то и вызвал следователя в коридор.

– Нашли убийцу. Наркоман местный. Нож у него был. Признался во всем. Отпускай девчонку.

– А паспорт?

– Скажи, чтоб завтра духу ее в городе не было.

– Но…

– Я сказал, отпусти.

– Есть.

Следователь вернулся в кабинет.

– Повезло тебе, тварь. Можешь идти. И чтобы сегодня же умотала в свою деревню. Понятно?

Надя вышла в коридор.

– Дочка, погоди, – обратился к ней тот мужчина, что вызывал следователя.

Она с опаской посмотрела на него.

– Вот возьми.

Он протягивал ей двести рублей.

– Извини, больше нет.

Надя поблагодарила, но деньги не взяла.

– Скажите мне, пожалуйста, его адрес, – сказала она.

– Чей?

– Витин.

– Подожди минутку.

Он вошел в кабинет и вернулся с небольшим листком бумаги.

– Вот.

– Спасибо.

Надя пошла к выходу, а милиционер смотрел ей вслед. Потом вздохнул и, развернувшись, поднялся по лестнице в свой кабинет.

***

Вера Сергеевна и Петр Вениаминович сидели за столом в комнате.

– Попробую у Петровой еще спросить, – бесцветным голосом сказала Вера Сергеевна.

– Угу, – подтвердил Петр Вениаминович.

– Ой, господиии! – сорвалась мать. – За что же это?! Сыночек мой, родненький! Кровинушка мояаа…

Петр Вениаминович успокаивал жену:

– Тише мать, отмучился сын наш, успокоился. Не рви сердце.

– Я старая, живая сижу тут, а он…

Раздался звонок в дверь.

– Пойду, открою.

– Я сама, Петя, сиди, – вытирая слезы, сказала Вера Сергеевна.

– Здравствуйте.

На пороге стояла молодая девушка.

– Здравствуй дочка, ты к кому?

– К вам. Я Витю знала.

– Проходи дочка. Горе у нас, какое… – качая головой, запричитала Вера Сергеевна. – Отец, знакомая Витина пришла, учились, наверное, вместе.

– Нет, мы только вчера познакомились, – возразила Надя.

Рассказала родителям Виктора о том, как она познакомилась с их сыном. И о том, как случайно нашла его утром, пыталась помочь.

– Хороший парень был, правда? – мать с надеждой взглянула на Надю.

– Очень хороший.

– Как зовут то тебя дочка?

– Надя.

– Надежда значит. Ты посиди с отцом, а мне позвонить надо.

Вера Сергеевна села за телефон.

– Але, Люба? Да Любушка, да, – отвечала Вера Сергеевна. – Любушка ты не займешь мне? Нету? Ну, извини.

Вера Сергеевна положила трубку и вернулась в комнату.

– Дочка, давай чайку с тобой попьем. Петя, налей нам, пожалуйста.

– Сейчас Верочка, – участливо отозвался муж.

– Вот так, дочка. Был у меня сын, и нет.

– Извините, мне идти нужно, – сказала Надя.

– Подожди дочка, чаю хоть попьем.

– Я приду скоро.

– Если надо, иди милая, – вздохнула Вера Сергеевна. Мы с отцом тебя подождем.

Надя вышла на улицу. Темнело. Город расцветал огнями, переодеваясь для ночной жизни. Становилось прохладно. Застегнув плотнее куртку, Надя торопливо направилась к центру.

В переулке в машине сидели трое. Один, на заднем сидении, пересчитывал деньги. В окошко постучала девушка. Стекло плавно опустилось.

– Чего тебе?

– Мальчики, расслабиться не желаете?

– Сколько?

– Пять.

– Сколько? У тебя там ничего не потрескается?

– Пять на троих.

– Ух, ты. А справишься?

– Справлюсь.

Парень убрал деньги в пакет и спрятал под сидение.

– Заходи, подруга.

Ее пустили в машину.

Через час трое совершенно утомленных парней, расплатились с ней.

Надя вышла и быстрым шагом направилась к углу дома. Как только скрылась за поворотом, тут же побежала, что есть сил.

Когда молодчики обнаружили пропажу пакета с деньгами, Надя была уже далеко.

Купюра, увидев знакомое девичье лицо, очень обрадовалась. Как хорошо, что она забрала ее от этих. Так бы и закричала от радости и обняла спасительницу, если бы могла, конечно.

Надя пришла обратно к старикам.

– Вернулась дочка, вот молодец. Проходи, поужинаем, – обрадовалась Вера Сергеевна.

– Спасибо.

– Ты работаешь, дочка или учишься?

– Домой я еду.

– Далеко?

– Не очень.

Вера Сергеевна понимающе кивнула.

– Ты в Витиной ложись, Надя. Там чистенько.

– Спасибо вам большое за все.

– Тебе дочка спасибо. Никто ведь не помог, ты одна, девчоночка… Ой, господи прости.

Мать заплакала. Петр Вениаминович погладил жену по руке.

– Давайте чаю с медом попьем, – предложил он. – Мне приятель старый прислал.

Чай пили молча, каждый в своих мыслях. После ужина Надю проводили в небольшую, но уютную комнату.

– Тут и жил, сокол мой. Отдыхай, доченька, постель чистая.

Вера Сергеевна не сдержавшись, расплакалась и вышла.

В комнате стоял письменный стол и диван. Между ними оставался узкий проход. В углу, на тумбочке устроился небольшой телевизор. На стене висело зеркало, на котором был прикреплен листок бумаги с какой-то надписью. Надя присмотрелась и прочла: «Nascentes morimur», – было выведено карандашом. У дивана, прижавшись, друг к другу, неподвижно застыли тапочки, в виде собачьих мордочек. Надя провела по ним рукой, будто ожидая в ответ движения живого существа. Но щенки не шелохнулись, а продолжали стоять, высунув наружу красные язычки. Надя прилегла на диван и скоро уснула. Ей снова, как недавно в подъезде приснился дом и мама…

***

Утром, проснувшись, Вера Сергеевна прошла на кухню, вскипятить чай и приготовить что-нибудь на завтрак юной гостье. Вскоре показался и Петр Вениаминович.

– Девушка спит еще.

– Пускай, спит, намаялась она.

Старики позавтракали, а Надя все не выходила. Тогда Вера Сергеевна решила взглянуть, как там девочка. Но вместо Надежды нашла записку с благодарностью и пакет с деньгами.

– Уехала дочка наша отец, к матери домой. Деньги нам оставила, добрая душа.

– Вернуть бы надо, – сказал Петр Вениаминович.

– Где же, ее хорошую, искать сейчас, – покачала головой жена.

Сквозь мутноватую пленку, купюра узнавала знакомые черты. Руки, с которых начался круг жизни, принимали ее вновь. Руки милой женщины, с кем банкнота не задумываясь, осталась бы навсегда. Однако судьба подчиняясь, закону денежного круговорота, понесла ее дальше. Последнюю крупицу тепла, банкнота пыталась сохранить как можно дольше, когда прощались с нею добрые руки. И тут же леденящий холод выморозил согревающее благо.

Мрачная зала в черных тонах окружила ее. Люди здесь были молчаливы. Выражения их лиц говорили о едином для всех горе. В этой комнате хозяйкой была скорбь, пропитавшая и стены и мебель, и самый воздух. Хотя купюру и положили в металлический ящик, могильный холодок, обморозивший еще при передаче, проникал и сюда. «Тысячерублевка» лежала неподвижно до самого вечера. Потом приехали какие-то люди, уложили ее с остальными деньгами в знакомый холщовый мешок. Снова тряска и раскачивание. «Что ждет меня на этот раз?» – думала усталая банкнота. Неужели еще худшее?

Тряска прекратилась. И когда ее вынули на свет в хранилище, купюра не поверила глазам. Положили на вторую полку сверху. Немного потрепанная, со следами человеческой алчности и крови, промерзшая до бесчувственности, она скупо поблагодарила обстоятельства за возвращение в родной приют. В тишину и неподвижность. Хотелось остаться навсегда в священном бездействии. Ведь только в этом случае она не распаляла бы в людях неуемное желание обладания, одним словом не жила бы, а просто была. Но в то же время она понимала, что просто быть ей не позволят, что у денег не может быть другой жизни. И после первого круга будет второй и третий и неизвестно сколько еще. До той поры, пока бумага не пропитается грязью настолько, что лопнет в чьих-нибудь руках, и станет ничем.

На верхней полке шумела молодежь.

– Извините, можно вас спросить? – обратилась юная купюра к «тысячерублевке». – Жизнь ведь это бесценный подарок?

Банкнота задумалась и ответила:

– Цена этого подарка определена вашим номиналом.

– Что же такое тогда жизнь?

– То, что дает нам возможность понять, что мы могли бы обойтись без нее.

Путаный ответ поставил молодежь в тупик и купюре больше не докучали вопросами. Она лежала и думала, что каким бы не был следующий круг, она примет его смиренно, как неизбежность, обретенную клеймом рождения.

Юрист

– Юрка!

– Ну.

– Подойдика сюда.

– Чего там?

– Давай скорее, прозеваешь.

Юра поставил ведро с водой у крыльца и нехотя побрел к сараю.

– Чего?

– Гляди, мать показала на корову Нюрку, равнодушно жующую сено.

– И что? не понял сын.

– На вымя глянь.

Под коровой, прильнув к соску, копошился петух Егор. Суетливо перебирая лапками, он орудовал ненастным клювом под переполненным выменем. Корова не выражала протеста, словно и вовсе не обращала внимания на поползновения нахального петуха. Продолжая мерно пережевывать пищу, она безразлично смотрела в сторону.

– Надо же какой паразит, улыбнулась мать. Не впервой видно, уже, пристроился. Эй, Егорка, ану кыш.

– Мам, я там воды принес. Пойду в библиотеку сбегаю, ладно?

– Иди, иди, давай, готовься к институтуто.

Мать ласково потеребила косматую голову сына.

– Да ладно, мам.

Библиотека находилась на окраине деревни и представляла собой одноэтажный бревенчатый сруб. Внешне она не отличалась от обыкновенной деревенской избы, если бы не табличка, красноречиво говорящая о назначении дома. Высокие тополя закрывали библиотеку от солнца широкими зелеными лапами. Юра любил предаваться чтению в прохладной тени храма знаний. Но вот уже несколько месяцев приходилось читать учебную литературу, не вполне отвечающую его интересам. Необходимость штудировать нужные книги подслащалась мыслью о том, что это поможет на вступительных экзаменах в юридический институт.

Да, Юра решил стать юристом. Несмотря на то, что город находился за триста километров от его деревни и многие сверстники даже не мечтали покорить его суетные просторы. Город с его бешеным ритмом, насыщенностью действием, множеством улиц, улочек и переулков, с его магазинами, ресторанами, парками и бог знает, с чем еще, всего и не перечислишь, покорил воображение подростка, впервые приехавшего туда с матерью за покупками. Он поразился тогда, какой разной может быть жизнь. Не просто разной, а абсолютно иной, словно вывернутой наизнанку. Контраст блеклого, размеренного сельского быта и ярких, даже стремительных, городских красок произвел на мальчика впечатление, какое может произвести на озерного карася открытое море. Юра влюбился в город и с той поры мечтал о нем каждый день. Иногда ночами ему снились городская площадь с фонтанами и цветами, стаи голубей, кружащиеся над головой, большие красивые дома, зеркальные витрины магазинов, потоки машин, – все то, чего так недоставало в родной деревне и к чему тянулось все существо. Он не сомневался, что поедет учиться в город, вопрос был лишь в выборе специальности. К девятому классу Юра, наконец, определился, кем хочет стать, и начал потихоньку готовить почву для удачной и приятной перемены в жизни.

Библиотекарь Алевтина Никаноровна встретила Юру привычным скучающим зевком. Вверенное ей учреждение не входило в число наиболее посещаемых. Обычно целые дни Алевтина Никаноровна проводила в полном одиночестве, разве что Юра баловал ее визитами, да иногда заходила поболтать старая подруга.

– Здравствуйте, Алевтина Никаноровна.

– И ты будь здоров, Юрочка. Заходи, порадуй старушку, а то сижу одна, как в пещёре.

– Алевтина Никаноровна, мне бы по математике контрольные задачи.

– Сейчас, сейчас посмотрим. Погоди минутку.

Женщина с неподдельной заинтересованностью принялась искать указанную литературу, обрадовавшись возможности заняться своими прямыми обязанностями. Юра терпеливо ждал, пока библиотекарь просматривала книжные полки. Алевтина Никаноровна разочарованно развела руками:

– Нет, Юрочка. Может быть, чтонибудь другое посмотреть?

– А что другое? заинтересовался он.

– Так, ну вот учебник по математике за пятый… Так, так, так… За десятый класс.

Юра разочарованно вздохнул:

– У меня есть.

– Ну что ты будешь делать, Алевтина Никаноровна расстроилась вместе с мальчиком.

– До свидания, Алевтина Никаноровна, пойду я.

– Заходи, Юрочка. Ах ты, жалко как. Очень нужны были задачки?

– Не особенно, Юра натянуто улыбнулся.

Алевтина Никаноровна проводила его долгим тоскующим взглядом, каким провожают с пристани надолго уходящий корабль, вздохнула и заняла привычное место за столом.

Последний весенний месяц близился к концу. Сочными красками шумела природа. Голубое небесное полотно коегде белело пятнышками полупрозрачных облаков. Пели птицы, и ветер приносил в деревню аромат цветущих полей. Откудато доносилось коровье мычание вперемешку с гусиным гоготом. Юра возвращался домой и думал о том, что немного осталось дышать простым и здоровым деревенским воздухом. «На что он собрался променять это широкое небо? Может быть, город – это мираж, зовущий утолить несуществующую жажду?» Он задумался. «Нет, не мираж, там жизнь, которая нужна ему. Жизнь, способная насытить существование необходимыми его характеру событиями. Все правильно. Не надо сомневаться, только потому, что сегодняшний день слегка опьянил своей незамысловатой красотой. Подлинная красота должна быть изящной и немного загадочной. Именно там все будет так, как нужно. Именно там я заполню пустые комнаты незнакомых чувств», – размышлял он.

– Вернулся, сынок? Чтото ты с пустыми руками.

– Хотел задачи по математике взять, но в нашей убогой библиотеке не найдешь и такой мелочи.

– Не богохульствуй, Юра.

– А почему нет? Давно бы распорядился филиал Александрийской библиотеки у нас открыть. Я бы тогда каждый день в церковь ходил из благодарности. Да что это я, нашу деревню, наверное, оттуда и не видно.

– Что ты, что ты, сынок. Не гневи Бога, он все видит.

– Прости, мама. О, а помнишь ты вчера обещала мои любимые оладьи поджарить? Забыла небось?

– Будут тебе оладьи. Тесто уж завела.

Время идет и отнимает у нас сначала юность, затем молодость, потом зрелость и, наконец, приводит к старости. В особенности беспощадно время к женщинам. Тогда как для большинства мужчин набранные годы говорят лишь об увеличении жизненного «градуса», для женщин это имеет прямо противоположное значение. Ежедневное бремя житейских забот ускоряет процесс тем быстрее, чем меньше помощи приходит с мужской стороны. Что же говорить об одиноких женщинах с детьми?

Мать Юры была как раз такой женщиной, оставшейся с пятилетним сыном на руках, когда муж исчез при странных обстоятельствах. Странность заключалась в том, что определенно не было известно, жив он или нет. Однажды осенним утром он ушел за хлебом в сельский магазин, но так и не вернулся. Последней в то недоброе утро его видела продавец этого самого магазина. Она рассказала, что отец пришел в хорошем настроении, взял буханку белого хлеба и чекушку горькой. Дальнейшую судьбу главы семейства заволокло туманом слухов и домыслов. Одни говорили, что он отправился с кемто на рыбалку, другие утверждали, что видели его уезжающим на грузовой машине в неизвестном направлении. Так или иначе, милицейские поиски ни к чему не привели, и официальная версия о пропаже без вести была прописана в надлежащих документах.

Поначалу мать ждала, надеялась, что вотвот откроется дверь, отец войдет в дом, обнимет жену и сына и объяснит свою внезапную пропажу. Потом она молила Бога, чтобы муж вернулся без всяких объяснений. Она, мол, сделает вид, что он вообще не уходил, и все забудется. Но муж не возвращался, и через два года женщина перестала вздрагивать всякий раз, услышав скрип калитки во дворе. Всю свою любовь и заботу мать отдавала сыну, оставив для мужа уголок в душе, где жила неумирающая надежда.

Юра в свои шестнадцать лет был уже далеко не ребенком и отлично понимал, как тяжело приходилось и приходится матери. Он считал, что она достойна более счастливой доли, и эта мысль не покидала его с детства. Кто знает, возможно, именно огромное желание отблагодарить мать, создав ей более комфортные условия для жизни, и оказало наибольшее влияние на целеустремленность мальчика, всей душой желающего добиться успеха.

***

Прошли школьные выпускные экзамены. Юра готовился к отъезду в город. В последние дни он натаскал полные бочки воды, вычистил сарай, подкрасил коегде дом. Одним словом, постарался избавить мать от лишней работы.

В ночь перед дорогой они вдвоем долго просидели за столом в разговорах. Изза печки трещал старый сверчок, в доме приятно пахло хлебом, испеченным накануне днем.

– И ты, сынок, уходишь. Неизвестно, когда свидимся.

– Почему неизвестно? Сдам экзамены, дождусь результата и домой. На учебу только осенью. Не переживай, мама.

– Нужен тебе институт этот? А то остался бы, в деревне нашел работу.

– Мам, не надо. Ты же знаешь, я давно собирался. Не для меня деревня, да и тебе тяжело уже. Сколько ты еще сможешь с хозяйством справляться? А в городе все условия… И подготовить их время потребуется, понимаешь? Я для этого и еду.

– Ой, не знаю я. Всю жизнь в деревне. Не шибко хочется уезжать.

– И не надо. Я тебе здесь отстрою хоромы со всеми удобствами.

– Ой ли, замахнулся, сынок. Не торопись, в институт не просто поступить. А там, пока выучишься, сколько воды утечет, может, я и не доживу.

Юра нежно погладил руку матери.

– Нам еще жить да жить. Найду хорошую девушку, женюсь. Внуками тебя порадую.

– Больно далеко глядишь.

– А как же иначе? Думаю о будущем.

– Предчувствие у меня нехорошее. Прямо не знаю. Кажется мне, не твоя это дорога, сынок.

– А чья же, мама? Пойду спать, завтра вставать рано.

Юра обнял мать за плечи, она вздохнула и смахнула накатившие слезы.

– Спокойной ночи, мама.

– И тебе, сынок.

Утром они коротко попрощались. Юра поцеловал мать, пообещал скоро вернуться, и поспешил на автобус, уходящий в новую жизнь. Петух Егор стоял неподалеку и как будто пристально наблюдал за удаляющимся хозяином, словно осознавая происходящее. Мать перекрестила сына и долго еще вглядывалась в опустевшую улицу, будто надеялась, что он передумает и вернется.

Дорога заняла около шести часов, и уже к обеду Юра радостно вдохнул воздуха, насыщенного оксидом углерода. Жить, пока сдаст экзамены, он собирался у тетки. Мать давно предупредила младшую сестру о приезде племянника, чтобы Юра не оказался неожиданным гостем.

В запасе у вчерашнего деревенского школьника оставался целый день, который он решил потратить на прогулку по городу. Последний раз Юра был здесь несколько лет назад и теперь испытывал чувство, похожее на давние воспоминания из детства. Ему казалось, что родился он не в деревне, а здесь, на одной из широких, красивых улиц, но по какойто непонятной причине покинул родину, назначив свидание на сегодняшний день. И оно состоялось. Это был не сон, он действительно шагал по брусчатой мостовой, улыбаясь прохожим, как самым близким людям. Мороженое, съеденное за несколько часов прогулки, нисколько не охладило его внутреннее, кипящее возбуждение от долгожданной встречи. Он обошел почти всю центральную часть города, задержался на набережной и под вечер, слегка уставший, вернулся домой.

***

В открытые настежь окна глядело жгучее июльское солнце. Несмотря на утренний час, в коридорах института было жарко. Абитуриенты стояли небольшими группами и, обмахиваясь тетрадями, обсуждали прошедший экзамен:

– Вот и отмучились, Настя. Теперь остается ждать.

– Не люблю я догонять и ждать. Жуть как ненавижу. Две «нервомоталки», одна другой хуже.

– Ясное дело. Кто их любит, а никуда не денешься.

– Денис, давай денемся, а? Сходим куданибудь. У меня на эти стены аллергия.

– Ты еще даже не учишься, а уже аллергия. А если поступишь, что делать будешь? Не напасешься денег на лекарства.

– Типун тебе на язык. Ну, правда, что мы здесь стоим? Пойдем уже.

– Сейчас пойдем. Парень этот выйдет, которому я шпору отправлял. Хочу узнать, помогла она ему, или нет.

– Это который у окна сидел, вертелся?

– Не всем, Миша, легко даются точные науки. Надо помогать людям, по возможности. Бросай добро в воду…

– Добром тебе вернется. Знаю, слышал. А еще я слышал: «Кто людям помогает, тот тратит время зря…» Всем не поможешь, Деня, сам прорвался и ладно.

– Я и не собираюсь всем. Так, миллионам ста пятидесяти, не больше.

Ребята рассмеялись.

Из аудитории вышел Юра. Хмурый и задумчивый, он неторопливо побрел по коридору, не обращая ни на кого внимания. Денис окликнул его:

– Ну ты как, шпору поймал?

– Нет. Преподаватель увидела.

– Хоть чтонибудь сделал?

– Нормально. Своими силами справился. На «четверку», думаю, навычислял.

– Так это мне у тебя помощи надо было просить?

– Нет, на самом деле я не знаю. Просто хочется верить. В «пятерку» – слишком самонадеянно, «тройка» для меня не выход. Вот и остается, – «четверка».

– Понятно. Ничего, поступим, не переживай. Тебя как зовут?

– «Поехали!»

– Не понял. Прозвище, что ли?

– Нет, не прозвище. Помнишь, весна шестьдесят первого?

– Ну и что?

– Апрель.

– Чувствую подвох, а не пойму в чем дело…

– А я поняла. Тебя Юрой зовут, правда?

– Точно. Догадливая ты.

– А вы как думали.

Денис и Миша переглянулись.

– Может быть, объясните нам, недорослям?

– Можно я, пожалуйста. Так, ребята, какое великое событие произошло в нашей стране в апреле тысяча девятьсот шестьдесят первого года?

– Я понял… улыбнулся Денис.

– Подожди, не говори, и я хочу догадаться, сказал Миша.

– Миша, ну что ты так долго? торопила его Настя.

– Ясно, Гагарин в космос полетел, Юрий. А при чем здесь поех… Все, дошло. Тонко, тонко.

Денис протянул Юре руку:

– Денис, можно Ден.

– А как имя сообразительной леди?

– Анастасия.

– Красиво.

– Ты местный? поинтересовался Денис.

– Нет, из Митяево. Поселок, типа городского.

– Это где такое? спросил Миша.

– Три сотни километров на юг.

– Ого. Далеко тебя занесло.

– А вы здешние?

– Мы с Мишкой местные, Настя из Калимичей, это недалеко за городом.

– В общем так, коллеги, будущие юристы, вмешалась Настя. Результаты будут известны только завтра. Дело к вечеру, ночевать мы здесь не собираемся, а по сему предлагаю дружной компанией развлечься после трудной экзаменационной недели. Что там будет завтра, неизвестно, но сегодняшняя ночь точно наша.

– Присоединяюсь, согласился Денис.

– Вперед на алкогольные амбразуры баров, товарищи! Даешь пятилетний план за одну ночь! продекламировал Миша.

– Помоему рано праздновать, ребята, заметил Юра.

– Мы и не думали. Разомнемся слегка и по домам.

– Пойдем с нами, Юра. Завтра будет завтра.

– Нет, извините, ребята. Тетке обещал вечером помочь. Я ведь у нее здесь пока живу. Завтра увидимся.

– Жаль, вчетвером веселее было бы, с явным сожалением сказала Настя.

Простившись со своими новыми знакомыми, Юра не захотел ехать в душном общественном транспорте, а решил пройтись до дома пешком. Ему предстояло преодолеть не меньше пяти километров по оживленным городским улицам.

Торопиться было некуда, сегодня он сдал последний вступительный экзамен, и оставалось дождаться результата. Завтра должна была окончательно проясниться его жизнь, по крайней мере, на ближайший год. Уверенность в собственных силах настраивала на успешный исход, но Юра не спешил целиком отдаваться обманчивому чувству, оставляя немного места сомнениям и переживаниям.

Загорелся зеленый сигнал светофора, люди хлынули навстречу друг другу с противоположных сторон улицы, чтобы смешаться гдето посередине в сплошной поток параллельных течений. Увлеченный своими мыслями, Юра переходил дорогу, не акцентируя внимания на окружающих. И вдруг чтото знакомое промелькнуло рядом, вырвав на поверхность из глубины размышлений. Юра не то чтобы узнал, а, правильнее сказать, почувствовал и, остановившись, обернулся, стараясь разглядеть, сам не зная кого. Водители нетерпеливо сигналили задержавшемуся на проезжей части парню, а тот все стоял, всматриваясь вдаль. Внезапно возникло противоречивое и непонятное ощущение необретенной утраты, какбудто тело прошагало мимо собственной головы, так с ней и не воссоединившись.

Странное обстоятельство недолго занимало юношу, вскоре вернувшегося к перемалыванию дум о завтрашнем дне. Дома он не находил себе места. После того как помог тетке убрать квартиру и тем самым на короткое время избавился от неприятного самочувствия, Юра вновь попал в капкан волнений. Пробовал читать, смотреть телевизор, но мысли неизменно уводили в завтра, не давая возможности сосредоточиться на чемнибудь другом. Он долго не мог уснуть и уже жалел, что не пошел гулять с ребятами. В окружении людей было бы легче отвлечься.

Всю ночь мысли навязчивыми стайками кружили в голове, не позволяя забыться сном и отдохнуть. Только под утро, уставший и не способный думать вообще, Юра наконец уснул, но уже через три часа его разбудила тетка, напомнив, что пора вставать.

В институт он пришел одним из первых. Аудитория, в которой планировалось собрать абитуриентов для оглашения результатов сдачи экзаменов, была еще закрыта. Юра устроился у окна, облокотившись на подоконник. Вскоре появились ребята, с которыми он познакомился накануне. Сначала Настя с Денисом, а после и Миша.

– Как отдохнули вчера? поинтересовался Юра.

– Зря ты с нами не пошел. Мишка в баре такое устроил… ответила Настя.

– Ой, ладно, Настя, подумаешь, немного переоценил свои силы.

– Немного?

– Ну хорошо, намного. С кем не бывает.

– Мишка всех алкоголиков тамошних шокировал. Они, бедные, протрезвели от зависти.

– Подумаешь, я еще не в форме был. К тому же закуски мало было.

– Плохому танцору… не унималась Настя.

– Сжалься над ним, Настя, видишь, человек чуть живой.

– Да я живее всех живых. Говори, говори, Настя, в следующий раз мы посмотрим, кто кого…

– Как страшно, я вся дрожу.

– Ребята, смотрите, что за окном творится. Дождь ливанет скоро, и судя по всему не слабый. А мы все без зонтов.

– Почему все? спросил Юра, приоткрыв пакет.

– О, да ты провидец.

– Ничего подобного. Вечером прогноз передавали.

– Да, нам вчера было не до прогноза.

Беседу ребят прервала популярная эстрадная мелодия, доносившаяся, повидимому, из актового зала: «…Боже, храни души студентов, не осуждай их молодые забавы, убереги от несчастливых билетов…»

– Это еще что за народное творчество? удивился Михаил.

– Поют…

– Серьезно, что ли?

– Концерт для поступающих репетируют, объяснила Настя.

– Ты откуда знаешь?

– Об этом все знают.

– Я не в курсе, сказал Юра.

– И я впервые слышу, поддержал Денис.

– Парни, ну вы темнее ночи. Вы вообще знаете, куда попали? Местный ректор, говорят, просто массовикзатейник. Такие концерты устраивает… Караул. Между прочим, афиша у входа висит.

Миша на это только вздохнул:

– Попали мы, ребята. У нас в школе директор географию страшно любил… Я до сих пор столицы государств, как таблицу умножения, помню.

– При чем здесь география? Это же искусство.

– Как бы нам от этого искусства пятнами к выпуску не пойти.

– Ты поступи сначала.

– Теперь уж и не знаю…

Полная женщина из приемной комиссии пригласила абитуриентов пройти в аудиторию.

– Началось. Ни пуха всем!

– К черту!

– К черту!

– С Богом! выдохнул Юра.

Поступающие расселись за парты, затаив дыхание в ожидании приговора приемной комиссии. Бывшие школьники стояли сейчас у одного из первых жизненных перекрестков. И никто пока не знал, куда повернет дорога. Но все надеялись и ждали удачи, спрятавшейся, быть может, гдето неподалеку и выбирающей себе любимчиков.

После небольшого общего вступления начали называть фамилии поступивших. Юра ждал, вслушиваясь в объявляющий голос и сжав от напряжения кулаки. Еще, еще, вот сейчас, наверное, нет…